Поезд ранним утром подполз к полупустому перрону, по которому гулял вольный ветер с моря. У встречающих – красные носы и поднятые воротники. Крайний Север, южный берег Баренцева моря…
Нам сказали, что сентябрь – лучшее время для поездки в эти края. Правда, не сказали, что две недели «туда-сюда» играют огромную роль. Да что там две недели! Здесь, похоже, погода меняется каждый час! Но об этом мы узнаем позже. А пока…
«Неласково встречает Мурманск!», — подумала я, зябко передернув плечами, на которые привычной тяжестью навалился рюкзак.
Ближайший рейс местного автобуса в поселок Титовка только вечером, и в запасе у нас было несколько часов на знакомство с городом, а последние сорок минут до отправления мы провели в вокзальном буфете: пили кофе, ели пирожки и галдели, как стая грачей. Потом закинули рюкзаки на заднее сиденье автобуса, завалив ими заодно и проход между сиденьями, с чем смирились остальные пассажиры, заняли места, и помахали чужим провожающим.
Если бы не наша компания, то автобус отправился бы в рейс полупустым. Оно и понятно – край земли. Народ все больше стремится в большие города и к теплым морям, а на край земли – романтики да бродяги. Вроде нас. Мы, правда, обозвали себя «экспедицией», и не просто погулять на шашлыки отправились, а с благородной целью. Мои знакомые — ребята-поисковики — уже лет десять как сбились в поисковый отряд. Дома им сидеть скучно, клубы и дискотеки – им не интересны, а вот полежать на полу «солнышком» вокруг старой карты, которая рассыпается в прах от легкого дуновения ветерка, да поразгадывать на ней тайные знаки – это, как они говорят, «в жилу», или «в кайф». Вот полежат так всей компанией, сверят старую карту с новой, маршрутец проложат, какой посерьезней, и в дорогу.
На сей раз их понесло на Крайний Север, в Мурманскую область. А меня, по журналистскому любопытству, прибило к ним. И что самое главное, предупреждали же: маршрут не туристский… Более того, не женский… Но, как говорится, что выросло, то и выросло.
Трясясь по ухабам изъезженной дороги на стареньком ЛиАЗе, я догадывалась о том, что эта экспедиция вымотает меня изрядно. Пока же всех нас мотал автобус-пенсионер, которого, видать, по чьей-то забывчивости еще не списали на металлолом, и он трудился на маршруте «Мурманск – Никель». Он тяжко пыхтел на горках по крутым «тещиным языкам» — длинным дорожным петлям на сопках, и разгонялся на спусках так, что рисковал остаться без колес. А я, глядя в окно на то, как тощенькие деревца вдруг начинают бодро скакать вдоль обочины, тихо молилась богу, который покровительствует сумасшедшим путешественникам.
Но лучше плохо ездить, чем хорошо ходить! Эту туристскую поговорку я хорошо знаю, как знаю и то, что любой, даже самый-самый уважаемый путешественник не откажется часть пути проехать, если это можно сделать.
Что я знаю об этих местах? Не очень много, но кое-что знаю. Например, то, что наш автобус пройдет по Долине Смерти. Сейчас она называется Долиной Славы, а в годы войны здесь стояли на смерть пограничники, матросы и солдаты. И где-то здесь единственное место, где фашисты так и не смогли перейти нашу границу.
Еще знаю песню «Прощайте, скалистые горы», про полуостров Рыбачий, и из школьного курса почти наизусть помню поэму Константина Симонова «Сын артиллериста»: «Был у майора Деева товарищ — майор Петров. Дружили еще с гражданской, еще с двадцатых годов…» Она была написана после командировки военного корреспондента и поэта на фронт, на полуостров Средний.
Вот туда, на Средний, и направлялась наша экспедиция осенью 1981-го…
Больше ста километров на северо-запад, в сторону пограничной зоны, и мы на пограничном посту Титовка. Здесь у нас проверили документы, которые мы почти месяц оформляли в одном серьезном ленинградском ведомстве. Автобус облегченно вздохнул, освободившись от нашей неподъемной ноши, и пополз дальше, за шлагбаум, к норвежской границе. А наш цивилизованный трансфер на этом закончился. Дальше дорога весьма условная: камни да лужи, лужи да камни.
“Если долго не наступает рассвет, значит, не надо было на север поворачивать…” Изменив этой народной мудрости, мы упрямо шагали уже несколько часов от пограничного поселка Титовка строго на север, туда, где за мрачным черным хребтом Муста-Тунтури прячутся полуострова Средний и Рыбачий. Пешком к перевалу, а дальше, как повезет…
Повезло часа через три, а, может, через четыре, когда уже благополучно стемнело, и небо прижалось к макушкам сопок так, что крупные звезды можно было взять в руки. Если бы, конечно, хватило сил добраться до них, лежащих прямо на черной спине хребта. Где-то вдалеке за спиной у нас заурчал двигатель приближающейся машины, и когда из-за поворота показался грузовик, мы радостно запрыгали на тропе, “голосуя” в восемь пар рук.
Нас, конечно, подобрали. Водитель — веселый парень, быстро распорядился: “Дама – в кабину, остальные – наверх…” И мы понеслись сквозь черные сумерки. Какое-то время я еще слышала, как ребята лихо ругались, как за бортом что-то перекатывалось, как отдаленно шумело между скалами суровое море, а потом как провалилась…
Проснулась от того, что хозяин машины бесцеремонно толкнул меня в бок и басовито проорал в ухо: “Приехали!”. Так мы оказались на какой-то странной базе на полуострове Средний. Водила — Сергей из Москвы — жил на этой базе в гордом одиночестве. Говорит, что подрядился за хорошие деньги сторожить целый год какое-то непонятное научное хозяйство: кабели, антенны, провода и гигантские термометры. На досуге освоил всю движущуюся технику, что стояла в гараже. Правда, права не получил: кто их тут даст? Но при этом иногда выезжал в Титовку – “чтоб совсем не одичать”.
Он любезно пригласил нас в свое жилище – просторный бревенчатый дом. Я не дождалась ужина и, не обращая внимания на то, что Серега откровенно клеится, задремала на широком полке из отполированных досок, застеленном линяющей оленьей шкурой…
Тусклый предзимний рассвет выдернул меня из небытия. За окном в сером тумане проявлялись черные уступы скал. Муста-Тунтури в переводе значит “черная тундра”. Очень правильное название. Мы наскоро перекусили, навьючили на себя рюкзаки, и, поблагодарив Сережу, который в растоптанных серых валенках с галошами вышел на крыльцо провожать нас, пошли вдоль берега моря.
Природа полуостровов Средний и Рыбачий уникальна. Еще час назад все тонуло в молоке тумана, но вот из-за туч пробился хоть и не солнечный лучик, а только его тень, но снег – новый ли, прошлогодний ли – лежащий в скалах, заискрился, а еще через час оттаял от изморози буро-зеленый мох, в котором мы к своему удивлению нашли большие мороженые, словно стеклянные, грибы.
Наш путь лежал дальше на север, вдоль берега моря, через перешеек, к затерянному в заполярной тундре братскому кладбищу. Цель похода – разведка. Ребята хотели провести инспекцию этого самого северного кладбища Великой Отечественной, сфотографировать таблички на надгробиях, а по возвращении в Ленинград передать все материалы Совету ветеранов, с которым сотрудничали.
До места добрались еще засветло, но пока осматривали кладбище, фотографировали полуразрушенные пирамидки и расшифровывали имена погибших, почти совсем стемнело. Зажгли специально прихваченные для этой цели свечи и тихонько постояли. Самый северный погост. Дальше – только море.
Возвращались уже в полной темноте, спотыкаясь о камни. Под каменной стеной Муста-Тунтури поставили большую шатровую палатку. Очень ловко это получилось у моих спутников, несмотря на то, что вокруг ничего кроме валунов и какой-то карликовой растительности с узловатыми, словно изуродованными ревматизмом, хрупкими веточками, не было. Растяжки зацепили за камни и минут через десять наш “дом” был готов принять жильцов.
Прямо в палатке поставили керосинку, и скоро в котелке уже булькала вода для походной каши. Пока ждали, что каша “подойдет”, палатка обогрелась. Можно было уже и куртку расстегнуть смело.
Разомлев от горячего чая, я отказалась от обсуждения завтрашнего марш-броска, и стала устраиваться на ночлег. В спальный мешок я почему-то залезла задом наперед и меня долго крутили в нем, пока я не заняла правильное положение. От предложенных мне “наркомовских ста грамм” я отказалась в пользу сильного пола.
А ночью нашу палатку накрыл настоящий буран. Ветер с моря рвал тугую ткань, страшно свистел в скалах и швырял снежные “шапки” с вершин “Муста-Тунтури”. Хороший хозяин в такую погоду собаку на улицу не выгонит. (Вот пусть и идет без собаки… — шутка!)
Утренний чай, спешные сборы и выход на тропу. Рюкзак у меня, как парус: ловит ветер и пытается сбить с ног. Снегу за ночь навалило столько, что выдергивать из него ноги в тяжелых “туриках” — ботинках на толстой подошве – все труднее. И местность вокруг совсем неузнаваемая. Такое ощущение, что вчера мы тут не проходили. Снежные заряды не дают нормально видеть спину впереди идущего. Чтобы не случилось, что “отряд не заметил потери бойца…”, меня поставили в середину шеренги. Так мы и пробивались сквозь пургу – на ощупь: справа чернел хребет, за спиной – море, а где-то впереди теплый дом – Сережина база.
Природа в этих местах удивительная. Как все внезапно началось, так все неожиданно и закончилось. Тишина упала на нас мгновенно, небо открылось, и мы увидели в двух шагах базу и Сережу в валенках, выгоняющего из гаража свой грузовик.
Нам повезло: мы опять, похоже, поедем. И наплевать, что “пятая точка” до сих пор “помнит” каждую кочку на разбитой дороге. Главная заповедь туриста – лучше плохо ехать, чем хорошо ходить… Едем.
Засыпая от монотонной дороги и усталости, я думала: “Если я,… еще раз,… когда-нибудь!…. Ни за что!”
* * *
Это «ни за что!» произошло через пять лет.
Вернувшись в Ленинград, я буквально «заболела» тем, что увидела на Севере. Захотелось узнать, как там все было, как воевали и погибли матросы и пограничники, защищавшие маленький кусочек родной земли. Вернее, два ее кусочка, два полуострова в холодном море Баренца.
— Слушай, подруга, ты почитай книжку писателя Кожуховского «Десант на Муста-Тунтури», — посоветовал один из моих походников. – Там у него много интересного. Он ведь имя честное вернул многим. Ну, почитай сама, все поймешь…
Книжку я без труда нашла в библиотеке, и прочитала за одну ночь. История неуловимого русского капитана Юневича и его последнего десанта на Муста-Тунтури потрясла меня.
Итак, 43-й год, 29 марта. Отборные части Вермахта, воевавшие на мурманском направлении, состояли из горных егерей. В них набирали уроженцев Альп, сильных и выносливых парней, рост которых начинался от 185 сантиметров!
Прошедшие отличную подготовку в Норвегии и на Крите, горные егеря были серьезным противником. Однако именно они споткнулись на хребте Муста-Тунтури, и не смогли перейти в этом месте советскую границу. Пограничный столб с надписью «СССР» был как бельмо на глазу. Его обстреливали и взрывали днем, а ночью морские пехотинцы вновь укрепляли его.
Горные егеря занимали на этом участке фронта очень выгодную позицию – высотки на хребте Муста-Тунтури почти на триста метров возвышались над голой равниной полуострова Средний, который был у фашистов, как на ладони.
Для того чтобы отвлечь силы гитлеровцев с главного направления, на побережье постоянно высаживались десантные группы морской пехоты Северного флота. Обороняясь, советские моряки пытались выбить противника из его опорных пунктов в черных скалах хребта, где были выдолблены пещеры под штабы, склады и казармы.
Господствующая высота была буквально утыкана бетонными дзотами, а из установленных на высоте огнеметов егеря могли выжигать все живое в радиусе 60-ти метров. А еще минные поля и «колючка» на склонах и скалах не давали подойти близко к укреплениям горных егерей.
Среди сотен имен героев-рыбачинцев имя легендарного командира разведотряда морской пехоты Северного флота капитана Александра Яковлевича Юневича занимает особое место. Долгое время о подвиге разведчиков никто ничего не знал, так как эта история была окутана страшной военной тайной. Ветеран войны, писатель Василий Андреевич Кожуховский – участник боев в Заполярье и свидетель событий тех лет, рассказал эту историю на страницах своей книги «Десант на Муста-Тунтури».
Ночью 29 марта 43 года 48 разведчиков под командованием капитана Юневича высадились на занятый немецкими егерями берег губы Малая Волоковая. Это был последний десант группы в тыл врага.
Согласно архивным данным, перед разведчиками стояла задача: пройти в тыл немцам и уничтожить штаб одного из немецких полков, а к вечеру этого же дня с «языком» и документами вернуться к катерам. Однако разведчиков уже ждали, и они практически сразу попали в окружение.
Неравный бой длился 30 часов. Дважды во время боя Юневич передавал по рации страшные слова: «Вызываем огонь на себя!». Попытки помочь группе вырваться из окружения ни к чему не привели. Они были отрезаны и от моря, где их поджидали катера. После второго шквала артиллерийского огня, который Юневич вызывал сам на себя, связь с разведчиками оборвалась…
…Говорят, когда в эфире открытым текстом прозвучала последняя радиограмма: «Огонь на нас! Фашисты совсем близко! Нас осталось мало! Живыми не сдадимся! Отомстите за нас! Прощайте, товарищи!», командир артиллерийской батареи Фёдор Мефодьевич Поночевный перекрестился и сказал:
— Прости нас грешных, Господи! Второй раз огонь на себя – так не бывает! Помоги им, Всевышний, если ты смотришь на этих героев…
30 лет бойцы отряда Юневича считались без вести пропавшими. 47 бойцов. Судьба или случай помогли в живых остаться одному. 6 апреля 43-го на нашем берегу Мааттивуоно нашли бойца из группы отряда Юневича. Старшина 2-й статьи Александр Бакин с перебитыми ногами ночью на самодельном плоту переплыл залив. А до этого он шесть дней собирал на берегу деревяшки и мастерил из них плот.
Дальнейшая его судьба сложилась вполне типично для того времени: допросы в особом отделе, недоверие, подозрения в предательстве. В студеной мартовской воде подбитые немецкие летчики выдерживали не более десяти минут, а тут раненый матрос на плоту, несколько дней без сна и отдыха, без воды и пищи, добирался к своим…
Версия предательства была главной и единственной. Александр Бакин, простой архангельский парень, мог бы не выжить в военное лихолетье: тогда и за меньшее ставили к стенке. Но судьба, улыбнувшись ему однажды, повторила это. И Бакина отправили в госпиталь, где ему ампутировали обмороженные стопы. И если б это была самая страшная боль! Куда больнее было жить с клеймом «предателя», которое хоть и завуалировано было, но прочитывалось между строк личного дела. А еще больнее было за то, что герои отряда Юневича были не похоронены по русскому обычаю, а лежали в холодных камнях у стены Муста-Тунтури.
С этой болью жил бывший разведчик Бакин тридцать лет. А в 75-м писатель Василий Андреевич Кожуховский доказал, что не предательство было, а подвиг. И книжку написал – «Десант на Муста-Тунтури».
В 76-м Александр Бакин вместе с Кожуховским участвовал в экспедиции по захоронению останков своих товарищей. Тот, кто видел это, рассказывали, как уверенно он показывал места гибели разведчиков. И ни разу не ошибся: именно там и находили останки бойцов.
Их похоронили на кладбище в поселке Большое Озерко. А на месте гибели отряда Юневича высадили 48 рябин – по числу погибших рыбачинцев. Последний боец отряда Юневича, схоронив в 76-м своих товарищей, вскоре ушел следом за ними. Он выполнил свой долг спустя тридцать три года…
* * *
С Василием Андреевичем Кожуховским мы оказались соседями. Я жила в Стрельне, а он – в Ораниенбауме. Мы познакомились. Он оказался удивительным человеком: отличным рассказчиком и внимательным слушателем. Можно сказать, что «писательством» меня заразил именно он. Благодаря ему я попала в литературное объединение «Путь на моря», под заботливое крыло руководителя ЛИТО Всеволода Борисовича Азарова.
А еще в доме Василия Андреевича я познакомилась с ветераном-рыбачинцем Евгением Андреевичем Макаренко, который буквально по крупинкам собирал историю 221-й артиллерийской батареи 113-го отдельного артдивизиона майора Космачева, которая блокировала огнем своих орудий вход в залив Петсамовуоно, имевший тогда чрезвычайно важное военно-стратегическое значение. 221-я батарея прославилась тем, что открыла счет потопленным вражеским кораблям вечером 22 июня…
Командовал батареей молодой лейтенант Федор Поночевный. Тот самый, который в марте 43-го услышал голос радиста отряда Юневича: «Вызываем огонь на себя!»
«Конец врага всегда плачевный, когда стреляет Поночевный!» — такой девиз придумали моряки-североморцы, и лучше не сказать о боевом командире, военную стратегию которого высоко оценили не только на родине. Он был причислен к почетным членам Военного дивизиона Короля Великобритании и Ирландии, и наделен особыми привилегиями. Однако сам Федор Мефодьевич говорил, что у него – советского офицера — привилегия одна – защищать Родину!
В 76-м Евгений Андреевич тоже побывал на полуостровах. Он был опечален тем, что братское кладбище находится в запустении и забвении. Деревянный обелиск и столбики на могилах погибших добела вылизал морской ветер, исчезли таблички с именами погибших воинов. Вернувшись с Севера, Евгений Андреевич принялся за работу. Он писал письма во все инстанции, часами просиживал в архивах, восстанавливая имена тех, кто похоронен на братском кладбище. Он мечтал о том дне, когда на месте его появится мемориал в память о павших.
В конце мая 1987 года мы с Евгением Андреевичем отправились на легендарные полуострова – это был мой второй десант на Муста-Тунтури. А для бывшего радиста 221-й батареи Макаренко это была очередная встреча с боевой юностью, и, как когда-то для Александра Бакина, возможность поклониться могилам павших товарищей. Всю свою послевоенную жизнь Евгений Андреевич посвятил делу увековечения памяти павших рыбачинцев.
Евгений Андреевич рассказывал мне, как в один из своих ранних приездов нашел недалеко от орудийных двориков ствол того самого орудия, из которого в первый день войны был потоплен вражеский тральщик. Он договорился с военными из ракетной части, и солдаты помогли ему поднять ствол и положить его к обелиску.
И, конечно, кладбище. Вы видели, как плачут мужчины? Я видела.
… Мы стояли на самом северном воинском погосте великой страны. В желтой прошлогодней траве шуршал ветер. Здесь почти всегда ветер, потому что два крошечных кусочка земли – это голые камни, покрытые мхом и лишайником. В этих камнях невозможно было вырыть землянку, а деревья тут не растут, поэтому костер развести тоже невозможно. Да и какие костры, когда вся эта голая земля была как на ладони у фашистов, и каждый бугорок был пристрелян с высоток Муста-Тунтури?! Но именно здесь, в этих скалах, кованый сапог фашистских горных егерей так и не смог перейти государственную границу…
Летом того же 87-го Евгений Андреевич снова уехал на полуострова с большой экспедицией. Благодаря его неуемному характеру, удалось организовать работу по благоустройству кладбища. Был достроен монумент, установлены мемориальные плиты, сделано ограждение. На открытие мемориального комплекса приехали не только те, кто воевал в этих холодных скалах, но и родственники погибших смогли посетить могилы близких.
Говорят, что сейчас на мемориале установлен памятный знак в честь Евгения Андреевича Макаренко, который всю свою послевоенную жизнь посвятил делу сохранения памяти о тех, кто воевал за хребтом Муста-Тунтури. Евгения Андреевича не стало 21 апреля 2009 года…
Говорят, что сегодня в пограничную зону – на полуострова Средний и Рыбачий можно проехать без пропуска – достаточно паспорта гражданина России. И это хорошо. За хребет Муста-Тунтури сегодня стремятся попасть сотни джиперов. И не только для того, чтобы устроить «автопокатушки» на политой кровью земле полуостровов в Баренцевом море. Джиперы – люди хоть и суровые, но стоя у обелиска самого северного воинского погоста не стесняются слезу утереть. Может, это просто ветер надул, который здесь всегда. А может, у нас все нормально с памятью…
