Римма Артемьева Три имени судьбой соединив

очерк

                                                             Римма АРТЕМЬЕВА, Казахстан, г.Алматы

                                              ТРИ ИМЕНИ  СУДЬБОЙ СОЕДИНИВ…

 

Сколько имен, теперь уже принадлежащих всему миру, высек на скрижалях памяти этот удивительный, загадочный и необыкновенно красивый казахстанский город — Алма-Ата… Среди них одно, неразрывно связанное в нашем сознании с Александром Сергеевичем Пушкиным. Имя необыкновенного человека — писателя, ученого, исследователя, своим творчеством навсегда соединившего Пушкинский Дом в Ленинграде, а теперь в Санкт-Петербурге с Алма-Атой. НИКОЛАЙ  АЛЕКССЕВИЧ  РАЕВСКИЙ– член Союза писателей СССР, удостоенный звания «Заслуженный работник культуры Казахской ССР».

      Менее двух десятков лет назад Н.А.Раевский,  необычайно любознательный и сильный духом человек, гулял по улицам нашего города, тоже ставшего для него родным, наслаждаясь ароматом цветущих садов, величием гор и его притягательной духовностью…

     Заразительная, страстная увлеченность Н.А.Раевского  А.С.Пушкиным не только была стимулом его творческих интересов, но и давала потребность жить, чтобы завершить начатое. В одном из последних интервью, он скажет: «Не могу ничего не делать. И, хотя, мне уже за 90, все-таки хочется работать, работать, работать. В данное время я занят подготовкой очередной книги о Пушкине, о которой думаю уже много десятков лет…» Тема этой книги прошла через всю его жизнь, начиная с того памятного момента, когда он впервые открыл для себя  не просто великого поэта, но человека, полного чувств, эмоций, высокого патриотического подъема. Н.А.Раевский назвал ее «Пушкин и война», и она была первой в его пушкиноведческих исследованиях. Почему именно эта тема стала предметом его пристального и детального изучения? Думаю потому, что недалеко еще было то время, когда он сам носил мундир офицера и служил своему отечеству отважно и честно. И его патриотический порыв был так созвучен тем пушкинским настроениям, которые пробуждали горячее желание, избранного Богом пиита, доказать свою любовь к России, защищая ее  на поле брани. Да и в самом начале своих увлеченных поисков, Николай Раевский уже понимал, что нашел тему, до него практически не изученную.

      Откуда это непреодолимое желание ратных подвигов?  Почему главные герои многих пушкинских стихотворений и прозы – люди военные? Ответы на все эти вопросы Раевский стал искать в  родословной поэта и его близком окружении. Начинающий исследователь, знавший о войне не  понаслышке не мог не заметить и то, как правдиво изображал Пушкин, в общем-то, человек светский, все события театра военных действий.

     Неожиданные повороты судьбы и уникальные находки расширят  исследования Николая Раевского новыми темами, определившими лейтмотив его первой  книги о Пушкине, которую опубликует он, лишь, спустя тридцать лет. Так случилось, что многое из его жизненных коллизий и пушкиноведческих исследований ему придется поручить своей памяти.

      Память… Какой удивительный инструмент, позволяющий человеку не просто осознавать себя в определенном историческом отрезке, вмещающем понятие жизнь, но и создавать саму историю, передавая события предельно точно и правдиво. Дожив, до преклонного возраста Николай Алексеевич Раевский, до конца был одарен ясной памятью, наблюдательностью и особой щепетильностью к деталям всего происходившего вокруг. Благодаря этому миллионы людей получили возможность открыть для себя не только непознанные ранее стороны жизни и творчества великого русского поэта. Но и прикоснуться к нелегкому выбору, который встал перед многими в 1917 году. Выбору, поделившему судьбу не только России: на белых и красных…

      Невозможно понять феномен Николая Раевского, в семьдесят лет, издавшего свою первую книгу, которая сделала его  знаменитым и, ставшую, началом его стремительной (как может показаться) карьеры писателя, не всматриваясь пристально в сюжет его интересной, но подчас, драматичной судьбы. И все-таки, что значила в ней Алма-Ата?               

     Именно в Алма-Ате у Николая Алексеевича Раевского впервые появилась возможность рассказать огромному количеству читателей о том новом Пушкине, которого он открыл. Все его книги, посвященные  Пушкину, и исторические повести,  неоднократно переизданные, мемуарные произведения и дневники были опубликованы в Алма-Ате. Приехав в шестидесятые годы прошлого столетия, в этот неповторимый во всех смыслах город — средоточие культурной и научной мысли, он не только прикоснулся  к его уникальной духовной среде, он сам стал ее частью. Здесь он встретился с известным литератором, в конце девятнадцатого века, игравшим заметную роль в развитии русской педагогической мысли Николаем Николаевичем Кнорингом. Который до Алма-Аты, живя в Париже, много лет заведовал книжным отделом знаменитой Тургеневской библиотеки – крупнейшего в Европе книгохранилища русских дореволюционных   книжных и журнальных изданий. И  приложил немало сил к спасению и восстановлению после второй мировой войны ее бесценных фондов. В его личном архиве хранился один из образцов всеобщей любви к А.С.Пушкину – рисунок Жана Кокто. Этот рисунок был эскизом пригласительного билета на парижскую выставку Сергея Лифаря, проходившую в зале Плейель в рамках столетнего юбилея со дня смерти А.С.Пушкина, где экспонировались пушкинские автографы.

     В  Алма-Ате Раевский виделся и с зятем Н.Н.Кноринга Юрием Борисовичем Софиевым — известным поэтом французской эмиграции, дружившим с И.Буниным, мужем поэтессы Ирины Кнноринг. В то время Ю.Софиев работал художником — анималистом в Институте Зоологии Академии Наук КазССР. Их судьбы были в чем-то очень похожи. Здесь же, Николай Алексеевич  познакомился и был дружен с семьей известного в мире литературоведа и поэта-переводчика Александра Лазаревича Жовтиса… Олжас Сулейменов, Леонид Кривощеков, Максим Зверев и еще очень много замечательных и талантливых людей – литераторов и не только, встретит Николай Алексеевич Раевский, почти тридцать лет прожив в Алма-Ате.

     Так удивительным образом соединились здесь судьбы Н.Раевского, А.С.Пушкина и Города…        

     …За сорок лет до появления на свет Коленьки Раевского, в Заилийском крае (в местах, где издревле селились племена саков) отрядом майора Перемышльского было построено военное укрепление Заилийское, позже, получившее  название Верное. Вряд ли кто-нибудь из семьи Раевских мог даже предположить, что судьба, до последних его дней, свяжет Николая  с казахстанским краем и с городом, который вырастет на месте этого военного укрепления и получит звучное название Алма-Ата. Городом — таким далеким от г. Вытерги Вологодской области, где в 1894 году родился он в семье потомственного дворянина юриста Алексея Сергеевича Раевского и Зинаиды Григорьевны (урожденной Пресняковой), и от Петербурга, где жили его дедушка и бабушка.

      Самые ранние свои воспоминания связывал Николай Алексеевич с уходящим  девятнадцатым веком. Тогда в 1899 году, находясь в гостях в Петербурге, услышал он от своей прабабушки Софии Марковой рассказ о том, как она, шестнадцатилетняя  ученица Патриотического института благородных девиц, однажды, на придворном балу видела Александра Сергеевича Пушкина, хотя представлена ему не была. — Позже, Коленька, когда ты вырастешь, ты узнаешь, кто такой был этот великий человек, и вспомнишь меня, — говорила она…

       А в  это время в далеком от столицы на Неве, военном, теперь уже городе Верном, в честь столетия со дня рождения, улица Бульварная была переименована в улицу А.С.Пушкина, которое носит и  до сих пор. Нельзя обойти вниманием и тот факт, существенно повлиявший в будущем  на судьбу Николая Раевского, что в этом же году профессор Академии Генерального штаба генерал А.Михневич опубликовал к юбилею в военном журнале «Разведчик» свою статью «Пушкин, как военный писатель». Этот очень популярный, в то время журнал, распространялся во все офицерские собрания  России. Его получило и  Верненское офицерское собрание. (В Национальной библиотеке РК в Алма-Ате в редкой коллекции дореволюционных журналов, хранятся  номера «Разведчика» с этой статьей. Мне удалось разыскать и прочесть эту статью, ставшую основополагающей, для исследовательской темы, выбранной Раевским, на всю жизнь).

     Но пока жизнь Коли Раевского никак не связана с этими обстоятельствами… Он входит в грядущий 20 век, жизнерадостным, наблюдательным ребенком. Детская пытливость обнаруживала в нем талант исследователя. «С очень раннего возраста у меня появился определенный интерес к многообразному миру насекомых, а лет с восьми-девяти я очень увлеченно начал собирать коллекции бабочек и жуков. Конечно, первые мои коллекции не имели абсолютно никакого научного значения, но именно эти яркие впечатления подготовили мой ум к занятиям уже настоящей наукой о насекомых, называемой энтомологией и тем ее разделам, который больше всего меня интересовал – лепидоптерология, то есть наука о бабочках». Позже, когда он стал учеником Каменец-Подольской гимназии, в круг его увлечений вошли  еще и физика с математикой.

     Все, включая самого Николая, представляли его судьбу, как ученого- путешественника. «Директор гимназии, вручая мне, аттестат зрелости с золотой медалью сказал: «Ну а Вам, Раевский, желаю двигать науку вперед»». Вскоре, став студентом Петербургского Университета, он с увлечением погружается в научное естествознание. Но события первой мировой войны заставили Николая Раевского изменить своему биологическому призванию.

     «Так как объявленной в это время мобилизации студентов я не подлежал, она касалась только первокурсников, а я уже был на третьем курсе, то решил добровольно поступить в Михайловское артиллерийское училище с тем, чтобы, пройдя ускоренный курс, отправиться на войну… Откуда взялась во мне страсть военного человека – не могу понять до сих пор. Как бы там ни было,  я  почувствовал, что не смогу уже  быть в стороне от великих, как мне казалось тогда, событий…» Он выдержал строгий конкурсный отбор, который был при поступлении, несмотря на военное время. В памятном 1916 году подпоручик Раевский отправляется на фронт. Сначала на Южный, затем в распоряжение командования Юго-Западным фронтом. Свое первое боевое крещение он получил во время знаменитого «брусиловского прорыва». Как это у Поэта?

                            «Все будет ново мне: простая сень шатра,

                                       Огни врагов, их чуждое взыванье,

                            Вечерний барабан, гром пушек, визг ядра

                                        И смерти грозной ожиданье»

                                               (А.С.Пушкин «Война», 1822 г.)

     Дата 4 июня 2006 года ознаменована  девяностолетием этой героической победы. Самой яркой страницы первой мировой войны, которая еще раз утвердила на века мужество и стойкость русского солдата прославившего полководческий дар командующего Юго-Западным фронтом генерала Алексея Алексевича Брусилова. И Н.А.Раевский был, пожалуй, одним из последних ее очевидцев: «Начался этот необычный маневр мощной артиллерийской  подготовкой. Длилась она почти двое суток. В итоге за первые три дня наступления войска Брусилова достигли крупного, уже забытого на русском фронте успеха. Особенно заметным он был в полосе наступления восьмой армии. На направлении главного удара неприятельский фронт был прорван на протяжении около10 верст, и наши войска сразу же углубились верст на 30. О таком размахе союзники России на Западном фронте и мечтать не могли – они надолго увязли в Верденской мясорубке… В плен было взято в самом начале операции девятьсот австрийских офицеров и сорок тысяч рядовых, больше семидесяти орудий, около полутораста пулеметов… С каждым днем число плененных и трофеев росло. Все поздравляли Брусилова – от русских крестьян и рабочих до английского посла. Но только через несколько дней пришла телеграмма от царя, и была она сухой и казенной…»

     Войну он окончил опытным боевым офицером, командиром батареи, был                                 представлен к награде. Но его мечте о дальнейшей военной карьере и службе в Генеральном штабе не суждено было сбыться. Оказавшись в лабиринте исторических событий того времени, Раевский был вынужден принимать решения, от которых зависела не только его личная судьба. «Я один из очень, очень многих людей нашего  поколения, которым именно в молодости приходилось сплошь да рядом брать на себя ответственность не по годам…» В своем дневнике, который позже уже в Алма-Ате, будет опубликован, как мемуары «Тысяча девятьсот восемнадцатый год», двадцатитрехлетний Николай Раевский запишет: «Большевистский переворот застал нас на Румынском фронте. Как и в большинстве  артиллерийских частей, расформирование батареи проходило спокойно. Никаким оскорблениям мы, офицеры, не подвергались, но, тем не менее, моральное наше состояние было ужасное. Армия умирала. Россия разваливалась».

     Он примет решение. Вступив, в отличие от своих братьев,  в Добровольческую армию, Николай  Раевский останется,  верен белому движению. Не дай  Бог, еще хоть раз кому-то пройти через жернова такого выбора и мучительно пытаться понять правильным ли он был? «У многих из нас, бывших офицеров, была уверенность, что защищаем мы не только свой классовый интерес, а Родину, Россию, ее великую культуру…»

    Его «Добровольцы. Повесть крымских дней» не просто честный рассказ о судьбе армии Врангеля, но картины, ломающей сознание, трагедии, выписанные судьбами отдельных людей, судьбой самого автора.

«…Катится железное колесо и давит нас одного за другим. Оно неумолимо и слепо и никому не остановить его бега и не изменить пути его. Наскочит – раздавит.

      …Чем они, в конце концов, виноваты, бедные?.. Разве только тем, что родились не вовремя… как раз тогда, когда колесо сорвалось и покатилось. Одна надежда, что мимо прокатится. Или нам надо бежать…»

     В 1921 году капитан Раевский в составе разбитой армии Врангеля покидает Россию…  Греция, Болгария, Чехословакия…

     А город у подножья Тянь — Шаня, получив уже имя, которое гораздо позднее  станет для Николая Алексеевича Раевского значимым и дорогим — Алма-Ата, словно человек, попавший в эпохальный водоворот,  почти полностью разрушается страшным селевым потоком. Это станет началом его активного строительства.

     В 30лет, оказавшись в Праге, Николай Раевкий становится студентом естественного факультета знаменитого Карлова университета. Нужно было учиться жить снова… Он с глубоким интересом и серьезным отношением принимается за разработку  очень сложной биологической проблемы. Одновременно с университетским он проходит трехгодичный курс литературной секции Французского института имени Эрнеста Дени. «Здесь, в аудитории института начинается мое увлечение литературным творчеством, здесь сделал я первые шаги в том деле, которое вскоре  стало единственным смыслом моей жизни». Окончив институт, Раевский получает премию за конкурсное сочинение о французском классицизме, которую потратит на исследовательскую поездку в Париж.

     Вернувшись в  Прагу, он продолжает свои исследования по биологии, пока октябрьским вечером 1928 года не происходит событие, перевернувшее всю его судьбу. Он заболевает… На всю  жизнь… Пушкиным…

     Заведующая одной их пражских библиотек, завсегдатаем которой он был, зная круг его интересов, предложила Николаю Алексеевичу два томика писем Пушкина, под редакцией Модзалевских.  «До этого дня я любил  Пушкина честной, не формальной, любовью. Но с совершенным равнодушием относился к вопросам научного пушкиноведения и на эту тему ничего еще не прочел».

     Дома он читал всю ночь, а утром, по дороге в университет, ловил себя на том, что все мысли его захвачены Пушкиным. Не его стихами, а им самим – человеком, который творил прекрасные стихи. Жил. Любил. Страдал… «Человек, рожденный не для житейского волнения, не для корысти, не для битв, а для вдохновения, для звуков сладких и молитв – и вдруг эти неоднократные попытки стать военным. Пушкин, весь полный противоречий, а точнее, само противоречие, но уже не мрамор, не бронзовая фигура, а живой человек, не до конца понятый, полный загадок, стал для меня вдруг таким близким, таким родным». 

     В душе талантливого ученого- биолога Раевского происходила серьезная             внутренняя борьба: зоология или пушкиноведение? И все же, диссертацию он защитил, и вместе с дипломом доктора естественных наук получил почетное предложение опубликовать ее в трудах Чехословацкой Академии наук и искусств. Но он отказался и от этого лестного предложения, и от места, занимаемого в лаборатории. «Теперь я был душевно свободен и сказал себе: — Довольно зоологии, да здравствует Пушкин!»

     Тему, над которой начал свою работу  Николай Алексеевич, тщательно изучая не только тексты Пушкина, но и очень богатую чешскую пушкиниану, он определил для себя как «Пушкин и война». Она, в имеющихся в Праге изданиях, была едва затронута и носила лишь характер отрывочных суждений. Н.Раевский не мог понять, почему же нет  монографии на эту тему?  И только со временем, кропотливо собирая и анализируя материалы, он понял, что написать ее мог бы только опытный пушкинист, хорошо знакомый с военным делом. «В противном случае пострадает либо Пушкин, либо изображение войны». Позже Николай Алексеевич обратил внимание на одну совершенно забытую обзорную статью генерала А.Михневича «Пушкин, как военный писатель», взгляды которого он разделял  (когда у него появится возможность работать с материалами в Пушкинском Доме, Раевский с сожалением отметит тот факт, что в архивах этого института такой статьи нет). Михневич считал Пушкина не только  великим поэтом, но и великим патриотом, и воспитателем молодежи в патриотическом духе. Как перекликался, как был близок Раевскому пушкинский патриотизм… Эта статья станет для него настоящей поддержкой и стимулом в дальнейших поисках, потому что найдутся люди, для которых такая тема покажется совершенно неприемлемой.

     В  это же время, обретя уже статус столицы, Алма-Ата получает в подарок от Ильяса Джансугурова еще один, после переведенной М. Бекимовым «Капитанской дочки», полный перевод на казахский язык роман А.С.Пушкина — «Евгений Онегин». Хотя в раздолье казахских степей уже давно звучал этот роман, талантливо пересказанный Абаем, который стал и автором мелодий на письма Татьяны и Онегина.

      Круг пушкинологических исследований Н.А.Раевского постепенно расширялся, далеко не ограничиваясь только темой «Пушкин и война», несмотря на то, что он вынужден заниматься профессиональными переводами по медицине и биологии, с чешского на французский. Однажды, случайно, Раевский узнает, что где-то в Словакии живет дочь Александры Николаевны Гончаровой, свояченицы А.С.Пушкина, в замужестве Фогель фон Фризенгоф. Тщательно и настойчиво начнет он свои поиски ближайшего окружения поэта. Конечно же, Николай Алексеевич понимал, что документы, касающиеся жизни Пушкина, в том числе и его переписка, могут находиться,  только у особ титулованных и богатых, поэтому  для поиска ему необходимы были связи, позволявшие получить рекомендации в этом обществе.

«Мне удалось, живя за границей, завязать ряд знакомств в той среде, к представителям которой попали пушкинские материалы. Я считал, что, разыскивая их, по мере сил выполняю свой долг перед русской культурой, перед светлой памятью гения, так рано ушедшего от нас…»

     Здесь  началась и его дружба с семьей Набоковых, а некоторое время спустя, и личное знакомство с уже известным в ту пору писателем, приехавшим из Америки навестить родных. «С Владимиром Владимировичем Набоковым я познакомился в Праге в начале тридцатых годов… Живо помню нашу первую встречу. Она была посвящена Пушкину. Я решил показать дорогому гостю очень интересную выставку «Пушкин и его время», организованную художником Николаем Васильевичем Зарецким. Этот пушкинист-любитель собрал очень интересные иконографические материалы, среди которых было немало доселе неопубликованных новинок. Зарецкий использовал малоизвестные материалы, хранившиеся у потомков младшего сына поэта, Григория Григорьевича Пушкина. Выставка была размещена в витринах  Государственной публичной библиотеки».

     Их связывали не только литературные интересы (Н.Раевский, еще до личной  встречи, переписывался с Набоковым, и Владимир Владимирович очень лестно отозвался о содержании и стиле его автобиографической повести «Добровольцы»), но и с детства, любимые обоими, бабочки. Оба, при встрече, как самозабвенный чудак-энтомолог — герой повести Набокова «Пильграм»,  они с удовольствием  вслух предавались мечтам о путешествии в недоступные для них тропики.

     Их связывала и безграничная, щемящая любовь к Родине. Любовь людей оторванных от нее и нестерпимо тоскующих…

                               Наш дом на чужбине случайной,

                               где мирен изгнанника сон,

                               как ветром, как морем, как тайной,

                               Россией всегда окружен.

                                          (В.Набоков «Родина»,1927г.)

      Они переписывались до самой кончины Владимира Владимировича. «Набоков ушел в историю как единственный русско-английский писатель, но моя память сохранила все же его образ, как писателя чисто русского, убежденно русского. В его романах чувствуется, что автор горячо и действенно любит Россию… Я знал о Набокове, что он в принципе был против революции, считал, что Россия должна развиваться без потрясений, эволюционным путем. Думаю, что из этих же соображений он был против вооруженной контрреволюции, которая, как и революция, сопровождалась обильным кровопролитием…»

     Именно Пушкин, его личная, творческая, судьба помогали Николаю Раевскому ощущать за границей связь с Родиной, выйти из духовного тупика, как он позже напишет сестре «не впасть в ничтожество».

      Он продолжил исследования пушкинианы. И в 1937 году, к празднованию столетия со дня смерти поэта Раевский, обобщив собранные материалы, делает двухчасовой доклад на тему «Пушкин и война» перед квалифицированной аудиторией, где присутствовали не только русские, но и французы, и чехи, знавшие русский язык. «Мое первое выступление по Пушкину вызвало оживленный интерес, может быть, отчасти и потому, что возможность мировой войны становилась все более ясной. И внимание к вопросам войны и мира обострилось решительно у всех. Пушкин верил, что через сто лет армии не будет, но, увы…»

     К юбилейной дате в Алма-Ате выходит постановление о присвоении Государственной библиотеке — имени Пушкина. Издается трехтомное собрание сочинений А.С. Пушкина на казахском языке. Город, как и все огромное советское государство, обретает страшный символ времени – «черный воронок».

     В далекой Праге Николай Раевский так и не узнает (он сознательно не ведет переписку с родными), о том, что младший его брат  Алексей – убежденный борец за Советскую власть в этот год будет расстрелян, а любимая сестра Соня, после ареста выслана вместе с мамой на поселение в Караганду…

      Постепенно круг исследований по Пушкину заметно расширяется. И у Раевского появляется надежда найти архив супругов графини и графа Фикельмон, которым посвятил он в дальнейшем более двадцати лет, собирая все возможные материалы. Кроме того, поиски дочери Александры Фогель фон Фризенгоф увенчались успехом, и судьба привела его в Словацкий  замок  Бродяны. «По одноколейной дороге среди гор полупустой поезд медленно тащится на восток к долине реки Нитры, где и стоит замок Александры Николаевны. Отсюда еще очень далеко до России, но словацкие женщины, куда больше похожи на русских, чем чешки. Моя соседка распеленала ребенка, целует его и совсем по-русски говорит: «Душенька»…

     Не без волнения я переступаю порог замка, в котором десятки лет жила и закончила свои дни баронесса, в прошлом Азя Гончарова. Что-то я увижу здесь?..

     Итак, архива я не видел и ничего определенного о нем сказать не могу. Зато портретов, рисунков, мемориальных вещей, в то время никому не известных, я увидел множество… Поэт Владислав Ходасевич, которому я сообщил о результатах поездки в Бродяны, написал мне, что я нашел клад».

  Знакомство с обитателями замка и никем до него не исследованными материалами станут началом его первой книги о Пушкине.

     Вторжение фашистов в Чехословакию сделало невозможной следующую поездку в Бродяны и визит к потомкам графини Фикельмон, поэтому Раевский  составляет биографические заметки, занимаясь темой «Пушкин в Эрзрумском походе». Большая часть работы была завершена, когда Николай Раевский, в числе сорока шести человек, как считалось, небезопасных для Гитлеровской Германии, был арестован.

«Продержав меня два с половиной месяца в тюрьме, гестапо, очевидно, решило, что для победоносного в то время третьего рейха этот русский литератор не столь уж опасен. Меня поэтому выпустили на свободу, но взяли подписку о невыезде из Праги. Немцы, к счастью, не знали, что я некоторое время тому назад написал не очень безопасную статью для французского журнала, издававшегося в Праге. В числе немногих я ясно понимал, что Чехословакия предана. Я подробно записал свои переживания тех дней, когда Бенешу  не оставалось ничего другого, как подчиниться диктату западных держав.  Несколько десятков страниц моего дневника я перевел на французский язык и озаглавил этот отрывок «Пражской войны не будет». По аналогии с известной драмой Жироду «Троянской войны не будет».

     Я закончил свою статью, вернее серию выдержек из своего дневника короткой фразой: «Мне стыдно!»» (Через 41 год, приехав в Чехословакию, он узнает, что его помнят не только как писателя, чей творческий путь начинался здесь, но и как патриота этой много пережившей страны).

    Все военные годы, зарабатывая на жизнь уроками французского и русского языка, Раевский продолжает свои исследования по Пушкину, с большим трудом, получив разрешение в Пражской библиотеке, на пользование научной литературой, изданной в СССР. Ему приходилось работать  даже под надзором.

Все свои рукописи и другие, наработанные по исследованиям материалы, особо редкие книги и художественные переводы Клоделя, Жироду, Тагора, он передал надежным людям и в университетскую библиотеку, когда стало ясно, что в скором времени в Праге начнутся бои.

      Алма-Ата военных лет становится научным и культурным центром эвакуации. Сюда переедут киностудии «Мосфильм» и «Ленфильм». Здесь живут и работают писатели К.Паустовский, В. Луговской, С.Маршак, А.Толстой, М.Зощенко, С.Михалков, О.Форш и еще около ста писателей из России, Украины, Белорусии. Артисты М.Жаров, Н. Черкасов. Б.Чирков, Н.Сац, режиссер Сергей Эйзенштейн и многие другие.

     Учеными, вместе с производственниками, внедряются десятки предложений оборонного и народно-хозяйственного значения. В Алма-Ате трудятся ученые с мировым именем И.П.Бардин, В.И.Вернадский, Л.С.Берг, Г.Ш.Лифшиц, Н.Ф.Гамалея, Н.В.Цицин, С.Г.Струмилин, Л.М.Мандельштам, С.Е.Малов и еще целая плеяда представителей научной элиты.

      В Государственной библиотеке им. А.С.Пушкина сотрудниками эвакуированного из Москвы Института Истории —  Никитиной и Дружининым создается фундаментальная научная работа по «Истории Казахской ССР». Позже в Алма-Ате вышла книга с таким названием. Она была первой среди подобных, созданных во время войны.

 

     За долгожданной победой – новый арест. Теперь посадили свои… «За сотрудничество с мировой буржуазией»… И опять его «спасет  Пушкин»…  Председатель суда военного трибунала, полковник оказался пушкинистом-любителем. Николай Раевский получил самый маленький срок  — пять лет. Сначала лагерь, затем поселение. Случай помог ему передать из лагеря пакет  с описанием пражских исследований в Пушкинский Дом. Позже он напишет сестре из ссылки: «Я рад, что пакет не бросили в печку, а доставили по адресу». И тогда Институт литературы  официально обратился к одному важному лицу, обосновывая свое ходатайство тем, что материалы Николая Алексеевича Раевского имеют важное научное и общенациональное значение. До сих пор в архиве Пушкинского Дома хранится копия этого письма.

     Местом ссылки выбирает он Минусинск, зная, что там находится известный далеко за пределами России краеведческий музей имени Н.М.Мартьянова. А при нем есть самая богатая в Сибири, после Томского университета, библиотека. Но возобновить работу по Пушкину ему все-таки не удается. Поэтому свою неудержимую тягу к перу он посвящает повести- сказке для взрослых «Джафар и Джан», с присущей ему тщательностью изучая древне-арабскую литературу. Ему удается писать лишь после длинного, рабочего дня. На купленных по случаю, бумажных обрезках, создавая на бумаге прекрасные картины любви между  арабской красавицей принцессой и пастухом-музыкантом. Закончив одну повесть, он тут же принимается за другую, посвященную древнегреческому поэту Феокриту.  Чтобы познакомиться с творчеством поэта, Николай Алексеевич делает заказ в  библиотеку Ленина. Откуда ему  вместе с единственным, полным русским переводом, присылают также и английское издание с обширными комментариями. Помогало в работе над повестью и его  давнее, пражское увлечение древнегреческой философией. В далекой, холодной Сибири, «где и чернил то достать было нельзя, потому, что все леденело от стужи»,  рождались сочные пейзажи греческой идиллии.

     «….Уже началось знойное лето. Здесь в горах, была поздняя весна, хотя солнце палило так же жарко, как и на равнине. Но зелень высоких дубов не успела еще     потемнеть, кроны не пропускали солнечные лучи, а густая невысокая трава была усеяна белыми брызгами анемонов. Где осталось побольше влаги, цвели низкорослые, лиловые ирисы, гиацинты и нежно-розовые крапчатые лилии».

      В Минусинске начнется его переписка с единственной из всей семьи, оставшейся в живых, сестрой Соней. В письмах к ней он искусно прятал среди будничных событий  рассказы обо всем, чем жил все предыдущие годы.

     Работал Николай Алексеевич в больничной лаборатории, брал кровь —  на анализы. «Я единственный лаборант с ученой степенью в районной лаборатории, на всем огромном пространстве от Ледовитого океана до Монголии», — напишет он чуть позже Соне в Караганду. Из одного поселения – в другое… И на этом поприще он проявит большую ответственность и талант ученого, применив к исследованию анализа  крови знания по теории вероятности, с которой познакомился еще в артиллерийском училище. Это спасет не одну человеческую  жизнь.

    Ежедневно, три часа в день посвящал Николай Алексеевич и работе в музее, делая описание богатейших коллекций по зоологии и ботанике. Из-за музея Н.А.Раевский добровольно продлит свою ссылку еще на восемь лет.  Двадцать пять тысяч ботанических и восемь с половиной тысяч зоологических объектов им будет приведено в порядок… И снова вспоминаются известные строчки:

                               Во глубине сибирских руд

                              Храните гордое                                    терпенье…                                                                                                                                                                                                                             

    1954 год был памятным для Алма-Аты празднованием столетнего юбилея. Молодая столица активно растет, в ней кроме жилых зданий появляются Дом  Правительства, главный корпус Академии Наук Каз.ССР, Центральный стадион, ставшие сегодня архитектурной достопримечательностью города. В столице работает более ста школ, свыше десяти вузов и около трехсот библиотек.

     Наконец, Н.А.Раевский получает долгожданную возможность приехать к сестре в Караганду. Его так обрадовала их встреча и разговоры, разговоры… Уже по возвращении, Николай Алексеевич  напишет ей: «Пятнадцать дней проведенных у тебя были чудесной моральной ванной из ободряющей воды. Только выходить из нее было грустно. Да и сейчас грустно, что мы снова расстались. Но  теперь я вижу перед собой не воображаемую Соню, а тебя настоящую, живую с милыми твоими морщинками и усталым лицом»…

      После свидания с сестрой в жизни Николая Раевского  произошла еще одна очень судьбоносная встреча – первое свидание с Городом… Так опишет он его в письме:  «Чем ближе к Тянь-Шаню, тем живее становится природа, а у самой Алма-Аты – богатейшие поля, колонны пирамидальных тополей и все это на фоне чудесных гор с заснеженными вершинами. Очарование, да и только…

     Ночи в Алма-Ате мне напомнили Грецию – такая же ласковая теплынь, какую, я описываю в «Днях Феокрита». Город совершенно удивительный – сплошной старинный парк – гигантские пирамидальные тополя, дубы, лет по восемьдесят – девяносто, акации и разные другие деревья, которые, я уже не надеялся когда-либо увидеть. Здания невысокие из-за землетрясений – всего два – три этажа, так что их порой и не видно в этом удивительном парке. Дождей не было давным-давно, листва, к сожалению, пыльная, но растет все буйно, роскошно, стремительно, потому что воды сколько угодно. Вдоль улиц бегут арыки – поливай, сколько хочешь. Ты знаешь, я помню цветники царских резиденций, видел цветы Версаля, Праги, разных чешских магнатов, но Алма-Ата в этом отношении… Площадь цветов в центре города и главный цветник городского парка совершенно изумительны. Есть в городе красивые здания (например, театр оперы). Но, в общем, растительность преобладает над архитектурой. Я рад, что наконец-то увидел нечто подлинное».

     Пройдет еще пять лет, прежде чем Николай Алексеевич Раевский переедет в Алма-Ату. За год до этого он, после сорокасемилетней разлуки, побывает в Москве, и лично познакомиться с известной пушкинисткой Татьяной Цявловской, с которой переписывался несколько лет, и профессором Грабарь-Пассек. А потом и в Ленинграде в Институте русской литературы Академии наук. Там Николаем Васильевичем Измайловым он будет представлен всем сотрудникам Пушкинского дома, где станет  всегда желанным гостем…

      В Алма-Ате Николай Алексеевич работает в институте «Клинической и экспериментальной хирургии», составляя обширную библиографию работ по щитовидной железе на восьми иностранных языках, и выполняя переводы   научных статей с французского, английского, чешского и других языков по разным разделам медицины. Осуществляя идею Александра Николаевича Сызганова, под руководством которого работал Раевский, он создает музей по истории хирургии Казахстана, занимается подготовкой и составлением сборника очерков по истории хирургии.

      Получив возможность пользоваться обширными пушкинскими фондами богатейших алма-атинских библиотек, он погружается в работу над своей книгой о Пушкине  «Если заговорят портреты». Ее в сокращении опубликует  журнал «Простор». На следующий год в издательстве «Жазушы» будет издана полная версия первой книги Николая Раевского. Она вызовет большой интерес у читателей, и автор получит тысячи откликов не только из разных уголков огромной тогда страны, но и из-за границы. Закончив первую, Раевский сразу же приступит  к новой рукописи. Десять лет работал он над следующей книгой, имея теперь уже возможность более детально изучить свои пражские находки. Первооткрыватель дневника графини Долли и письма Пушкина к Долли Фикельмон — Н.А.Раевкский живо и интересно делится с читателями подробностями жизни пушкинского окружения, безусловно, влиявшего и на судьбу поэта. Вторая книга «Портреты заговорили», имела еще больший резонанс. Она дважды переиздавалась, была переведена на иностранные языки. Вышла более  чем полутора миллионным тиражом. И к автору полетели от благодарных читателей письма, письма, письма… Одно из них было от родной внучки Павла Воиновича Нащокина – Веры Андреевны, которая прислала Николаю Алексеевичу еще не опубликованные ранее материалы о своем дедушке. Это стало предтечей еще одной книги Раевского «Друг Пушкина Павел Воинович   Нащокин». Первое издание книги было в Ленинграде в издательстве «Наука». Позже она войдет в однотомник избранных произведений Н.А.Раевского, изданный, в Алма-Аате, тиражом в семьсот тысяч экземпляров.

     Но, как это часто бывает, находились и те, кого не оставляли сомнения.    

«Неужели где-то в далекой Алма-Ате можно написать что-то новое о Пушкине?»  На этот счет, наверное, будут интересны мнения некоторых специалистов и коллег Николая Алексеевича.

     Доктор филологических наук Сергей Иванович Фомичев:  «Николай Алексеевич прочно связан с нашим Пушкинским домом. Он давно начал с нами творческую переписку. Есть у нас уже и фонд Раевского. Третья его пушкиноведческая книга о Павле Воиновиче Нащокине, ближайшем друге Пушкина, вышла в издании Академии наук под наблюдением, так сказать, Пушкинского дома… Что самое интересное, именно его книги подняли новую волну интереса к Пушкину, которая характерна для наших дней…

     Доктор филологических наук, ленинградский профессор Борис Бурсов: « С Николая Алексеевича Раевского начинается новая отметка в движении нашего пушкиноведения за многие десятки лет…. Я не скажу, что его работа самая  выдающаяся, но это самая живая работа. А может быть самая живая работа – это и есть самая выдающаяся работа? Его книга «Портреты заговорили»  приобрела огромную известность и популярность, привила особый вкус читателю… Ее популяризаторское значение трудно оценить. Несомненно, она сыграла свою  роль и в смысле уточнения, изменения, появления каких-то новых веяний в пушкиноведении. Все-таки пушкиноведение наше по традиции было какое-то закостенелое. Все это было каким-то казенным делом. Факты они, конечно, тоже нужны, но как не хватало нам живого восприятия Пушкина, самого Пушкина.

     Писатель Олег Михайлов: «В чем же его успех, откуда такая популярность, почему нам так интересны книги Раевского о Пушкине? Почему они нас так волнуют? Ведь, казалось бы, в них речь идет о лицах, пожалуй, второстепенных. Однако, когда вчитываешься, строка за строкой пропускаешь  их через себя, то вдруг начинаешь понимать, что в них есть тот самый «эффект присутствия», без которого нет правды. Раевский как бы участник тех событий, о которых пишет. Жизнь его самого, словно часть той эстафеты, с помощью которой перенимаем мы понимание прошлого. Наконец, это исключительно добросовестный ученый биолог, перенесший свой метод в научное пушкиноведение… К тому же он — поэт, интерпретатор, блестяще справившийся с переводами выдающихся французских поэтов. Это человек необыкновенного артистизма, который проявляется во всем, в общении, в его живости, в его русском добром широком характере. В жизни Николай Алексеевич пленителен, как те герои, о которых он говорит. В его словах нет фальши…»

     Думаю, что Н.А.Раевскому А.С. Пушкин помог ощутить (как когда-то, по признанию самого Пушкина, Денис Давыдов дал  ему «почувствовать, что можно быть оригинальным») необходимость нетрадиционного жанра изложения своих исследований. Чтобы сделать их доступными не только узкому кругу специалистов. Это и стало секретом их чрезвычайной популярности, дало возможность многим людям узнать и полюбить не только Пушкина поэта, но и человека.

        Позже в Алма-Ате, издательством «Жазушы» стотысячным тиражом издаются повести «Джафар и Джан» и «Последняя любовь поэта», рукописи которых ждали своего часа. Они тоже будут несколько раз переизданы у нас и за рубежом. Переведены на казахский и другие языки.

     Но Пушкин до последних дней будет оставаться предметом его пристального внимания. Тема, с которой когда-то началась пушкиниана Раевского — «Пушкин и война», легла в основу его новой книги «Жизнь за Отечество», которую, к сожалению, он так и не успел закончить. Перед тем как подробно остановиться на тех эпизодах жизни поэта, когда он вплотную соприкоснулся с войной, Раевский обращается к родословной поэта и влияния на него  военных друзей и знакомых, окружавших его.

     Изучая библиотеку поэта, Раевский анализирует содержание литературы на военную тему, и находит подтверждение тому, что Пушкин не только живо интересовался, но и подробно изучал ее. Об этом свидетельствуют и поездка самого Пушкина в Оренбург и Уральск перед описанием «Истории Пугачева», и среди других книг, редкие издания приятеля поэта А.И.Левшина, одно из которых «Описание киргиз-казачьих или  киргиз-кайсацких орд и степей» (1832г.). Выписки из этой книги, еще до ее выхода в свет, Пушкин опубликовал в «Литературной газете». Эта редкая книга хранится и в фонде Национальной библиотеки в Алма-Ате. Являясь важным основополагающим источником, в 1996 году она была переиздана трехтомником в Казахстане.

      Отдельные части книги  Н.А.Раевского «Жизнь за Отечество»  в разные годы были опубликованы в журнале «Простор», подтверждая обоснованность взгляда автора на Пушкина, как военного писателя. Ее последние главы появились уже, когда Николая Алексеевича не стало, как бы завершая неразрывную цепочку его жизненного круга: Раевский — Пушкин — Алма-Ата…

     Как же удавалось этому незаурядному человеку совмещать все стороны своей многогранной деятельности? Сам Николай Алексеевич так говорил по этому поводу: «Необходимо три умения. Умение ясно и четко конкретизировать свою цель, умение чувствовать себя ответственным, за исполнение поставленной задачи и умение распорядиться  своим временем».

     А  в Алма-Ате и сегодня продолжают рождаться литературные произведения и научные труды, вдохновленные гением великого русского поэта А.С.Пушкина.

Р.S.      

     Город хранит память и о Николае Алексеевиче Раевском, сделавшем Алма-Ату на карте пушкиноведения –  навсегда местом новых открытий о жизни и окружении А.С.Пушкина. Благодаря документальным фильмам: «Портрет с кометой и Пушкиным» — режиссера В.П.Татенко и  «Письма живого человека режиссера А.Ф.Головинского, использованных и мной, сам Н.А. Раевский открывает нам тайны своей непростой биографии, погружая в удивительную атмосферу увлеченности А.Пушкиным! А воспоминания тех, кто был близко знаком с Николаем Алексеевичем, делают его образ особенно притягательным и дорогим  каждому.

     В Алма-Ате Н.А.Раевский долгое время жил в маленькой более чем скромной комнатке, которую снимал в одноэтажном частном секторе. Но всегда он оставался аристократом с офицерской выправкой и удивительно нежным и трепетным отношением к женщине. Галина Евгеньевна Плотникова (супруга А.Л.Жовтиса) вспоминая о Николае Алексеевиче, который дружил с ее мужем, и которого она знала по институту хирургии, рассказывала, что рядом с ним все мужчины института, как-то невольно подтягивались, были также внимательны и предупредительны с женщинами. А о неуважительном отношении к дамам в его присутствии, не могло быть и речи. И если вдруг такое случалось, то мужчины смущались и краснели от его молчаливого укора. Н.А.Раевский был частым гостем  в доме у Жовтисов, позже бывал там и со своей женой Надеждой Михайловной Бабусенковой. Александр Лазаревич, после выхода книги «Портреты заговорили», посвятил Николаю Алексеевичу такие шутливые поэтические строки:

                            Давным-давно, во время оно,

                            Во дни карет и канапе,

                            На свете жили Фикельмоны,

                            Графиня Долли и т.п.

                            И в этот мир, далекий, странный,

                            Где «жил и чувствовал» Поэт,

                            Вы нас вели через Бродяны,

                            Через преданья давних лет.

                            К неповторимому портрету

                            Добавили Вы новый штрих…

                            Спасибо наше Вам за это!

                            Открытий новых! Новых книг!

 

     Сохранилась и фотография, выполненная знаменитым казахстанским фотографом Валерием Коренчуком (ставшая теперь уже исторической) для известного алма-атинского врача-геронтолога Леонтьевой. Во дворе дома, где жила семья Жовтисов — Николай Алексеевич с писателем Максимом Зверевым  и мамой А.Л.Жовтиса — Розалией Исааковной. Вместе им всем около 300лет.

     С появлением в жизни Н.А.Раевского Надежды Михайловны Бабусенковой, которая много лет была его личным секретарем, занималась редакцией и изданием его книг,  быт Николая Алексеевича изменился. Надежда Михайловна внимательно и бережно относилась к нему, заботилась и ухаживала за ним. Об этом  рассказывает  и Галина Августовна Коренчук, дружившая с семьей Раевских: ««Папа Ники» так шутливо-любя  звали  Николая Алексеевича в семье Надежды Михайловны, — вспоминает Галина  Августовна, — Надя часто возила Николая Алексеевича на дачу, где он очень любил бывать.  Их участок находился в горах у самой речки. Там стояла «знаменитая ванна», наполняемая речной водой, в которой после того как солнце нагревало воду, любил купаться Николай Алексеевич. Из всех времен года он больше всего жаловал весну,  ласковое весеннее солнышко — оно вселяло в него надежду. Однажды весной во время нашей прогулки вокруг дома Николай Алексеевич вдруг сказал мне: «Если доживу до апреля, то летом я никогда не умру». Его не стало морозной декабрьской ночью… Последняя наша встреча была очень теплой и немного грустной. А последней книгой, которую я ему читала, была — «Воспоминания о Пушкине» А.П.Керн»…

      Похоронен Николай Алексеевич Раевский близ Алматы, на небольшом кладбище в горах, которые он очень любил, где слышен шум быстрой речки и шепот вековых елей, словно вспоминающих о былом… Сюда на скромную могилу с такой, как он и просил, надписью на памятнике «Раевский Николай Алексеевич. Артиллерист. Биолог. Писатель», приходят поклониться не только почитатели его увлекательного творчества, но и те, для кого дорого и любимо имя Александра Сергеевича Пушкина.

     

Опубликовано: в журнале «Нива»(Казахстан) № 2, 2007г.

Поделиться в соцсетяхEmail this to someone
email
Share on Facebook
Facebook
Share on VK
VK
Share on Google+
Google+
Tweet about this on Twitter
Twitter

Оставить отзыв

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте как обрабатываются ваши данные комментариев.