В те истории, о которых я сейчас поведаю, поверить будет, наверное, трудно. Да я бы и сам не поверил в них, если бы не Ильф и Петров с их «Двенадцатью стульями». Мне не было и десяти лет, когда я впервые прочитал историю о зашитых в стул сокровищах мадам Петуховой. Впечатлениями о прочитанном я поделился с бабушкой, а в ответ она произнесла с особой грустью: «О, да-а-а, после 17-го года таких Петуховых по России было немало! Сама была одной из них…».
И в первый раз я услышал тогда, что когда-то семье моего очень богатого, но рано ушедшего из жизни деда принадлежал хороший дом в Питере, в Дровяном переулке, с расположенной на первом этаже дома аптекой. После революции дом отняли, а бабушке с детьми предстояло выехать в Элисту. Деньги были тогда понятием относительным, а шкатулка с очень не относительными драгоценностями, запрятанная в особом хранилище внутри обычного аптекарского сейфа, была вывезена из дома на глазах у бабушки. Она рассказывала, что перед этим пыталась что-то предпринять для того, чтобы хоть на время получить доступ к сейфу, но ей не хватило каких-то полчаса. В отчаянии бабушка даже наняла извозчика, чтобы проследовать за увозимыми ценностями, но куда там…
Все это благодаря Ильфу и Петрову я слышал, что называется, из первых уст. К той же теме относится и не раз слышанная мной фраза матери, когда объявляли об очередном присуждении Нобелевских премий: «Это наше наследство делят…» Но об этом позже, а сейчас — к истокам.
В 1714 году в битве при Гангуте флотоводцы Петра I отважно разбили шведскую эскарду, захватив в плен немало матросов и офицеров. Среди них были и братья Майзельсы, два морских офицера. Войны с иностранцами не мешали Петру I приглашать их на службу, и тем более это касалось специалистов по излюбленному Петром морскому делу. Так братья Майзельсы остались в России.
Как известно, в России много меняется при смене власти. После смерти Петра I одному из братьев пришлось уехать в Польшу. Не знаю, можно ли этому верить, но я слышал, что выходец из Польши Альберт Майкельсон, нобелевский лауреат по физике, являлся потомком этого морского офицера. А другие семейные предания говорят о нашем родстве с самим Альфредом Нобелем.
Отец Нобеля переехал из Швеции в Санкт-Петербург в 1837 году. И примерно одна шестая капиталов его сына, завещанных человечеству, стала российскими активами. А могло быть и куда больше: ведь первоначально свое самое известное изобретение – динамит – он пытался запатентовать в Санкт-Петербурге. Но чиновники так заволокитили эту заявку (утверждали, что Нобеля просили «поделиться»), что Альфред уехал в Швецию, и именно оттуда было положено начало распространению динамита по всему свету. Ну не обидно: из-за одного-двух крючкотворов-мздоимцев самую престижную премию теперь вручают в Стокгольме да Осло, а не в Москве или Питере! Ведь до самой смерти Нобеля его официальным адресом был дом в Санкт-Петербурге, в Выборгской части…
Мой отец родился в 1905 году в Баку, в семье управляющего товарищества нефтяного производства «Братья Нобель», одним из основателей которого являлся Альфред. А среди управляющих активами Нобеля были только его родственники. По тем данным, что я слышал (а в советское время как было узнать точнее?), то ли дед, то ли прадед мой был двоюродным братом Нобеля. По другим данным, прадед был женат на его двоюродной сестре, и, значит, именно от прабабки идет веточка, связывающая Майзельсов с Нобелем. О прадеде известно также, что, как щедрому благотворителю, ему был пожалован титул барона. Мой отец умер, когда я еще мало что мог понимать, но старшему брату отец говорил: «Не забывай, что ты – четвертый баронет».
Но вернусь к моей бабушке, которая так и не узнала, куда был отправлен сейф с нашими семейными драгоценностями. В годы нэпа ей неожиданно разрешили вернуться из Элисты в Питер и вместе с детьми поселиться в двух или трех комнатах бывшего нашего дома в Дровяном переулке. А затем все ее дети смогли поступить в высшие учебные заведения. И это притом что с таким происхождением да еще с такой национальностью в стране с рабоче-крестьянской властью и все обостряющейся классовой борьбой не то, чтобы получить высшее образование, — просто выжить было проблемно. Все объяснялось, как я слышал от родственников, так: возвращение в Питер и разрешение на учебу в вузах было условием сделки, которую ей предложил кто-то из весьма уполномоченных лиц. А взамен бабушка обеспечила перевод из Швеции очень крупных сумм денег, которыми числились на счетах нашей семьи или причитались ей по наследству. На этом наша связь с родственниками знаменитого шведа и оборвалась. Что же касается дальнейшей безопасности нашей семьи, то кому-то из родственников довелось отбывать срок на Колыме. Большую часть своей жизни провел в нетеплых краях и мой отец, но уезжал (а скорее – сбегал) на Север он сам. Вся его трудовая книжка полна записями о срочных трудовых договорах, которые он заключал, едва начинал чувствовать к себе чье-то повышенное внимание. Отсюда и место рождения в моем свидетельстве – Камчатская область.
До поры до времени меня не очень трогали, а тем более не подталкивали к чему-то эти семейные предания о титуле прадеда или доме в Дровяном переулке. Да что-то и не слышал я, как нынешним москвичам или питерцам, не говоря уж про наши глубинки, возвращают когда-то принадлежащие их предкам дома. Но вот прочитал, что семья Нобелей насчитывает сейчас от 200 до 300 человек из 9 разных ветвей. И что в дни присуждения Нобелевских премий кто-то из них участвует в церемониях, а всех вместе родственников Нобеля собирают в отдельном помещении и им подают те же блюда, что и королевской семье да награжденным. И вот скажите мне, особенно вы, молодежь Московии, как бы вы поступили на моем месте? Стали бы прилагать усилия, чтобы оказаться за одним столом с королевскими особами? Молчите? Или говорите, что чем ходить по нашим архивам, проще самому изобрести что-нибудь наподобие динамита?
Что ж, остается лишь мечтать, особо вслед за этой публикацией, что вдруг кто-то признает в Майзельсах еще одну, потерянную было, ветвь Нобелей – в дополнение к девяти уже известным. Ведь мечтают же иудеи найти свои потерянные в древности колена и даже проверяют на причастность к ним какие-то народности Африки, до сих пор находящиеся в состоянии полуплемени. От себя сообщу, что вовсе не против участвовать в торжествах заодно с Королем Швеции, даже если меня представят ему как представителя еще одной, пусть и несколько одичавшей, ветви знаменитого изобретателя.
Илья Майзельс
Публикация газета «Молодежь Московии» г. Москва 2008 г.
