Кто такой клоун? Почему мы смеемся над его, иногда даже обидными, выходками? А может, это клоуны смеются над нами? Об этом и о многом другом – интервью с народной артисткой России, художественным руководителем Московского Театра клоунады Терезой Ганнибаловной Дуровой.
Знаменитую династию Дуровых знают и любят в нашей стране. Вы – одна из ее представительниц. Бывает так, что поклонники циркового искусства Вас не отличают от Ваших родственников?
К счастью, с мамой, дрессировщицей Терезой Васильевной Дуровой, меня практически не путают: может быть, потому, что она последнее время очень много работала не в Москве. Зато с другой представительницей нашего семейного клана, дрессировщицей Натальей Дуровой, художественным руководителем театра «Уголок Дурова», путаница возникает периодически… К примеру, приходит ко мне однажды журналист и, оглядываясь по сторонам, спрашивает: «А где звери?» Я пытаюсь объяснить, что у меня – Театр клоунады, а Уголок Дурова – это совсем другое дело. Тогда он опять: «Ну а где же звери?». Начинаю издалека: «Родоначальники нашей династии – клоуны-дрессировщики Владимир и Анатолий Дуровы (кстати, первые в русском цирке, снявшие грим и вышедшие на манеж со «своими» лицами). Я – правнучка Анатолия Дурова и занимаюсь клоунадой, а Наталья Юрьевна – правнучка Владимира Дурова – посвятила себя дрессуре. Мы с ней как бы охватили все традиции нашей династии. Ее театр и мой – это совсем разные вещи…» — «Да, все понятно, а звери-то где?» Вот так и работаем…
Вас практически невозможно поймать между репетициями. Скоро премьера?
Да, мы сейчас работаем над мюзиклом «Буратино». Кстати, роль Лисы в нем сыграет актриса Ленкома Анна Большова. Думаю, что для обеих «сторон» это будет очень интересный опыт. Премьера ожидается в марте. Это будет спектакль одновременно для детей и взрослых: мы хотим, чтобы родители, заботясь о культурном развитии своих чад, сами не умирали с тоски.
Если сравнить ваши спектакли с постановками в драматических театрах… На подготовку каких работ уходит больше времени?
Не знаю, не измеряла. Но иногда требуется больше времени в моем Театре — хотя бы потому, что клоунада требует владения определенными цирковыми жанрами, для освоения трюковых номеров. А если вы насчет режиссуры, глубины раскрытия темы — законы в искусстве одни и те же. И нельзя сказать, что в своем театре над драматической частью мы работаем меньше. Если уж ты делаешь спектакль — в каком бы то ни было жанре, — ты должен отдавать себе отчет в том, что хочешь сказать этим спектаклем, зачем актер выходит на сцену… К тому же у нас Театр Клоунады, но не театр клоунов, а это совсем разные вещи. 90% труппы – актеры, окончившие ВГИК, ГИТИС. В нашем репертуаре есть драматические спектакли — к примеру, спектакль для взрослых «Felicita» Сергея Щученко. И еще. Почему-то у многих к клоунам наблюдается какое-то снисходительное отношение. Несколько лет тому назад был такой случай. Звонит мне один мужчина и говорит: «У моей любимой девушки день рождения. Вы не могли бы мне прислать клоунов? Мне нужны три штуки». При этих словах мне уже делается как-то не по себе. Но все же, для интереса, спрашиваю: «Хорошо, посмотрим, а какую вы предлагаете оплату?» — «Как это «какую»? Я их накормлю!» Почему-то в сознании определенного круга людей есть актеры, а есть клоуны, которых нужно просто накормить!..
Часто ли бывает, что спектакль ставится не по пьесе, а рождается в стенах театра из какой-то жизненной ситуации?
Конечно, драматургия – первооснова. Но жизнь все равно что-то добавляет, и это естественно. Например, несколько лет назад у нас здесь по улице ходил алкоголик. Ощущение было такое, что это старый спившийся интеллигент, который из последних сил пытается выглядеть прилично. И вот однажды на репетиции спектакля «Ниоткуда с любовью» наш актер этого алкоголика просто «скопировал». Сначала этот эпизод пошел вторым планом. А со временем «наш алкоголик» стал главным персонажем.
Часто в театр зрители идут «на актера». У Ваших зрителей есть фавориты из вашей труппы?
Ну разумеется! У наших постоянных зрителей есть, как в любом театре, свои любимые артисты. Что такое обычная клоунада? Это маска, которую надевает на себя человек; в этой маске он существует на сцене от начала до конца спектакля. Чаплин никогда не менял маску, Слава Полунин – то же самое… А у нас, я повторюсь, театр. И каждому актеру приходится играть разные роли. Вот однажды был такой случай. Шел детский спектакль «Кошачий вальс». Там есть персонаж — Русалка. Вдруг видим: одна девочка подходит прямо к сцене и начинает за этой Русалкой ходить, и говорит: «Ты моя Русалочка…» В следующем спектакле та же актриса играет Царевну-Несмеяну. И вот этот же ребенок подходит к авансцене в начале первого акта и начинает ей громко так говорить: «Русалка, ты же русалка!» Мне кажется, что по сравнению с клоунами наши актеры находятся в более выгодном положении: я плохо себе представляю, как можно надеть маску на всю жизнь и не снимать ее. Наверное, это тяжело.
Шут, клоун, арлекин — Ваши близкие «родственники»?
Арлекин – это персонаж итальянского театра масок «Комедия дель арте», появившегося в XVI веке. Его персонажами были типовые маски, «кочующие» из одного спектакля в другой. Так что к клоунам и шутам он имеет очень отдаленное отношение. А вот что касается последних… Я никогда не занималась теоретизированием. Но если уж на то пошло, то шутами в России были люди, «прикрепленные» к влиятельным персонам, задачей шутов было смешить господ. Им зачастую было позволено говорить то, что другие не осмеливались. Клоун – это другая история. У него нет влиятельного «хозяина», он сам по себе. Наверное, шут – это должность, а клоун – профессия. Однако и то, и другое – призвание.
Можно ли научиться искусству смешить людей?
Я в свое время ушла из цирка и поступила в ГИТИС на отделение эстрадной и цирковой режиссуры. Знаете, много серьезных книг написано по этому поводу. Конечно, есть определенные «законы» смеха. Например, мы не засмеемся, если увидим, как человек поскользнется на арбузной корке и сломает себе ногу. Но если он поскользнется, потом встанет, потом опять поскользнется, то это будет смешно. Или если кирпич упадет на голову — это не смешно. Но вот если при этом человек почешется и дальше пойдет, то это смешно. Однако самый жестокий закон искусства смешить людей состоит в том, что или тебе это дано от природы, или нет. Все остальное – только укрепление мастерства, но не само мастерство.
Ваш стационарный театр клоунады, обладающий к тому же собственной постановочной базой, – первый в мире. Не кажется ли Вам символичным, что он возник именно в нашей веселой стране?
Я очень приземленный человек. Я не задумываюсь над тем, почему так происходит, а не иначе. Получилось – и хорошо. А начиналось все очень даже непросто. В 1990 году был создан российский цирк «Июль», а уже на следующий год по его инициативе в Москве был проведен Международный фестиваль клоунов. В нем приняло участие около 360 человек со всего бывшего Союза. Фестиваль прошел успешно, и многие участники, окрыленные новыми возможностями, захотели здесь остаться. Уже на следующий год мы объявили о создании Театра Клоунады. Очень скоро выяснилось, что собственными силами выжить просто нереально, а потому театр получил статус государственного. Но и это не решало всех проблем: люди стали уезжать… У нас был сезон, когда в труппе осталось только 7 человек. К счастью, сейчас все нормально, в нашей труппе сейчас около сорока профессиональных актеров.
Легко ли быть представителем знаменитой династии Дуровых?
На первых порах это очень удобно. Фактически, твоя жизнь за тебя расписана, и не надо напрягаться, делать «мучительный выбор»: кем быть. С другой стороны, и в этой «расписанной» жизни есть свои сложности. К примеру, мало кто знает, что первые репетиции с животными начинаются уже в 6 часов утра (с животным можно работать, только когда оно голодное, а значит, реагирует на приманку). В 9 утра у зверей кормежка, а значит, потом к ним в течение нескольких часов подходить бесполезно. А последние репетиции проходят даже после окончания спектаклей: пока животные еще помнят то, что происходило на сцене… В какой-то момент я поняла, что цирк – это не мое. А в жанре клоунады для меня новым оказалось все. К примеру, если в цирке свет общий и вы всегда видите лица зрителей, то в театре освещается только сцена. Я до сих пор не могу привыкнуть к тому, что зрительный зал от меня скрыт, и когда надо обратиться к зрителям, прошу операторов дать общий свет. А вообще, главное при освоении любого дела – это не врать. И тогда все будет нормально. Например, иногда прихожу на репетицию и говорю: «Меня сегодня нет. Репетируйте без меня». А ведь можно было бы сидеть с умным видом и кивать. Но только кому это нужно?
Считается, что американцы и европейцы смеются над простыми шутками, а нам, русским, подавай скрытый подтекст, двойной смысл… Это мы такие умные или у них слишком примитивное чувство юмора?
Язык юмора – международный. Мы, когда гастролируем, ничего специально не «приспосабливаем» к менталитету того или иного народа. Закон клоунады: или она хорошая, или ее нет. Мы меняем лишь некоторые нюансы в ритме, и все. Например, когда мы были в Аргентине, мы добавляли ритмики, скорости…
Над чем же смеется зритель?
Не знаю, над чем. Это только зритель знает. Если уйти от большой философии и коснуться только технических моментов, то… иногда вот работаем, выстраиваем мизансцены, а зритель смеется там, где мы и не ожидаем. Главное — избегать «домашних радостей»: это когда актерам смешно, потому что как-то связано с внутренней жизнью театра. Зритель этого просто не поймет. Каждый раз в спектакле возникают какие-то нюансы. И никогда нельзя с точностью до минуты рассчитать реакцию зала. Каждый новый день мы играем новый спектакль.
Мария Петрова
Публикация газета «Молодежь Московии» г. Москва 2006 г.
