ПРИКЛЮЧЕНИЯ АЯЗА САНТОВИЧА МОРОЗОВА
В СТОЛЬНОМ ГОРОДЕ АТЫРАУ
(новогодняя поэма-сказка с присказкой и застольем)
ПРИСКАЗКА
Колокольчик звоном бойким
подгоняет деда тройку,
словно в поле на байге, * * Байга – скачки
скачет по лесу-тайге,
встав во весь сосновый рост,
нестареющий Мороз!
Где мороз, — не до маразма,
в буднях он, а кто-то праздно,
ожидает Санты дар,
манну с неба,
иль мороженый нектар.
1
Из-за сосен, пихт и елей
не видать хвостов метелей,
вылетел навстречу ветер,
вместе с ним свирепый вепрь, —
как у воинов клинки,
угрожающи клыки.
— Что ж, ты, старец, без меня,
разве вам я не свинья, —
землю взрыл он, как вопрос.
Испугался Дед-Мороз:
— Дикий брат мой, извини,
год домашней ведь свиньи;
люди любят мягкий нрав,
нерушимость своих прав,
не рога иль клык угроз, —
заикался Дед-Мороз.
— А тогда зачем стреляют,
братьев наших убивают? –
возбуждается кабан.
— Так ведь это Казахстан…
Это раньше жирных, потных
валом было здесь животных,
а сейчас вместо коров
псов пасут, пасут котов,
заграничный лижут йогурт,
но без мяса жить не могут —
бьют сайгу и кабанов;
дальше будет продолжаться, —
это может тоже статься, —
то дойдут до комаров…
Ладно, милый, будь здоров,
но считай, ты тоже с нами, —
Дед-Мороз, упав на сани,
двинул дальше в Новый год.
2
И вот…
Дед-Мороз, встряхнув свой ворот,
в новогодний въехал город.
Его встретил лай собак,
что-то было здесь не так.
Дед-то не был чабаном,
он не понял, что кругом
весь пропах он кабаном,
псы поэтому никак
не желали год собак
превратить в кабаний год.
Лай был, точно, отворот.
Дед-Мороз-то не гусар,
не разбойник, не корсар,
повернув налево сани,
он подался на базар.
3
На базаре…
своры, свары,
воры, нищие, гадалки,
авантюры, ёлки-палки,
ложь, лукавство наглых рож,
гвалт, шумиха и галдёж.
Надрывая все кишки,
бабы тащат там мешки,
в валенки обуты ноги,
сами, будто бабы-йоги,
как толстушки-баобабы,
в сто одежд одеты, дабы
не зажал в тисках мороз,
а на лицах – льдинки слёз,
не носы — люля-кебаб,
с них лепить бы снежных баб!
Как карги Бабы-Яги,
их страшатся мужики,
дети, девы, старики.
Если б не проклятый рынок,
проглотивший всех, как рыбок,
чтоб народ преумножать,
бабам этим бы лежать,
да детишек бы рожать.
Посетил дед рыбный ряд.
Две-три дамы там стоят,
их недамские носы,
цвета тёмной колбасы,
ворох воблы, карасей
там валяются в грязи,
осетровых рыб, икры
нет ни рядом, ни в помине,
дед подумал: «В магазине,
может быть, потом куплю,
пищу вкусную такую
не один же я люблю».
К деду подбежал узбек,
молвил южный человек:
— Наш тавар недарагой,
что желаешь, дарагой?
— Не торгуешь ли икрой?
— Э, игрой?!
Есть игра, есть «шарик-малик»,
позову я брата Алик.
— Я спросил же про икру…
— Э, чё ты, про икру-игру.
Меня все зовут Гарум,
продаю шурум-бурум,
в Казахстане нет товаров,
я поэтому в наваре,
там купил, а здесь продал,
покупай, давай, братан,
оптом здесь купи подарки,
отдаю, почти задаром…
4
Дед бежал от зазывалы,
оказался на вокзале.
Здесь опять мешки несут,
а карманники пасут
ротозеев и разинь,
лопоухих образин.
Дед мешок свой завязал,
бедолага, он не знал,
где кипит базар-вокзал,
мера та не по уму, —
оглянуться не успел,
как разрезали суму.
И кому из детворы
не достанутся дары?
5
Дед по праздничной запарке
втиснул тело в супермаркет.
В магазине на витрине —
туша целая свинины.
Запыхавшийся Мороз,
как свинье, почти всерьёз,
задаёт тупой вопрос:
— Что ж с тобой, подруга, стало?
— Превратили меня в сало, —
отвечает тут плаксиво,
плача жалостно, «по-свиньи»
та убитая свинья.
— Слава богу, не меня, —
прошептал себе под нос
облегчённо Дед-Мороз.
Оглядев мясной прилавок,
он бурчал:
— Здесь только сало,
не по вкусу хряк и хрю,
мне бы чёрную икру
или тушу осетра…
— Что вы, этого добра
нет уже десятки лет,
вы не знали это, дед? –
отвечает продавщица,
белокурая девица.
— «Чёрным морем»,
нашим горем
стал давно древнейший Каспий,
нефть чернее всей окраски;
рыба, дичь, планктон, тюлени,
дохнут, дышат еле-еле,
чрез десяток уже лет,
их сведут почти на «нет»,
а сейчас, и то украдкой,
продают нам лишь остатки.
Рыба, нефть, земля, икра,
даже туши осетра —
всё уходит за границу, –
разболталась продавщица,
агитаторша-девица.
Огорчился Санта-Клаус:
— Да, уж…
здесь бессилен даже Фауст,
балом правит Мефистофель,
зло и пакость – чёрта профиль.
6
После всех заморских стран
завернул дед в ресторан,
за свободный столик сел,
зал с сомненьем оглядел.
Но взревел, смотря в меню:
— Почему, закололи вы свинью,
на базаре, в магазине
лишь кабанина, свинина
где говядина, конина,
не голодная же година?
— Развалили мы сельхоз,
уважаемый Мороз,
лишь свиные тушим туши,
иногда же — «ножки Буша», —
извиняется гарсон,
гнётся гладко колесом.
— Знаю это я и сам,
что ж, налей тогда сто грамм.
— Я и сам теперь не рад,
водка, дед, — денатурат,
не советую вам пить,
не хотелось бы убить
новый год такой отравой…
Дед воскликнул:
— Боже правый!
И куда же я попал?
Что ж, пойду тогда на бал.
И, не солоно хлебавши,
не поевши даже каши,
он, любитель водки, мяса,
удалился восвояси.
7
Дед был древен, словно дуб,
думал бал, попал же в клуб,
клуб — ночной — плати за вход.
Не прервал он свой поход, —
приобрёл входной билет,
а затем наивный дед
окунулся в полумрак,
а точней, — в сплошной бардак.
Вместо люстр там хрустальных
крутят круто шар зеркальный,
там тяжёлый рок звучал
под названием «металл»,
и какой-то «рэп» рычал,
зал свистел, рыдал, кричал,
кавалеры там и дамы,
скачут, пляшут, как шаманы,
в душном, шумном, потном зале,
криво всё, как в Зазеркалье,
дела нет шутам до деда,
вместо бала — шабаш ведьм,
нет там песен, нет частушек —
топот боровов и чушек,
после «кайфа», после травки
кто-то рвался в гущу давки,
он, взбесившись, словно бес,
влез в таёжный лес телес.
Голова пошла кругом,
думал дед: попал в дурдом,
прислонившись еле к стенке,
словно после «Летки-Еньки»,
он невольно закачался;
кто-то рядом с ним сморкался,
кто-то семечки лузгал,
хряк какой-то в пол харкал,
этот юноша-сморчок,
как какой-то старичок,
набок плюнул, плюнул смачно,
неудачно
угодил кому-то в лоб;
тот был тоже остолоп,
дурость выплеснув, не смелость, —
врезал правой прямо в челюсть.
Понеслась лихая сеча,
до нокаутов, увечий,
появись хоть Джеки Чан,
увезли б его к врачам,
и не место было там
даже злобным секачам.
— Эх вы, люди, да вы – свиньи!
Безобразием всесильны,
вам, как раньше было, встарь
нужен с посохом свинарь! –
Заорал от злобы дед,
но попал в него кастет.
Дед сражён был наповал,
а какой-то коновал,
над Морозом колдовал,
после всех безумных зол
в чувство деда он привёл.
— Где я, кто вы?
Свиньи, люди?!? —
Дед, очнувшись, вскрикнул люто.
— Жив я, или же в аду,
там скребу сковороду? —
Прошептал он свой вопрос.
— Ты теперь не Дед-Мороз,
всё, что видел, — суета,
ты теперь – Аяз-Ата, — ** ** Аяз Ата – Дед Мороз
— отвечал какой-то парень,
не кабан, тюлень-увалень.
— Ждали мы тебя не там,
ты же — сунулся в бедлам,
испытал крутой экстрим.
Мы ж обычаи храним:
вот, накрыли достархан,
то есть дружеский аркан
крепко свяжет нас с тобой
этот новогодний той*** *** Той – торжество
без чужих нововведений…
Дай, ата, благословение,
не стесняйся, мы свои,
аксакал, благослови.
— Что ж, я дам своё бата****, — **** Бата — благословение
молвил им Аяз-Ата.
БЛАГОСЛОВЕНИЕ АЯЗА САНТОВИЧА
— Говорят, грядёт глобальное,
потепление повальное,
а затем и затопление,
коль давать благословенье, —
пожеланий вам поток:
пусть минует вас потоп,
грохот грома, рокот гроз,
против них несу мороз.
Что за Новый год без снега?
Я прошу у бога неба
ниспослать вам свежий снег
и продлить, хотя бы век,
света белого конец, —
начал речь Аяз-мудрец.
— Нефть, конечно же, нужна,
всё же, более важна
в нефтяной вашей столице
живность: рыба, зверь и птица,
надо вам за это биться,
с браконьерством, заграницей…
… На безрыбье, —
говорят хоть, — но никак,
не заменит рыбу рак,
не иначе, точно так,
не заменит хряк иль хрю,
рыбу, чёрную икру;
пусть потомки здесь хазаров,
продают их на базаре,
покупают и едят.
Нам повсюду говорят:
басурмане не едят
мясо грязное свиньи,
не узреть бы, как они,
голодая, не дай бог,
грызли б кирзовый сапог.
Ведь в голодную годину
кое-кто не ел конину,
но теперь повсюду здесь
конь уже — деликатес.
Не забудьте, как в тридцатых,
в грозовых годах раскатных
вам устроил «Голощёк»
голод горл и голых щёк,
сала всем не доставало,
расплодились каннибалы,
эти люди-людоеды,
плоть людскую на обедах
разгрызали до костей,
а своих детей, гостей,
хотя было стыдно, гадко,
ели тайно и украдкой.
Вот вам соль коллективизации:
съели, вымерло полнации.
Не сочтите за нотацию:
приучайтесь все к свинине,
пропадёт, коли конина,
не ловить же вам лягушек,
есть червей, собак и кошек
и последние припасы.
А свинина – то же мясо,
ведь её, почти на блюде,
преподнёс противным людям
сам всесильный, мудрый Бог, —
продолжал дед монолог.
— Продолжая,
пожелаю:
где работа, там и пир,
чтоб хранил господь ваш мир,
обогнать чтоб заграницу, —
вам – без устали трудиться;
чтоб налаженным был быт, —
надо честными вам быть,
не способствовать вранью,
«не подкладывать свинью»;
не топил, чтобы Урал
остров ваш «Шошка-Арал»,
чтоб паслись там кабаны,
как и в поле, — табуны.
Не товарищ гусь свинье,
наяву, а не во сне,
ваших недругов всех пусть
замуруют в душный дуст;
рассекут пусть секачи
подхалимов, стукачей,
наглецов, хапуг, лжецов,
хамов, трусов, подлецов;
чтоб для вас не стали темой
демографии проблемы —
я желаю без ироний:
женщины, вы, как хавроньи, —
за сравненье извините, —
будьте боле плодовиты.
Я брюзгой ещё не стал
и совсем ещё не стар,
но мне всё же не по нраву,
ваши игры и забавы,
заграничное вино,
буржуазное кино,
где всё грязно, тупо, пусто,
мордобой зовут искусством,
мастера из Голливуда
секс штампуют на заводе,
сериалы же в народе
«мыльной оперой» зовут,
целый год их серий ждут,
но от мыла не отмыться
до морщин на глупых лицах
ни мамашам, ни девицам.
В ваших дымных казино
то же самое кино,
куда ходит целый век,
ваш безумный человек,
ждёт, когда же Чёрный Джек
принесёт копну деньжищ,
сам пока не станет нищ.
Вас обманывают в бинго,
а в каком-то боулинге
за разбой пустых болванок
вас лишают кровных «бабок»;
не хочу рычать про клубы,
где мне выбили все зубы,
лесбиянок, наркоманов,
гей, путан, токсикоманов,
про базар, вокзал, притоны,
мздоимцев и препоны,
что страну, как поп Гапон,
повели в Армагеддон.
Пожелаю тут я вам
весь отечественный бедлам
и заморский этот хлам
вымести в тартарары,
в их вонючие дворы,
по законам жить природы,
по традициям народным,
в духе разума, свободы.
Бес,
беги,
зараза,
сгинь!
Да будет так…
Уах, аминь!
— Аминь!
ЗАСТОЛЬЕ
Сел Аяз за пышный стол,
на Морозовский престол.
На столе стоит икра,
и балык из осетра,
и баранина, конина,
лишь заморские там вина,
только не было свинины,
год ведь всё-таки свиньи —
пусть сидит в кругу семьи.
Закатили пир горой,
аксакал Аяз–герой
пел, плясал, пил, веселился,
утром пьяным повалился.
Убеждаю: я там был,
Ел всё это, нюхал, пил.
пел, играл, острил, плясал
и молился небесам…
Мёд катился по усам…
