Капитан.

Рассказ                                                                                                 Николай Вуколов.

Капитан

             Вспомнилась мне служба в армии, многие  армейские друзья, наши командиры и, в частности, капитан Иванов, командир разведроты учебного подразделения, где я начинал свою службу… Это было  показательное учебное подразделение. И наша рота вообще была на хорошем счету у высшего начальства, благодаря командиру, конечно. По боевой и политической подготовке  рота занимала первое место, чуть ли не в армии…
Как-то перед очередной окружной проверкой и стрельбами капитан Иванов по команде построил нас в расположении казармы и, заложив руки за спину, стал прохаживаться вдоль строя, туда-сюда… Пройдя, молча несколько раз, он остановился на середине коридора перед строем и заговорил спокойным тоном, но уверенным и не терпящим возражения:
— Итак, сынки… Вы все здесь служите в лучшей роте разведчиков, которая до вас занимала первые места, и уже не первый год. И вы прошли уже хорошую, на мой взгляд — даже отличную, физическую, политическую и боевую подготовку. А как вы знаете, скоро будет проходить проверка, где все должны показать результаты своей подготовки, но результаты отличные… Чтобы вы, то есть ваша рота — повторяю для непонятливых, — заняла первое место… И снова повторяю для самых непонятливых: результаты отличные и первое место… Признаюсь честно и скажу откровенно: если  меня не подведете, на сей, раз, то я получу новое звание и повышение по службе… Но и вы не останетесь в стороне и, как говорится, в накладе. После проверки оставшиеся месяца полтора-два до «деревянного дембеля» (перевода курсантов в строевые части для дальнейшего прохождения службы),  будете жить и не тужить… Но, конечно, без нарушения дисциплины, естественно, сильно не наглеть и все должно быть между нами… И за этим сами  должны следить, иначе… Сами понимаете… А особо отличившимся я присвою лишнюю лычку и классность. Но если все выйдет наоборот… То я вас буду учить, пока  не охватите всю воинскую программу прямо до самого выпуска из учебки’ и вам сниться будут эти учения… Так что, если кто-то считает, что он недостаточно подготовлен, потренируйтесь, начиная прямо сегодня, помогая, друг другу, пока есть время, и не стесняйтесь мне и другим офицерам, а также сержантам, задавать вопросы, если что не понятно. Признайтесь лучше сейчас, чем я потом это узнаю на проверке или во время учений сам… Время пока еще есть. Да запомните, сынки, что вся эта подготовка и для вас не лишняя будет в дальнейшей службе, а может и в жизни… На этом пока все. И спрашиваю всех снова: все ли вам понятно?
— Так точно! — гаркнул в один голос наш строй.
— И все-таки, есть те, кому что-то непонятно?
— Никак нет!
— Значит, не подведем друг друга?
— Никак нет!
— Отлично…
— Так точно!
— Разойдись! Строиться в столовую!
Мы разбежались по казарме и, надев шапки, набросив шинели, выбежали из помещения, чтобы построиться на плацу и, как обычно, прошагать строем и с песней в столовую.
…Отстрелялись, конечно же, на отлично, сдали все зачеты       по военной, физической и политической подготовке, в общем, наша рота проверку выдержала успешно, и сам командующий округом объявил благодарность и лично каждому пожал руку. А вечером, после того, как «большое» начальство уехало, нас построил снова уже наш командир.
— Ну — что? Орлы! — проговорил он, еле сдерживая радость. — Не подвели, не подвели, молодцы! Вы уже знаете от командующего, что мы заняли снова первое место, а я просто хочу вам это напомнить. И от того, что  вам обещал перед проверкой, не отказываюсь, я честь имею и для меня слово, мною сказанное, — закон… Не скрою и своей радости, повышение звания и должности мне обеспечено наверняка. Можете сегодня отдохнуть и привести себя в порядок… Разойдись!
Все разбрелись по казарме и каждый начал заниматься личными делами. В этот вечер был полный отдых после нелегких вечеров на учениях, впереди время для службы еще было не мало…
… А шел 1979 год. И начинался ввод Советских войск в Афганистан для оказания «братской помощи» и «защиты революции»… Где при этом гибли и проливали кровь за зря лучшие наши ребята. В итоге разожженной, постыдной и теперь ни кому не нужной войны, по вине, да и по желанию наших корыстных и кровожадных политиков, которые «вбивали» всем нам в головы, особенно в молодые, необходимость выполнения интернационального долга, только вот детей своих и внуков от этого всего оберегали. И над другими только посмеивались и издевались в своих  теплых и уютных кабинетах…
Но были, конечно, и другие люди, при должностях и даже при погонах, которые не боялись за свою карьеру и за свою голову, имея честь и достоинство, пытаясь изменить эту гнусную, негуманную и преступную политику. Или хотя бы делать все возможное, чтобы жертв и бед от этого политического кошмара, который был раньше, да и сейчас творится, было как можно меньше… И такие были и, слава Богу, есть пока и сейчас.
… Прошла уже неделя после учений. Успели привести в порядок свое оружие, приборы, боевую технику и, наведя чистоту в своем помещении, проводили время по своему усмотрению, как и обещал нам командир, но, естественно, не наглея, чтобы не было «залетов» и не испортить себе выходные дни и отдых после не легких дней учебы…
Но как-то после ужина, зайдя в казарму, увидели там нашего командира, которого в это время обычно не бывало. Мы, конечно, были в недоумении, но вскоре все выяснилось.
Подождав немного, пока все соберутся после столовой, он приказал построиться и, когда успокоились, заговорил, по привычке заложив руки за спину и прохаживаясь вдоль строя:
— Бойцы! Сынки. Я еще раз благодарю вас за то, что не подвели меня, своего командира. Я верил в вас и сейчас верю еще больше, знал, что вы меня поймете, и вы поняли тогда правильно… Но надеюсь, что вы поймете и сейчас все, о чем я буду говорить, и не только сию минуту, а и в дальнейшем, повторяю — в дальнейшем…
Мы переглянулись друг с другом, в недоумении, и перешептываясь. Он успокоил нас и продолжил:
— Вы все знаете, что сейчас тяжелое время и империалисты наступают на завоевание Октябрьской революции — социализм. И готовы задавить любую революцию в мире. Вот и в соседней дружеской нам республике Афганистан сложилась такая ситуация, когда необходима помощь этой, очередной революции… Вам много говорилось о необходимости интернационального долга, и я не буду лишний раз повторяться, а сообщу следующее… Только вы хорошо над всем сказанным мною и другими подумайте.
И он , став перед строем, после не долгой паузы заговорил снова:
-Завтра утром к вам придет один очень важный человек. Этот человек должен быть из особого отдела. Он предложит вам подать  рапорт   на   выполнение   своего интернационального долга и проходить дальнейшую службу в Афганистане, а вернее, воевать, защищая их революцию… Короче! Я хочу знать, кто к этому готов? А сейчас, желающие — шаг вперед!
И все, конечно же, до единого, кроме сержантов, шагнули… Он посмотрел на нас внимательно, с прищуром, и молча, постояв какое-то время, стал снова расхаживать по казарме вдоль строя, а потом заговорил вкрадчиво, и все больше вводя нас в заблуждение своими речами:
— Сынки! Я ведь специально сказал до этого, что вам придется воевать… А знаете ли вы, что там — не здесь, и там стреляют друг в друга настоящими, боевыми патронами, летают пули и гремят взрывы, которые убивают людей… А знаете ли вы, сколько уже погибло там молодых, как вы, красивых, умных и здоровых ребят. И сколько пришло родителям цинковых гробов с останками тел, разорванных снарядами или минами, обугленными трупами сгоревших в танках и бронетранспортерах, вместо живых и жизнерадостных детей, какими они видели их последний раз на проводах в армию, или на фотографиях, которые получали от них из этой же армии… А я хочу, чтобы вы поняли, что самое страшное не столько это, а то, что все  напрасно… Понимаете? Да, если бы пришлось защищать нашу любимую Родину, где мы родились, выросли и живем, то я бы и сам лично повел вас в бой и был впереди строя…
Он замолчал на короткое время, очевидно, давая нам, немного осмыслить сказанное и продолжил снова:
— Вспомните, сынки! Разве вас дома не ждут девки, или матери… Да вы же многие и не целованные-то ни разу. Или просто кому-то надоело жить на белом свете? Да знаете ли вы, что туда направят любого из нас с вами и без ваших рапортов, просто по приказу, указывая на присягу, как это делали и делают уже со многими…
Он, сказав это, снова замолчал. Наступила пауза. И мы молчали в недоумении от сказанного нашим командиром, которого раньше между собой считали большим карьеристом, готовым на все, лишь бы выслужиться перед начальством и получить личную выгоду. И вдруг такие речи… Многие вспомнили слова его в начале разговора о его надежде на то, что мы поймем правильно все то, что он будет говорить в дальнейшем. Скорее всего, он и имел в виду именно эту речь. Все это нам показалось странным и мы, конечно, задумались, хотя не все понимали командира и не всё из сказанного им…
— В общем, так, сынки! — вдруг нарушил он паузу. — Мое слово сказано и, если кто не понял чего, увы… Теперь так! Я обязан был сегодня с вами поговорить обо всем, но, правда, другими немного речами. Если узнают, что я вам наговорил, то мне не поздоровится, лишиться могу не только службы, но и жизни, поэтому думайте, как поступить со своей жизнью и с моей… Хотя я не очень-то боюсь, но все же будет лучше, если все разговоры останутся между нами. Я в вас, верю и надеюсь, что поймете меня, а кто не понял, пусть не стесняясь, спросит у того, кто понял. Ну, в общем так! Разговор у нас состоялся. Всем все понятно?
— Так точно! — гаркнули мы, но уже не так дружно, как бывало до этого.
— Тогда- разойдитесь, и готовиться к отбою, — скомандовал он, но не как всегда, а как-то устало, и вышел.
Мы же медленно, и молча, каждый думая о чем-то своем, расходились по своим койкам. Ночь была для большинства почти бессонной и многие долго не могли заснуть сразу и ворочались, а некоторые несколько раз поднимались покурить и, собираясь в курилке, о чем-то перешептывались вместе с сержантами. Речь капитана, конечно, поразила всех:
вот-вот он должен был получить майора и теплое местечко. Наговорить такое в это время и не бояться за свою карьеру, может даже и свободу… Ведь в любом подразделении могли быть «шестерки» КГБ и Особого отдела, которые могли запросто «настучать куда следует» и… Да, знал наверняка об этом капитан, знал, конечно, и, может быть, даже боялся этого, но что-то двигало его, на определенный риск и он не мог просто поступить иначе. Наверное, потому, что это был настоящий офицер и человек чести и совести. Жаль только, что такие люди встречаются очень редко, по крайней мере, реже, чем хотелось бы…
Утром действительно, после завтрака, пришел человек, не знакомый и одетый в гражданское. Вернее, пришли несколько Человек. Наш командир, два еще наших офицера и двое не знакомых. Один из них был одет в военную форму полковника, а второй, как раз вот этот, в «гражданке», он же первый к нам и обратился…
Нас построили в две шеренги, и гражданский начал вести с нами беседу. На тему, которую все уже неоднократно  слышали: это и про империализм, и защиту нашей «самой правильной партии», и защиту революции, и, конечно же, о «священном долге» защиты мировых революций в дружественных странах, и о прочем в таком же духе…
Слушали его вроде внимательно, но безо всякого интереса. Тем более о ситуации в далекой и чужой нам республике он ничего конкретного не рассказывал, а на вопросы отвечал очень уклончиво. И было иной раз ощущение, что нас принимают за совсем зеленых и бестолковых, инфантильных подростков, не имеющих своего мнения и верящих любому красивому изречению, хотя, конечно, среди нас были и такие…
А в конце своей речи он сказал:
— Ну вот, вы теперь знаете все и о трудностях в братской для нас республике и о необходимости оказания ей нашей политической и военной помощи… Тем более эта республика, как вы понимаете, важна для нас в стратегическом плане и мы никак не должны отдать ее нашим противникам… А сейчас можно по двое входить в ленкомнату и подать рапорт на рассмотрение для перевода в интернациональный контингент… Вами будут гордиться, такой чести удостаиваются не все, а вот вашей роте проявлено особое доверие…
И он, в сопровождении полковника, вошел в ленкомнату. А мы как-то сами собой образовали круг и стали шепотом  обсуждать происходящее и вчерашнее поведение нашего командира. Ведь не зря же он себя так повел и такие речи произносил? Все обдумывали: как же нам поступить, что говорить, ведь романтика в молодых и горячих сердцах и. умах все-таки бурлили, но помнили и о том, что говорил капитан
 Не все, конечно, поняли и правильно оценили его поступок, но в одном были едины: капитан никогда слов на ветер не бросает и никогда ничего не делает зря, а значит и в этот раз тоже все не так просто… И это заставляло думать. Разбились на группки по несколько человек, разошлись по углам казармы, продолжая дискуссировать, благо с нами служили ребята и старше нас по возрасту на два, три года, некоторые были уже женаты и жизненного опыта у некоторых было побольше. Здесь еще ведь зависит и от семьи, в какой среде ты и с кем общался, а некоторые успели даже высшее образование получить. Так что мнения были самые разные, и поспорить было с кем, да и о чем… Командир наш по привычке заложил руки за спину и прошел несколько раз мимо нас, останавливаясь против каждой группы, внимательно, с уже знакомым прищуром, оглядывал каждого. Потом, резко развернувшись на каблуках, зашагал в свой кабинет, сказав нам напоследок:
— Сынки, не забудьте написать письма своим родным, они
вас ждут всех дома…
Он ушел, а мы так и пребывали в раздумье. Минут через двадцать-тридцать вышел из ленкомнаты
полковник и прошел мимо нас туда, сюда, а потом
остановился и громко спросил:
— Ну что, бойцы?! Вы что-нибудь надумали, наверное, готовы подавать рапорта? Смелее, сынки, смелее, герои…
Но с нашей стороны раздались неуверенные и редкие возгласы:
— Пока нет…
— Еще думаем…
— Ну-ну, думайте, думайте, но постарайтесь побыстрей. Ведь вы солдаты, тем более- разведчики, и вы просто обязаны думать быстро… — сказал полковник и снова зашел в ленкомнату.
Прошло еще около двадцати минут. Из ленкомнаты вышли уже оба гостя — и полковник, и тот, в гражданке. Они прошли мимо нас в кабинет нашего командира и минут пять о чем-то беседовали, после чего  вышли уже с ним и прошли к нам. Командир скомандовал:
— Рота! Строиться!
Все быстро встали в строй, а командир нарочито громко обратился, к этим двоим:
— Вы знаете, товарищи, с бойцами разговаривал и замполит, и я сам, многие из курсантов были готовы ринуться в бой, под пули, хоть сейчас… Что произошло, я просто не могу понять, видно передумали почему-то… Что-то их удерживает от геройства, а что…
— Товарищ капитан! — прервал его резко полковник. — Зачем такие слова при солдатах? Вы что, совсем ничего понять не можете? Или специально при них такое говорите? Как это передумали? В армии солдат должен выполнять приказы, а
не думать… Или вы их этому не учили? Солдату думать, не должно  хватать времени, и за него думать должны его командиры. И что может удерживать советского солдата выполнить свой патриотический долг перед Родиной и совершить подвиг…
Нам, конечно, не понравилось, как полковник перед строем решил прорабатывать нашего командира, тем более — без пяти минут майора, и уже, может, не комроты, а командира полка. И одно дело — долг перед Родиной действительно, как нам говорил капитан, а другое — страна чужая… Да и слова полковника о том, что мы не должны думать, нас тоже слегка задели за живое… Началось перешептывание, и весь строй заволновался… Почему к нам должны относиться как к роботам, не имеющим чувств, желаний и размышлений, с которыми позволено делать что угодно. Хоть в армии нашей часто так и было… И если кое-кто еще колебался по поводу рапортов и сомневался кое в чем, то теперь мы просто принципиально передумали подчиняться этим людям и подавать рапорта.
— Товарищ полковник, — обратился наш командир, нахмурив брови. — Я по вашему приказанию роту построил.  Разрешите идти? Если вы желаете мне еще что сказать, я с удовольствием вас выслушаю у себя в кабинете…
— Хм, капитан, а вы даете себе отчет…
— Извините, товарищ полковник. Действительно не стоит
в данный момент так горячиться, свои разговоры лучше вести в кабинете. Пусть товарищ капитан идет пока к себе и ждет нас, а мы еще сами поговорим с воинами… — сказал спокойно, но твердо этот, в гражданке.
Видимо этот, человек имел звание повыше, чем полковник, или занимаемую должность. Да, он же был из Особого отдела, с ними в то время старались не спорить лишний раз, да и вообще это дело было бесполезным…
Полковник, нахмурив брови, заиграл желваками, потом повернулся к нашему командиру, сказал уже спокойным тоном:
— Хорошо, товарищ капитан, спасибо, можете идти… Наш командир развернулся на месте, щелкнув каблуками, и твердым шагом ушел в свой кабинет. А этот, в гражданке, раскрыл список роты и начал вызывать пофамильно, спрашивая, не желает ли он совершить подвиг и подать рапорт.. Но каждый из нас неуверенно отвечал одно и то же, словно мы сговорились:
— Да я не против, но как другие…
— И я готов, но тоже посмотрю, как все…
— Я с друзьями..
Интересно, что у нас было разное воспитание и у каждого свой характер и взгляды на жизнь и на происходящее, но срабатывал принцип, или рефлекс, — все отвечали одно и то же, уклончиво-отрицательное…
— Н-да-а… Странное дело получается, товарищ полковник,
— пройдя по списку почти весь состав, удивленно и одновременно задумчиво произнес этот в гражданке, обращаясь к полковнику, и резко захлопнул список. — Отвечают все почти одно и то же, как сговорились… По-моему, нам здесь больше рассчитывать не на что, как это ни странно…
— Да-а-а… — протянул полковник озадаченно и продолжил.
— И это разведрота, занявшая первое место по всем видам воинской подготовки, лучшего и показательного подразделения учебного полка. Такое ощущение, как будто их учили все это время чему-то другому, а не по программе. Ни одного рапорта, в отличие от других подразделений, даже отстающих, я,  не знаю, как и думать…
Из своего кабинета вышел наш командир и подошел к нам. Он, конечно, слышал все возмущения и незаметно посмотрел на нас со своим прищуром, уже таким знакомым и очень теперь понятным нам. И многие заметили, что глаза его улыбались, и в них светилась такая лукавая искринка, что даже мы еле сдерживались от улыбок, хотя лицо его ‘было серьезным и даже брови вдруг стали сердито нахмуренны. Все это нас даже потихоньку стало забавлять…
— И что вы можете сказать на это, капитан? — обратился полковник. — Мы разочарованы…
— Ничего, товарищ полковник… И я тоже разочарован. Сам не понимаю, в чем дело. Но разберусь… — очень спокойно и сухо, с серьезным выражением лица, ответил капитан, и лишь глаза его по-прежнему улыбались…
— Да уж разберитесь, разберитесь, капитан… — как-то задумчиво проговорил полковник. — А как мне доложить о случившемся в вашей знаменитой роте вышестоящему начальству?
— Ваше право, товарищ полковник, как сочтете необходимым, не обманывать же? Ну а я, извините, сделал все, что мог… — снова спокойно ответил капитан.
— Ну ладно, товарищи командиры, — повернувшись к ним, произнес человек в гражданке, — не будем терять времени и отнимать его друг у друга. Значит, случается в жизни и такое, но ничего страшного, я думаю, не произошло, и трагедию из этого делать не стоит.
И они с полковником, пожав капитану руку и козырнув на прощание, вышли из казармы, а капитан последовал за ними, чтобы проводить гостей, как принято. Мы тоже, став по стойке смирно и козырнув, проводили их поворотом головы, а потом разошлись по своим местам. Через некоторое время вошел капитан, и снова дал команду строиться. Он долго смотрел на нас, а потом, не сдержав улыбки, сказал:
— У меня за эти минуты появились, наверное, седые волосы, но вы снова не подвели меня, вы снова поняли меня… Пусть даже не все и не всё пока… И странно вам, наверное, мое поведение, но не сомневайтесь в одном и будьте, уверены, что поступили вы правильно, можете в этом не сомневаться, а когда-нибудь вы это поймете сами и может быть, вспомните меня еще не раз… Ну а теперь можно отдыхать… Разой…
— Товарищ капитан! Можно вопрос? — спросил один из нас.
— Что там еще? Задавайте, только вспомните, товарищ боец, в армии не говорят «можно», а «разрешите». Пора запомнить, ведь столько уже учили, полгода прослужили…
— Извините, товарищ капитан! Нам действительно странным кажется ваше поведение, но мы теперь думаем о вас по-другому, чем раньше…
— Да, мы думали, что вы карьерист до мозга костей, и вдруг… — поддержал товарища еще кто-то из наших.
— А как же теперь ваше звание и повышение в должности? Ведь полковник сказал, что доложит обо всем выше и значит, мы все на стрельбах зря старались?
— Отставить такие разговоры! И больше чтобы я не слышал подобного. Разговорились, понимаешь… Или вы действительно распустились совсем? Вы в армии служите и ваши командиры знают, что зря, а что не зря. Вы же слышали полковника? Ваше дело выполнять приказы не раздумывая, а думать будем мы за вас…
— Так точно!
— Нет, не так! Если уж честно говорить, то я скажу, что вообще против командовать бездушными роботами и считаю, что солдат должен думать и мыслить по-разному, чтобы найти выход из любой ситуации, а тем более -разведчик… А что касается меня, то можете не волноваться. На этом полковнике армия не кончается, есть у меня друзья, на их уровне и даже повыше… Ну, а если что и нарушит мои планы из-за сегодняшнего дня и т.е. «Ч.П.» то будет  совесть моя чиста и спать я буду спокойно… Это не всем понятно, но я потомственный офицер, в нескольких поколениях… Да, в общем-то, ничего не произошло из ряда вон выходящего, давайте постараемся забыть на время обо всем и продолжать службу. А зря в учении ничего не бывает… Всем все ясно, товарищи курсанты?
— Так точно!
            — Не все, товарищ капитан…
— А разрешите обратиться еще?
— Не разрешаю! Отставить разговоры! Разойдись! Сержанты, заниматься с личным составом по плану!
— Есть! — отрапортовали сержанты. Капитан ушел, и сержанты тоже ушли в старшинскую, а мы пошли в ленкомнату смотреть телевизор, читать книги, писать письма или приводить форму в порядок.
Через некоторое время появились слухи о войне в Афганистане и о погибших земляках, друзьях и даже сослуживцах из нашего полка, оказавшихся там к сожалению… Позже мы многие поняли нашего командира, а кое-что стало немного ясно уже и тогда… Но все были слишком молоды и заполитизированы, чтобы что-то предпринять…
Прошло два месяца, и наступил «деревянный дембель» — выпуск из учебки, и прошел слух, что нашему капитану все-таки присвоили звание и куда-то переводят на повышение, а ждет он только какие-то документы… Но пока он провожал нас в строевые части капитаном. Прощаясь, каждому пожимал руку и лично благодарил за службу, а мы, пожимая  в свою очередь ему руку, желали одно:
— Капитан! Мы верим, ты будешь майором!
   А он улыбался как-то грустно и повторял каждому:
— Буду, обязательно буду, а вы — здоровы, будьте и служите отечеству на славу, сынки…
Конечно, в строевых частях, где я продолжал службу, тоже попадались хорошие люди и настоящие офицеры, но нашего капитана из учебки я не забывал никогда. И сейчас вспоминаю очень часто, потому, что не представляю, что могло  произойти в то время с нами, лично со мной, не появись в ‘ этом периоде жизни тот капитан, наверняка посланный нам  многим, и мне, Богом… Ведь подай мы тогда рапорта по  неопытности и по велению романтики героического порыва, веря наивно в необходимость исполнения «священного» интернационального долга, якобы, по зову Родины. Думая, что совершаем подвиг согласно нашему внутреннему чувству патриотизма и не понимая и не догадываясь, что мы помогаем отстаивать личные интересы кучки политиков-мракобесов и являемся подставными фигурами или подложенными картами в их грязной и бесчеловечной, преступной игре… И не многие из нас тогда возвратились бы домой, живыми и здоровыми, героями, а кто и возвратился, может, то получил плевок в душу, как это было со многими, хотя и до сих пор ситуация не намного лучше, а порой и хуже. Увы… Но не это все самое страшное, а как сказал еще в то время капитан, страшно, что война та напрасно, как и многое  другое, что делалось политиками. К сожалению, подобная гнусность от наших правителей исходит и по сей день… И если жив будет тот командир, дай Бог ему здоровья и долгих  лет. И не оскудеет пусть земля наша Российская на таких настоящих и достойных сынов Отечества, имеющих честь и поныне…
И дай Господи утешения всем познавшим горе и утрату близких. Не дай исполнения дьявольских желаний и повторения кошмаров… Да пусть будут слезы только от радости и умиления, и солнце ярким, а небо чистым…

                                                          1992 г.