Дом № 18
— Одни мы с тобой остались. Одни, — дед Трофим обреченно потрепал за клокастый бок куцего дворового пса Бимку, ластящегося к его ногам. На бледно-голубых, выцветших от долгой жизни глазах старика блеснула непрошенная слеза. Поспешно смахнул. Туманным взглядом, будто впервой, окинул двор своего деревенского дома. Дома, где еще до недавнего времени, жили они с Верой.
Скособочившиеся стайки из потемневшего от времени дерева. Старость. Никого не жалеет, выпивая жизненные соки. Ни постройки. Ни хозяев. А ведь здесь когда-то на постое была их первая с Верочкой корова — кормилица Жданка. Как Верочка радовалась, хлопала в ладоши, прыгала от счастья, когда сразу же после свадьбы удалось обзавестись скотиной. Сам он в угоду молодой жене выпросил у председателя совхоза заливные луга для сенокоса.
Дед Трофим под натиском нахлынувших переживаний качнул лохматой седой бородой. Всё бы отдал, чтобы хоть на миг увидеть счастливое лицо семнадцатилетней Верочки. Рыжий, как лис, дворовый пес Бимка жалостливо проскулил.
Старик еще раз скользнул бессмысленным взглядом по двору. Около маленькой баньки, вытягивая тонкую шею, ковырялась в земле курица, то и дело, кося глазом на хозяина. Мотоцикл соседского мальчишки заревел, отчего испуганная птица истошно закудахтала, остервенело забила облезлыми крыльями, будто позабыв, что не дано ей взлететь, заметалась около собачьей будки, опрокинув полупустую чашку…
— Глупая птица! – обозлился дед Трофим, сотрясая сладковатый воздух ранней весны замусоленным батожком. Обозлился не на курицу. Обозлился на воспоминания, поднятые в нем мутной водой.
Однажды Трофим взял на ферме гусей. Ни много, ни мало – сто штук! Нет, у них всегда по двору бродила птица: куры, гуси, утки, индюки. Но не в таком же количестве!
— И куда ты их столько припер? Щипать-то как будешь? – выругалась Верочка.
— Молодые еще, тридцати нет – справимся, — сказал, как отрезал Трофим.
Справились. Любку-соседку позвали – и справились. С гусями. Нажив, правда, другую проблему для Верочки. Загулял Трофим с Любкой. Полюбовниками стали. Трофим, поджарый красавец, всегда пользовался спросом у молодух. Каждая из деревенских девок грезила увидеть на пороге своего дома сватов, засланных первым парнем на деревне. А он в жены позвал толстушку Веру. Думал, женится так, для смеха, чтоб тятенька с маменькой не докучали. Постепенно привык к наваристым борщам, сладким пирогам. Правда, как до свадьбы гулял, так и после не перестал. В голове постоянно держал мысль: «Куда ж она денется! А я, случай чего, один не останусь. Свистну только – гарем набежит».
Верочка терпела. Терпела и ждала с очередного загула с теплыми пирожками-калачами на печи. Народились дети, она и вовсе уверовала, что теперь не в праве разрушать семью.
Старик сглотнул тягучую слюну. Тихонько провел сухой морщинистой рукой по ветхой скамейке, на которой сидел во дворе. Ведь было же, было и хорошее. Вечерами, управившись со всеми делами, сидели они на этой самой скамейке около дома. Сидели и разговаривали. Обо всём. И ни о чем. Домой возвращались поздно, когда в темном небе ярко разгорались звёзды-фонари. Когда умерла Верочка, дед Трофим занес скамейку во двор. Теперь она ни к чему. Всё пустое.
Старик негнущимися пальцами выудил из кармана тужурки обрывок газеты, кисет, вышитый заботливой женой. Дрожащими пальцами, рассыпая махорку, свернул самокрутку. Глубоко и нервно затянулся. Это он, он её убил! Да, болезнь сердца началась после его загула с Любкой. И потом. Знал же, что больна, нервничать нельзя. Как взбесился: гулял бессовестно, срамя жену по всей деревне.
— Одни мы с тобой остались. Одни. Нет больше нашей хозяйки, — его маленькие глаза, заросшие седыми топорщащимися бровями, наполнились слезами.
Всё здесь напоминает о Верочке. Всё. Всё пропитано ее любовью к непутевому мужу. Везде ее запах. Она везде и во всем. Но нет ее рядом с ним. Некого обнять. Горькие воспоминания разбередили душу.
Дед Трофим затушил папиросу. Встал, опершись на батожок. С роздыхом дошел до калитки. С трудом доковылял до почтового отделения. Тут близко. Через дорогу.
— Светлана, дай мне газетку, пожалуйста, — попросил старик. – Да, «Труд». Только я тебе вечерком занесу денюжку. Забыл.
«Тоскует по своей Верочке», — мысленно подметила девушка, наблюдая в окно за нетвердым шагом старика. Вдруг дед Трофим неловко согнулся пополам, выронив батожок. Как мешок с картошкой повалился на землю.
Проводить деда Трофима в последний путь собралась вся деревня. Сердобольные бабульки качали головой: «Ничего не поделаешь — сердце. Истосковался по Верке. Сейчас вместе будут».
Светлана вышла из почтового отделения связи с толстой сумкой наперевес: предстояло разнести газеты и письма по домам. Холодный сентябрьский ветер гонял пыль по дорогам, разнося какие-то бумажки. Что бы это могло быть? Девушка подняла одну из них. Черно-белая потертая фотография. Счастливые молодые лица Верочки и Трофима.
Прошло полгода, но ничто не подсказывало постороннему глазу о том, что на этом месте жили люди. Сын с невесткой, схоронив отца, продали дом, который быстро разобрали новые хозяева. Остался только столб с табличкой «Дом № 18».
