Владимир Евдокимов
«Ураган» – отрывок из повести «Посёлок Новый свет». Действие повести происходит в самом конце 1950-х – начале 1960-х годов в расположенном рядом с подмосковной Балашихой посёлке. Шесть новых бараков, сараи, парк, речка, лес, военная база – вот круг детства героя повести, ученика школы первой ступени.
- Охота на бекасов
- Мося
- Карпаты
- Виталя и Тамарка
- Братское кладбище
- Яблоки
- Весна
- Пикник
- Поход
- Ураган
- Странная ночь
Объём ~ 3,5 а.л.
10. Ураган
Ещё вечером стало не по себе. Стемнело как-то быстро, даже почернело вокруг. От парка нёсся постоянный шум – качались верхушки сосен, и в чёрной темноте вдруг слышался то страшный, натужный скрежет стволов друг о друга, то визгливый крутящийся скрип.
— Всем сидеть дома и на улицу не ходить! – распорядился отец и ушёл смотреть, как там в сарае.
Заехал ненадолго Човгун, сказал, что идёт ураган, выпил две кружки воды и уехал ставить машину в гараж. И я выпил кружку воды – очень пить хотелось. А тётя Маруся с тётей Валей уже давно сняли мокрое бельё с верёвок и держали его в тазах на кухне. Пахло свежей прохладой, а снаружи собиралась какая-то таинственная сила и всё не могла собраться. Закрыли наглухо окна, лишнего света не зажигали и разбрелись по комнатам. Только мы втроём – Юрка Рыжов, Надька и я, молча сидели на кухне и смотрели в окна. В палисаднике недвижно застыли корявые и голые кусты крыжовника и смородины, а дальше в темноте были видны тусклые, красноватые окна верхнего барака.
Буря началась ночью. За окном перемешалось всё: то молнии синеватым светом показывали гнущиеся к земле кусты, то гремел гром, потом волнами шёл слабый дождь, и вдруг сыпал в окна град; и постоянно дул, дул ветер, и шумели деревья в парке, и с треском сучьев сливался треск молний, и что-то грохотало по шиферу крыши – быстрее, громче, и – обрывался грохот, и что-то устремлялось в беззвучный и бесконечный полёт…
Потом всё внезапно закончилось, и зарядил мелкий, ровный, тихий дождичек, и спать под него оказалось необыкновенно приятно.
Идти в школу серым, сырым утром совсем не хотелось, но было необходимо, и я вышел из барака, но пошёл не напрямик, в парк, а налево, к нижнему бараку. Там стояло несколько мужиков — они недовольно курили и разглядывали валом лежащую поперёк дороги толстую, старую, почти чёрную берёзу. Берёза упала, проломив забор и улёгшись прямо на дорогу вдоль нижнего барака. Лежали на мокрой земле сучья и бурые листья.
— Всё по справедливости, — сказал один из мужиков.
— А до той поры ничего не трогать! – подтвердил старшина Панков. Он стоял в огромном плаще с капюшоном, и я его сразу не узнал.
Подошёл Липаша с Борькой Баркасом, потом Радик. Он сказал:
— А у нас ночью ураганом трубу снесло с крыши!
Ага, догадался я, вот что гремело ночью…
— Вы чего стоите? – сказал кто-то из мужиков. Я присмотрелся и узнал отца Липаши – Ну-ка в школу! Да под ноги смотрите!
В школе много разговору было про ночной ураган, но в казармах ничего не случилось – они были кирпичные, вечные, их при царе Горохе строили, только у сараев крыши из толя кое-где прохудились.
— А у нас на посёлке – берёза упала! Ещё бы немного – и прямо на наш барак! – гордился Липаша.
— А у нашего барака трубу печную снесло! – добавлял я.
Нас слушали с уважением.
Обратно мы тоже шли мимо нижнего барака – чтобы посмотреть на упавшую берёзу. Она как лежала, так и лежала: что тут по справедливости, я не понял. А труба упала не у нашей квартиры, а у средней, где жили Радик с Женькой, поэтому Радик и догадался. Ну, она не целиком упала, только бок отвалился, и несколько кусков кирпича ещё лежали на крыше.
Раз такое дело, мы решили, как сделаем уроки, пойти пострелять из пукалок и вообще: поискать рогульки для рогаток, на болото посмотреть – мало ли, ураган ведь прошёл! Тем более осень, красиво. А ещё у Липаши появился настоящий поджиг, ему брат подарил. Тяжёлая пластмассовая рукоятка поджига сверкала на солнце, трубка-ствол, насмерть прикрученная стальной проволокой, казалась очень толстой. Мы и хотели испытать, так ли он страшно стреляет, как выглядит?
Конечно, мы не в парк пошли – листья с деревьев сильно облетели, всё стало видно, мы в лес пошли: за лесопилку, за посёлок Орджоникидзе. Там место тихое, а идти удобно – сначала к воротам базы, потом по шоссе, до второй проходной, потом налево, а там сначала сосны, а за ними такой густой ельник, что заблудиться можно.
Ах, как мы стреляли из пукалок! И главное – всё получалось! Спичек набрали много, резинки отличные: нажал – бах! Зарядил, нажал – бах! Пукалки разные оказались. У меня, как почти у всех, была замотана серой изолентой, у Славки Орлова чёрной, а у Радика – синей, блестящей. У него и трубка была потоньше, поэтому пукалка стреляла едким писком – пийу-у! У Кольки Ражева пукалка как будто кашляла – кха!, а у Борьки Баркаса всегда получался двойной выстрел – ш-ш-и-и — бах! Моя – как будто плевалась – плюффф!.. Чудно. Юрки Золотарёва пукалку тоже хотелось послушать – она у него стреляла с задержкой, казалось, что уже не выстрелит и в этот момент она стреляла – жах-х! Только его никуда не пустили – он двойку получил. А Сашка Липенков ходил и просил, чтобы ему дали пострелять, потому что обе его пукалки отец нашёл, отобрал и подзатыльников надавал. Сестра потом хотела для Сашки пукалку выкрасть – и ей досталось. Он, конечно, со своими пукалками выпендривался сильно, но мы ему всё-таки давали стрельнуть иногда.
Липаша не стрелял – он всё время заряжал поджиг: всё счищал и счищал со спичечных головок серу в ствол и длинным гвоздём её уминал. Он здорово воображал. Потом напихал в ствол свинца и тоже слегка помял.
— Готово! Стрельбы начинаются!
Мы сгрудились возле Липаши, а он чиркнул коробком по трём спичечным головкам у основания ствола поджига и вдруг заорал:
— Ложись!
Мы, конечно, не послушались, но от Липаши на всякий случай отошли. Он вытянул руку вперёд, в направлении толстой сосны, с багрово-золотистой под солнцем корой, отвернулся и даже ладонью левой руки прикрыл лицо. Спички горели-горели и никак не могли прогореть, дымок тихо тянулся от поджига к лицу Липаши, а рука его вдруг стала дрожать, и я подумал – ведь поджиг тяжёлый, наверное, Липаша не может его так долго держать? Спички прогорели, потом дымок тихонько отделился от поджига и проплыл мимо лица Липаши. Мы ждали выстрела, но выстрела не было.
— Надо проверить – сказал Борька Баркас – вдруг осечка?
— Какая осечка? – остановил его Радик — Обожди! — И тут же добавил Липаше – Ты держи-держи! Не опускай!
Поджиг уже вилял в руке Липаши, он немного потерпел и вдруг повернулся к нам, а поджиг стал опускать вниз. Я стоял по левую руку от Липаши и хорошо видел, как Колька Ражев отбежал в нашу сторону, а Славка Орлов и Сашка Липенков одновременно развернулись боками и закрыли руками лица.
— Да не боись! – сказал Липаша, а поджиг выстрелил!
Как-то вильнул он в руке Липаши, и из ствола с грохотом пыхнул огонь!
— А-а! – закричал Сашка Липенков и схватился рукой за зад.
Когда мы его раздели, то увидели на левой ягодице несколько ранок, из которых сильно сочилась кровь. Сашка хныкал и приговаривал:
— Ну, Липаша, ну ты дурак, вот дурак-то!..
— Чего он выстрелил, – бормотал Липаша – чего он выстрелил-то?
— Надо к врачу, — сказал Славка Орлов – пошли на базу!
Рану мы проложили мхом, раненого одели и повели. Сашка хныкал и хромал. Было стыдно и глупо.
А солнце клонилось в сторону Москвы, и тени по бурой земле тянулись длинные – от деревьев, и от нас. Только наши дружно двигались.
На второй проходной нас пропустили быстро, потому, наверное, что слышали выстрел, а мы дружно галдели о шпане, которую встретили в лесу, а они стреляли из поджигов и попали Сашке в зад, там раны, надо перевязать, а то много крови потеряет!.. Дежурный даже провёл нас, показал на небольшой домик под низкими соснами, возле которого курили солдаты, сказал, что это санчасть и велел туда доставить раненого. Сержанту Иванице.
Иваница, весёлый, толстый, вся грудь в значках, надел белый халат, нас выслушал, надавал затрещин и выгнал. И мы сидели с солдатами на лавочке у санчасти, и солдаты с нами беседовали.
— Шпана – это вы сами что ли? – спрашивал громадный солдат с руками, как лопаты. Он говорил, налегая на «о», брал руками наши головы и крутил их.
— Не, — врали мы – это с Орджоникидзе, они все хулиганы. А мы – с Нового света.
— Почему с Орджоникидзе хулиганы? – возмущался другой солдат, низенький и горбоносый, – почему?
Громадный солдат хохотал.
Оказалось, что горбоносый солдат грузин, звать его Охабадзе, а громадного солдата звать Роман, он из Молотова.
— Я тоже в Молотове жил! – обрадовался я – Правда, за Камой…
— Земеля! – похвалил меня Роман – Пермяк, солёны уши! А ты знаешь, что раньше Молотов назывался Пермь?
Роман, покрутив мне ухо, объяснял, что сейчас всем великим городам меняют названия. В честь революционеров. Что раньше была Самара, а теперь – Куйбышев, раньше была Тверь, а теперь – Калинин.
— Была Пермь, а стал Молотов! Вот так, Охабадзе, скоро и Тбилиси переименуют!
— Никогда! – резко ответил Охабадзе – Никогда!
— А тебя и не спросят, — успокоил его Роман – Я даже знаю, в честь кого.
— Кого?
— В честь Маркса. Было Тбилиси, будет Марксиси!
Роман захохотал. А мы подхватили – город Марксиси звучал весело!
Охабадзе полез на Романа драться, а Роман держал его за голову своими ручищами, смеялся и приговаривал:
— Охабадзе, друг ты мой любезный! Чего ты бодаешься? Ну, переименуют, так что ж? Главное, чтобы ты там жил хорошо!
— Я в Кутаиси живу! – пыхтел Охабадзе.
— Кутаиси тоже переименуют! – обрадовался Роман и отпихнул руками от себя Охабадзе – в Энгельсиси! А кто из вас, ребята, хочет Москву посмотреть?
— Я! – сказал Колька Ражев.
— Становись смирно!
Колька выпрямился и застыл, а Роман взял его голову в свои ручищи и поднял высоко над землёй:
— Видишь?
— А-а! – завопил Колька, болтая ногами.
— Не видишь? – удивился Роман и поднял Кольку выше.
— Вижу, вижу! – догадался Колька – Отпусти!
— Молодец, — похвалил его Роман, — кто ещё?
Никто не хотел, но Роман каждому из нас показал – Ленинград, Тбилиси, Казань, Куйбышев, а мне – Молотов.
Когда Сашка Липенков появился на крыльце, мы почти о нём забыли, тем более, что Роман с Охабадзе стали учить нас курить. Они совали нам в рот папиросы и, велели, чтобы быстрее научиться, говорить: «И-и — ва-а-н». На «и» тянуть дым в себя, а на «ван» выдыхать. Мы старались и кашляли: ничего не получалось.
За Сашкой стоял Иваница и улыбался:
— Всё в порядке. Заживёт как на собаке. Только йодом мазать надо. Или зелёнкой. Ну и дня три сидеть не сможет. Мохом переложили правильно, молодцы. Всё, идите отсюдова!
— А ему надо справку! – сказал Борька Баркас – Для школы.
— Чего? – удивился Иваница.
— Что сидеть нельзя. За партой…
— Будет вам справка.
Он и вправду вернулся в санчасть и написал справку. Сашке Липенкову он её положил в карман пальто, велел беречь, посоветовал дырочки в пальто зашить. И прогнал нас, уже не шутя. И солдат обругал за папиросы. Охабадзе с ним заспорил, а Роман, наоборот, соглашался, хохотал и успокаивал Охабадзе.
Справку мы прочитали, едва вышли из проходной. Там было написано так:
СПРАВКА
Настоящая справка выдана Липенкову Александру в том, что он случайным выстрелом из пистолета системы «Поджиг» ранен в левое полужопие. Ранение лёгкое, осколки извлечены. Рекомендуется стоячий режим обучения.
Дежурный по медсанчасти сержант Иваница.
На справке стояла треугольная печать – «Письмо военнослужащего срочной службы. Бесплатно».
Как-то вдруг стало легче. Испуг прошёл. Даже Сашка Липенков смеялся. А дырки на пальто ему сестра зашьёт – и никто ничего не узнает.
Мы вернулись на посёлок когда подступили сумерки. Посмотрели на поваленную берёзу, подождали немного под окнами Сашки Липенкова – там ничего не происходило – ну и разошлись по домам.
От меня пахло лесом, папиросами, серой, но ничего, даже не спросили – где я был. Мать с отцом о чём-то своём говорили, на меня внимания не обращали. Ну и ладно. Только когда уже совсем стемнело, оказалось, что сегодня отец получил ордер на квартиру! В Горенках, возле парка. Дом кирпичный, четвёртый этаж, балкон, кладовка. Самое позднее — к новому году можно будет переезжать. Газовая колонка, горячая вода…
— Готовься, сын мой, но говорить об этом никому не следует, — предупредил меня отец – строжайшим образом!
— Почему?
— Сглазят – и не получим ничего. Доброжелателей у нас много.
Я не понял – хорошо ли, что квартира на четвёртом этаже, и что она на Парковой улице? А что такое улица я ещё не знал: на посёлке не было улиц. Но, наверное, там город, новая жизнь, там будет другая школа, что-то такое… совсем иное, такое, чего раньше не было, но должно быть, интересное, наверное…
В неясных мыслях я уснул, и снилось мне, как с высокого нездешнего берега я лечу на маленький, зелёный остров посреди тихой реки, он приближается, кто-то меня там ждёт, и мне туда надо. Но долететь до острова никак не удаётся.
Утром, по дороге в школу, мы с Радиком зашли посмотреть на берёзу, а её уже и не было. Даже дорога оказалась подметённой.
— Тю-тю, — сказал Радик.
Следы, конечно, остались – светлые опилки, ветки. И запах березовый ещё в воздухе висел! А берёзы не было. Подошёл довольный Липаша, всё объяснил. Ночью был аврал, мужики берёзу разделили и распилили. Липаша гордился – ему отец велел пеньки катать в сарай. И братья Баркасы тоже катали. И Сашка Липенков появился – хвастался, что левой ногой катал, рану разрабатывал. Печь-то зимой топить надо! Дрова же денег стоят, да поди достань, и попадутся ещё – тополь или осина. А тут берёза – чего ж лучше?
А я-то теперь как буду зимой печь топить, если у нас в новой квартире отопление будет, — думал я – мне-то дрова зачем? Батарея будет греть, ей дров не надо. И керосинки не будет. А захочешь помыться – разожги колонку и мойся. Не как в бане, с тазиком, а – в ванне. Только это уже будет не здесь, а в Горенках. Совсем иное стало всё вокруг — так быстро и так жалко…
От нижнего барака в школу шла дорога широкая – мимо танцплощадки, через сырую низину, потом слева – дом отдыха катушек, справа сараи четвёртой казармы, за ними – школа. Липаша говорил, что поджиг очень тяжёлый из-за пластмассы, а с деревянной рукояткой он бы его удержал запросто. Сашка Липенков сказал, что он ночью покатал берёзовые пни, и нога уже не болит. Радик сказал, что лучше стрелять из рогаток – резины полно, надо рогулек нарезать, а если разбить подшипник, то шариками можно стрелять сильно и точно. Прямо белке в глаз! Возле дома отдыха катушек к нам присоединился Колька Ражев, у него оказались полные карманы семечек, тётка приходила в гости, принесла, он нас угощал. Возле сараев четвёртой казармы нас догнал запыхавшийся Славка Орлов – он забыл сменную обувь и возвращался. Куда подевались братья Баркасы – никто не знал, наверное, проспали и прогуливают. Юрка Золотарёв уныло ждал нас возле школы – его мать пораньше привела, чтобы лучше учился.
Но ведь ещё было же время до Нового года? Может быть, немного, но ведь было? Ещё первая четверть не кончилась, в парке полно красных и жёлтых листьев на земле, пахнет сыростью и грибами, снег не скоро ещё выпадет, много времени впереди, четверть кончится, потом речка замёрзнет, можно будет на коньках кататься, в снежки играть, по сугробам ходить, снежную бабу лепить, и будет холодно, а тогда всё равно придётся печку топить: напихать туда толстых поленьев, закрыть дверцу и слушать, как огонь медленно разгорается и вот уже гудит, гудит и дымом уносится в трубу, а выйти на улицу и посмотреть, так сразу видно, как он улетает дальше вверх, к ярким зимним звёздам…
