Что меня более всего потрясало в Римме – ее открытость и гостеприимность. Она не относилась к тем звездам, что назначают «переговоры» в Доме кино или в ЦДЛ, или  в другом официальном месте, повышая тем свою значимость и недоступность, ставя непреодолимый барьер. Она приглашала к себе домой, либо приезжала ко мне. И мы решали самые сложные вопросы.

А вопросов было множество. От семейных проблем, касающихся наших достаточно взрослых детей до геополитики государства.

Будучи человеком высокой трибуны, она всегда начинала разговор сама с ее отношения к построению общества и мира в целом, что постепенно нагнетало в ней негатив. Римма не скрывала своих взглядов, сердилась, повышала голос. Очень резкие ее высказывания в сторону наших политиков и чиновников приходилось сглаживать любыми путями – чаем, переменой темы о погоде, о творчестве. Тогда мне казалось, что ни она, ни я не сможем своими слабыми женскими силами влиять на то, что происходит в нашей стране, как бы и не тешили себя мыслью те, кто считают, что «поэт в России больше чем поэт».

Начиная с резких выпадов в сторону «обезкультуривания государства» Римма, как правило, смягчалась и  далее уже становилась более миролюбивой. Она ненавидела «гламур» и писателей, делающих деньги на дешевых текстах, считая их продажными.

Пять лет мы проводили конкурс Национальная литературная премия «Золотое Перо Руси». Римма вела поэзию. До того, как мы ее пригласили в жюри, мы единогласно приняли решение о присвоении Римме Казаковой этого звания.

Ее реакция была неожиданной, по крайней мере, для меня. Она сказала, что в стране, где все знают ее, как поэтессу, у нее за всю жизнь не было ни одной действительно литературной награды. И золотое перышко она носила с любовью, поглаживая его, как что-то светлое, любимое. Кстати сказать, его не оказалось в числе наград, выставляемых в ЦДЛ во время похорон на красных бархатных подушечках. Скорее всего, золотое перышко осталось на одном из ее пиджаков, которые она любила носить в последнее время. Остальные награды она считала пустыми, они для нее ничего не значили.

Зато у  нее в доме была коллекция потрясающих игрушек, привезенных со всего мира.

Как-то я вручила ей белого медведя. Директор  «Кузнецовского фарфора» Юрий Яснецов лично подарил его мне, а я передарила Римме, зная ее пристрастие. И она радовалась игрушке, как ребенок.

Не менее ее порадовали и вырезки, которые я собирала с детства. В них – публикации поэтессы в разных газетах и журналах, ее молодые фото…

Когда Римма болела, роль ее няньки и друга выполнял Геннадий Норд. Мы с ним познакомились на съемках передачи, а потом, приехав к Римме, я  с радостью увидела у нее Норда. Так мы подружились еще больше.

Римма временами сильно болела, и болезнь ее была редкой и очень странной. У нее распухал язык в гортани. И она не могла говорить, а если какое-то слово и удавалось ей, то его переводил мне Гена. Он же в такие дни отвечал на телефонные звонки вместо Риммы. Она доверяла ему бесконечно. Надо сказать, редкое качество – ухаживать за больными людьми присуще не каждому, особенно за людьми творческими. Геннадий проявлял всегда с ней как истинно верный друг, не гнушающийся никакой черной работы, лишь бы Римме было комфортно в трудные минуты. Я бесконечно благодарна Гене за его такт, выдержку, терпение, дружбу и нежность в отношениях с Риммой.

На церемонию в 2007 году она не смогла прийти. Вместо нее прибыл Норд. И блестяще выступил от ее имени и даже исполнил песни, написанные на ее слова.

Когда у нее было хорошее настроение, она заражала им буквально всех. В последний год жизни она позвонила на 8 марта, чтобы поздравить. Голос воодушевленный, веселый. Она много шутила. За ее плечами подсказывал ей, что говорить развеселый Норд. Мы так весело с нею смеялись над этим глупым праздником 8 марта, в котором находили лишь одно преимущество – способ поговорить в один день сразу со всеми лучшими женщинами мира, услышать родные голоса…

Не знаю. Ее поздравление вызвало во мне столько позитива, что я тут же присела к телефону и стала обзванивать всех женщин, которые находились в моей записной книжке, ища для них таких же искренних слов, какие нашла для меня Римма. И у каждой из них после моего звонка настроение повышалось. Так по цепочке передавалась аура счастья, подаренная Риммой.

Вообще, что подкупало в ней – она не строила из себя какую-то «фифу». Честно рассказывала о том, что часто терпит материальные трудности. И, если я предлагала с дачи кабачок, а со стола котлетки для ее ужина, зная, что самой себе в ее возрасте просто неохота готовить, — она никогда не отказывалась. Ей нравилось, как я готовлю.

К поэзии она относилась жестко, жестче, чем некоторые мужчины критики. Она требовала четкости как от себя, так и от других. Умела работать над словом. И никогда не пропускала на конкурсе стихи, которые были слабыми, забитыми. Ее радовали находки других авторов, новизна. Она очень любила мои сказки. И слушала их бесконечно.

Парадоксом был один случай. Чтобы порадовать наших лауреатов конкурса, мне пришла в голову мысль подарить им  книги Риммы. Не сказав ей ни слова, мы с Александром Бухаровым, учредителем нашего конкурса, поехали в Библиоглобус. Самый крупный книжный магазин столицы. Но там книг Риммы Казаковой не оказалось. В тот день мы облазили буквально всю литературную Москву. Но результат был одинаков. Книг Риммы не было в продаже.

Мне пришлось просить ее выделить из своих запасов книги. Причем, Римма отказалась их продавать. На конкурс она передала книги в дар для тех, кто его прошел, и даже поставила на них на всех автографы. Подписала она и книги для музея сказок и много еще кому. Мы уезжали от нее теперь с толстыми сумками, набитыми сборниками поэзии любимой поэтессы для всех, всех, всех. И пока я толкалась в метро с багажом, я успевала взахлеб от корки до корки прочитывать эти сборники. Она очень близка мне – твердая гражданская патетика и с другой стороны лиричная незащищенность ее поэзии…

Похоронные хлопоты взял на себя Гена.

Он был такой потерянный и такой несчастный, что я не надоедала ему своими соплями и слезами. И лишь в конце церемонии подошла и тихо попросила: «Геночка! Я знаю, что тебе тяжело. Мне тоже тяжело. Но у меня задание от газеты. Я должна сделать несколько постановочных снимков у гроба. А там смотри все время снуют какие-то случайные люди. Гляди вон, видишь, сидит неизвестный поэт, молится, прикладывая к Римме свой сборничек стихов, просит что-то. И так все. А мне бы хотелось, чтобы в кадре остался ты. Пожалуйста, сделай это для Риммы».

И Гена согласился.

Снимки получились мистическими. Над Риммой будто бы воссияло свечение. Удивительные кадры!

Я написала, сидя в зале ЦДЛ:

«Я не хочу писать на смерть!

Я напишу на жизнь

Твоих стихов,

Что нараспев

Приходят к нам из снов.

Они живут! Они поют!

Они мудрее нас.

Они горстями солнце пьют.

И смерть им не указ!» 22.05.2008г.

Вот, как-то была она рядом. И мы не ценили этого. А когда ее не стало, каждая деталь стала важною. И вспоминается теперь и с улыбкой и с печалью. И с гордостью.

Особенно дорог день, когда у меня дома собрались члены жюри Национальной литературной премии Золотое Перо Руси: Михаил Ножкин, Рима Казакова, директор театра «Ромэн» Юрий Морозов(его прислал вместо себя Николай Сличенко), президент Фонда Русской словесности Василий Тишков  с супругой, гости из Сербии от «Школы мира», артист Никита Джигурда, учредитель «ММ» и нашего конкурса Александр Бухаров, оперный певец из Бремена Александр Гами, ученый из Троицка Виктор Шарков… ребята из моей газеты «ММ». Было пятилетие издания, где я работала главным редактором.

Думаю, что  я никого не удивлю, если скажу, что мы вовсе не пьянствовали, а… читали целый день стихи о любви к Родине. И пели о том же. Вообще, редкое состояние единодушия.

Римма сама не пела. Пел ее песни ее друг и играл на гитаре. Она привезла его с собою. Постепенно атмосфера теплела. Мои друзья обменивались сборниками поэзии, дисками, буклетами и дарственными надписями.  Саша Бухаров придумал такую новую фишку – оставить автографы от всех гостей на каждой грамоте, подписанной следующим образом: « «Молодежь Московии» выражает вам искреннюю благодарность за верность нашему изданию, за превосходные материалы и высокий профессионализм, за истинную гражданскую позицию и безграничную любовь к Отечеству!» Таким образом, каждый из гостей получил Почетную грамоту с автографами всех. На память.

В это время из типографии привезли лакированный экземпляр 55 номера «ММ», полностью цветной, где были помещены материалы всех моих гостей, и где Римма расписалась на своем фото, проглядев нашу 24-полоску  в первый раз: «Какая честь»! Какая газета! Буду достойна! Римма Казакова!»

Она преувеличивала, но моим сотрудникам было очень приятно.

Пятилетие протекало весьма бурно, шумно и весело.

На компьютере я заводила диски с песнями присутствующих. Взяла гитару, стала петь «Я в весеннем лесу». Михаил Иванович не выдержал. Отобрал гитару, стал исполнять свои песни сам, и это продолжалось часа три, не меньше!

Джигурда опоздал  к началу, но как это всегда бывает, сразу заполонил собою пространство. Он энергетически огромен и безумно талантлив. А в квартире занимает собою половину, не меньше!

За столом невольно образовалось три лидера: Римма, Ножкин и Джугурда. Полился стихотворный поток. Они не уступали друг другу. Смотреть на них было истинным праздником души!

Темы от любви к Родине перешли на темы о войне. Плавно перетекли к теме против голубых. Римма не уступала сильным мужчинам и прочла свое знаменитое с окончанием: «мужик, да мужик. А что мне бабу надо?»…

Многие из стихов и песен я слышала впервые. «Страна, как истина – одна…» — читала Римма слабым голосом, но он звучал, как голос самой Земли. И замирали мы, сидящие рядом, и слушали. Слушали. А еще меня потрясло ее стихотворение о Москве.

«О том, как под Ржевом, под маленьким городом Ржевом великие долгие тяжкие были бои»… пел Михаил Иванович Ножкин.

«Что есть наш дом? Земля иль небо?

Где Родина внутри иль вне?

Душа и Дух горят победно

Распятым телом в вышине…» — не отставал Никита Джигурда, представляя свой новый сборник.

Бухаров и Шарков беседовали о ризоматической логике. О битвах ВОВ и о тайнах правления Сталина спорили они и дополняли друг другу информацией с Ножкиным. Споры перемежались с ариями из оперы Дон Жуан, и русскими народными песнями, которые нам исполнил Саша Гами. Вообще, это удивительно, когда певец, от голоса которого лопаются фужеры, под гитару поет песенку про «Забытую нежность», и мы вспоминаем о том, что долгие годы он оторван от Родины.

А мне было труднее всех. Ведь я, не смея активизировать внимание гостей на своем творчестве, «представляла» роль хозяйки и раскладывала по тарелкам тушеное мясо, фаршированную рыбу, салаты или там пирожные. По первому образованию, я кондитер. И в тот день немножко продемонстрировала свои кулинарные способности. Были на столе и корзина из арбуза, наполненная тутти-фрутти, и торт в виде книги, которую украшал карамельный пегас, и пирожные в виде лебедей и много других шедевров. За столом умещалось не более 16 человек. Но гости меняли одни других. Менялись темы. Менялись тосты. Пятилетие «ММ» удалось…

А я все запоминала. Мысленно готовила ответы, которые сформировались окончательно гораздо позже.

Однажды я получила по электронке письмо, наполненное ненавистью к Москве, с жалобами на ее суету и загруженность. На ее чиновников, метро. Тенденция обвинять Москву во всех тяжких, к сожалению, очень распространена на периферии. Но Москву я знала другой. Как-то очень четко вспомнился мне тот день пятилетия и тихие стихи очень сильной по духу женщины Риммы Казаковой.

Так было написано стихотворение, посвященное Римме, в ее силе, с четкой позицией и резким( в ее стиле) окончанием

МОСКВА – ЭТО МОЙ ПОЗИТИВ!

(Посвящается Римме Казаковой)

Москва – это: — На Абордаж!

В метро,

где час пик на Тургеневской!

Москва – это мой Вернисаж!

Москва – это мой Елисеевский!

Годами, столетьями ты

Просеивала таланты!

Москва – это мой позитив!

Москва – это Кремль. И Куранты!

Москва – это мой Детский мир,

Где лучшее в мире мороженное

Пломбирррр!

Это книги до дыр

Зачитанные неосторожно.

Москва – это Чистых прудов

Поющие ивы о вечности.

Москва – это мать городов,

Которым число –

БЕС КО НЕЧ НО СТЬ!

Москва – это снова дефолт.

В проблемах лихих устоять бы!

И новый салют в Новый год,

Как голый король – в новом платье.

Москва – это бравый парад

Военных на площади Красной.

А как я люблю снегопад!

А как я люблю листопад!

И солнце! И даже ненастье!

Ведь утром грузовики

Пути прочищают отважно.

Москва мощным руслом реки

Судьбы повернется однажды.

Москве мои дети под стать.

Все трое – отличники в сути!

В Москве золотую медаль

Им снова вручает Путин!

Начало всему и конец,

Москва – это очарование!

Москва – это образование

Души и ума и сердец!

Загадок и песен полна,

Надежда моя и отрада,

Москва для меня – вся страна

Россия! И лучшей – не надо!

Самая последняя смерть, конечно не последняя. Римма во многом помогала мне.

Прощание с телом состоялось 22 мая 2008 г. с 10:00 в Центральном доме литератора в Москве. В Большой зал стекались реки цветов, образовывая море. Высоко расположенный гроб утопал в них, а почитатели таланта Риммы Казаковой восходили для прощания по лепесткам облетевших роз и застывали пред нею, крестясь.

А мне приснился сон. Лес зеленый, шумит. А в нем одна единственная сосна сухая без хвои. Просыпаюсь. Думаю – к чему бы? Засыпаю вновь и вижу дуб зеленый, кучерявый, а на нем одна засохшая ветвь. В обед ее не стало. Вот так просто не стало лучшей поэтессы страны. Пошла, искупалась в бассейне. Вышла и умерла. Лопнул тромб.

Умерла чистою.

На ее похороны я купила 20 белых роз. Пока дошла до метро – одна из них совершенно облетела. Не хотела, видно Римма чувствовать себя мертвой.

Бытует мнение, что поэзия бывает мужской и бывает женской. По поводу разнополости поэзии Роберт Рождественский считал, что поэзия бывает мужской, а бывает дамской. И, если мужчина говорит в стихе «жарко», женщина усредняет понятие и находит другое слово: «тепло». Мы говорили об этом с Риммой.

Древняя поэзия славян (а писали свитки в основном мужчины) тому пример: четкие определения – «красным бархатом», «жарким золотом», «крепким поцелуем» врезаются в наши мироощущения. Характерным примером может служить простое определение Тишкова: «чай должен быть, как поцелуй женщины – крепкий, сладкий, горячий!»

Но, думается, еще поэзия бывает просто поэзией. Ни мужской. Ни женской. Настоящей. Такой, как у Риммы Казаковой. Она подписала мне свои стихи: «Светлане Савицкой на счастье в любви. С любовью к Отечеству и ее сказкам!» 9.07.2007…

С детства вспоминается ее четверостишье, его читал мне отец, когда я была совсем крохой:

«Тайга строга. В тайге не плачут.

Вдали от самых дорогих.

А если плачут – слезы прячут,

Спокойно помня о других».

Поди догадайся, кто это писал? Мужчина? Женщина? И о ком писал? Мне лично в этих строках чудится целая судьба поколения.

В жизни и общении с друзьями она была очень простой, доступной, общительной, веселой. Главным стержнем и ее бытия и предназначения – четкая гражданская позиция, государственность.

Недавно вышел из печати мой роман «Распутай время». В нем есть глава о моих дедах, погибших смертью храбрых на полях сражений. Есть и размышления о Римме:

«Мне очень больно было потерять ее. Я снова и снова искала ее в стихах, пока не поняла: Римма – моего поля ягода. По национальности мы – художники. Есть такая каста людей на земле. Здесь даже на линях сказки и фантазии действует закон правды беззащитной и всесильной. Чтобы показывать людям то, что мы сотворили, нужна большая смелость! Очень большая. Поэтому мы – самые храбрые люди на земле. А какая смерть у храбрых? И вот, что я думаю. У храбрых – нет смерти. У нас нет кожи. У нас нет одежды. Наши сердца открыты. Художник – от слова худой должник. Не потому что подчас нам не хватает денег на хлеб с маслом. А потому, что если художник не напишет того, как он сегодня увидел мир, этого за него никто не сделает. Он должен этому миру. Должен за розовый рассвет и сиреневый закат, за невесомые заиндевелые ветки и одинокий след самолета в небе. Он должник. Потому что должен отработать за всех остальных, рожденных с кожей».

«Tempora mutantur et nos mutamur in illis».- Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними(лат.). Мое мнение о том, что поэт не может менять судьбы – теперь кажется мне ошибочным. Если этот поэт из народа, он зеркало его чаяний и стремлений. А глас народа – глас божий– Vox populi, vox dei (лат.)!

Писатель Светлана Савицкая

Публикация газета «Молодежь Московии» г. Москва 2008 г.

Газета «Реутов» г. Реутов» 2008 г.

Книга о Римме Казаковой г. Москва 2008 г.

Роман «Распутай время»

Поделиться в соцсетяхEmail this to someone
email
Share on Facebook
Facebook
Share on VK
VK
Share on Google+
Google+
Tweet about this on Twitter
Twitter

Оставить отзыв

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте как обрабатываются ваши данные комментариев.