Светлана Васильевна Савицкая заявила о себе, как писатель с узнаваемым лицом и личным неповторимым стилем, она обладает уникальной способностью к новаторству в любых жанрах, где бы ни пробовала себя. Каждая из сказок, а их у Светланы более четырёх­сот, пронизана глубочайшим философским смыслом, написана образно, и в то же время поэтично. Иначе говоря, любая из них — маленькая поэма. Она не говорит «главному герою стало грустно», ловко уходя от литературных штампов в любом произведении, к примеру, в сказке «Цветок любви», когда влюблённые перестают любить друг друга, она так рисует холод осеннего леса: «Чёрные деревья корявыми руками качали пустые вороньи гнёзда».

Нет у неё ружей на стене, которые не стреляют. Важна каждая строчка. «Глупости? По-женски? Нет! В приготовлении пирога любви важна каждая изюминка!» — думает героиня повести «Полюби меня снова». А мы понимаем — каждое слово говорится Светланой Васильевной не случайно.

Ей присуще лепить характеры, изменять возраст и настроение героя, привлекая даже такие на первый взгляд незначительные детали, как выбор имени. Так, в сказке о сурках есть сурок Юрок и есть сурок Изурок. Ясно уже по имени, кто из них хороший, а кто плохой. Или в «Волшебной книге» сначала перед нами девочка Павелинка, потом она вырастает и превращается в Павлинку, затем в девушку Павуш­ку, женщину Павлину и, наконец, бабушку Павелину. Имя меняется с восприятием героини волшебной книги. Это происходит и у всех нас. В детстве мы учим буквы. Затем нам интересны сюжеты. Потом мы наслаждаемся языком произведения, затем мудростью. Редкие доходят до стадии реформаторства и хотят изменить что-то в великих текстах классиков. В конце пути у Павелины книга становится белой без еди­ной строчки. Она начинает писать её заново. А это уже высшая форма восприятия — венец творца.

Интересна метаморфоза волшебника в сказке «Девочка и волшеб­ник». Его «меняет» не имя, а возраст. Вначале это мужчина с про­седью. После встречи с девочкой, открывая постепенно её мир, он то становится юношей, то глубоким стариком. В финале же просто зами­рает сердце от строчки: «А по дороге шёл мальчик с золотыми кудря­ми»… Так преобразует его патологическую многовековую утраченную способность удивляться философия щедрости души ребёнка, который так ничего и не попросил для себя, а только для окружающих.

Заглавия немногословны и точны. Романы «Зачем сгорает Феникс», «Ангел беды» и повести «Полюби меня снова», «Грешен! Господи!», по­весть «Я верю тебе, мама» к тому же обладают глубинной поэтикой.

Повесть «Необычный расклад» делят главки, названные, как кар­ты: «Марьяжная постель», «Пустые хлопоты», «Нечаянный интерес» и др. Читатель, видя содержание, уже понимает, что каким-то образом сюжет связан с цыганами.

В повести же «Я верю тебе, мама» главки названы планетами снов, людей, мужчин или женщин. Каждая из глав задается особым настроением на одну и ту же тему снов. Оригинальность подачи не только в лепке характеров, но и в описании городов, помещений, ин­терьеров через своё сказочное видение. Сны, как ни странно — один из главных действующих героев данного произведения. Без надрыва и трагизма тихо уходит мама в другой мир в главе «Планета смертей». Дарик, главный герой рассказа, так и говорит потом, что маму «забра­ли сны». «Сны поселились у огонька её уходящей жизни и хозяйничали, как у себя дома. Они дремали под тихое сопение матери и неслышное дыхание сторожащего её жизнь Дарика на пыльном абажуре старень­кой люстры, на серой вате между оконными стёклами. На спинке кро­вати и телевизоре со сломанной лампочкой внутри».

И мы понимаем через сказочные слова, что это не сказка. Что это наша суровая действительность.

Эта повесть, несмотря на кажущуюся внешнюю невинность, на мой взгляд, очень мощное произведение. Образ мальчика, брошенного отцом после смерти матери в другом городе, в метро на выживание — глубоко символичен. Это не столько мыслеформа беспризорных детей. Это и наша брошенная страна. Да и мы сами, брошенные всеми и по большому счёту. Но взрослые уже смирились с мыслью о своей ненужности. Дарик же, подобно маленькому принцу Экзюпери, сказочно прекрасен и, опять же, имя его Дарик — «подарочек новогодний» — присутствует в произ­ведении не случайно, и так же, как герой Сервантеса, он борется, пусть не с ветряными мельницами, но с толпой, которая пытается сбить его с ног. Он бросает вызов равнодушной «Планете метро».

Ценности повести необычайно трогательные. Высоко нравствен­ные. Льдинка, не растаявшая до конца, — невероятная находка автора, — всё ещё находится в руках ребёнка. И мы невольно боимся, что на вопрос: «Ты веришь мне, сынок?» он нас вместе с главной герои­ней, готовой всё отдать, чтобы стать его новой мамой, не поймёт, не оценит. И все наши деньги и самодостаточность, наши знания и наши богатства, наши дачи и персиковые сады, да что дачи — нашу душу и нашу любовь, вдруг родившуюся так внезапно к этому белокурому мальчугану — всё это не перевесит на весах тонкую кружевную льдин­ку, которая почти растаяла в его руках…

Роман-эпопею «Распутай время» известная сказочница Софья Прокофьева назвала «непревзойдённым по использованию художе­ственных приёмов и обширными энциклопедическими знаниями фак­турных деталей».

И, действительно, получился совершенно новый жанр. И снова но­ваторство. Савицкая-рационализатор смело смешивает жанры, подобно несовместимым краскам на палитре.

Есть понятие «тургеневская барышня». У Савицкой женщины со­всем не похожи на героинь других писателей. Она, подобно художнице, нежною акварелью пишет портреты матери, бабушки и себя ребёнка. Эта тенденция прослеживалась и ранее. Героини сказок «Лети как Киа!», «Накомодные слоники», «Звонкий смех» — сама доброта и бес­корыстие до самопожертвования. А теперь «двумя лыжными чертами её детства» подчёркнуты в главе «На лысой резине по размытому грейдеру» в эпизоде с конфеткой.

«Батики» её природы добавляют воздуха и размаха истинной широты русской души: «Зорьку утреннюю всколыхнула битва двух мо­гучих птиц. Нарушила покой. Разбудила ветер. Тёплые волны пошли в разные стороны от их потасовки, взъерошили зелёные травы покосного луга, прошлись ласково среди берёз, упруго упёрлись о полосу густого проосиненного местами ельника, и откатились обратно в небо. Птицы кружили, забираясь всё выше, всё смелее подлетая друг к дружке, там, в воздухе, соревнуясь в силе и ловкости, разгоняя крыльями, как вее­рами, солнечные потоки. Их непонятные крики заставляли всё живое в тревожном волнении обращать глаза к недосягаемому небесному пространству».

Но главное — монументальная станковая живопись основных исто­рических глав.

Хемингуэй не начинал нового романа, если не придумывал по­священия, в котором заложен смысл. Так, великие строки: «праздник, который всегда с тобой» и «по ком звонит колокол» рождали не менее великие шедевры.

В этом работа писателя Светланы Савицкой ему сродни.

Роман начинается строками: «Вера и Правда. Это идеи или эпидемии? ­За Веру и Правду погибали наши предки. Все они умерли. Все они в нас».

В каждой части романа — своё временное действие. Свои харак­теры и судьбы. И, как настраивает нас вся фабула романа — своя вера и правда. Вера христианская, вера католическая, вера языческая, вера великих вождей социализма и, наконец, вера в свои корни, в своих предков и величие своей нации.

Главною мыслью романа является открытие, что люди не равны. «Дети Земли и Дети Неба». Расточители — хранители-творцы. По на­званию частей это прослеживается чётко. По выводам каждой из глав проходит красной нитью романа.

Главная борьба писателя в этом произведении происходит за сво­боду видеть мир самостоятельно: «Мне думается, причиной того, что я не видела ГЛАВНОГО — было моё «неодиночество». Окружающие люди засоряли мне мозги, заставляли себя слушать и слушаться, со­чувствовать удачным и неудачным делам, вникать в их проблемы. Эти проблемы близких были похожи на очки — розовые, голубые, сирене­вые, жёлтые, красные, серые, чёрные… Как много очков было на мне надето! Я уже не знала, какого же на самом деле цвета мир…»

Всех нас учили классике. И мы доверяли Пушкину и Достоевско­му, Толстому и Киплингу. А после окончания школы нам говорили: «А теперь забудьте всё, чему вас учили, и создайте что-то своё!»

Савицкая не забывает. Она и не копирует. Она спорит. С Киплин­гом, с Толстым, с Булгаковым. Ставит под вопрос их мировые ценно­сти. Доказывает смело и очень интересно «свою веру и правду».

В романе достаточно исторических ссылок. Некоторые опубли­кованы впервые, например, отрывки из писем, архивных документов, домовых записей барских домов.

Непроизвольно вписываются и очень органично уживаются уни­кальные древние рецепты.

Светлана одна из немногих не витает в облаках при описании исторических мест и событий. Одинаково правдиво, почти по-мужски описывает охоту в тайге. Битву под Смоленском в 1812 году. И чисто по-женски детали рюшей и мерлушковой одежды мехового промыш­ленника. Чем важны эти детали? А вот чем. За деталями — тружени­ки, великие труженики. Один герой создаёт своими руками мельницу. Другой добывает зверя. Третий выделывает шкуры. Четвёртый владеет рестораном. Пятый убирает хлеб. Но как вкусно нам читать это. И как больно, когда труд «наказывается» новым временем «безверия» и раскулачивания.

Главы романа «Распутай время» действительно похожи на вспыш­ки памяти разных времён и разных народов. Это не связная цепочка событий. Это действительно «бинарные точки», с помощью которых автор мастерски открывает «стёклышки-секреты» сначала древней Мо­сквы, затем Польши, в третьей части уже идут Нарышкины и декабри­сты. В четвёртой: времена Великой Отечественной войны. Пятая часть посвящена отцу и матери. А шестая совершенно неожиданно переходит в наше время и главным героем становится автор.

Так, бабушки рассказывали нам на ночь в далёком-далёком дет­стве истории из своей забытой несвязной жизни. Разные истории на каждую ночь.

Что удивительно и уникально — в каждой части не только «своя вера и правда», но и свой язык, стиль, свои натурные композиции, свои гиперболы, сравнения, подходящие именно к каждой конкретной части. Тихие, почти туманные эпитеты иногда переходят просто в бурлеск!

Так, после древнерусского в первой части, украинско-польского во второй, сибирского диалекта в четвёртой и высокоинтеллигентно-дворянского во второй части, в конце автор говорит неожиданно совре­менным языком журналиста, точнее, очеркиста, меняя в корне наше восприятие. И мы понимаем, что всё, что сказано до этих слов, только «заделье». А дело впереди.

И совершенно неожиданный финал и абсолютно неприсущие Са­вицкой «современизмы» на этот раз оправданы и попадают прямо в точку. Мы и сами понимаем, что конец на самом деле не конец, а лишь начало нового нашего осмысления. Именно нашего, читательского: «Прочь цветные стёклышки очков! Я научилась видеть мир с закрыты­ми глазами!

Да здравствует чистый экран с голубой строчкой программы Word! — файл, правка, вид, вставка, формат, сервис, таблица окно…!

За работу, душа моя! Распутывай время! Тебе ещё предстоит сказать самое главное!» Это призыв для каждого из нас откопать в глубинах памяти и времени своих предков. Узнать о них больше.

Жизнеописание одной, отдельно взятой семьи, прослеженное на протяжении веков, интересно не только тем, кто лично знаком с писа­тельницей. Под пером мастера слова семейные предания превратились в художественное полотно, на котором запечатлелось «событий и судеб переплетенье». Читателя не может не подкупать то, что он знакомит­ся не только с произведением искусства, но и с реальными людьми, жившими на русской земле, а многие из героев романа Савицкой про­должают жить и поныне. Здесь Светлана исполняет предсказание Льва Толстого, полагавшего, что в будущем писатели не будут выдумывать своих героев, а художественно описывать текущую жизнь, соединяя в своём творчестве жанры изящной словесности с документальным ис­следованием.

К жанру философского новаторства и глубокого психологического исследования можно отнести и рассказы Светланы. Рассказ «Высокая вода» так назван тоже не случайно. Хотя как бы «небрежно брошен­ная» автором метафора работает и на подсознательном уровне глав­ным лейтмотивом, а в конце рассказа мы понимаем, что это было лишь сравнением. «Высокие отношения» соединяют души героев. «И вихрем пронеслась жизнь. И последние дни. Три женщины, так глубоко в неё вросшие. А ведь всех их троих любил он, и ни с каждой из них бы не расстался теперь. На них, как на трёх китах держалась она, жизнь Ярослава… На трёх любимых женщинах».

И снова образ современной русской женщины, которая в глубине осталась той самой бабой, на которой действительно держится мир. Образ поэтичный и страстно-лирический и немножко забавный легко выписан «акварельной кистью».

Почти такой же лёгкости «дыхания» своих героинь Светлана до­бивается в романе «Ангел беды» и в рассказе «Телегония расцветшего лотоса».

По-новому поданы диалоги. Казалось бы — так нельзя писать! Но ведь получается!:

«Тогда он решил приколоть это чудо природы булавкой к стене. Но, подойдя ближе замер от восхищения, и открыв пошире окно:

— Лети! — сказал он ей, — лети скорей на волю. Сигаретный дым и затхлая лачуга старого безумца не для таких, как ты…»

В архиве писателя Светланы Савицкой множество дипломов и ли­тературных наград именно за «высокое художественное мастерство».

Только мастер может создавать такие строки: «САМОЕ ИНТЕРЕС­НОЕ, ЧТО ЕСТЬ У ЗЕМЛИ — ЕЁ ВЗГЛЯД В НЕБО!»

Произведения Савицкой вне партий, вне вер и вне времени. Уверен, что каждый читатель найдёт для себя в них созвучные строки и произнесёт: «Да ведь это она написала обо мне!»

Владимир Вардугин

Член Союза писателей России,

Лауреат IV Всероссийского конкурса «Святая Русь».

Публикация предисловие

к книге Светланы Савицкой «Я верю тебе»  г. Саратов 2009 г.

Поделиться в соцсетяхEmail this to someone
email
Share on Facebook
Facebook
Share on VK
VK
Share on Google+
Google+
Tweet about this on Twitter
Twitter

Оставить отзыв

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте как обрабатываются ваши данные комментариев.