Отрывок из повести
По армейским понятиям голодный Денис Полукартов прибыл на передовую вовремя: в разгар обеда. Дежурный капитан принял документы и сразу направил солдата подкрепиться с дороги. В прокопченной ротной палатке, пропитанной приятными запахами, вызывающими зверский аппетит, в углу притаились две печки-кормилицы. А за длинным столом веселились человек двадцать пять крепких парней, умудрявшихся не только рассказывать байки, но и заразительно орудовать ложками. Первое, что бросилось в глаза: солдаты очень похожи друг на друга. А чем, Денис сразу так и не понял: одинаковой формой и внешностью или всё же солдатским родством? Скорее всего, последним, ведь они были братьями… по крови, по духу, по оружию? Чтобы крепко породниться, надо хоть раз побывать в разведке или в неравном бою, где от тебя требуется стоять и биться до последнего, совершить невероятное, а если надо, то вывернуться наизнанку, но выполнить поставленную задачу. Судя по стоящему дружелюбному гомону и располагающему к откровению настрою, по раскрепощенности и уверенности в себе, сложилось впечатление, что каждый из них уже побывал в опасных переделках и закалился в боевых условиях или в других экстремальных ситуациях, где предстояло немедленно выбирать или – или… Рисковать своей жизнью и даже погибнуть, но не отступить и не предать.
Когда вышли на свежий воздух, разомлевшие бойцы жадно закурили. Денису было интересно узнать, о чем же думают и говорят боевые солдаты в минуты отдыха. Одни откровенно мечтали о русской бане, другие не скрывали своего желания искупаться и вдоволь поплавать в родной речке, а третьи представляли, как они соберутся на гражданке и такой закатят пир, чтобы всем боевикам – живым и мертвым – стало тошно. А Расщепин не скрывал своей озабоченности:
– А мне бы девчонок в баню: вот уж попарились бы! На всю жизнь запомнил бы! А потом накроем стол, и я торжественно произнесу тост: «Милые девушки, с удовольствием выпил бы за вас стоя, но у меня это лучше получается лежа!»
Солдаты дружно загоготали, а улыбчивый новобранец достал цифровой фотоаппарат и как-то неловко предложил сняться на память. Однако все категорически отказались: плохая примета перед боем. А опыт – как старая ноющая рана – подсказывал, что опасная операция не за горами: как в прямом, так и в переносном смысле.
Не прошло и двух безмятежных минут, за которые пехотинцы успели расслабиться и забыться, как объявили сбор в штабе. И мир в их молодых и крепких душах был нарушен: на смену вновь ворвались война и реальные опасности. Теперь собралось человек шестьдесят.
– Сержант Полукартов, поступаете в распоряжение старшего сержанта Расщепина, – приказал молодой майор со свежей раной на щеке. – Сегодня в ночь выступаем, прикроете взвод Матушкина. Надо как следует встретить боевиков: они должны появиться вот в этом квадрате.
Он снова склонился над картой и карандашом показал сосредоточенному офицеру с такой ласковой и добродушной фамилией обозначенную точку. Тот уверенно кивнул, что означало: местность ему хорошо знакома.
– Всем всё ясно? – Командир роты пробежался сосредоточенным взглядом по лицам подчиненных, они ответили единогласным молчанием, что означало: не привыкать. – Тогда все свободны, а командирам задержаться.
Расщепин отвел Полукартова на склад, где посоветовал новичку:
– Начнем с внешнего вида. Коммуфляж требуй на два размера больше.
– Почему?
– Потому что не на балу, потом узнаешь: спасибо скажешь.
Советы старших в армии – неписанный закон. Денис так и поступил, а на другом складе ему выдали снайперскую винтовку.
– Смотри-ка, новенькая! Для меня знакома, – обрадовался тот и выпалил как на экзамене. – Винтовка Драгунова, классический вариант с деревянным прикладом образца 1963 года.
Старший сержант решил проинспектировать новобранца:
– А вес винтовки? А прицельная дальность?
– Современный вариант: четыре с половиной с оптическим прицелом, без штыка-ножа, магазина и щеки приклада. Прицельная дальность с открытым прицелом тысяча двести, а с оптическим – тысяча триста.
– Смотри-ка! – изобразил удивление Расщепин, а сам внутренне порадовался за своего напарника. Но просто так сдаваться не собирался: – А скорострельность? А что еще прилагается к ней?
– Тридцать выстрелов в минуту. Винтовка комплектуется коробчатым магазином на десять патронов, оптическим прицелом ПСО-1, ночным прицелом НСПУМ.
– Кажется, у тебя действительно есть ум, да и памяти ты не лишен.
– Так рановато еще страдать склерозом.
– Но позволь тебе сразу дать совет: без крайней необходимости не применяй ночной прицел, иначе сразу станешь мишенью для противника.
– Обязательно учту, – просиял довольный Полукартов, с гордостью демонстрируя свое личное оружие.
Уже на улице он снова достал фотоаппарат и намекнул своему серьезному командиру:
– А может, вопреки? Как-никак, событие, для меня праздник! Впервые – это далеко не каждый день. А когда первый раз, то всё воспринимается совершенно по-другому. Поэтому это состояние и обстановка должны запомниться, остаться не только в человеческой памяти, но и в цифровой.
И медлительный Расщепин, мысленно окунувшись в свое недалекое прошлое, уважил обаятельного новобранца из соседней области, значит, почти земляка.
– Эх, люблю жизнь, которая удивляет! Давай, братан, для вечности!
Они вышли из пыльной палатки на улицу и попросили проходившего мимо старшего лейтенанта Родионова сфотографировать их на фоне снежных гор. «Внимание!» – и вспышка запечатлела открытые улыбки однополчан, после чего старший сержант протянул крепкую руку: Петр. А это многое значило!
– Я гляжу, теоретически ты здорово подкован. А как у тебя с огневой подготовкой?
«Ага, началась практическая проверочка, – смекнул новобранец, но этот вопрос не задел его самолюбие, так как он прекрасно понимал, что это не праздное любопытство: а как же иначе перед серьезной операцией. – Я также поступил бы с молодым: все-таки первый бой… А он всегда нервозный и особенный. Поэтому должен знать с кем ты окажешься между жизнью и смертью. Быть в паре всё равно, что в одной упряжке».
Оживившийся Денис с гордостью откликнулся:
– В учебке был лучшим! Даже среди офицеров.
– А чем докажешь?
– Грамота есть. Перед выпуском поспорили с инструктором на маленький интерес: так я его сделал! Может, и вы рискнете, товарищ старший сержант?
Открытая ухмылочка новобранца не могла не заесть самолюбивого Расщепина. И он рискнул:
– Вон, видишь овцы пасутся, а одна привязана. Освободи ее, – предложил он, отрываясь от бинокля.
Снайперы отошли в сторонку. Молодой залег, а опытный взобрался на камень и своим статным видом напоминал великого полководца, только не с трубой в руках, а с биноклем, изучающего поле брани перед решающим боем.
«Ну, «классика», не подведи, не осрами чемпиона учебки. Заодно и пристреляю», – с волнением размышлял Полукартов и вдруг вспомнил про отдачу: а она приличная!
Быстро определив по прицелу, что расстояние до цели триста метров, он затаил дыхание.
Выстрел, бедная овца со страху отбежала в сторону и замотала головой: скорее всего в знак признательности за подаренную свободу.
Пришлось и «полководцу» покачать как-то неопределенно головой, а почему – и сам толком не знал: от того, что проспорил или все-таки искренне порадовался за молодого товарища, который успешно выдержал испытание и с этой минуты стал проверенным в деле напарником. Но как он поведет себя в бою? Это еще вопрос!
– Признаю, я твой должник! – великодушно признал он и развел руки. – И чего твоя душа изволит?
– Я еще не решил. Будешь должен.
На том и порешили, закрепив это дружеским рукопожатием.
Затем короткий отдых и сборы, перемешанные с совершенно разными мыслями, но с одинаковым предстартовым волнением, однако сильно отличающимся от спортивного, поскольку на карту ставится не очередная победа на стадионе, а жизнь: своя и боевых друзей. В полном снаряжении, а нагрузиться пришлось прилично: кроме винтовки, еще магазины, две гранаты РГД-5, бронежилет, вещмешок с провиантом и масхалатом, Денис попрыгал на месте и понял, что тренировка предстоит изнуряющая. Будем тренироваться, решил он для себя и взглянул на невозмутимого Петра. А тот только сейчас открылся:
– В прошлом бою серьезно ранило моего напарника-пулеметчика. Мы с ним всегда были в паре: я указывал ему цель, а он уже месил всех подряд. Поэтому сегодня я буду за него, и эту «дуру» – а в ней девять килограммов – придется тащить мне.
Денис загорелся:
– Так это же пулемет Калашникова модернизированный! А дашь попробовать пострелять?
Удивленный Павел ничего не ответил, только покачал головой. «Совсем мальчишка! Кого присылают на войну?.. – И тут же осадил себя: – Да ладно, не бурчи. А сам-то давно ли стал опытным?»
Однако наивный Денис не унимался:
– А как насчет снайперской косметики? Выдают или чем попало?
Наставник усмехнулся:
– Дают, во что кладут… Меня однажды презентовал один приятель, я попробовал: пахнет губной помадой. Не по мне это. Да и ни к чему. Сейчас лето: лицо сальное, потное, поэтому пыль и грязь к нему быстро пристают. Вот увидишь, оно само приобретет защитный цвет.
Против опыта и таких обнадеживающих разъяснений не попрешь – пришлось смириться.
Укрывшись ранней в горах вечерней темнотой, группа выдвинулась в заданную точку, где должны устроить засаду, чтобы неожиданно и горячо встретить достойного противника. Недооценивать его нельзя да никто и не собирался: вдоволь «наелись» и научились уже на чужих и своих ошибках. Поэтому не исключали, что боевики могли их опередить и поджидать в любой точке на пути следования. На войне как на войне: тут кто кого! Пришлось не торопиться, а поторапливаться – для опытных офицеров и обстрелянных солдат это большая разница, – чтобы раньше занять выгодную позицию. А мысль не устает напоминать о смертельной опасности и сверлить твое взбудораженное сознание. Находиться под таким психологическим давлением нелегкое испытание: идешь и каждую секунду ждешь атаки боевиков со всех сторон или взрыва заложенной мины. На этот раз всё обошлось. Скрытно прибыли и залегли, прислушиваясь к каждому шороху.
Однако беззвездная холодная ночь промелькнула тихо и спокойно. С ранним неторопливым рассветом, прикрываясь на этот раз спустившимся с гор густым туманом, пехотинцы выдвинулись к лесу, а снайпер Петр Расщепин и стажер Денис Полукартов остались на своих местах, откуда в ясные дни хорошо просматривается вся местность.
И всё же кто-то кого-то дождался: спустя полтора часа раздались первые разрозненные выстрелы, затем низину предгорья оглушил шквальный огонь. Снайперы приготовились, вглядываясь в оптические прицелы, но видимость оказалось нулевой. Около десяти часов холодный ветерок разогнал тревожный туман, таивший в себе не только полную неясность, но и притаившуюся опасность, Расщепин и Полукартов успели уже освоиться в этой смятенной нервозности, расположившись друг от друга метрах в тридцати. Однако без связи со своими и отсутствия реальных сведений о боевиках и обстановке в том квадрате, откуда доносились яростные выстрелы, они по-прежнему оставались слепыми. Пришлось оценивать сложившуюся ситуацию на слух, а новобранцу рассчитывать на опыт хладнокровного Расщепина. Тот грозно выглядел со своим пулеметом, а дебютант подложил под цевьё вещмешок и с непередаваемым волнением ждал: он уже измучился в ожидании своего первого боя. После каждого одиночного выстрела или очереди Павел полушепотом комментировал, а подопечному ничего не оставалось, как воспринимать любую фразу за истину.
– Если придется вести бой ночью, то будешь стрелять трассирующими патронами и освещать мне цели, а уж я по ним…
Он не успел договорить, поскольку шарахнуло прямо по ним. А главное, точно! От неожиданности Полукартов прикрыл голову руками, сильно зажмурился и всем своим телом, каждой клеточкой будто сросся с каменистой землей. Его привел в себя протяжный стон и ругань. Стажер пересилил себя и бросился на крики. Скрюченный командир держался за правую ногу. Лицо молодого да еще напуганного при виде крови солдата так сильно скривилось, словно решило постареть лет на сорок. «Ой, как разворотило!»
– Гранатометы лупят. Денис, кажется, меня немного зацепило… Ой, страшная боль!
Полукартов дрожащими руками начал перевязывать, в этот момент раздался новый взрыв, совсем рядом. Вокруг всё ожило и зашевелилось. Когда неприятный шорох скатывающихся камней стих, до новобранца дошло: рвануло как раз в том месте, где он только что был… всего 20–30 секунд назад! Обезболивающий укол мужественный Петр всадил себе сам, а Денис метнулся к своему окопчику и ужаснулся: приклад его винтовки – вдребезги!
«Вот так бы и меня… на куски, если бы не бросился на помощь», – мгновенно оценил он двойственную по последствиям обстановку, потому что невольно включился инстинкт самосохранения. Он снова нацелил правый глаз в оптический прибор и приготовился к первому в своей жизни бою. Хоть и непривычно стрелять из винтовки-инвалида, но он должен отомстить. А громко отзывающиеся в его сердце секунды словно испытывали на прочность его нервную систему, до недавнего времени казавшуюся стальной. Уж кто-кто, а возможно, последние секунды его молодой и неопытной жизни знали, что для него это первый бой. Поэтому они приобретали особую ценность, так как позволяли не только вспомнить самые значительные события в его короткой жизни и не очень, но и обязательно заглянуть в отдаленное прекрасное будущее, потому что плохое в это время либо совсем исчезает и размывается в памяти, либо трусливо прячется и временно отступает на задний план.
…Боевики нагрянули оттуда, откуда их не ждали. Нельзя сказать, что совсем не ожидали именно оттуда, – война заставляет быть готовыми ко всему, – но с большой долей вероятности предполагали, что они пойдут всё же по второстепенной тропе с юго-востока. Бойцы встретили их прицельным огнем издалека и не щадили патроны. Сколько же их в той перестрелке потрачено впустую! А вот снайперы знают им счет, поскольку без них – они никто, жалкие мишени для противника. Боевиков хоть и не видно, но оставаться здесь было опасно. Полукартов взвалил на плечо взвывшего от боли Расщепина – а на другом повисли две винтовки: их же тоже не бросишь. Невольно его взгляд застыл на осиротевшем пулемете, сразу возникли сомнения.
«А еще два бронежилета, вещмешка, боеприпасы… Столько мне не потянуть. – Денис взглянул в ту сторону, где могли находиться боевики и мысленно бросил им: – Нет. Пулемет я вам не оставлю».
Павел угадал его размышления и предложил:
– Сложи всё в одном месте и забросай камнями. Потом заберешь.
Подчиненный так и сделал, а затем пошел по заранее отработанному маршруту. Сначала пришлось нести Расщепина, потом возвращаться за оружием и снова вперед, к своим. Главное, скрыться из поля видимости, твердил он себе под нос прописную истину, а сам то полз, то брел, пошатываясь, то волочил терявшего сознание напарника. И каждую секунду ему казалось, что сам находится под вражеским прицелом. Как же тяжело постоянно находиться на мушке у смерти: а самое страшное и обидное – никуда не спрячешься! Тогда чего же сразу не стреляют? Чего выжидают? Денис не выдержал и через оптический прицел осмотрел скудную от однообразия округу, что осталась сзади: только оттуда ему угрожала опасность, так как впереди свои. Однако никого не обнаружил: затаились или нервы у меня сдают? И опять томительное ожидание рокового выстрела. Преодолел еще метров сто и снова его прицельный глаз прибегнул к оптике. На этот раз он разглядел в сложном рельефе местности движущуюся мишень. «Но почему только один преследует?» – удивился снайпер, превратившийся всего за один бой из новичка в опытного бойца. Но второй так и не попал в поле его зрения.
«А может, он выслеживает меня, чтобы узнать расположение нашей стоянки? Тогда, чего же я тяну? – Денис снова взял свою раненую винтовку и засомневался: – А зачем рисковать, когда встал вопрос о жизни и смерти? Почему бы не воспользоваться винтовкой Расщепина? Она, вроде, не пострадала. Нет, я всё же из своей. Хоть и трудно и непривычно с обрубком приклада, но я всё же попробую: заодно проверю себя».
Когда он прицелился и кончик пальца застыл на курке, то Полупартову казалось, что это главный выстрел в его жизни. Да, это действительно так, потому что в случае промаха другого шанса может и не быть, и жизнь его может прерваться. Однако припомнилась известная среди снайперов фраза: в снайперский прицел мы смотрим с оптимизмом.
В следующую секунду прогремел выстрел, сразу снявший многие вопросы. Денису показалось, что о его победе эхо с радостью возвестило горную округу.
«Это мой первый… За Расщепина! А второй боевик, если он есть, сам уйдет».
На эмоциональном подъеме он сделал еще один страшно тяжелый марш-бросок. А за горой уже не так опасно, но надо было еще дотащить боевого товарища, а в нем более ста килограммов! Пришлось терпеть, а силы уже на исходе. Но медлить и отлеживаться нельзя: Расщепин и так потерял много крови. Так он на пределе человеческих возможностей шаг за шагом приближался к своим: рывок длиною в несколько метров – короткий отдых, снова рывок – и опять отдых. А ноги и руки уже не слушаются, теряют свою устойчивость и цепкость. Вдруг туманное сознание унесло его в другое время, в годы Великой Отечественной войны: первым делом он почему-то представил свою прабабушку, которая, по словам отца, была медсестрой. Денис ее видел только на фотокарточке – она утонула при переправе какой-то реки в Германии, – поэтому не слышал ее правдивых рассказов, но был уверен, что она вот также спасала раненых красноармейцев. Стонала, плакала от бессилия, но тащила…
Это яркое сравнение и четкое представление фронтовых сцен придали ему сил, и Полукартов с новой, удвоенной энергией, будто они уже вдвоем, волочил онемевшее тело Расщепина. И всё же дотащил. Раненого сразу на операционный стол, а сам по запаху – на кухню, чтобы подкрепиться. Нашелся и спасительный спирт.
С Расщепиным Денис больше не встречался: война, тяжелое ранение и дальнейшие события разбросали их по разным городам, уголкам и весям, разорвали их еще не окрепшую мужскую дружбу. Правда, было одно короткое письмо из госпиталя, в котором запомнились скупые, теплые слова благодарности. На этот адрес Денис и выслал их общую фотографию, на которой застыли такие счастливые лица, что, казалось, ни смерть, ни беда никогда не могут омрачить их. Спустя три месяца пришло еще одно, уже из дома: Петр полудетским почерком сообщил, что ногу ему всё же отрезали. Взамен вручили медаль и начислили нищенскую пенсию. «…Всё, старший сержант Расщепин отвоевал свое. Если б ты знал как обидно! Еще мог бы и повоевать, и послужить Отечеству… Ты уж, браток, отомсти за меня, я в тебя верю. У меня другой веры уже не осталось! Ты даже не представляешь себе, каково быть инвалидом в двадцать два года!..» После этих слов в груди Дениса так сильно защемило и зажгло, будто это не у Расщепина, а у него что-то отняли или с корнем вырывали, причем с мясом, с кровью… Чтобы он не мог уже отомстить. Такой напрашивался ответ и вывод.
Думал, со временем всё уляжется. Однако пролетела неделя, а не забылось. Видно, так крепко затронуло это открытое и полное нестерпимой боли за горькую обиду и свою беспомощность письмо бывшего сослуживца, будто и вправду самого садануло в сердце и в голову. Денис сохранил его и обещал при первой же возможности навестить Расщепина, чтобы приободрить и помочь. Но для этого надо еще выжить. Однако на войне как на войне: каждое мгновение рискуешь жизнью. А дороже-то ничего нет! Всё пришлось пройти снайперу Полукартову, о некоторых своих удачах и армейских победах он с радостью и гордостью мысленно докладывал своему бывшему напарнику, с которым так свыкся, что часа не мог прожить без него. Это можно сравнить с таким состоянием, будто ты потерял руку или ногу, а всё равно ощущаешь их. Или с потерей языка ты же продолжаешь мысленно разговаривать. Вот так и Денис: разговаривал, делился мыслями, советовался… А все подробности и самое сокровенное обещал выдать при личной встрече, которая по вполне объяснимым причинам откладывалась и одновременно приближалась с каждым днем: когда-нибудь наступит же конец. Только вот какой? А сумбурные мысли и горячие денечки копились и складывались в одну огромную кучу, совершенно некогда было их разложить и систематизировать. Когда военные дни и ночи сложились, то оказалась приличная цифра – целых полтора года! Кому это довелось пройти, знают им цену. Но уйти можно по-разному: с почестями и с фанфарами, что случалось крайне редко, а можно с болью в сердце и громко хлопнув дверью, за которой осталось твое прошлое, полное лишений и неудобств, безвозвратных потерь и крови. А главное, недоверия, несправедливых обвинений и обид.
И всё же старший сержант Полукартов прибыл на родину своего друга. За время ежедневного одностороннего общения Денис так сдружился с ним, что иного варианта для себя он не видел, как первым делом навестить Петра. А с учетом последних событий Петр больше был нужен ему, чем он Петру. «А как он встретит? Может, забыл давно? Да кто я для него? Подумаешь, один бой… Да у него таких было!.. Нет, он не может так поступить со мной, все-таки армейская дружба, знакомство и даже короткая встреча остаются в памяти, потому что там хранятся тепло, честь и боевое братство».
Несмотря на слякотную зиму, маленькая захолустная станция встретила солдата холодно. Его словно здесь не ждали. Рейсовый автобус только что ушел, следующий в том направлении будет только к вечеру, а до поселка Заозерский двадцать шесть километров. Решил на попутках: с приключениями, к которым ему не привыкать, но всё же добрался. Дом Петра Расщепина нашел быстро, но друга там не оказалось. Зато симпатичная сестра встретила его удивленной улыбкой, которая долго не сходила с ее типичного русского лица: на нем не просто сочетались, а дополняли друг друга крупные глаза свежего василькового цвета, изогнутые, с широким взмахом крыльев полоски бровей, прямой, с заостренным кончиком нос и необычайно красивые и выразительные губы, которые и не скрывали, что рвутся так много сказать, но не знают, с чего начать. Их края одновременно слегка дернулись вверх, будто уже начали что-то шептать, отчего на загорелых щеках появились привлекательные ямочки. Денис залюбовался живым портретом современного мастера, пока неизвестного миру, но, безусловно, очень талантливого! Смущаясь ее пристального занимательного взгляда, гость решил прервать затянувшуюся паузу, а глаза никак не могли оторваться. Не опуская их, он неловко представился.
– Я знаю, – с озорной веселостью заинтриговала она.
– Откуда?
– Да вы проходите в дом, всё и узнаете.
Он с грохотом от непривычки поднялся на крыльцо и переступил порог. Тщательно вытерев ноги, на носках проследовал по скрипящим половицам за хозяйкой, обладавшей великолепной точеной талией.
– Проходите, осматривайтесь, сейчас обедать будем.
Только Денис оторвал взгляд от застывшей у стола сельской красавицы, как его глаза впились в цветную фотографию на стене. «Да это же мой снимок, где я вместе с Павлом! Тот самый! Накануне того боя. – Дениса аж холодный пот прошиб. – Он ее увеличил. Так вот откуда она меня знает…»
Пока хозяйка на кухне что-то готовила к столу, Денис разулся, снял куртку и застыл перед мутным зеркалом с расческой в руке. Вдруг в отражении увидел ребенка. Обернулся, перед ним улыбался мальчик лет пяти. Он только что проснулся, поэтому потные светлые волосы стояли дыбом. Денис улыбнулся, тот ответил тем же, затем спросил:
– Ты кто?
– Солдат, – ответил Денис и прошелся рукой сверху донизу.
Малыш уже неплохо разбирался в одежде, поэтому по форме давно определил принадлежность гостя к армии. Но его интересовало совсем другое. Пришлось добавить:
– Я друг дяди Паши. А ты кто? – выпалил он и испугался за две неточности или оплошности, которые допустил: во-первых, с «другом» явно преувеличил, а во-вторых, а вдруг это его сын? Тогда почему сразу не догадался? Но когда Пашка успел?
Все сомнения развеяла вошедшая Надежда:
– А это мой Сергунчик.
После представления мальчик уверенно подошел к незнакомому дяде и заглянул ему в глаза: тут любой растеряется – а вдруг он найдет там что-то такое, о чем даже сам не подозреваешь? Выручила застывшая без дела расческа. Денис тщательно причесал Сергунчика и поднял к зеркалу: тому понравилось, особенно ровный пробор.
Работе объявившегося мастера улыбались все, от этого в доме даже светлее стало. Однако само утро добрым не назовешь, потому что вскоре Денис узнал, что Павел уже полгода как пропал.
– Сказал, в город поеду. Там работу найду: выбор-то больше, чем здесь. Уехал – и тишина.
Последнее слово словно материализовалось, и она охватила весь притихший дом: был слышен только торопливый ход часиков да легкий скрип – словно живых – широких половиц. Надежда нарушила воцарившуюся сонную безмятежность и сообщила, что месяц назад какой-то лысый парень с черепом неправильной формы передал ей конверт, а в нем две тысячи! Но где находится ее брат и чем занимается, чужак так и не сказал.
– Тебе-то зачем, если он сам не хочет? – ухмыльнулся развеселый бугай с перебитым носом. – А может, и не имеет права: служба у него такая!
– Да какая служба без ноги?! Еле выжил! У меня вся душа изболелась за него.
– Да много ты понимаешь, служить и прислуживать можно по-разному. А заработать все хотят, – как-то непонятно подмигнул тот и уехал на большой черной машине.
Денис пообещал во что бы то ни стало найти своего боевого товарища. Его белокурая сестра Надя только обрадовалась такому решению и предложила остановиться у них.
Участковый очкарик ничем не обрадовал Дениса, даже как-то настороженно встретил его:
– Давно не видел, ничего не знаю, у меня своих дел хватает. За ним же ничего криминального не числится. Вот если бы что-то совершил, вот тогда сразу объявили бы в розыск.
– Человек пропал, разве этого мало? Полгода уже!
– Ну что мне, разорваться? – с надрывом выдохнул невзрачный лейтенант с пустой кобурой на боку, потом втянул в себя воздух, надул щеки и взглянул такими добрыми глазами, что у Дениса возникло желание чем-то помочь ему, а если потребуется, и защитить. Что он в этом нуждается, даже сомневаться не приходится. А он с него еще что-то спрашивает, теребит своими просьбами. Денис присел на стул, почти вплотную к участковому, чтобы быть как можно ближе к его душе, приветливо улыбнулся и сменил тон.
– Давно в милиции?
– Уже семь с половиной месяцев. Я же до этого учителем был… – с гордостью произнес тот, а затем спохватился и добавил: – по черчению и рисованию. Потом еще и по труду. А ведь труд – это самая главная дисциплина! Мало детей научить чему-то, обрести специальность, надо в первую очередь привить им любовь к труду.
Одной этой фразы оказалось достаточно, чтобы дать точную характеристику этому худощавому молодому человеку с добрым сердцем. «Не знаю, много ли приобрела милиция в твоем лице, но то, что школа потеряла прекрасного педагога, это уж точно. А главное, местные мальчишки и девчонки потеряли хорошего учителя и наставника. Хотя, наверно, и в этой должности для них можно сделать много полезного… но у него совершенно нет времени».
– Ну я пойду, – Полукартов встал и протянул руку.
– Куда? – испугался участковый и часто захлопал белесыми ресницами. Ему казалось, что они только что нашли общий язык и почти подружились, а тут приходится прощаться.
– Искать своего товарища по оружию.
– И где?
– Не знаю. Но здесь его точно нет. Иначе вы сразу нашли бы.
– Тогда удачи.
На следующий день Денис отправился в районный центр. Первым делом в военкомат, однако у самого входа остановился. Да что там о нем знают? Об инвалиде! Он давно уже снят с учета, а в старой карточке, что может быть кроме старого адреса… Нет. Надо в Совет ветеранов войны в Афгане и в Чечне. У них, наверно, единый Совет. Может, он к ним обращался за помощью.
В милиции дежурный подсказал ему адрес, – благо город маленький, все друг друга знают. Нетерпеливая душа подгоняла ноги, Денису хотелось быстрее найти своего друга. Он постучал в дверь и, не дождавшись ответа, заглянул: за большим столом приветливый мужчина лет пятидесяти пяти. Он сразу произвел приятное впечатление, а густая седина придавала его кудрям солидность. Полукартов – сразу к делу:
– Я ищу своего сослуживца Павла Расщепина. Не слыхали? Не обращался?
– Откуда он? – на посетителя уставился серьезный прищуренный взгляд.
– Из Заозерского. Инвалид. Уехал в город и пропал: ни писем, ни звонков, только конверт с деньгами.
– Не слыхивал о таком. У нас все на виду, все на учете – городишко-то сам понимаешь. Сам-то откуда?
– Северный сосед, с Нижнего.
– Что, пришлось хлебнуть в горах Кавказа? Прямо оттуда? – Полукартов как-то невесело кивнул. – Надолго к нам?
– Пока не найду.
– Молодец! Как нам не хватает таких. Может, останешься: мы сейчас такое грандиозное дело затеяли! Представляешь, дом для своих построим! – Мужчина аж засветился весь от радости, будто только что увидел сверкающий дворец или уже въехал в новенькую квартиру. – Один местный предприниматель решил очистить свою совесть, я уж не знаю, что на него подействовало: сам он опомнился или батюшка на него повлиял в правильном направлении, ну, в общем, приходит он ко мне и предлагает сумасшедшие деньги. Я потом прикинул, проконсультировался: только на половину двухэтажного дома хватит. А он мне: больше нет. Я к председателю Земского собрания, а он заверил, что обязательно поможет – убедит местных депутатов, – и дом построим. Такой праздник будет!
Денис глядел на счастливого председателя Совета, а сам с горечью рассуждал: «До чего же у нас всё неправильно поставлено. Не вы должны бегать, суетиться и выпрашивать деньги для строительства дома, а государство должно построить столько, чтобы каждый участник войны, боевых событий и конфликтов, каждый заслуженный человек был обеспечен жильем и другими уважающими их достоинство льготами. А самое главное, окружен теплой и заботой со стороны властей всех уровней. Но для них и это большая радость, вот как нас приучили…»
– Так ты возьмешься? Дело-то благородное, – услышал Денис, с трудом вырвавшись из своих безрадостных размышлений.
– А вы? – удивился он.
Хозяин кабинета оттолкнулся от стола и повернул направо, чтобы объехать его. Увидев его без обеих ног, Денис ужаснулся: такой замечательный человек и калека… Но не душой, – тут же спохватился он и протянул руку для знакомства.
– Капитан запаса Иван Петрович Краснов. – Заметив, что старший сержант не в силах оторвать взгляд от его ног, точнее, отсутствующих ног, пояснил: – Сапер. Одна ошибка – и нет их!
Сердце Дениса опять чуть не надорвалось, словно это произошло у него на глазах, и он с такой жалостью взглянул на Ивана Петровича, на груди которого горели два ряда орденских планок, будто он не раз спасал ему жизнь. Внутренний голос подсказывал ему, что они были на разных войнах и он просто не мог… а разум твердил свое: нет, у нас одна война, которой нет конца. Пока они живы, она для людей в погонах будет продолжаться всегда и постоянно напоминать о себе, и в первую очередь о погибших и раненых, о всех, кто готов в любых условиях выполнить свой воинский долг, а если надо, то своим сердцем прикрыть товарища. А как же иначе, они же соратники по оружию и солдатскому братству.
И вот сейчас никому дела нет до их проблем и болячек: выкарабкивайтесь сами как хотите. Обидно. Тогда ради чего они сражались, рисковали, побеждали и погибали?..
– Соглашайся, а то куда мне: много не набегаешься. А ты сразу видно, хваткий парень. Квартиру получишь. Женат? Угол свой есть?
– Нет. Детдомовский я. И семьи пока нет. А что касается жилья, то никакой перспективы. Если бы было у меня два лишних года, то обязательно согласился бы… помочь.
– Да ты не торопись отказываться.
– А как же друг?
– А ты по совместительству. И мы тебе поможем. Заместителем по оперативной работе работает наш человек. Два раза был в Чечне, один раз в Ингушетии – так что во как хлебнул и жизнь теперь знает. Дуй к нему – поможет. А я своих поспрашиваю.
Денис с благодарностью протянул руку и заспешил в милицию. Майор Хохлатов принял его тепло: видимо, связь в этом городе работает надежно. Однако порадовать ничем не мог.
– Да вы проверьте морги, захоронения неопознанных… И психиатрички не забудьте, – горячился Полукартов. – Не мог же человек исчезнуть без следа.
– Еще как мог. Наивный ты. На войне всё гораздо проще: поставлена задача – выполняй.
– Если позволят сверху или свои не обстреляют.
– И такое бывает. – Спокойно среагировал Хохлатов, будто заранее был готов и к такому повороту событий. – И всё же там более открыто и понятно. А здесь даже не знаешь, откуда ждать выстрел в спину. Вот взять, к примеру, нашего именитого благодетеля Верескова, о котором столько сейчас пишут и даже показывали по телевизору: офицер, воевал, судя по наградам, неплохо, а пришел и в стане бандюгов оказался. Должен сказать, наши чиновники очень сильно постарались. Как говорится, от всей души поспособствовали. Он к ним, а они шарахаются от него, он к другим, а те «вон» и «прочь». Помыкался, помыкался мужик по коридорам власти и пришел к выводу, что никому на свете не нужен. Он так и говорил на суде, назвав свое последнее слово обвинительным заключением: «Своей Родине я, оказывается, не нужен, и она, по словам чиновников, никуда меня не посылала. Видите ли, я сам изъявил добровольное желание воевать с душманами, жариться в пекле, подставлять себя под пули… Купил билет и полетел искать на свою задницу приключений – и нашел их там столько, что на десятерых хватит! Думал, вернусь, и тогда… А здесь мне прямо в лицо: ничего, мол, тебе не положено, и ничего ты не заслужил. А орден и две медальки будешь внукам показывать, а нам на них наплевать». Он парень горячий, вот и не сдержался: одной плюнул в лицо, чтобы больше никогда не плевала на боевые награды, так как они кровью добытые, а двоим дал по морде, чтобы не хамили и не издевались над людьми, не гноили их в очередях по пять-шесть часов.
Денис слушал и одновременно размышлял. Те, кто прошел дорогами войны, кто напрямую столкнулся с кровью и смертью – и неважно где: в рукопашной или на расстоянии выстрела, – сильно меняются, невольно становятся совершенно другими. Их нервы словно оголенные провода, по которым безжалостная жизнь пустила ток. У них обостренная чувствительность к любой несправедливости, и каждый из них реагирует на это по-разному, иногда агрессивно. Поэтому-то они и взрываются… хотя давно уже не на войне. Но им-то от этого не легче, а, по-видимому, гораздо тяжелее и обиднее. Вот они и вспыхивают, и их души горят как факелы, погибая в мирное время, так как в первую очередь страдают их травмированная психика и незащищенные сердца. Однако многие чиновники этого не только не знают, но и знать не хотят – им такие понятия в принципе недоступны, вот и обращаются с травмированными героями как с обыкновенными пенсионерами, ветеранами и инвалидами, забывая, что все они личности, заслуживающие уважения! И к каждому из них нужен индивидуальный подход. Но если последние уже давно привыкли и даже свыклись с чиновничьим хамством, оскорблениями и унижением, то эти-то – молодые и горячие – справедливо огрызаются и требуют своего, положенного и заслуженного. Почему у нас происходит так? Да просто все посетители-просители для чиновников, этих кувшинных рыл, как метко заметил Гоголь, на одно лицо. Вот, наверное, где кроется суть конфликта. Нет персонального подхода и должного внимания ко всем людям, особенно к тем, кто относится к особой категории – категории риска…
А майор увлеченно продолжал:
– Обоих потом осудили за взятки, а он отсидел два года – и сразу к ним, браткам. Вот там ему всё дали, обеспечили и помогли, мужик сразу в рост пошел, потом удачным предпринимателем стал: деньги лопатой греб. Вот вам наглядный пример для подрастающего поколения! Учитесь, завидуйте… Но, к счастью, он вовремя опомнился – не в них счастье и не в их количестве. Теперь, говорит, на душе кошки не скребут и спит спокойно.
– Лучше поздно, чем никогда. А мне пора.
– Подожди, на всякий случай по адресному бюро проверим.
Спустя минуту Денис узнал о сослуживце всё: точную дату рождения, где прописан и когда прописан и так далее – всё это и так было известно, но главного он так и не выяснил, где же он находится сейчас? Одно радовало: официальных сведений о выписке нет, значит, он возможно еще жив. А впрочем, это ничего не значит.
Домой – впервые он мог назвать или хотя бы надеяться, что дом Надежды и Павла мог стать для него своим, – он вернулся поздно и расстроенный. Всю дорогу ломал голову, что еще предпринять, но так и не придумал. Оставалось только надеяться на Краснова и Хохлатова. Надежда своей заботой попыталась снять его тяжелые думы и напряжение, уверяя, что через несколько дней всё образуется и он обязательно даст о себе знать. Предчувствие у нее такое. А Сергунчик перед тем, как отправиться спать, тоже обнадежил его:
– Всё будет холошо!
Затем чмокнул дядю Дениса в щеку и побежал по цветастому половику-дорожке в свою кроватку, именуемую ночным домиком. В солдатской душе что-то приятно шевельнулось, затем заколотилось и так стало тепло, что невольно родилась робкая, неуверенная в себе мысль: неужели и я когда-нибудь могу назвать это своим домом? Глядя на него, чувствительная Надежда угадала его благостные размышления и вспыхнула от волнения и неловкости. Она хотела уйти, но Денис ухватил ее за руку и прижал к себе.
– Как же мне хорошо у вас! Как никогда и нигде!
– Вот и живи… – она снова смутилась, – пока. А там видно будет.
Этой ночью он узнал о ней почти всё. Еще в школе она влюбилась, да так, что, ей казалось, сильнее не бывает. Он был на год старше ее, уже работал мотористом, красиво ухаживал и обещал жениться. Однако из армии не вернулся, так и остался в Мурманске. Женился, растит двоих детей. Как говорится, предпочел городскую. Домой приезжал только раз, долго извинялся, но Надя больше не захотела видеть его.
– Так что и у меня была любовь, да вышла вся, сгорела разом: осталось только пепелище. А ведь как полыхала! Теперь всё в прошлом. Одна у меня радость! – она бросила невидимый взгляд в сторону детской, где спал ее богатырь.
– Неправда, ты сама радость! Ты даже себе не представляешь, как ты красива!
После этих слов даже темнота ощутила жар ее щек, распаливший всё ее восприимчивое тело. Насыщенная яркими впечатлениями и серьезными размышлениями тишина затянулась.
– А как же его родители? – не выдержал Денис. – Все-таки внук! Такое счастье!
– Они проживают совсем в другой стороне, поэтому видимся нечасто. Приходили, предлагали помощь, но я сразу обрубила: «Не нуждаюсь. Одна родила, одна и воспитаю». Может, и грубо, они-то ни при чем… Но зачем мне каждый раз напоминания о неприятном прошлом, в котором мне, совсем глупышке, столько довелось хлебнуть: сплетен, осуждения, косых взглядов… Мне хотелось жить только светлым настоящим и обнадеживающим будущим. Я поставила перед собой цель и добилась своего: сейчас уже на втором курсе в педагогическом. Когда окончу университет, буду только этому учить своих детишек, чтобы они росли добрыми, ласковыми и честными. Чтобы умели радоваться и обязательно стали счастливыми. Представляешь такую картину: я уже старенькая, иду с портфелем по селу, а из окон каждого дома раздаются приветливые добродушные голоса: «Здравствуйте, Надежда Васильевна, спасибо вам за всё. Заходите в гости на чаек, мы поделимся с вами своей радостью и счастьем». Я думаю, для учителя это самая высокая оценка его труда. Разве не здорово, когда ученики всегда тебе рады, а ты гордишься ими.
«Фантазерка и идеалистка, – улыбнулся про себя Денис, но вслух не осмелился сказать, чтобы не лишать ее радужных надежд и не испортить хорошего настроения. – А что в институте учится – молодец! Когда-то и я учился», – с грустью вспомнил он, и тут же из глубин памяти стали вырываться отдельные эпизоды, когда на первой же сессии с него требовали денег. А откуда они у него? На питание-то не хватало: хорошо, ребята подкармливали. На всю жизнь врезались в память презренные взгляды преподавателей на экзаменах, особенно двоих: она с вызывающим видом, вся в золоте и бриллиантах, а он, пожилой, уже далеко за шестьдесят, наглядно решил продемонстрировать свою нищету: выцветший поношенный костюм и старые замызганные сандалии. Запомнились и их дополнительные вопросы с издевательской ухмылкой. В результате кто заплатил, тот благополучно сдал, а остальных отчислили. Вот и загремел он в армию, а потом контракт, война…
Сергунчик просмотрел уже не один сказочный сон и мирно посапывал, пропели первые горластые петухи, а они всё говорили, думали, мечтали и наговориться не могли, словно давно ждали этого дня, вернее, славной ночи откровений. И вот эта долгожданная пора сладостного общения настала, когда они открыто и смело могут высказаться и излить свои богатые впечатлениями души – в них столько всего накопилось!
Вдруг за окном что-то полыхнуло, затем снова, более ярко. Первое, что пришло в голову Денису: неужто гроза? Но трезвое сознание возразило: зимой? Взволнованная Надя бросилась к окну: «Пожар!» Какие-то секунды – и они во дворе. Полыхал дом напротив. С полными ведрами бежали соседи. Денис метнул взгляд на Надю, она кивнула на бочку. На одном дыхании сделав две ходки туда и обратно, он задался вопросом: а где же хозяева? Среди сотни толпившихся людей он не мог найти Надю, чтобы спросить, и тогда бросился к крыльцу. Рванул на себя дверь, оттуда вместе с едким дымом выползла пожилая женщина в одной рубашке и сразу потеряла сознание. Денис поднял ее и вынес через калитку. И в этот момент раздался истошный крик:
– Там мои дети. Они ночевали у бабушки.
