ШИРЛИ-МЫРЛИ
(риторотренинг или скороговорка для развития детской речи)
Жили-были
Ширли-Мырли…
Очень жирны
Мырли были,
слишком хилы
были Ширли.
Ширли шили,
рыли, мыли,
брадобрили,
сторожили.
Ну, а Мырли
ели, пили,
сволочили
и грешили.
Ширли выли,
рвали жилы,
но над ними суд вершили.
Мырли жили,
не тужили,
но врагов себе нажили.
Вдруг отчаявшиеся Ширли
революцию свершили.
Вороватые же Мырли
свои головы сложили.
Словом, Ширли –
молодчины,
нас морали научили:
если б Мырли
скромно жили,
не гонялись за наживой,
жизнью Ширли
дорожили,
их учили и лечили,
и внимательно учили
Пиночета опыт в Чили,
коль свободу не душили,
то бы их не потрошили,
Ширли с Мырли бы дружили,
вместе долгий век прожили…
АРАБОКРАБОДАРБРА
(сказка-глупышка для умненьких детишек)
Араб рабом работал,
точнее, был рабом
Аллаха и пророка,
работы на измор.
Ни зрелища, ни хлеба,
ни женщин он не знал,
а видел только небо,
любил морской простор.
И днём, и ночью в море
«омарил» и «крабачил»,
точней, ловил он крабов,
кальмаров и омаров,
поэтому Омаром
араба и прозвали.
Могли прозвать Кальмаром,
Креветом или Крабом,
но видимо арабам
Омары по нутру.
Так вот, Омар однажды
на дне морском «крабача»,
красивую «крабыню»
случайно повстречал.
Была она рабыней
в гареме у Кальмара,
но красотой кромешной
свела с ума Омара.
Тут стал он крайне робко
вопросы задавать:
— Ты кто такая, крошка,
и как же тебя звать?
Она в ответ лишь скромно,
краснея, прошептала:
— Из крабского я рода
и Даброй меня звать.
Вдруг громко зарычала
кальмарова гордыня:
— Эй, глупая рабыня,
ведь ты же не на рынке,
отвергни же араба,
не то — разбудишь мавра,
подобного Отелло!
Но Дабра была рада
Кальмара разозлить,
рабыней его быть
давно ей надоело.
Уж лучше быть рабыней
у милого раба,
чем потешать Кальмара
в объятьях без любви.
Воскликнула тут Дабра:
— Мои собратья, крабы,
влюбилась я в Омара
до бешенства крови!
Теперь прошу Аллаха
разбить оковы рабства,
с Омаром-краболовом
навек соединить…
И… чудо совершилось:
наложница Кальмара
в красивую арабку
мгновенно превратилась.
Тут все морские твари
лишились речи дара,
а их эмир, Кальмар,
скончался от кошмара.
Но радость, а не траур
испытывали крабы,
благословляя Дабру,
Омару руку жали.
…………………………
Омар и Дабра справили
свой свадебный обряд
и размножать отправились
крабят и омарят.
ДЕТЯМ НА НОВЫЙ ГОД
ЗАГАДКИ
У кого косички, чёлка,
все зелёные?
— У ёл…!
Почему, как ёжик, ёлки?
— Колют нас, её игол…
Что зимой растопит лёд?
— Новогодний хоро…
Кружит в нём зверьё из сказок,
как узнать их?
— Да, по маск…!
Лопоух, коль зверь, узнаешь?
— Да, конечно, это за…!
В серый цвет от ног до холки
кто окрашен?
– Ясно, — вол…
Кто красней гвоздик и роз?
— Это Дедушка- …
Возле ёлки «Белокурочка»…
— Это Снег…Снега…Снегу…
Кто воткнул морковь в свой лик?
— Это толстый Снего…
Что стреляет снег из пушки?
— Новогодние хлоп…
Что взрывают, в небо шлют?
— Фейерверки и сал…!
Все загадки петуха
Разгадала детвора!
ГОД МЫШКИ-НОРУШКИ
По словам седых сказаний,
и следам древнейших притч,
календарь времён и знаний
нам открыла первой мышь.
Сговорились как-то звери,
до рассвета всем не спать,
кто увидит солнце первым —
первый год тому отдать.
Всполошился тут невольно,
говорят, звериный люд.
Там-то был самодовольный
и напыщенный верблюд.
«Ростом вышел всех я выше,
солнце встречу первым я!»,
не заметив рядом мыши, —
восклицал верблюд, плюя.
Не моргал никто там глазом,
слышен шерсти шорох лишь:
по верблюду скалолазкой
штурмовала шею мышь.
Когда мышь взобралась выше,
раскрошила писком тишь:
«Вижу солнце, солнце вижу!» —
Завизжала первой мышь.
Обезьяна, бык, кабан,
тигр, пёс, петух, баран,
заяц, змей, дракон и конь,
встретив солнечный огонь,
как какой-то инвентарь,
разделили календарь.
А верблюд жевал, дремал,
так и солнышко проспал!
Из-за спеси посему
не достался год ему!
Вот мораль сего сказания:
Те, кто горб иль грудь гордыней
раздувают, словно дыню,
чванно, коль на всех плюют, —
не избегнут наказаний,
как заносчивый верблюд.
Кто ж ползёт, но неустанно,
выше гор, горбов и крыш,
непременно первым станет,
как норушка-мышка-мышь.
ВЕК ВЕРБЛЮДА
Хоть верблюд свой год проспал,
ниже всех же он не стал.
Был когда-то век верблюда,
не забудем это, люди!
Сын мой, тоже не забудь
то, что именно верблюд,
без воды и смачных блюд
проложил Великий Путь.
От Китая до Европы
по тернистым топал тропам,
чтобы Шёлковый свой Путь
застолбить, как Млечный Путь.
До эпохи каравелл
над людьми верблюд довлел.
Ведь степные караваны
обошли тогда все страны.
Как напыщенный халиф,
горд он, но неприхотлив,
сбившись в стадо или кучку,
всё жуёт свою колючку.
И теперь верблюд степей,
носит груз свой без затей,
он даёт не только дух,
мясо, шерсть, отличный пух.
Молоко же исполина
лучше всяких инсулинов,
лечат им туберкулёз,
кровоточащий лейкоз.
Друг он наш, пустыни страж,
век верблюда не мираж,
воздадим ему салют.
Да! Да здравствует верблюд!
ПСОВАЯ ОХОТА
Курам на смех, в зной и снег,
предрассветный портя грех,
ку-ка-ре-ку петухов
целый год будили всех.
Надоел гвалт птичьих стай,
степнякам ведь подавай
острых мироощущений,
волчий вой, собачий лай.
Вынужден бессонный пост
покидать охраны босс,
а на смену петуху
караул возглавил пёс.
Этот друг ночной луны
охраняет блага, сны,
ведь не зря он представляет
часть седьмую всей казны.
У него отличный слух,
обострённый, славный нюх.
Он и стражник, и пастух,
и вернейший, добрый друг.
Хунну-гунны, скифосаки,
печенеги и кипчаки
имена носили гордо
древней Матери-Собаки.
Ишпакай, Кумай, Барак,
Иттутмиш, Ногай, Кончак
имена этих вождей
не названия ли собак?!?
Разве мог степной казах
выжить в поле без собак,
где наш памятник собаке,
где же творчества размах?!?
\
Где наш лев собак, — тобет,
сей виновник волчьих бед,
он не стал ли сенбернаром
там, где правит Старый Свет?
Где степные наши тазы,
без колёс, крыла и газа,
настигавшие в степи,
быстроногих ланей даже?
Плоть породы этих гончих
лает где-то в мире громче,
чем их предков шумный лай.
Род степной, знать, их окончен.
Кто подскажет, кто же знает,
где потомки алабаев,
тех, кто даже в одиночку
мог тягаться с волчьей стаей?
Говорят, они живут,
кость грызут, волков жуют.
Там, где нет уж скотоводства,
может быть у них приют?!?
На Руси когда-то встарь
жил и правил Белый царь,
пастырь множества народов
в псарне он своей был псарь.
Не держал хоть своих слов,
но держал он грозных псов.
Даже царская охота
там кормила сто дворов.
Нет зверей, как нет охоты,
зверь найдётся, — нет уж квоты.
Кормит нас теперь лишь нефть,
не собачьи породы.
Всё смешалось в этом мире,
лис лишил ворону сыра,
ведь не скот, а псов пасут
в городских у нас квартирах.
В год грядущий всё ж собаке,
воздадим признанья знаки,
знаки почести и славы,
знаки жалости и страхов.
Есть ли в мире, кто добрей
наших псов-поводырей?
Коль ты зряч, то без зазренья
эту мысль умом прозрей.
Не собака ль трупом ляжет,
дотащить, чтоб груз упряжек?
Мы взвалили на собак
неизмеренную тяжесть.
Словно волки, на границе
террористы и убийцы,
сколько их, не будь собак,
нас загрызть сюда стремится?
Сколько псов у нас поныне
ищут нас после лавины,
роя снежные завалы,
на морозе сами стынут?
Даже в космос этот пёс
дух надежд и наших грёз,
без согласья, поневоле
и безропотно увёз.
Сколько псов у нас поныне
ищут зелье, рыщут в минах,
превратившись в наркоманов,
стали жертвами безвинно?
До сих пор едят собак,
те, кто ищет в мясе смак,
лечат им туберкулёз,
а, возможно, даже рак.
Человек всё тот же бес,
чтоб исследовать рефлекс,
в мозг того же друга-пса
безнаказанно, но влез.
Кто придумал бой собак,
друг собак он или враг?
Самого его туда бы,
не за кость, а просто так.
Против пса (опять заметь)
выставляется медведь,
неугодной же собаке
достаётся даже плеть.
Истязать, калечить друга
может, разве что, подлюга.
Неужели человек
зверем был, а стал зверюгой?
Завершает год свой круг,
Новый год – подарок сук,
что для нас собачье племя,
друг иль враг, иль просто звук?
Ведь не вся же жизнь клоака,
в ней есть радость, есть и благо,
из семи мы тюркских благ
выделяем здесь собаку.
Пусть она одна иль в стае,
ночью воет, днём же лает,
пусть за нас, идя на бой,
охраняя наш покой,
сторожа и защищая,
для кого-то будет злая,
для кого-то станет другом
эта верная подруга.
