Солнечные хороводы Юрий Викторович Жекотов
Николай Григорьев, главный охотовед «заготконторы», как промеж собой называли зверопромхоз местные жители, обладал открытым, даже простоватым лицом и с первого взгляда незнакомому человеку мог показаться медлительным и нерасторопным. Но работники зверопромхоза знали, что Григорьев не по годам рассудителен и все дела, за которые берется, делает основательно, с людьми умеет ладить. Сумел Григорьев заработать уважение не только среди конторских служащих, но и среди опытных охотников — промысловиков, кто не один сезон в тайгу хаживал, а это для людей, знающих эту когорту, в шкале человеческих оценок очень многое значит.
У специалиста зверопромхоза на службе всё было в полном ажуре, а вот семейная жизнь не заладилась с самого начала. С годами не притёрлись характеры супругов, не стали совместными привычки. Не связало семью крепче рождение дочери. Супруга импульсивная, часто непоследовательная, скорая на необдуманные поступки, скакала с одного места работы на другое, а свою, даже, как позже выяснялось, ошибочную позицию отстаивала до хрипоты в голосе, не желая идти на компромисс, а тем более уступать. Из-за любой семейной неурядицы или мелкой размолвки сразу же хваталась за чемодан, собираясь уезжать к маме.
Николай «вторую половину» ни в чём не обвинял, считая, что и сам где-то просмотрел и был недостаточно внимателен к супруге. А семейные передряги терпеливо пережидал, с головой уходя в охотоведческие заботы. В такие периоды он в прямом смысле дневал и ночевал на работе, проверял закреплённые за зверопромхозом угодья, забирался в самые глухие места, выезжал с инспекторскими рейдами, а то и самолично уходил на соболёвку. Но в семейной жизни всё шло к одному, и в итоге, когда перекрутились и перетёрлись последние чувственные нити, о расставании не жалел, считая, что и дальше ничего путного из их брака не вышло бы.
Не жалел бы о расставании с супругой, если бы вот только не дочь, которую мог теперь видеть лишь изредка. Супруга препятствовала его общению с ребёнком и не хотела составлять какого-нибудь точного графика их встреч. Но, видно, из-за сумбурно организованной жизни у неё периодически возникали проблемы, когда оставить Дашу было не на кого, и «бывшая половина» неожиданно звонила и просила забрать на время дочь.
Внешне похожая на мать, Даша по характеру была полная ей противоположность. По-детски откровенный и непосредственный, его любимый человечек смело говорил всё, что думает, и доверял отцу самые сокровенные и важные тайны. Так как Николай с дочерью виделся изредка, то во время её приездов, длившихся неопределённый срок и порой очень незначительный, он бросал все свои незавершённые дела. Если нужно было, Григорьев брал отгулы или отпуск и полностью посвящал время дочери. Наверное, заботился не совсем умело, как мог, по мужски. Занимая внимание ребёнка, рассказывал о муравьях, зайцах, цветах и травах, других обитателях леса, наделяя животных и растения необычными качествами, Вместе они совершали недалёкие путешествия: отправляясь в окружающий посёлок лес, наблюдали, как нерестится в горных ключах горбуша, знакомились с грибами — дружными семействами маслят и опят, слушали пение разнообразных птиц. И хоть и не имел педагогического образования отец, но может, из-за того, что рассказывал о том, что его самого интересует, а может, из-за искренности и любви, которыми он окружил ребёнка, обнаружилось, что их интересы с дочерью совпадают.
Вот и на этот раз, выдав путёвки на весеннюю охоту, официально открытую в начале мая, Григорьев уже сам упаковал рюкзак, запасся патронами и резиновыми чучелами, собираясь побывать на заветном озере, дня три — четыре пострелять утку, когда необходимость встретить дочь изменила первоначальные планы. Дочь приехала, возможно, в последний раз, перед тем как в этом году идти в первый класс. И Николай под влиянием нереализованной охотничьей страсти решил выбраться вместе с дочерью на следующий день на вечернюю тягу вальдшнепов. Благо, лесных куликов можно было встретить на самой окраине посёлка, а сейчас у них было время весенних брачных полётов. Николай никогда не стрелял много вальдшнепов – одного — двух за сезон.
Вечернее солнце, словно невеста на выданье, окружённая фатой из подкрашенных малиновым цветом вереницы курчавых облаков, на прощанье улыбалось застенчиво купающемуся в розовой дымке лесу. В небольших, набухших от талых весенних вод лужах и озерцах дружно квакали голосистые лягушки. Селезни уток настойчиво выкрякивали себе суженных. Укладываясь спать, продолжали щебетать не наговорившиеся за день трясогузки, пеночки и дрозды. Но главным солистом вечернего ансамбля был вальдшнеп. Он поднимался из-за пихтовых зарослей возле небольшой речки, разгонялся над открытой местностью с невысокими кустарниками, прорезанными редкими деревьями, то прижимаясь к земле, то поднимаясь высоко, превращаясь в почти незаметную точку, а затем резко падал за берёзовую рощицу, выжидал несколько мгновений и возвращался к реке. Дождавшись необходимости сменить тональность хора или чтобы подбодрить вечерних музыкантов, вальдшнеп вновь взлетал и, увлекая других певцов своей заводной песней «хор-хор-хор…», со всё увеличивающейся скоростью произношения слогов и заканчивающуюся своеобразным свистом, как у удалого разгулявшегося деревенского парня, пролетал почти одним и тем же маршрутом.
— На закате от чирканья солнце о землю образуются искры. Эти искры превращаются в лесных куликов – вальдшнепов. Они летают на вечерней заре и с восходом солнца, напевая песню… — Николай стал придумывать новую историю, где главными действующими героями были вальдшнепы.
— А почему эти кулики не летают днём? – задала вопрос Даша, до этого внимательно слушавшая отца.
— Не знаю. Вальдшнепам так нравиться, — не нашёлся на более понятный ответ отец.
— Они укладывают спать солнышко, а утром будят его, – образовав складочку между бровей, выдававшую всю силу детского напряжённого раздумья, отыскал ответ ребёнок. – А потом птички отдыхают. Ведь это непростое дело — поднимать солнце!?
— Наверное, так. Они знают секреты дня и ночи! – обрадовавшись, что наконец то продолжение придуманной им сказки найдено, согласился, заулыбавшись мыслям ребёнка, отец, Пока дочка искала лягушку, голос которой выделялся среди других земноводных, Григорьев, собрав и зарядив ружьё, занял место у небольшой берёзовой рощицы, где уже несколько раз достаточно низко пролетал лесной кулик.
Вальдшнеп не заставил себя долго ждать. Николай выцелил летящего прямо над головой вальдшнепа и выстрелил, немного пропустив вперёд. Пролетев некоторое расстояние по инерции, птица безжизненным комком упала в прошлогоднюю пожухшую траву. Услышав выстрел и увидев падающего вальдшнепа, дочка подбежала к лежащей на земле птице.
— Папа, кулик уже не полетит? – спросила Даша, подняв и прижимая к груди вальдшнепа, сейчас больше похожего на старую, неизвестно как поржавевшую и за ненадобностью выброшенную игрушку с круглыми неземными глазами и длинным прямым носом.
— Нет, но мы из него сварим супчик… — начал было и замолчал Николай, понимая, что произносит какую-то глупость.
— Когда кулик летал, было так красиво! – оглядываясь кругом и ещё сильнее прижимая к себе птицу, заметила Даша.
Солнце, как будто напуганное гулким выстрелом, поспешно скатывалась за горизонт, быстро стирались яркие краски заката и замолкли птицы. Всю дорогу до дома они шли молча. Николай не находил нужных слов и ругал себя, что не сдержался и не подумал о ребёнке, о его детских чувствах, не готовых переносить выстрелов в охоте.
Ночью Григорьев проснулся, наметил, что будут делать с дочерью завтра, и уже хотел перевернуться на другой бок и заснуть, когда услышал, как кто-то в комнате громко вздохнул. Николай поднялся — за столом сидела Даша и напряжённо вглядывалась в ночь за окном.
— Что случилось, доча? У тебя что-то болит? – беспокойно спросил отец.
— Нет.
— Тогда пойдем, попьем молока и будем спать, — предложил Николай
— Папа, солнышко никак не может взойти, — неожиданно обнаружила свою проблему дочь.
— Так ночь ещё, — попытался возразить отец.
— Некому будить солнышко. Кулика больше нет, — сложив руки ладошками и опустив голову к груди, с неподдельной детской грустью, объяснила Даша.
— Там другие вальдшнепы есть. Они разбудят. Пойдём спать, — пробовал Григорьев успокоить дочь.
— Можно, я ещё немножечко посижу, — голосом, готовым вот-вот сорваться на плач, не вняв разумным доводам отца, попросила Даша
— Что же нам с тобой делать? – уселся рядом отец, обняв ребёнка за плечи.
— Надо идти, — будто ожидая его вопроса, сразу же ответила дочь.
— Куда?
— Поднимать солнышко, — произнесла дочь, ни капли не сомневаясь в своих словах, как о совершенно очевидном деле, которое нужно обязательно выполнить.
Было в этой просьбе столько убедительности и веры в свои возможности, что отец не посмел отказать ребёнку.
Они шли на то место, где были вечером.
— Быстрее, быстрее, а то не успеем,- торопила дочь.
Ухал на опушке леса ночной филин. Под тлеющими звёздами пронеслась летучая мышь. О предрассветном начале можно было догадаться лишь по растущим светлым бликам в расщелине сопок, загораживающих горизонт.
— А где восходит солнышко? – спросила дочь, когда они пришли на место. Григорьев показал рукой направление на восток. Девочка о чём-то с минуту напряженно размышляла, отрешённо посматривая то на землю, то на небо
— Полетели, как кулики, — неожиданно предложила Даша.
— У меня не получиться, — ответил даже немного испуганно отец и поправился: — Мы не сможем. Люди не могут летать.
— Люди просто не знают. Мы сможем! Надо только взяться за руки и бежать к солнышку, — дочь уверенно протянула свою руку.
Он бежал рядом, подстраивая свой шаг под бег дочери, держа в своей заскорузлой большой ладони её тёплую нежную руку, пытаясь всеми своими силами понять мысли и чувства ребёнка, но слышал только тревожный стук детского сердца. Обогнав их, прямо над головами пронеслись два вальдшнепа. «Хор – хор — хор…» — раздалась их песня, извещающая о начале полёта — хоровода вокруг солнца. Над горизонтом всплеснули первые отчётливые лучи. Часто дыша, ребёнок остановился, неотрывно наблюдая за только что показавшим свой краешек и ещё не слепящим солнцем.
Григорьев стоял, и плечи его тряслись мелкой дрожью, он сглатывал и никак не мог проглотить большой ком воздуха, застрявший в горле, прикусил до боли язык, боясь, как многие взрослые, показать свои истинные чувства. Сегодня дочка была его учителем, и он впервые по-настоящему увидел рассвет, который раньше для него был простым природным явлением и которому он теперь неподдельно радовался вместе с ребёнком.
Дома дочь почти сразу же заснула, а охотник долго просидел возле её постели, время от времени поправляя одеяло, наблюдая, как безмятежно раскинула она детские ручонки, иногда шмыгая носом и тяжело вздыхая, борясь со всякой несправедливостью и неправильностью даже во сне. И он, как и большинство родителей, был готов стоять на вечной страже её чистых детских помыслов, которые к удивлению, ещё находят место в этом мире, но в полёте вынуждены претерпевать много препятствий.
