Крытая галерея возле новой Третьяковки образовывает небольшой Вернисаж. Крымский Вал. Набережная. Лучшие художники везут сюда картины. Прицениться, поторговаться. Других посмотреть. Себя показать.
Иногда попадаются произведения действительно высокого уровня. Есть и так называемые «хлебные карточки»: когда художнику есть нечего – он выставляет на «мороз» понятные обывателю незатейливые пейзажики с церковками, березками, букеты с маками и подсолнухами и конечно, розочками всех мастей. Много среди «ширпотреба» натюрмортов и обнаженки. Кто получше владеет кистью – за бесценок отдает морские виды. Удачно ухватить волну, это как в серфинге, главное, чтобы смог оплатить ниже среднего достатка приезжий покупатель, каких в Москве большинство.
Но к мартовскому номеру мы хотели найти портретиста. И не просто. А такого, который бы мог улавливать все тонкости женского портрета.
Нам повезло. 87 место. На снегу Мадонны. В уровне мастерства сомневаться не приходится. Портретное сходство стопроцентное.
Говорю, что я тут рядом, в соседнем ряду, чтобы автор не стал разводить как клиента, и был более откровенен. Завязывается беседа.
— Строгоновка?
— Семернин Владимир, — представляется хозяин «лотка» с Мадоннами и добавляет, — Нет!
Я не окончил Харьковский художественный институт, но учился в нем до 4 курса.
— Что ты еще НЕ сделал?
Маленький гений скромно улыбается, принимает шутливый тон:
— Еще? Не родил ребенка, развелся и все вот так пошло. Дом не построил. А деревья сажал. Я рябину бабушке посадил замечательное дерево, такое доброе. Все это прошло. В другой жизни осталось.
— В Москве один?
— Угу. Я вообще какой-то камерный. Нетусовочный. Постоянно нахожусь в мастерской, подъем, йога, обливаюсь холодной водой. Стараюсь поддерживать здоровый образ жизни.
Я ж после перестройки ушел от живописи в монументально декоративно прикладное искусство. Жена никак не могла тогда понять, зачем мне живопись. Женщины, сам знаешь, деньги любят. Много времени прошло, чтобы я «дотумкал», что она всего этого (он показал на своих Мадонн) просто не догоняет. Витраж, роспись, рельеф, и деревянная скульптура. Левая рука вся порезанная. Поверишь? Занимался бизнесом в эпоху «дикого капитализма». Искусство тогда было не нужно.
— Как это было и в кино и в театре и во всех направлениях.
Он кивает:
— Сейчас — востребовано. Сейчас многие из нас вернулись к тому, что мы называем прекрасным.
— Согласен. Деньги и благополучие не дают, наверное, счастья.
— «Зришь в корень»!
(Мы почти друзья. На морозце беседа греет обоих. Достаю чай в термосе. Он – сушки. Раскладываем все это богатство на свежий номер «ММ»).
— Я с 96-го года ушел из семьи. Мы остались друзьями. Не получилось в плане бизнеса, залез я не в свои дебри. Вернулся к живописи, и она не могла кормить или дать, ну как это сказать правильно…
— Комфортных вещей?
— Вот именно.
— А потом?
— Донецк, Киев, Сочи, Краснодар… Хотя надо было сидеть на одном месте и писать.
— Мадонн?
— Ну, почему сразу Мадонн? – почти обижается Володя. Я вообще приоритет отдаю живому портрету, потому что это всегда ново, необычно. Ну, бывает, конечно, рутина. Сядет модель с пустыми глазами и делай из нее принцессу! Это же должно быть еще не только похоже, но и красиво. Вот и бьешься, бьешься, ищешь самый выгодный ракурс.
Когда мама умерла, я полтора месяца не мог работать.
— Она была еще и друг?
Он кивает:
— Сердце. А с мамой общаюсь, разговариваю. До сих пор.
Я понимающе опускаю глаза, боясь нарушить откровение практически незнакомого человека.
— На 40 дней (5 января это было) неожиданно открылось окно. Приезжала медиум, говорила, что мама прошла эти шесть жизней, поднимается на более высокую ступень, у нее не будет инкорнации на земле, но она и в хорошие и плохие моменты жизни будет со мной. Медиум мне сказала: ты просто думай о ней, и она придет.
— А вдохновение?
— С утра сажусь к мольберту или этюднику – время останавливается. И только мысль: оказывается, темнеет. Прекращаю работу, когда перестаю ловить освещение. И бытовые вопросы отлетают. Да – вдохновение – жестокая штука, когда находит. Когда его нет – еще хуже. 2 недели смотрю на болванку, на этот горшок без теней с глазами, а потом: а ля прима, то есть по сырому. Среда! Воздух! В самом конце острой кистью-ригелем – и она задышала.
— А на эти( показываю на соседские натюрморты, кораблики, распущенные розы) «радости обывателя» работаешь?
Володя смеется:
— Так это тоже мои. Мой человек торгует и предлагает рекламу портретов. И потом, обыватель – хорошее слово. Пушкин говорил: «я мещанин». Если обычному человеку это понятно, значит, это хорошо. Тут как бы действует слово «Верю» или слово «Не верю» без специальной подготовки. Ну, а ты что привез? Пойдем, поглядим!
Вместо ответа вытаскиваю из-под опустошенных пакетов газету «Молодежь Московии». Достаю визитку:
— Я по заданию редакции. Очерк нужен небольшой. Про художника…
Владимир невольно съеживается:
— А где твой диктофон?
— А я тоже люблю вот так, как ты: сначала среду показать, потом воздуха. Ну а потом уже тонкой кистью-ригелем.
Владимир смеется и хлопает меня по плечу:
— Запомнил?! Молоток! Ну, давай! Бери свое интервью!
— Да, уже собственно, все готово. Два вопроса осталось. Они традиционные для «ММ». Каким ты считаешь молодежный возраст и пожелания для читателей, в том числе для женщин. Ты пойдешь в мартовский номер.
— Молодежный возраст? – Владимир задумывается, но ненадолго, — это когда ярко, слышишь? Ярко и нестандартно ощущаешь многообразие мира. Удивляешься необыкновенности бытия. Пять тебе или сорок пять. Не важно. А женщинам желаю быть здоровыми. Терпения! Потому что в наше мрачное время это необходимо и в жизни и в любви и в семье!
… Мы расстались утром, но только после того, как я пообещал найти Володю снова и передать ему номер со статьей о нем.
А от работы оторвался, когда понял, что теряю освещение…
Светлана Савицкая
Публикация газета «Молодежь Московии» г. Москва 2007 г.
