БОКОВГРАДСКАЯ ИСТОРИЯ

Юмор

                                                                           Герберт КЕМОКЛИДЗЕ

БОКОВГРАДСКАЯ ИСТОРИЯ

1.

Село Урусово находилось в самом центре европейской части России, на перекрестке нескольких дорог. И, тем не менее, почему-то оставалось селом, не превращаясь в город. Название села одни считали татарским, другие – русским. Татарским – потому что когда-то село было подарено выехавшему из Золотой Орды хану Урусу. Но, с другой стороны, если у хана было имя Урус, значит, в Орде он считался выходцем и Руси. Вот и разберись.

Так вот в один день, на исходе гражданской войны, когда где-то на юге она ещё дотлевала, а в Урусове уже завершилась, примчался верхом, бросив стадо, пастух Васька Муратов и, подлетев ко двору солдатки Марии Булатовой, заорал радостно.

— Марья! С тебя причитается!

— Пеструху, что ли, бык покрыл? – оживилась Марья.

— Да чаво там Пеструха! – заржал Васька.- Тебя  саму скоро покроют!

— Ты об чём, охальник?

-Доставай! Наливай!

Марья вынесла ендову первача. Васька мощно отхлебнул и стал старательно закусывать рукавом.

— Да рожай, в чем дело! – торопила Марья.

Васька справно допил остаток и сообщил:

Прокл твой приближается к селу по елецкой дороге.

— Да ты чо!- оторопела Марья.- Неужто жив?

-Жив! Да еще как!- продолжал Васька.- Движется прямо-таки вприпрыжку.

-Видать, соскучал в окопах,- зарделась Марья.

— Это уж точно. Иначе что вприпрыжку нестись на одной ноге.

— Как, на одной?- обомлела Марья. – А втора-то где?

-Где, где! – заржал Васька.- На  гражданской войне. Гимнастёрка у него двумя георгиевскими крестами украшена, а третий орден – совецкий – не знаю, какой.

— Трофей с собой  несёт? — поинтересовалась Марья.- При нонешней жизни сгодился бы. Другие приносят. Ох, как сгодился бы!

— Что-то несёт,- обрадовал её Васька.- Но не очень тяжелое. Потому как рука у него только одна.

Мария так и присела.

-Зато правая,- утешил Васька.- Ну, да ладно. Помчусь к коровам своим. Прокла встречу, так скажу ему, что с нетерпением ждёшь. А ты готовься. Ясное дело, что мужику после возврата с долгой войны надо.

Но полностью подготовиться Мария не успела. Едва отпылил Васька, как у калитки объявился Прокл.

— Встречай, жинка! – заорал он по старому, но хрипло.- Какой-никакой, да свой!

Скинув с плеча вещевой мешок, Прокл крепко обнял Марью сохранённой рукой.

— В избу пойдём, в избу!- залепетала Марья, увлекая Прокла к крыльцу.- Чего на виду стоять?

Стуча по ступеням деревяшкой, Прокл бодро вбежал в сени и, сев на скамейку, стал стаскивать с ноги сапог.

— Не надо, не надо!- остановил он Марью, пытавшуюся ему помочь.- Один всего сапог – так что справлюсь. — Гулко поставив сапог в угол, он сказал уже не так весело:- Экономия теперь будет у нас, Марья, с обувкой.

— Не знаю я такова слова — економия. В баню сперва пойдешь или чё?- спросила Мария, показывая на стол, где высился штоф в окружении двух ковшиков и скорой закуски, а неподалёку была распахнута заждавшаяся супружеской неги кровать.

Подойдя к столу, Прокл спешно осушил ковшик и мрачно сказал:

 -В баню. Потому как «чё» у нас с тобой  боле не будет.

— Почто? – насторожилась Марья.

— По то,- молвил Прокл Виновато.- Чёкалку я на войне оставил. В германскую  носил, а в гражданскую начисто потерял.

— Начисто? – оторопела Марья.

— Как есть целиком. По самое некуда.  Колокольчиками могу позвенеть, а в бубен уже неударю.

— Покажь! – сурово скомандовала Марья.

Вздыхая, Прокл спустил порты. Всё, как он сказал, так и было.

— Надевай,- грустно сказала Марья.- И за стол садись.

— Примешь? – спросил Прокл с надеждой.

— Да куды же тебя теперь гнать? Чай, венчались, клялись навеки. Да к тому ж мужик какой — никакой всё одно в доме нужен. У многих вообще не вернулись. Ни с энтим, ни без энтова. Мне ещё завидовать будут.

— К делу приспособлюсь,- пообещал Прокл, выпив второй ковшик.- Одного жаль, Мария. детей я тебе настрогать не успел. Прямо со свадебной гулянки заграбастали. Плохо, что ты мне до свадьбы не дала. Сын бы подрастал, опора.

— Да и подрастает,- сказала Марья. – Очень даже хорошо вырос.

— Как? — опешил Прокл. — Сына родила?  От кого? Нагулялась, блядь! – Он ударил кулаком по столу и выпучил захмелевшие глаза.- С кем спуталась? Убью обоих! Где выблядок?

— Не стращай,- спокойно сказала Мария.- Не я его родила.

— Не ты? В капусте, что ли, нашла?

— Точно,- подтвердила Мария.- В капусте. Выхожу утром листов срезать для щей, а возле одного качана шевелится и плачет. Мальчонка! Ну и принесла домой.

— Ты мне байки брось!- ещё громче заорал Прокл.- Думаешь, мне на войне ещё и ум вышибло? Где он?

— В лесу. Дрова поехал рубить.

— С кем?

— Один.

-Да ты что городишь? Сколько же ему лет?

— Четыре годка.

— И в четыре один по дрова? Окстись!

— Странное с ним творится, Прокл. Вырос за четыре года, как восемнадцатилетний парень.

-Ты, баба, или спятила, или меня дуришь,- заключил Прокл.

— Мне не веришь – у соседей спроси,- смиренно заметила Марья.

-Спрошу,- заявил Прокл, вставая из-за стола.

Пройдясь по дворам и наслышавшись охов, вздохов и жалоб о тяжелой нонешней жизни, выпив не меньше ведра самогону, Прокл получил многочисленные, но совершенно совпадавшие сведения о живущем в его доме парне Авдее.

И вправду он был найден Марьей в капусте, это совершенно точно, потому что Мария брюхата не была – уж на селе доподлинно знают – видели каждый день. Хотя через село  проходили то белые, то красные, и солдатки, случалось, с ними гуливали, Мария себя честно блюла, дожидаясь Прокла. У некоторых солдаток и вправду родились – у кого от белых, у кого от красных, а у одной даже от зелёного, но детки эти все известны.  Авдей  — не из них — в своем селе не подкидывают: сразу откроется. Так что Авдея, видно, подбросили из другого села. Мария поначалу не хотела брать ребёнка, потому что был он разноцветный. Видно, через село, из которого его принесли, проходили не только белые, красные и зелёные, но также и жёлтые, а на чьей-то стороне, скорее на красной, воевал даже негр. Один глаз у ребёнка карий, другой — голубой, на левой щеке красное пятно, живот цвета одуванчика, а, тут бабы начинали хихикать, а мужики ржать, энтот предмет (мужики односложно пояснили, какой) — совершенно чёрен, прямо-таки иссиня черен. Но, самое интересное – это уже чудо, иначе не скажешь — мальчонка стал  так быстро расти, что Мария не нарадуется – в четыре года вымахал в парня и делает по дому всю мужскую работу. А до чего умён! Употребляет такие слова, что не всяк и поймёт.

От рассказов Прокл донельзя одурел, но вернулся домой вконец трезвым, несколько раз поспав в кустах. Во дворе парень выгружал из телеги дрова. Прокл сразу отметил, что парень в его одежде: и порты, и рубаха, и армяк, и сапоги, уносившиеся, а до войны новые.

— Вот, познакомьтесь, — сказала Марья с крыльца и ушла, чтобы не мешать.

Авдей, разноглазый и с пятном на щеке, подошел к Проклу.

— Здорово, я рад, что ты вернулся калекой,- приветливо сказал он, тяня руку.

— Это по что же?- удивился Прокл, не протягивая ответно.

— Потому как будешь образцовым примером того, к чему приводит империализм, раздувающий войны за своё господство. Жаль, что тебе не оторвало и вторую ногу и руку. Это бы ещё более впечатлило, способствуя  идеологической пропаганде за победу социалистической жизни.

— Ты что же, говорун, моим бедам злорадствуешь!? – заорал Прокл.- И еще кручинишься, что их мне мало досталось! А ну, вон с моего двора! И одёжу всю мою сымай!

Выбежала  подслушивавшая Мария.

— Проклушка! Ты что!.

Прокл метко, как гранату, швырнул в жену полено. Мария спешно укрылась в дом.

— Что я сказал!- рявкнул Прокл Авдею.- Повторить? Вон с моего двора!. И одёжу сымай!

Авдей усмехнулся и стал торопливо раздеваться. Сняв армяк, он сбросил рубаху, обнажив одуванчиковый живот. Стащил с правой ноги сапог и бросил Проклу.

— Левый тоже понадобится? — спросил с ухмылкой и, сняв, бросил вдогон.-  Ах, да, для раздувки самовара приспособишь.

Вослед он снял порты, обнажив и вправду иссиня чёрный продолговатый предмет. Прокл испытал при этом чёрную зависть и заорал сызнова:

-Вон!

— Да как же он пойдёт в этаком виде!- вскричала Мария, снова выбегая.- На хоть, Авдюша, покрывало накинь.

Авдей взял из её рук покрывало и обмотался, как тогой.

— Куда же пойдёшь-то?- всхлипнула Мария.

— Всё одно, куда. Но я вернусь, когда развернётся гигантская война за победу социализма. — Он положил руку на Марьино плечо.- Ты веришь в это, мать?

— Не знаю я, чего будет,- отвечая та, убитая горем.

— Хватит болтать, найдёныш!- поторопил Прокл.

— А тебя мне жалко,- сказал Авдей.- Видно, ты воевал с буржуями не по убеждению, а из корысти. Ты незаслуженно потерял свои члены в борьбе за правое дело.

— Уходь!- Прокл схватил новое полено.

Поддерживая тогу и повторяя посул вернуться, когда настанет время, Авдей гумнами ушёл в сторону леса.

Дела в Урусове пошли  своим ходом, разговоры об изгнании Авдея поредели, но никто не сомневался, что Авдей жил в лесу: видели, как иной раз Мария в сумерках прокрадывалась к лесной опушке..

Но вскоре нагрянули события.

Летним деньком в село влетел на запыхавшемся коне всё тот же пастух Васька Муратов и сообщил, что по дороге, но уже не со стороны Ельца, а от самой Москвы движется знакомая всем урусовцам коляска последнего барина — князя Урусова, окружённая конной охраной. Никак, предположил Васька, власть сызнова  вертанулась в зад, и следует  чего-то ожидать.

Сельские дружно высыпали на площадь перед церковью Михаила Архангела — кто чтобы поприветствовать князя, кто чтобы испросить у него прощения застарелых долгов. Окружённая кавалеристами коляска въехала на площадь, и на землю бодро выпрыгнул человек с худощавым остроносым лицом, удлинявшимся бородкой клинышком, и в гимнастёрке, подпоясанной кожаным ремнём.

Это был представитель новой власти, выходец из обедневшего шляхетского рода Тадеуш Боков-Пржипржонковский. Такую фамилию он себе преобразовал из польской Przyprząkowski, то есть Пшипшонковский, во избежания неприятных для русского уха шипящих звуков, взяв за образец Пржевальского(Пшевальского), Кржижановского(Кшижановского) и других. От предпринятого изменения фамилия стала совершенно непроизносимой, и владелец добавил к ней еще и другую фамилию – Боков, так как  польское рrzyprząkа означало пристяжную, то есть боковую лошадь.

Забравшись на пень давно спиленного векового дуба, Боков обвёл взглядом присутствующих, как бы собирая их в одно целое, и начал пламенную речь:

— Граждане новой России! Совнаркомом, приславшим меня к вам, принято решение сделать ваше  Урусово образцовым сельским населённым пунктом, на примере которого станет очевидным, какое благотворное влияние имеет тот  непреложный факт, что власть перешла от тех, кто сосал народную кровь, владея землёй,  к простым  безземельным людям, у которых эту кровь  пьявкообразно сосали! С каждым годом вы будете жить лучше и лучше!

— Хорошо бы! – крикнули из толпы.- Но каким Макаром?

— Для этого я к вам и приехал,- пояснил Боков. — Поскольку село ваше  переходило из рук в руки и изрядно разорено гражданской войной,  оно и выбрано для проведения образцовых экспериментов

— Это что же такое – экс…пр… тьфу, и не сказать?- насторожённо спросили из толпы.

— Освободясь от безграмотности,  вы скоро узнаете и это слово, и что оно значит,- заверил оратор. — А для начала вам надо выбрать себе комбеда!

— Кого-кого? – стали спрашивать друг друга сельчане.

— Комбед – это комиссар  бедняков,- пояснил Боков.- Им станет тот, кто из ваших бедных всех беднее. Сейчас мы его вместе с вами и выберем. Для этого не нужно  шарить по закромам. Ясно, за войну ни у кого ничего не осталось. Комбедом мы сейчас выберем того, на ком самая ветхая, самая прохудившаяся одежонка

В толпе начался шум, гогот и подтрунивание, и на середину площади  вытолкнули многодетного безземельного Сёмку Аксакова, в разодранной от воротника до пояса рубашке, многократно заштопанной и спускавшейся до самых колен. Ниже колен ноги были обмотаны  лохматыми верёвочками, уходившими к лаптям. Из лаптей, как щенки из  конуры многодетной суки, высовывались запылённые пальцы.

— Хорош! – одобрил Боков.-  Только чем докажешь, что самый бедный. Может, и беднее есть.

— Есть, чем доказать,- заверил Сёмка.

Повернувшись к Бокову спиной, он задрал свою истрёпанную рубашку, демонстрируя представителю верховной власти совершенно голый зад, выглядывавший из портов, истёртых до одной обширной дыры.

— Молодец,- порадовался за Семку Боков. — Наш человек. Ты еще не понимаешь личной значимости для дела мировой революции. Своим голым задом ты как бы символизируешь нынешнее состояние села. И со временем все увидят, как оно,  поначалу находясь в глубокой, извиняюсь, жопе, превратится в передовое  процветающее хозяйство.

Он уже собирался вручить Прошке символ власти — печать, но тут из-за дальнего ряда толпы вышел неведомо когда появившийся Авдей. На его теле не было не только рваной рубахи, протёртых портов и худых лаптей, но и вообще ничего не было, кроме сплетённого из дубовых веток венка, окружавшего поясницу. Свисавшие ветки прикрывали ноги  найдёныша до колен.

— Есть и победнее,- сказал Авдей гордо

Решительным движением он сдернул венок, и глазам присутствующих предстал не только оголённый зад, но и переднее мужское достояние.

Некоторые бабы в толпе взвизгнули и кинулись наутёк, а другие только краснели, прикрывая глаза плохо сомкнутыми пальцами.

— Впечатляя-а-а ет! – зашелся в восторге Боков.- Мужики! Гражданин пожелтел и почернел, страдая от бедности, а вы его прячете от власти. Нехорошо.

И торжественно вручил Авдею мешочек с печатью.

Авдей вспрыгну на освобождённый Боковым пень и, держа в одной руке мешочек с печатью, а другой прикрываясь, произнёс речь, в которой чередовались обычные и мудрёные слова:

— Трудящая власть доверила мне огромадной важности дело! В  исторически кратчайший срок превратить наше село в зажиточное хозяйство. Это грандиозное задание  партии есть для меня непреложный закон, хотя  пока  я не партиец. Намерен неуклонно оправдывать оказанное мне доверие, преодолевая максимальны трудности. А всех, кто мне будет в этом подло мешать, я буду решительно посылать далеко и надолго!

Он поднял руку, свободную от печати и, сжав её в кулак, кому-то сурово погрозил. Оставшийся неприкрытым предмет  одобрительно покивал в такт кулаку

— Так ты ещё и оратор! – восхитился Боков.- Тогда дело пойдёт. Москва может спать спокойно. Хотя какой уж тут сон, когда кругом враги.

Пожав Авдею руку, он вскочил в реквизированную  коляску, дал команду кавалеристам и попылил по московской дороге.

События  стали развиваться в Урусове стремительным образом. Первым делом Авдей поселил бедных мужиков в дома богатых, а богатых переселил вместе с семьями в дома бедных. Имущество одних полностью перешло к другим. Мужики, получившие вместо рухляди более ценные предметы, составили охрану Авдея, окружая его плотным кольцом, когда он ходил по селу вершить дела.

А дела  закипели. Одно из первых коснулось Прокла Булатова. Явившись к нему, Авдей заявил, что Прокл своим увечным видом  не впишется в счастливое будущее и станет резко контрастировать с другими жителями села, которые обретут благоденствие, счастье, здоровье и красоту. Значит, Проклу не место в селе.

Инвалида загрузили в лодку и отвезли на какой-то остров, где уже сконцентрировались другие увечные  из окрестных деревень и сёл, не способные полноценно строить счастливую жизнь. Не желая нарушать  венчальный обет, Марья Булатова ушла берегом вслед  уплывшей лодке.

Были успехи и на ниве просвещения. Выселив самого богатого мужика вместе с семьёй в  свою лесную  землянку, Авдей  отдал его дом под клуб, куда стекалась молодёжь для коллективного чтения присылавшихся Боковым планов строительства счастливой жизни.

Однако на обыкновенных нивах дела шли не так успешно. Все земельные наделы были собраны воедино, чтобы их  сподручнее обрабатывать присланным от Бокова трактором, но мужики стали отлынивать от  работы. Для поднятия трудового духа, Авдей ввёл звание «Заслуженный Герой», которым  награждал тех, кто не опаздывал на работу. Первым героем стал пастух Васька.

Несмотря на принятые меры, жизнь в Урусове не улучшалась, поэтому из центра стали приходить возмущенные телеграммы и зачастили проверяющие, произнося зажигательные речи с пня. Так было не только в Урусове, и неугомонный Боков, бичуя лентяев и обзывая их врагами народа,  не договорив фразу, скоропостижно скончался в какой-то деревне на тамошнем пне. Все проверявшие  стали носить на груди значки с изображением Бокова, а село Урусово было переименовано в честь сжёгшего себя пламенной речью революционера в Боково, поскольку та деревенька, в которой он себя сжег, была для такого великого имени мала..

На одном из собраний, когда прибыло особенно много проверяющих, Авдей, уже ставший партийцем и принявший фамилию Найдёнов, выступил с неожиданной инициативой.

— То, что дела наши идут пока хуже, чем хотелось бы,- сказал он,- связано  не только с пресловутой урусовской ленью. Тут другое. Некоторые заражены мелкобуржуазными предрассудками и не хотят работать на обобществленной земле. Отсталые люди, такими же будут их дети. Поэтому следует  заранее побеспокоиться, чтобы те дети, которые родятся в Бокове, начиная с будущего года, выросли в передовых идейных людей, не отягчённых шкурными интересами родителей.

— А почему только, кто те, кто родитсяв будущем году? — раздался вопрос. — А которые в нынешнем?

— За нынешних я ответственность не беру,- а за будущих ручаюсь,- заявил Авдей.- Вот скажи, герой труда Василий,- обратился он к пастуху.- Что ты делаешь, чтобы корова имела хорошее потомство? Отвечу сам: покрываешь её племенным быком.

— Так точно, — подтвердил Васька.-  К тому ж бык должен быть лучше не местный, а купленный в других местах.

— Вот именно. Все вы знаете, что я не местный, поэтому вполне гожусь для производства передового молодого поколения. Будет составлен график, по которому я стану покрывать наших боковских баб, чтобы они нарожали поколение, которое со временем вольётся в молодую гвардию нашей партии..

Проверяющие захлопали  при полном молчании селян.

— Так что же нам чужих воспитывать?- спросил кто-то из толпы.

— Никого не придётся воспитывать,- успокоил Авдей.- Дети будут сконцентрированы в специальных лагерях, где под руководством опытных революционных наставников получат воспитание  и образование в соответствии с новыми требованиями. Харч за счёт колхоза.

Поначалу нововведение не вызвало понимания у боковских мужиков. Но когда за каждую случку с их бабами было предложено по чарке водки, все быстро смирились. Некоторые, наиболее сознательные, пока Авдей кропотливо покрывал их жён, не только с удовольствием выпивали, но и  благодарно ходили под окнами с пением партийного гимна «Вставай, проклятьем заклеймённый».

Однако от выпивки работоспособность у мужиков не увеличилась, а наоборот. Некоторые так втянулись в пьянку, что иной раз являлись к Авдею с просьбой покрыть их жён вне графика. Авдей  шёл навстречу пожеланиям трудящихся,  и рабочая дисциплина в колхозе, получившем, как и село, имя Бокова, продолжала неуклонно падать.

Поползли уже слухи о том, что Авдея собираются  за неуспехи освободить от занимаемой должности и даже сослать на остров к Проклу, но тут в Москве  вышло специальное постановление. В нем сообщалось, что социализм в селе Бокове уже  успешно построен, и этого не видит только тот, кто не хочет видеть, и пришла пора построить в отдельно взятом Бокове коммунизм.

«На это,- говорилось в постановлении,- нужно бросить все имеющиеся в государстве силы»

Предлагалось окружить Боково сплошной стеной со рвом, чтобы  снаружи никто не мешал строительству, а изнутри никто не отвлекался от него. После завершения строительства коммунизма стена будет разрушена, и тогда все, увидев счастливое Боково,  смогут позаимствовать опыт для создания такого же счастья в других местах. Начальником строительства был назначен Авдей Найдёнов.

Строительство коммунизма в одном отдельно взятом селе началось полным ходом. Для большей солидности Боково было переименовано в Боковград. Поэтому необходимость обнесения сплошной стеной Авдей Найдёнов объяснял еще и тем, что слово «град» происходит от слова «ограда»,  предназначенная для защиты от внешних врагов. Кто эти враги, он конкретно не называл, но намекал, что они таятся повсюду, проникнув на территорию Бокова, когда еще  не было стены.

— Где же они? – удивлялись боковградцы.- Мы же все знаем друг друга.

— Растворились и замаскировались,- объяснял Авдей. – Ждут часа. Но не дождутся.

По указанию Авдея из церкви Михаила Архангела были вынесены все иконы и утварь.

-Место надо освободить для сельскохозяйственной продукции,- пояснил он.

— Да нету же ее! – опять удивлялись мужики.

-Свято место пусто не бывает,- отвечал Авдей.

По другому его указанию в Боковграде были учреждены трудовые праздники — всего пятьдесят два – по одному на каждое воскресенье. Был даже Праздник Шахтёра, хотя никаких ископаемых в Бокове (жители по привычке продолжали говорить так) не добывалось. Но про шахтёров в Бокове ещё хотя бы слышали, а  был ещё праздник какого-то неведомого спелеолога.

Чтобы мужики не окочурились от частых празднований, в выходные дни было запрещено продавать спиртные напитки, а только в будни, поскольку в будни  массово праздновать нечего. Продавали только до одиннадцати утра, и возле винных лавок возникали давки и драки. Но  уже то, что вообще продавали, было хорошо, так как в соседних деревнях водка была только из-под — полы. Периодически жители этих деревень, надеясь устранить несправедливость, штурмовали боковградские стены с лестницами и баграми, но герои-боковградцы отбрасывали штурмовавших, проявляя при этом невиданную спайку и работоспособность.

От всех этих нововведений в Бокове не добавилось продовольствия, а счастье без него невозможно даже при большом количестве праздников. И тогда в соседние деревни пришёл сверху приказ отдавать весь свой провиант в Боковград. Это не только резко улучшило положение боковцев, но и освободило их от опасности со стороны внешних врагов, больше не штурмовавших стены: водка  при отсутствии закуски теряла свою привлекательность.

Резкое улучшение благосостояния позволило ввести в боковских столовых бесплатные хлеб, квашеную капусту и компот. Тут же появились доносы, что кто-то не только на месте лопает капусту с компотом в столовой, но и выносит. И не продаёт ли за стену? Некоторых за этим действительно заставали. Но так как было объявлено, что в Боковграде совершенно искоренилась преступность, являющаяся пороком капитализма с его неравенством, , то было заявлено, что воры спекулянты вовсе не преступники, а психически нездоровые люди, требующие заботливого лечения. Была торжественно открыта психушка, которая каждый год достраивалось на этаж. Приобрела популярность неотвязная песенка со словами: «С каждым годом на этаж подрастает город наш».

Одного школьного учителя, возражавшего против такого положения дел, осудили к высшей мере наказания — высылке в соседнюю деревню, из которой всё продовольствие вывозилось в Боковград, и там он скончался от мечтаний о еде.

Пока творились все эти события, с Авдеем происходили непонятные изменения: у него регулярно и совершенно неожиданно менялась внешность. Вернее, не внешность, а шевелюра. Всё вроде оставалось то же самое, а шевелюра то густо отрастала, то напрочь вылезала. Это бы ещё ничего, но оказалось, от шевелюры зависел его характер. Без шевелюры Авдей становился добрым, как будто вместе с волосами уходила злость, а как только шевелюра вновь появлялась, следовали какие-нибудь свирепые меры.

Все хорошие преобразования были введены в Бокове, когда у Авдея отсутствовала шевелюра. При ее появлении новшество тут же отменялось как изжившее себя. Так было отменено разрешение каждому говорить, что он думает, а не то, что от него хотят услышать.

Далее случилось и вовсе неожиданное: Авдей стал стремительно стареть. Шевюлюра у него перестала выпадать, но поседела в несколько дней. За эти же несколько дней Авдей сгорбился, стал шаркать ногами, челюсть отвисла, и то, что он говорил, было никому не понятно. Его стали водить под руки два охранника, а специально обученный человек, бывший писарь, называвшийся теперь спичрайтером, объяснял народу всё сказанное Авдеем. Этот же спичрайтер написал со слов Авдея несколько книг, в одной из них Авдей рассказывал, как он летал в космос, чего никто другой, кроме него, не мог припомнить. Книги Авдея каждый житель Боковграда обязан был не просто прочитать, а выучить наизусть, сам же Авдей читать что-либо перестал, даже указания из центра. В свободное время он занимался коллекционированием игрушечных автомобильчиков и ползал с ними по полу, сигналя «Ту-ту! Ту-ту!»

Воспроизводством молодого поколения Авдей больше не занимался, как и вообще какой-либо полезной деятельностью, но зато у него появилась тяга к наградам. К каждому празднику он учреждал новый орден и вручал его самому себе в  торжественной обстановке, пожимая самому себе руку и выражая самому себе искреннюю благодарность за проделанную работу. Поскольку каждый орден становился всё тяжелее, а Найденов ордена никогда не снимал, даже спал с ними, то передвигался он  всё более медленное, а количество  сопровождавших возрастало. Ордена  уже не умещались на мундире и переходили на ленту, свисавшую от плеча до того самого места, где кончался предмет, совсем недавно еще известный всем женщинам Бокова, среди которых были матери-героини.

Многие  боковцы уже думали, что орденская эпопея закончилась, потому что все праздники уже отмечены наградами, но они глубоко ошибались. Указом Авдея был учреждён Орден Орденов весом в полпуда. Его вручение было приурочено ко дню рождения Авдея, который он сам себе придумал, так как никаких  матричных записей не имелось.

Были собраны все жители Бокова. С помощью охранников Авдей забрался на пень и дружелюбно помахал всем рукой.

— Тебе того же! — крикнули из толпы, относившейся теперь к Авдею сочувственно.

От имени Авдея спичрайтер прочитал заранее заготовленную речь:

— Я воспринимаю эту награду не как собственную заслугу, а как поощрение всем жителям, которых  олицетворяю. Пусть общая награда вдохновит нас всех на окончательное построение светлого будущего в отдельно взятом Боковграде.

Подъехал кран  и подставил раскачивающийся на цепи орден  груди Авдея. Приняв награду, чтобы  торжественно вручить её себе самому, Авдей вдруг потерял равновесие, рухнул вместе с наградой с пня и скончался.

2.

Дети Авдея, воспитываясь в интернате, прозванном в народе «детским домом», а также «авдюшкой» росли с той же скоростью, с какой старел их папа.  В самое плодотворное для Авдея время детей  в «авдюшке» было так много, и поступали они туда с такой регулярностью, что каждый месяц в надстроенном этаже приходилось открывать новую группу. Вскоре «авдюшка» стала первым боковградским небоскрёбом,  далеко превзойдя снесённую церковь Михаила Архангела. Теперь те, кто двигались по направлению к Боковграду, брали за ориентир уже не церковь, а интернат. Свой демографический успех  Авдей объяснял  успешным внедрением в сексуальную жизнь коммунистического лозунга «От каждой по способности, каждой по потребности».

Всех выпускников интерната Авдей ставил на разнообразные городские посты, а когда вакансий не стало, учредил должности своих советников. У него был советники по поступкам,  по советам, по размышления, советник по обнаружениям, советник по распределениям и много других. Самые любимые советники составляли узкий кружок, регулярно собиравшийся для обсуждения  важных дел и принятия  ещё более важных решений. Кружок назывался «коллективным руководством». Голос Авдея считался в нем  решающим, сколько бы ни было голосов «против». Впрочем, их и не было.

После смерти Авдея в Урусове настало Смутное Время. Все главные советники рвались к рулю. Но всё же они пришли к согласию, что предпочтение надо отдать старшему сыну. Во-первых, это уходит корнями в историю, а во вторых, старший дряхлел с Авдеевой скоростью и долго не протянет, а стало быть, вскоре уступит место следующему. Так что порулятт все. И Авдея сменил его старший сын. Хотя имя он имел Черняк, но  был уже седее луня.

К тому же Черняк был болен и не вставал с кровати. Так что управлял он лёжа. На потолке  его больничной палаты установили кинокамеру, которая скидывала изображение на расплодившиеся у боковцев телевизоры. На экране Черняк получался в вертикальном положении, но со сложенными на животе руками.

У Черняка регулярно брали интервью. Слабым голосом  он говорил о том, что надо с ещё большей бодростью продолжать всё начатое великим отцом народа Авдеем. Потом он поворачивался к зрителям боком и, смежал веки, заложив обе руки за правую щёку. Зрителям объяснялось, что таким образом Руководитель погружается в раздумья о  путях повышении их достатка. Поразмышляв, он снова поворачивался лицом и желал всем  хорошего здоровья.

— Да что тебе, родной, о нашем здоровье страдать!-  растроганно откликались зрители.- Не изнуряй себя заботами о народном благе! Мы уж как-нибудь! О своём здоровье подумай! Ложись лучше в постельку, наберись сил!

После этого все дружно пивали за здоровье Черняка самогоночку, так как водка для пополнения бюджета подорожала, и посылали гонца к какой-нибудь мастеровитой старушке за новой порцией.

Хотя за здоровье Черняка пилось всё больше и больше, однажды он не договорил свою традиционную фразу о здоровье и на словах «Желаю вам иметь крепкое…» испустил дух.

Слово «здоровье» договорил за Черняка следующий, ненамного моложе, сын Авдея — Андрон. Он был начальником Управления По Слежению За Поведением с расширенным штатом подслушивания  и организатором психушки для тех, кто говорил, что не надо. Психушка продолжала надстраивать этажи и была вторым по высоте домом после интерната.

Андрон правил тоже не долго, но оставил о себе добрую память выпуском дешёвой водки, окрещенной в народе  «андроновкой». Он обосновал  это заботой о  здоровье населения, которое травится  вредоносной самогонкой.

Однако преподнесённый Андроном народу подарок оказался с лукавством. Дешевая водка делалась в дефицитном количестве,  и боковцы бегали с работы в магазины.  И там их подстерегал коварный удар. Дружинники с красными носами и повязками  внезапно вваливались в магазин и выхватывали прогульщиков из очередей. На работу прикатывала телега, и из зарплаты высчитывалась сумма, вдвое превышающая разницу между дорогой и дешёвой водкой. На поступающие в бюджет деньги Андрон набирал новых дружинников и устраивал всё более широкозахватные рейды.

Все эти меры Андрон называл укреплением дисциплины труда,  отсутствие которой замедляет построения полного счастья в  отдельно взятом Бокове. Однако из-за преклонного возраста создать железную дисциплину Анрон не успел.

Сменивший Андрона Говорун был из второго поколения авдеевских детей, более молодого. Разрыв в возрасте поколений был связан с тем, что однажды Авдей от чрезмерного усердия утратил эрекцию и проходил  длительное лечение без отрыва  от управления. После этого произошёл демографический взрыв. Говорун  от самого рождения непрерывно что-нибудь говорил. Едва вынутый из материнского лона, он не заплакал, как другие, а запел популярную в то время песню «Поговори со мною, мама». В интернате он говорил непрерывно, даже во сне, из-за чего ему доставалось от братьев. Однажды его даже  сильно стукнули по голове, и на лбу осталась метка, похожая  по контуру на карту Боковграда.

За постоянный трёп на уроках Говоруна то и дело выгоняли из класса, и ему приходилось учиться самостоятельно, читая учебники вслух. Когда по  интернатскому плану пришло время трудового воспитания, Говорун был определен в трактористы, чтобы хотя бы тарахтение мощного движка могло заглушить его болтовню. Однако эксперимент с треском провалился: сидя на рокочущем тракторе, Говорун так громко кричал, что заглушал дизель.

Заступив место Андрона, Говорун стал появляться на телеэкране по нескольку раз на дню. При этом он выработал собственную систему произношения: во всех словах делал ударение на первом слоге.

Чем больше выступал Говорун, тем больше молчали жители Боковграда, сидя перед экраном  с бутылкой андроновки. На призывы Говоруна выходить на улице и что-нибудь говорить на митингах, они  никак не откликались, а когда новый глава заверял их с экрана, что если они будут больше говорить, то им удастся друг друга убедить лучше работать, слушатели просто молча поднимали стопки.

И тогда Говорун нанес иезутский удар: объявил сухой закон. Водку стали продавать только ночью, в киоске у самой дальней городской стены, после предъявления бесчисленных справок, которые негде было получить, и анкет, которые невозможно было составить. Вскоре и этот  киоск сгорел. Водка больше не появилась, а вслед за ней, видимо, за ненадобностью, исчезли и все продукты. В память о них в магазинах раздавали карточки с изображениями колбас и сыров.

Так как работать за рисованные продукты у боковцев пропал смысл, они дружно вывалили на площадь. Счастливый Говорун вбежал на трибуну и провозгласил:

-Хватит молчать! Пришла пора гласности! Выговоримся, и жизнь повернёт в лучшую сторону!

— Ура!- закричали боковцы.- Да здравствует гласность! Даёшь свободу слова!

— Правильно!- кричал с трибуны Говорун.- Чем отличается человек от животного? Умением говорить! Построим светлое будущее с человеческим языком!

— Построим!- вторили боковцы. – Язык до счастья доведет!

В этот момент с одной из улиц, ведущих к площади, раздалось тарахтенье. Все думали, что это подают Говоруну его любимый трактор, и ошиблись.

На площадь выехал танк.

При виде танка  жители Бокова опешили, а державший в это время речь Говорун поперхнулся своим любимым словом «ассиметричный», единственным, в котором он делал ударение не на последнем слоге. Танк выехал на середину площади, чуть не задавив самого медлительного боковца, и грозный ствол стал медленно вращаться, как бы считая головы митингующих. Потом ствол приподнялся и нацелился в стоящего на пне Говоруна. Волосы на Говоруновской голове не встали дыбом лишь потому, что их не было. Зато карта Бокова на лбу стала от волнения съеживаться. Но ствол танка ушел в небо и произвёл залп. Вместо снаряда из дула вылетел сноп листовок. Боковчане похватали их и стали поспешно читать, вырывая друг у друга из рук. На всех листовках было одно и то же: «Хватит болтать! Пора переходить к делу!»

— К какому делу? – раздались крики.- Дело-то какое?

Танковый люк открылся, из него выбрался на броню один из братьев Говоруна  — Стропило. Прозвище он заслужил как советник по строительству и любитель выпить вопреки сухому закону. Но главным отличием Стропилы было не это. Другие советники во всем поддерживали Говоруна, ожидая своей очереди заступить на трон, а Стропило был по всем вопросам против. Он был против строительства небоскрёбов «Интернат» и «Психушка», и даже против сноса церкви Михаила Архангела. Правда Интернат и психушку он построил, а церковь снес.

— Я знаю, что делать!- провозгласил Стропило, вскидывая руку.

При этих словах танковое дуло прошлось по головам.

— Так скажи, батюшко, что! — закричали из толпы.- Не терзай ожиданием! Всё сделаем, как посоветуешь!

— Тогда слушайте!- сказал Стропило.- Мы остановились в развитии и докатились до карточек с картинками, так как у нас нет ничего своего. И земля, и дома, и магазины, и фабрики принадлежат всем, а стало быть, никому. А когда у человека нет ничего своего, он – раб, не заинтересованный в труде! Я предлагаю всё, что есть, раздать!

— Кому раздать? — стали кричать из толпы.

— Как кому?- удивился Стропило.- Всем!

— А зачем?

-Как зачем? Чтобы владели!

— И винными магазинами тоже будем владеть?

— И винными тоже.

— Ура! – закричали все дружно.- Стропилу на правление! Мудро говорит!

Соскочивший было с пня Говорун снова вспрыгнул на него и закричал:

-Боковчане! Ответим симметрично Стропиле! Он — коварный обманщик! Выклянчил у меня трактор покататься, а втихаря переделал в танк! Не поддавайтесь и вы обману! Раздать всем всё — губительно для Бокова! Мы перестанем существовать как самостоятельный город!

— Мели, Емеля! – закричали в ответ.- Довёл город до ручки! Картинки на пропитание раздал!  Сам ешь свои картинки! Долой!

— Жаль мне вас!-  Говорун махнул рукой и соскочил с пня.

— Себя жалей! – закричала толпа.- Ура Стропиле!

Началось всеобщее ликование, в воздух взлетели кепки. Некоторые боковчане кинулись целовать танк. Наиболее прыткие полезли на броню лично обнять Стропилу. Но он соскочил на землю, чтобы его могли обнять все. Стропилу стали подбрасывать в воздух, а он при этом расправлял руки, словно парил в сторону светлого будущего.

Когда Стропилу опустили на землю, он сообщил ликующим боковцам, чтобы они расходились и ждали, пока он вместе с самыми умными горожанами подсчитает всё имеющееся имущество и справедливо его разделит.

— А есть – то, пока распределяете, что?- стали выкрикивать из толпы.- И запивать чем?

— Об этом не беспокойтесь,- заверил Стропило.- Оперативно решу.

И обещание сдержал. Из дальнего города стали поступать взятые в кредит куриные ноги. Прочие части куриц тамошние жители поедали сами, а ноги слали боковчанам. В том городе ноги считались почему-то вредными для здоровья, но боковчанам они пришлись по вкусу. Тем более что Стропило распорядился поставить на каждом перекрестке ларьки, в которых продавалась завезённая из других городов водка. На вкус она была довольно дрянная, но боковцы пивали и хуже, так что у них началась счастливая жизнь, из окон раздавались песни.

В разгар веселья вышел указ: всем явиться за собственностью.

Отставив бутылки (впрочем, некоторые  свои прихватили — обмыть обогащение), боковчане ринулись получать собственность. У здания, где её обещали раздавать, кишела толпа.

— Скорее! Ждём! – кричали.

Двери, наконец, открылись, и чиновник вывез на коляске коробку с конвертами.

— Раздавайте! Раздавайте! – закричали в толпе ещё нетерпеливее.

— А чего раздавать? – отвечал чиновник.- Конверты не именные. Собственность в них указана  равноценная. Так что берите по конверту. Кто прихватит два – не страшно. Сколько надо изготовим, всем хватит.

Боковчане  стали выдергивать из коробки конверты, кому сколько удалось. Первый везунчик лихорадочно надорвал свою добычу. В конверте была такая же карточка, какие раздавал Говорун. Только вместо продуктов и  ширпотреба была нарисована большая фига. Он надорвал второй конверт, в нем на карточке был изображён нос, в третьем – ноль без палочки, а в четвёртом и вовсе тот самый предмет, которым прославился  покойный Авдей.

— А ты какую собственность получил?- ревниво спросил обделенный боковчанин у соседа, уставившегося в свою карточку.- Стоящую?

— …й!- ответил тот расстроено и показал карточку Затем громко заорал: — Надули!

— Обман! Ограбили! Накололи! Вокруг пальца обвели!- завопила толпа. Где Стропило?!

Ворота здания отворились. Все невольно отшатнулись: вдруг выедет танк. Но вышел сам Стропило — весёлый, радушный, в простой рубашке.

— Ответ держи! – закричали.

Стропило влез на пень.

— Граждане! Всё идет как надо! Умные люди решили, что каждому из вас собственность не нужна. Всё равно вы не будете знать, что с ней делать, и передадите за бесценок  тем, кто знает. То есть этим самым умным людям. Поэтому они сразу  и распределили собственность между собой, чтобы быстро заработали фабрики, и вы там могли работать, хорошо получая и отовариваясь в ломящихся от изобилья магазинах.

— А кто эти умные люди? – спросили в толпе.

— Это выпускники интерната имени незабвенного моего папы Авдея,- пояснил Стропило.- Так что расходитесь пока по домам и глодайте ножки. Поступила новая партия.  Очень дешёвая. И запивайте  копеечной водочкой – тоже есть новый привоз.  А как только будут готовы к работе фабрики, вас кликнут.

Боковчане разошлись по домам. Время шло, а на фабрики их никто не звал. Зато доходили слухи, что интернатовцы перепродают друг другу фабрики по  всё растущей цене. Цены же  взлетели не только на фабрики, но и на всё прочее. Когда перестало хватать денег на ножки и водку, жители, не сговариваясь, высыпали на городскую площадь.

На пне уже стоял сын Авдея по прозвищу Зюган.  Братья его при дележе накололи, оттого он и получил своё прозвище: «зюга» на блатном боковчанском жаргоне означало «полушка». Зюган время от времени  взбирался на пень с обличением социальной несправедливости и призывал к прежним порядкам. «Надо вернуться на путь, с которого сошёл Говорун,- убеждал он.- Только говорун шёл криво, а мы пойдём прямо». Пока были ножки и водка, Зюгана никто не слушал, теперь же все навострили уши.

— Надо устроить выборы!- кричал Зюган.- Пусть народ сам решит, кто будет им править!

Внезапно на площадь выбежал встреченный недовольным гулом Стропило и сообщил, что он согласен на выборы.

— Вот и хорошо,- радовались боковчане, идя по домам. — Всё миром и решим – без шума и драки.

Со следующего дня боковчане не отходили от телевизоров,  наблюдая за развернувшейся там  избирательной кампанией, по результатам которой  градоначальником становился или Стропило, или Зюган.

Кампания шла довольно своеобразно. Когда показывали Стропилу, звучала бодрая музыка,  и под неё Стропило совершал положительные поступки. То он миловал проштрафившихся боковчан, то критиковал директора винного магазина за наценку, то закладывал первый камень в строительство новой церкви, которую сам когда-то разрушил. Особенно нравилось, как Стропило взбегал на сцену во время концертов  и вприсядку скакал вкруг солистки, одетой в народный костюм. По всему по городу были развешены фотографии Стропилы, прислонившегося  задом к берёзе с надписью по коре: «Голосуй сердцем!»

— Наш человек, свойский, сердечный, — радовались боковчане.- Этот непременно доведет до светлого будущего. Он же не виноват, что фабрики пока не работают. Заработают – вон какой энергичный.

Зюган в телеящиках почти не появлялся, а если ему давали эфир, то в ходе выступления то и дело гас экран и пропадал звук. Если же экран не гас, то картинка  в нем вдруг искажалась, и  лицо Зюгана, без того не отличавшееся излишней красотой, начинало разламываться, раздуваться, делая его похожим на ужасного монстра. При этом голос то пропадал, то переходил в визг или хрип. Было даже несколько  широко освещавшихся в прессе случаев, когда во время выступления Зюгана воспламенялись телевизоры. Поэтому многие боковчане, завидев на экране Зюгана, торопливо выдёргивали штепсели из розеток.

И хотя, несмотря на всё это, Зюган получил на выборах много голосов, у Стропилы их оказалось больше.

И без того не пропускавший мимо рта ни одного фужера Стропило на радостях так набрался, что, выступая с пня с тронной речью, не смог произнести слово «Инаугурация» и, помогая себе жестами, упал с пня.

— Точно, наш!- радовались собравшиеся на площади боковчане, тоже все на хорошем веселе. – Этот всегда будет понимать нужды народа.

Празднование длилось несколько дней, и Стропило был в нем активной  фигурой. Он дирижировал духовым оркестром, хотя не знал ни одной ноты, играл с завязанными глазами в теннис, хотя не всегда попадал ракеткой в мяч и с открытыми, а однажды даже вскарабкался на березу, возле которой перед выборами фотографировался с призывом голосовать сердцем.

Это влезание на берёзу произошло в порыве восторга после того, как Стропило объявил городской конкурс, кто больше выпьет, и победил в нем с сокрушительным перевесом. Однако ветка берёзы,  сидя на которой Стропило вращал головой в обе стороны, изображая двухголового орла, не выдержала его веса, удвоеного выпитыми литрами, и Стропило, рухнув на землю, надолго угодил в больницу.

Пока Стропило лежал в больнице, благосостояние боковчан продолжало ухудшаться. На фабрики их так и не приглашали, пособия по безработице не увеличивались, цены росли, куриные ножки и водка становились  всё более недоступными.

Когда  недовольный ропот начинал расти, на экране появлялось озабоченное лицо Стропилы. Заплетающимся языком он сообщал, что пошёл на поправку, скоро совсем оклемается, и дела  ух как закипят: план по улучшению благосостояния им уже составлен, останется только скорёхонько провернуть его в жизнь. Регулярные выступления Стропилы стали  боковчанам уже надоедать, так как им приходилось всё больше недоедать, и когда на экране в очередной раз появился озабоченный Стропило, держась дрожащей рукой за грудь, они уже не  ждали услышать ничего нового. И  глубоко ошиблись.

— Горожане,- сказал Стропило квёлым голосом.- Мне всё лучше и лучше. Но я не могу ждать полного выздоровления — потому что время не ждёт. Поэтому я отыскал достойного преемника. Он с успехом будет продолжать начатое мною.

— Кто же это? Кто?- заинтересовались боковчане у телевизоров.

Стропило сделал рукой жест циркового фокусник, и  студию ввезли кресло, покрытое балдахином. По следующему взмаху руки покрывало упало. В кресле сидел младший сын Авдея по прозвищу Петушок.

При  виде Петушка боковчане напрочь оторопели, так как многие о нём знали лишь понаслышке. Только и было известно, что служил он в ведомстве Андрона и жил где-то в далёком городе. Там он входил в доверие к чиновникам по важным делам и  выведывал, не собирается ли  их город напасть на Боковград. Каждый день  к Андрону  приходила шифрованная телеграмма от Петушка: «Погода хорошая», что означало: «Не намереваются».  Андрон  сразу слал ответную шифровку: «Отдыхай дальше», то есть «Продолжать оперативную работу».

И тут вдруг предлагают в правители. Приведёт ли он к обещанному счастью?

Обеспокоенные боковчане потянулись на площадь и увидели, что Петушок  уже ждёт их на пне. В руках он держал плакатик: «Обеспечу счастье».

— Хватит нам обещаний!- закричали из толпы.- Много на себя берёшь! И не такие вели да не довели!

— Они не знали, где счастье, а я знаю,- сообщил Петушок.

— Откуда знаешь? – захихикали в толпе.

Петушок вынул из кармана лист бумаги и, развернув, показал толпе. Лист был  сильно потёрт, на изгибах даже дыряв. Рисунок на листе почти стёрся, но всё же самые глазастые разглядели башмак, идущий налево.

— Карта нашего Бокова!- заорал кто-то.- Ну и что? Невидаль! У нас такие карты новые есть, а это старьё! В чём дело-то?

— А дело в том, — объяснил Петушок,- что, будучи  за боковским кордоном, я познакомился с потомком князя Урусова. И он рассказал мне крайне интересную историю. Как-то раз у одного его далёкого предка возникла мысль вырыть на площади колодец общего пользования. И он поручил это дело своему крепостному мужику. Принялся мужик рыть, а через какое-то время приходит к барину и говорит: «Неловкое место, барин, выбрано». – «Что же неловкое? «– спрашивает барин. А мужик в ответ:- «Вместо воды  там оказалась горючая жидкость».

— Водка, что ли?- оживились в толпе.- Так почему же неудачное место? Очень даже удачное!

— Вот и барин его спросил, не водка ли. А мужик отвечает: «Не водка, барин, а нечто чёрное, вонючее. Страсть несусветная. Боюсь, до ада дорыл.  Того и глядишь, вслед за помоями черти повыскакивают, жизнь нарушат». Побежал барин к яме, спустил в неё шест, вытащил, конец понюхал. Да, говорит, и вправду дрянь, бесов на свою душу накликаем. И велел мужику завалить обратно колодец. А на месте ямы посадить дуб, чтобы бесы в его корнях позапутались. И пошёл этот дуб расти всем на диво, будто на дрожжах. Вверх взмыл, вширь раздался. И всё бы ничего, да однажды кто-то из баричей  взял да и привесил на ветку этого дуба качель. А ветка-то возьми да обломись. И что-то  себе барич повредил. Велено было тогда дуб спилить, остался только пень, и на нем я сейчас стою.

— Да что ты нам про пень-то! — закричали.- Видим мы его! Клонишь к чему?

— К тому  я клоню, — отвечал Петушок,- что  под пнём нефть. Надо пень выкорчевать и пробурить скважину. А потом добывать из неё нефть и продавать всей округе. Деньжищ будет – на всех хватит, не будем знать, куда девать.

Тут между стоявшими на площади произошёл раскол.

— Не трогать пень! – кричали одни.- Он наша, реликвия, символ отечества! Вся история наша  с этим пнём связана. Какие важные люди с него выступали! Страшно умные речи говорили! Нельзя рушит историю из-за какой-то жидкости, может, и вправду бесовской. Резко возражаем!

— Корчевать и бурить!- кричали другие.- Только дурень мимо своего счастья пройдёт!

Тут Петушок подбоченился и сказал:

— Ставлю вопрос на голосование. Кто «за»?

Поднятых рук оказалось больше, чем неподнятых.

— Принято!- сообщил Петушок.- А кто за то, чтобы я управлял Боковградом?

Поднялись те же самые руки.

Выразив всем признательность за доверие, Петушок соскочил с пня, забежал за забор и выехал из-за него на Стропиловом танке. К танку был привязан стальной канат с петлёй. Кто-то из боковчан накинул петлю на пень, и танк взревел. Пень держался упорно, но, наконец, его  удалось шевельнуть. Раздался треск, и корни вместе с огромным комом земли вышли наружу. Из образовавшейся ямы ударил фонтан.

Боковчане рванули по домам. Через некоторое время все уже бежали назад: кто с ведром, кто с тазом, кто катил перед собой бочку. Тут обнаружилось, что Стропилова семья уже заранее подготовились к счастью и, подкатив к яме телеги с цистернами, качает нефть насосами.

— Нечестно!- закричали  боковцы, прорываясь к нефти со своими сосудами.

Началась свалка. Кого-то огрели по голове тазом, кто-то свалили в не6фтяную лужу.

— Прекратить!- кричал Петушок с самой большой цистерны.- Всем хватит!

И тут все увидели, что река нефти, делясь на потоки,  потекла к дворам и огородам. Встревоженно залаяли дворовые и домовые собаки.

— Беда! – закричал кто-то.

Но вдруг фонтан  вздрогнул и исчез, точно всосался в землю.

-Беда! – закричал тот же голос.- Нефть кончилась.

                                                                        Герберт КЕМОКЛИДЗЕ