Человек не вышел из тайги к контрольному сроку…. Эта весть бьет по мозгам наотмашь. В голове невыносимый звон, лихорадочная круговерть картинок, как в детском калейдоскопе: что случилось? почему? как узнать и помочь, если ТАМ что-то серьезное?.. Вторые сутки — минус 30 c ветром…
Человек не вышел. Всегда выходил, а вот сегодня — нет. Водитель ждет в машине, греет двигатель. Термос с горячим сладким чаем с лимонником так и не открыт. Всматриваешься в черную завесу тайги, вслушиваясь в порывы ледяного обжигающего ветра… Тайга не отвечает на мучающий вопрос. Медленно капают минуты — сколько нужно еще ждать, может, уже надо бежать навстречу, или назад — поднимать людей?… Час ночи. Прошло четыре часа, как человек должен был выйти из тайги.
Две группы поиска по три человека. Одна — в лыжный след, оставленный ИМ двое суток назад. Другая – навстречу, в снежную целину, откуда ОН должен был придти. Бегут налегке, с собой только «самое-самое». Сейчас важна скорость, и информация: что же ТАМ произошло? Позади на выходе из распадков стоят машины, через них осуществляется связь с центральной усадьбой, и все внимание — только к динамикам раций. Переговоры сухие, отрывочные… Поисковики берегут дыхание. Проклятый снег, местами он доходит до пояса, и лыжи вязнут, путаются в ветках кустарников. Кто тут чистил летом тропу?! Мать!.. Да провались оно все… ух! Вперед, вперед, быстрее… Мороз сжигает легкие, и это слышно по рации.
Группа, что вышла, встречает двух учетчиков с другого маршрута. Их тоже поджимает срок выхода, и они торопятся на кордон. Они еще ничего не знают, ошалелые от тишины и впечатлений, «доставших до ручки» рюкзаков, ожидания сладкого отдыха в тепле родного УАЗика… Они не сразу понимают, почему, коротко их опросив, ребята бегут дальше. Зимний день такой короткий.
Все. Ночь. Люди в глубине заснеженного распадка, там зимовье, и вся надежда – дошел человек до этого пристанища или не дошел. Оттуда связи нет, и только завтра утром все узнают, что же произошло.
Эта ночь…. Лучше о ней не говорить.
Утро. Эфир чист. Знаю, что все сейчас на общем канале, слушают только его. Работа? Да хрен с нею.
«Что там у вас, мужики?…»
Тихо. Редкое шипение. Тихо.
«Ш-шш, хр-р… нашли… ш-шш… ноги… поморозил… надо тащить, прием…» – «Да живой или нет, мать вашу?!» — «Ш-шш… живой».
Ух-х! Дикое напряжение сразу отпустило сотни людей, и в разных точках перекатилось: «Живой, живой!»
«Как он? Поморозил или отморозил?» — «Ш-шш… Что?» — «Черт… ноги ОБморозил или ОТморозил?» — «Что, … не понял?» — «Да идти — сможет или нет?..» — «Нет, надо выносить!..»
Что-то прояснилось. Почему и как — узнаем потом… Группу, что шла вслед, вернуть с перевала (все легкие сорвали, пока залезли; по рации только хрип-лай). Те втроем не вытащат, надо еще машины и людей. Восемь километров снежного плена. Это от кордона. А до кордона машины не пройдут, нужен трактор, но завести его на таком морозе – опять время. Рвите железо, сколько сможете, а там — бегом, навстречу своим. Все для носилок, теплые тряпки… Скорей ребята, скорей. Счет пошел на минуты…
Гусеничный так и не завелся, колесный сделал все что смог и еще немного, протащив УАЗик по снежной целине и чемергешнику почти два километра. Вывернутые бампера водитель не замечает. Все, погнали наши вороных!.. Только скрип снега, дыхание, швырканье носом и тихий мат…
«Береги дыхалку, она нам сегодня еще во как понадобится…» — «Сколько сегодня с утра?» — «Минус 27…» — «Что-то не верится».
От мокрых спин валит пар, пот разъедает лоб, и шапка вечно лезет на глаза. На носилках человек. Часть людей тащит лыжи-носилки, но они валятся из стороны в сторону, зарываясь в снег. Остальные продирают в зарослях тропу, тащат барахло. Тут вам не МЧС, тут все проще…
«Меняемся, славяне…» — «Как он там?» — «Рвота…» — «Понятно, вторые сутки, пошла токсикация…»
Продукты метаболизма, переносясь кровью из пораженных воспалением клеток, вызывают постепенное отравление паренхимных органов… Черт, это еще откуда, неужели я когда-то это учил? Твоя задача сейчас нести и толкать, а диплом засунь… в карман. Сколько там натикало, что-то быстро темнеет, уже не есть, а жрать хочется…. Натуженный кашель все чаще, дыхание срывается (а что ты хотел?!), еще метр, еще…
В конторе тишина. Гробовая. Даже телефоны молчат. Разговаривают тихо, прислушиваясь к переговорам в радиоузле. Ребята из города вышли по мобильнику: «Как ОН?» – «Жив. Тащат…» — «Семья знает?» — «Еще нет». – «Да не хмурься ты, уладится все!»
Кто-то вскользь заметил: «А ведь кому-то придется за это отвечать…» Ах да, еще ж это! Разбор полетов, «наказание невиновных – награждение непричастных». Да хрен с ним, переживем, только б пальцы на ногах спасти, или сами ноги, на худой конец… Что-то я чужими пальцами так легко распоряжаюсь… Голова — как в тисках, ломит. Уже вторые сутки этой круговерти на исходе.
Темень, хоть глаз выколи. Полночь. Две машины во дворе светят окнами, и там люди. Молча наливают и жуют. Все. ОН в больнице, дальше дело врачей. Говорят тихо — глотки обожжены и только сипят. Глаза застит усталая истома, отходят мышцы… Смотрю на ребят: осунулись лица, у одного явно приморожена щека, рука замотана носовым платком, у того капли крови на водолазном свитере – кровь носом шла, не заметил… Все, все. Отработали по-настоящему, молодцы, спасибо. Всем отдыхать. Выпить бы водки стакан да забыться, снять эту проклятую боль в голове, но еще надо поговорить с врачом, медсестрой, с НИМ самим, потом с ЕГО семьей… (Храни нас Боже от этих мгновений!)
В палате дым. Суетящаяся с капельницей медсестра делает вид, что не замечает сигарет. Щетина, вваленные щеки, глаза светятся: все наконец-то закончилось… Закончилось? Для тебя, родной, все только начинается! Пальцы на ногах болят, но это еще не факт… Что же случилось? Где ты (я, мы, они) совершили ошибку? Надеялся? Был уверен? Тайга не прощает. Знаю. Да что об этом… Держись, тебе сейчас круто придется. Конечно, поможем.
Человек не вышел из тайги к контрольному сроку….
Сергей Хохряков
Публикация газета «Молодежь Московии» г. Москва 2005 г.
