Глава первая. БЕСПРЕДЕЛ
Ту-тук, ту-тук! Ту-тук…тах-тах!- поскользнувшись, было, на стрелке, вагон тут же выпрямился и покатил дальше, сматывая с рельсов остаток километров до Мегаполиса. Мысли Михаила, резко прервавшиеся, вновь потекли размеренно и четко, подчиняясь этому обособленному ритму колес…
В купе он был один. Ну, в совершенном уединении от забитых до отказа плацкартных вагонов, полузаполненных соседних отсеков и всего остального мира, пейзажно мелькавшего сейчас за окном. Как-то: разбитая колея проселочной дороги, параллельно обгоняющая состав, березовые и сосновые рощи, по отдельности и вперемешку. А также прочая багряно и желтолиственная поросль, выклянчившая себе место под солнцем у своих более старших собратьев… Проказница-осень уже вовсю хулиганила на подступах к городу, раскрашивая потускневшую летнюю зелень своей многоотеночной охряной палитрой. Порой разбавляя её драгоценно-искрящимся, под солнечными лучами, утренним инеем . Этим периодом, скорее всего, объяснялось, на данное время, упорное нежелание народа пользоваться услугами Российских железных дорог Южного направления. Оно и понятно: летний и «бархатный», морские сезоны, закончились. И вся центральная Россия, вкупе с Севером, рванула с югОв по домам. До следующей весны — подкапливать заначки на будущий полноценный пляжный отдых, манящий красивым загаром и приятной непредсказуемостью…
Михаил порылся в одной из сумок, выудил на свет пластиковую посудину-полторашку, полную домашнего виноградного вина. Покрутил ее в руках и, со вздохом сожаления, вновь отправил на место – даже выпить не с кем в этих четырех фанерных стенах! Умащивая бутылку, наткнулся на фотографию в рамке, поставил ее на столик под окном и, подперев кулаками челюсти, замер, любуясь снимком. А поглядеть было на что: девушка лет семнадцати, с лицом необыкновенной красоты, в котором, при внимательном рассмотрении, угадывались черты Михаиловой физиономии, надкусывала ровными зубками огромное яблоко, смешливо скосив глаза в объектив – прямо в душу отца. На обороте фото была надпись – старательным каллиграфическим почерком: «Я люблю тебя, папуля!»
Это была любимая дочурка Михаила, Анюта. И единственная – детей ему жена Светлана больше так и не родила. Не успела – через год после рождения Анюты Свету насмерть сбил на своем новеньком «СААБе» сынок районного прокурора. Все произошло банально-обыденно и житейски-просто. Отметив в центральном ресторане свое двадцатитрехлетие, на которое папашка подарил ему этот самый «СААБ» и впридачу к нему – водительское удостоверение со всеми открытыми категориями, сынок решил, под занавес, прокатиться с девочками в местную сауну. Естественно, почти что ночью, в состояние средней невменяемости, ближе к полной, он пошел на обгон по «встречке». А в лоб, по закону подлости, шел «КамАЗ», груженый металлоломом. Альтернатива, конечно, была: либо попытаться сбить с трассы двадцать тонн металла, либо резко уйти влево, на тротуар. Именно по нему шла в этот роковой поздний вечер жена Михаила, с пластиковым пакетом, в котором лежали детские смеси для их годовалой Анютки.
Сын прокурора выбрал второе…Светлану буквально разорвало на части пятиметровой шведской торпедой, несущейся на запредельной скорости.
Суд все же состоялся…Водителя «КамАЗа», который, согласно протоколу ГИБДД : « с превышением разрешенной скорости движения совершал обгонный маневр через две сплошные линии и этим спровоцировал дорожно-транспортное происшествие, повлекшее за собой смерть пешехода и травмы средней степени тяжести водителя и пассажиров встречной машины», отправили в места не столь отдаленные. С внушительным сроком за плечами. Сына прокурора и двух девиц тоже отправили… в Ниццу – залечивать ушибы и царапины от сработавших подушек безопасности. Само же место происшествия «перенесли» на двести метров дальше – в сторону написания протокола служакой местного отдела ГИБДД.
Михаил попытался было дернуться в оборотную сторону справедливости. Вечером к его дому подъехал бронированный «Кадиллак» прокурора Валерия Дмитриевича Высятьева с двумя автоматчиками в салоне.
— Видишь ли, Миша,- Валерий Дмитриевич, развалившись в кресле хозяина дома, словно в своем собственном, неторопливо закурил ароматную сигариллу. Затем дал знак ОМОНовцам выйти за дверь. – Я тебе сейчас скажу одну вещь, а ты ее попытайся осмыслить и тут же забыть, сделав для себя соответствующие выводы. Во-первых, рыпаться тебе я никуда не советовал бы – у меня все схвачено, вплоть до…- прокурор ткнул пальцем с дорогим перстнем куда-то в потолок.- А тебе ведь только двадцать два, одногодок и одноклассник моего Славки. И потом, Светлану ведь не вернешь, а дочку твою кто-то должен воспитать и вывести в люди. Я думаю, ты не настолько глуп, чтобы предположить, что это сделает наше любимое государство. Кроме того, смертность ведь, не только в детских домах, но и по всей России в целом, бьет все мыслимые рекорды… Короче, я предлагаю…
Михаила допустили на кладбище, когда Свету уже похоронили. Место, с большим запасом, было огорожено шикарной кованой изгородью.
— Это для тебя и дочки, если что…- веско пояснил прокурор, поправляя огромный венок на мраморном памятнике Светлане. – Ритуал я оплатил. Сумма, необходимая для воспитания Анюты, положена в банк, на твое имя. Надеюсь, мы в расчете? Чего ты еще хотел бы?
— В глаза заглянуть однокласснику-козлу!- процедил Мишка с бессильной ненавистью.- В душу прямо, до самого дна достать. Что у него там, под тиной скрывается? В болоте и то родники есть…
Славика моего не тронь, слышишь!- Валерий Дмитриевич даже слюной брызнул – так зашелся.- Аньку лучше свою сбереги, понял?
— Понял,- Михаил плюнул ему под ноги и пошел от могилы, сутуля мощную фигуру.
Через полгода Высятьева, с повышением, перевели в Мегаполис. Туда же он забрал все семейство, продав принадлежащий ему особняк кому-то из местной братвы. А в своем почтовом ящике Михаил нашел визитку прокурора с номером мобильного телефона. На ее обороте было написано: «Если что, звони. Я долги помню». Мишка хотел было ее порвать, но хозяйственная жилка воспротивилась – сунул в ящик кухонного стола. И тут же забыл о ней. До поры, однако, до времени…
Глава вторая. ЛЕТИТЕ, ГОЛУБИ…
А через два года, на общем собрании колхозников, остро встал вопрос о воспитании Анюты.
— Миш, чем тебе помочь, скажи?- прямо спросил председатель.- Тракторист и комбайнер ты классный, рыбак заядлый и охотник отменный к тому же – кабана с двухсот метров через оптику достаешь. Но этого недостаточно для воспитания маленькой девочки, поверь. Ей материнская любовь и ласка нужны. Ведь ты ж днями и ночами, иногда, пропадаешь в поле, а дочка у тебя в круглосуточном детсадике обитает. Это ж все-равно, что в детском доме…Ты жениться, случайно, не надумал еще?
Мишка отрицательно крутнул головой, судорожно двинув кадыком при этом – как-будто отраву проглотил.
— Помочь хотите? Единственное, о чем попрошу – просто не мешайте мне растить дочь. Нет, не единственное: пусть Анюта никогда, слышите, ни от одного из вас не узнает, кто убил ее мать. Не хочу даже имени этого сученыша слышать…да и отца его заодно. Ну, мало ли как еще люди погибают. Самолеты вон, бьются один за другим…
— Значит, решено!- председатель хлопнул ладонью по красному сукну стола. – Погибла Глушкова Света в авиакатастрофе…так тому и быть. И если, не дай Боже, кто-нибудь распустит свой поганый язык без меры…- он выразительно покачал в воздухе внушительным кулаком бывшего молотобойца.- А насчет женитьбы, Миш? Парень ты у нас видный, любая девка – только помани.
— Нет, Светку мне никто для супружества не заменит… одна любовь такая в жизни случается,- упрямо боднул вновь воздух Мишка.
И его оставили в покое. Но только мужики. Девки же и бабы станичные проходу не давали. От налитой Кубанским солнцем, силой и нерастраченной энергией фигуры Мишкиной исходили такие флюиды, от которых у местных молодок, вдовушек и, чего греха таить, даже замужних баб, дрожали истомно колени и ноги сами разъезжались в стороны — лишь при одном его близком присутствии. А стоило ему выделить взглядом одну из них – та окончательно балдела, как под гипнозом. И готова была запрыгнуть на Михаила, тут же, презрев все известные библейские заповеди.
Так что очередь к дому Глушковых стояла, как к Мавзолею ленинскому — под предлогом помощи маленькой Анютке. Кто из женщин молочка козьего свежесдоенного принесет, кто десятка яиц куриных не пожалеет, сала, сметаны, кто мед с пасеки тащит, а кто и просто так забежит – посидеть с Анюткой, пока комбайнер Глушков выдает супернамолоты зерна…
Поначалу Мишка отказывался и от дармовых харчей, и от бесплатных телоподношений. Но когда, после смерти Светланы, прошел третий год, его бастион сексвоздержания стал давать трещины по самому фундаменту, а затем и вовсе развалился, под многообещающими взглядами, а также натиском горячих, упругих и жаждущих ласки женских прелестей. И тогда Мишка как с цепи сорвался. Словно энергетический вампир, все, что недополучил от безвременно ушедшей своей второй половины, он старался взять, с процентами, у местных прелестниц. Сначала пользовал всех молодок, без разбора возраста и семейной принадлежности. Но, когда несколько раз попал в «темную», устроенную не в меру ревнивыми мужьями и отцами, призадумался: мужики били крепко и основательно, в целях нравственного воспитания. И хотя Мишка отмахивался тоже не слабо, в меру своих недюжинных сил и способностей к уличной драке, здоровье-то было все же не вечным…
Поразмыслив о превратностях судьбы-злодейки, он перешел на обслуживание вдовушек и матерей-одиночек. И тут же, как по мановению волшебной палочки, прекратились нападки на него со стороны местного мужского населения. Михаила стали приглашать на все вечеринки, свадьбы и юбилеи, так как тамада из него был отменный, по причине всегда неунывающего характера. А если еще приплюсовать сюда и то, что он волшебно, с переборами, шпарил на семиструнной гитаре, исполняя песни на заказ, то желание заполучить его к праздничному застолью становилось вполне объяснимым и понятным:
Худшее, наверное, случилось…
В общем, нехорошее стряслось:
Где-то что-то чуточку сместилось,
И тепло, вдруг, холодом накрылось…
И у нас с тобою не срослось.
Только существуют параллели
На которых тает даже Зло…
В изумрудно-солнечном Апреле,
После всей распутицы-купели,
Что-то где-то вновь произошло.
Все в Природе будто встрепенулось:
Синевой умылся горизонт,
Солнце потеплевшее проснулось,
И надежды щедро мне плеснуло
В самую заветную из зон…
— Просто ты мне снова улыбнулась…
После таких вот слов, да под нежный перезвон, с добавкой двух-пяти рюмочек чистейшего первака-самогона, иная молодица манила Михаила через праздничный стол уже откровенно-гарантийной улыбкой. Выразительным взглядом предлагая всю себя, до последней жаждущей молекулы горячего упругого тела… короче, всё заканчивалось в какой-нибудь пристройке, к обоюдному согласию и удовольствию независимых… или частично зависимых, сторон.
Домой Мишка никого не водил, чтобы даже намеком не обидеть свою любимую, разъединственную… и, конечно же, самую прекрасную на свете, Анютку. Которая росла, казалось, словно в сказке: не по дням, а по часам. Ничем особо-детским не переболела, но… была, однако, у нее странная аллергия – на телефоны: как только Анюта контактировала с аппаратом связи, лицо и шея ее тут же покрывались мелкой красной сыпью. На телевизор и радио аллергия, почему-то, не распространялась…Зато в шесть лет отец научил ее стрелять из карабина, правда, оружие было зажато в станке…Но в десять она, уже не боясь отдачи, даже не закрывая глаз при выстреле, лихо лупила из карабина с оптикой по консервным банкам, развешанным на дереве. В пятнадцать лет Анюта через его оптический прицел, за пару сотен метров, ясно уже различала пятирублевик – пристроенный среди наростов коры на стволе дерева. И вбивала его, к чертовой матери, в ствол! А еще отжималась, лежа, до двадцати пяти раз – на спор.
Закончив успешно одиннадцатилетку, Аня подошла однажды к отцу, когда он брился, заглянула в зеркало – красивая, стройная, большеглазая и, взъерошив его темную шевелюру со снеговой присыпкой седины на висках, тихо проворковала в ухо:
— Я люблю тебя, папуля! Спасибо тебе, что ты есть. И спасибо, что в нашем доме… нашей жизни, не было никого… после мамы.
Станок выпал из, ослабевших враз, пальцев Михаила. Он резко обернулся, почти с мистическим ужасом вглядываясь в чуть располневшую талию дочери.
— Анька-а-а…
Ее мягкая нежная ладошка легла на его губы, заставив замолчать.
— Не нужно, папуль! Тебе не идет лицедейство. Это просто отложения жирка, накопленного в период сдачи выпускных экзаменов. Если б я вдруг от кого забеременела, ты узнал бы об этом первым,- рассмеялась она. – Да сейчас вовсе не об этом …рано еще заморачиваться. Ну… ты ведь предвидел, что я не задержусь в станице после школы? Знал, конечно, поэтому боялся этого и, как мог, оттягивал. После девяти классов загнал в десятилетку, затем в одиннадцатый…отпусти меня, а? Не держи всю жизнь на привязи. Пойми, я и станица – мы никогда не станем одним единым: как ты, как пред наш, колхозники бывшие… Их держит, кормит и не пускает земля. А меня – что?!
— А как же я?- у Михаила что-то закололо в поддыхе, он выскочил в кухню, прямо из-под крана напился воды, сел на стул и, сломав, в запарке, одну за другой, три сигареты, прикурил, наконец, четвертую. Да знал он всё! И понимал тоже всё, и характер Анюты знал…свой характер – сам воспитал! И принял уже умом, душой…а сердцем нет, не принял. Не хотело понимать и принимать сердце РАЗЛУКУ!
— Я ж ведь в этом году, на уборке пшеницы, решил не слезать с комбайна ни днем, ни ночью. И ведро с собой, вместо горшка, в кабину взять… На иномарку заработал бы…джип японский. И покатили б мы с тобой к морю, на весь бархатный сезон. Веришь, доча, жилы бы порвал… обгадился бы, в конце-концов, если б это делу помогло, но иномарка была б нашей… мечта всей жизни…- Михаил всё говорил, говорил, куда-то мимо дочери, в сторону приоткрытого, в жару, кухонного окна. – На какое число хоть билет-то взяла?- упавшим голосом прервал сам себя, отвернувшись и мазнув тыльной стороной кисти по щеке – будто муху согнал. И всхлипнул тихо, осторожно.
— На завтра, папуль,- виновато ответила Анюта.- Из универа, представляешь, приглашение пришло, на бесплатное место, по разнарядке. И почему мне, за полторы тыщи кэмэ… у нас родни в Мегаполисе нет, случаем, «крышевой»?- лукаво скосилась на отца, ввернув это словечко.
— Родни нет, а вот моральный должок, наверное, остался… ладно, езжай,- неожиданно согласился отец. – Ты молодая, красивая, упорная – своей цели добьешься, я знаю. Только вот, как же, без телефона-то, а? Ведь мобильный нельзя…
— Я тебе письма писать буду, каждый день, папуля!- горячо заверила его дочь, весело чмокнув в недобритую щеку.- А ты, пока я учусь там…можешь жениться, вот!- выпалила вдруг, отчаянно покраснев при этом.
И уехала.
Глава третья. СЮРПРИЗ.
За два прошедших года писем этих и открыток поздравительных у Михаила накопилось – целое отделение, в тумбочке прикроватной. Каждое в тетрадочный листочек, но, если все собрать, получился бы личный дневник Анны Глушковой – до того подробно описывала дочка всю свою студенческую жизнь. А может, не всю… Зато на каждом таком листке, наискосок, прямо по жизнеописанию, шла надпись, розовым маркером: «Я люблю тебя, папуля!».
Михаил жил, по-прежнему, бобылём… Хотя, не совсем. Наклевывалось у него, вроде бы, чего-то уже с местной учительницей русского языка Миленой Александровной – похожее на семейную связь. Однако по имени-отчеству называть ее было бы явным кощунством — училке начальных классов только-только исполнилось двадцать годочков. Вот эта-то разница в возрасте, почти в полтора десятка лет, не давала покоя Михаилу. Чтобы окончательно развеять все сомнения, он написал письмо Анюте – единственному судье и адвокату в его семейных проблемах.
И вдруг, « в обратку», весной, из Мегаполиса пришел этот перевод…взглянув на сумму, обозначенную в бланке цифрами, Михаил не поверил своим глазам и снова пересчитал нули… затем прочел ее прописью. Нет, ошибки не было – десять тысяч у.е., ну, долларов!
Которых Мишка, отродясь, в руках не держал! Он поднял растерянный взгляд на почтальона, доставившего ему этот нежданный бонус.
— Слышь, Николаевна, это не лохотрон какой, случаем? Ну, типа МММ?
— Давай, расписывайся в получении извещения, мильёнер ты наш!- расхохоталась смешливая, не в меру, почтальонша.- И прочти там, внизу, приписочку к переводу.
Мишка прочел:
« Никого не слушай, женись! Давно пора. Это вам на свадьбу. Я люблю тебя, папуля. Твоя Анютка».
— Ну, как же это, а?- Мишка все мусолил и теребил в руке клочок бумажки, не решаясь прикоснуться к нему шариковой ручкой. – Я ж Анютке, каждый месяц, пять тыщ… на конфетки там…с получки…
— Маловато, видать, твоей Анютке одних конфеток,- загадочно, как-то, ухмыльнулась Николаевна.- Мегаполис, он денежку сосет, как телок мамкино вымя – ненасытно, до отрыжки. Не иначе, нашла твоя студенточка подработку где-нить на обочине…ой, да что ж это я, застоялась тут с тобой!- завидя враз осунувшееся лицо Михаила, с заходившими на скулах желваками, почтальонша подхватила сумку и рванула от его калитки, наискось, через дорогу, к следующему адресату . Подальше от греха.
— Эй, извещение забыла!- через силу выдавил Михаил, сквозь подступивший к горлу ком.
— Я опосля, Мишенька, опосля как-нить заскочу,- Николаевна отчаянно давила и давила кнопку вызова на калитке соседа.
Михаил получил все же деньги, рублями по курсу… в противодействие мрачному предчувствию, навеянному неосторожным намеком Николаевны – мало ли чего взбредет на ум вечно озабоченной почтальонше!
И в тот же день засобирался в Мегаполис. Никому ничего не объяснив в станице. Без предупреждения Анюты. Сюрпризом, в общем.
Но перед самым отъездом Мишка отыскал-таки в кухонном столе покрытую пятнами жира визитку и позвонил:
— Я знаю, кто помог Анютке устроиться в университет, кто помогает ей спонсорскими переводами…Но предупреждаю тебя: если у нее, не дай Бог, возникнут проблемы по твоей вине, или ты ненароком проболтаешься о причинах смерти ее матери – мне никогда не поздно подать прошение на повторное расследование того ДТП. Тем более, что новый прокурор, не в пример прежнему, защищает, как ни удивительно, пострадавших и карает преступников. По-честному.
— Ты все еще не можешь забыть той трагической случайности, Миш?- пророкотал в мембране уверенный голос с барственными нотками в нем.- Поверь, твоя Анюта мне стала как родная, после всего случившегося. Если и возникнут проблемы, то, обещаю, не у нее…
— Брось трепаться, слышишь!- Михаил сжал мобильник так, что пластик затрещал.- Я с тобой родниться не собираюсь. И помнить Светлану буду всю жизнь. Смотри, я тебя предупредил. В ближайшее время приеду, проверю.
— Ну что ж, благодарствую за предупреждение. Постараюсь организовать достойную встречу. Может, все ж выкурим, в процессе, трубку мира?
— Никогда!- Михаил яростно придавил кнопку «сброс».
… Поезд прикатил в Мегаполис в 23. 15. Один из главных вокзалов встретил Мишку поздним полутемным, но теплым, перроном, ярко освещенным зданием вокзала и сутолокой народа, спешащего избавиться от монотонности дорожного ничегонеделанья. Иными словами, пассажиры спешными ручейками дружно рванули подальше от надоевшего до икотки состава – в город, к семьям, в гости, на экскурсии…Отстающих тут же перехватывали вездесущие лохотронщики с «выигрышными» лотерейками, бабуси и дилеры с предложением съемной квартиры ( с массажем и без оного), носильщики и бойкие таксисты, желающие также слупить с приезжих свой «законный» ночной тариф. Последние бойко разбирали ночных пассажиров в салоны своих авто, развозя их по заказанным маршрутам.
Михаилу достался паренек-мужичок, лет тридцати с хвостиком, в светлой куртке нараспашку, серой кепке «а-ля Лушкофф» и карими глазами со взглядом, излучавшим, казалось, все радушие и доброжелательность Мегаполиса, с примесью нагловатости — «до самых, до окраин…»
— Привет, дядя!- парень улыбнулся Мишке так, вроде и взаправду являлся его племянником – того и гляди, лобзаться полезет! – Куда едем? Что желаем?
Ну, Мишке-то не впервой обламывать таких – опыт свадебного тамады срабатывал всегда безотказно.
— Домой едем, тётя!- еще шире ухмыльнулся он.- У меня машина в переулке припаркована.
— Да ладно пургу гнать, дядя,- даже не обиделся на «тетю» парень.- Вас, приезжих, за версту различишь. Я даже могу угадать с двух раз: ты или командировочный, или в гости к кому-то нагрянул – сюрпризом. Не тушуйся, я не Нострадамус. Во-первых, тебя никто не встречает. Но ты и не командировочный – те, первым делом, бегут в подземку, чтоб без толкотни успеть, к закрытию метро, доехать до гостиницы. Значит, ты приехал к кому-то, чтоб сделать ему приятный сюрприз.
— Могли бы и встретить, да я отказался. А-а… почему приятный?- ухмыляясь, спросил Мишка. Ему уже начинал нравиться этот таксёр.
— Счас вот до зеркала дойдем внутри вокзала – глянешь на свою рожу и перестанешь задавать глупые вопросы. Меня Михаилом звать,- парень, смеясь, протянул руку для знакомства. – Можно просто Мишей. Не боись, не все таксисты Мегаполиса – кидалы и маньяки, попадаются нормальные пацаны. Я из последних.
— Ты не поверишь – Миша!- Михаил крепко стиснул его кисть.
— Чему это я не поверю?- перестал улыбаться Мишка-таксист.
— Да это я знакомлюсь так. Тезки мы, не понял?
— Ну, даешь! После всего этого, ты, как честный человек…просто обязан меня нанять,- вновь воссиял таксист. Сумку помочь донести?
— Да что здесь нести,- Мишка подхватил за ручки сумку и зашагал, вслед за таксистом, через здание вокзала.- К дочери я приехал в гости, понял? Учится она у меня здесь, в университете. А адрес квартиры почему-то в письмах не пишет. На конверте просто штамп: «До востребования».
— А-а, это у всех студентов такие заморочки,- махнул таксист рукой.- Квартиры постоянно меняют: то хозяева не подходят, то квартплата зашкаливает. Найдут, где подешевле и сразу же переезжают. И конверты с таким штампом самые дешевые в городе.
— Понял, — Мишка, выйдя на привокзальную площадь, вдруг поставил сумку на парапет подземного перехода и полез в карман за сигаретами.
— Ты чего стал, поехали,- оглянулся на него таксист.
— Куда поехали, на ночь глядя?- окрысился на него Мишка.- Я только адрес универа и знаю, а он, да будет тебе известно…
— Я тоже знаю график работы универа,- подошел к нему таксист.- Ты хочешь сказать – тебе переночевать негде?
— Ну да,- прикурив, Мишка отчаянно зачесал в затылке.
— Да не проблема, тезка,- таксист хлопнул его по плечу.- Я тебя сейчас отопру по одному адресочку – выспишься от души. И притом не один.
— С тобой, что ли?- волком зыркнул на него Михаил.
— Не-а,- ничуть не смутился таксист.- Там тебе достойнее кандидатурку подберут. Ну, и помоложе … вполовину почти.
— Понял,- подитожил Мишка.- Бордель предлагаешь. Видали мы такие по телеку, видали…
— Да что ты видал?- загорячился Мишка-таксист. – То, что показывают – коровники по сравнению с тем, что я предлагаю тебе. Вот, слушай: самый дешевый номер в гостинице стоит от полутора кусков деревянными за сутки. Но ты его не достанешь – бронь командировочных и гастрабайтеров, на столетие вперед. Я же тебе предлагаю хороший номер и классную телку всего за три тысячи. Даже за две с половиной – моим друзьям там делают скидки…Ну, идет?
— А что…без телки… никак?- осторожно спросил Мишка.
— Могу договориться и без нее. А тебе самому разве не хотелось романтики, хоть когда-нибудь, а? Не той: подзаборной, в лесополосе или каком-нибудь чужом сарае – с дояркой либо скотницей… А настоящей: в полутемной интимной обстановке, под красивую музыку, на чистых простынях, без боязни быть застигнутым врасплох кем-нибудь из соседей. Только честно скажи,- наседал таксист.
Если честно – хотелось, ой как хотелось! Даже снилось Михаилу не раз, после просмотра на ночь подходящего по теме фильма. Даже присутствовал он не единожды уже там…виртуально. Во сне. В мыслях. И мечтах…
— Держи визитку,- таксист решительно засунул в карман Мишкиной рубахи кусочек тисненого картона.- Я тебя завтра к твоей дочке бесплатно отвезу, только позвони.
Это решило все – крепость пала. Да, собственно, она и не думала обороняться – под таким-то соблазнительным натиском.
— Валяй!- решился Мишка, поудобнее притирая в кармане портмоне с деньгами.- Но если везешь меня на грабеж – тебе шею сломаю первому…а там, как Бог даст.
Интим был не полутемным, как обещал Мишка-таксист. Свет в комнате не горел вовсе, лишь отблески ночной рекламы бродили разноцветными смазанными бликами по стенам и потолку. Но музыка красивая — присутствовала. И шикарная кровать, и чистые простыни… и она: гибкая тонкая грациозная танцующая фигурка, будто выточенная из темного материала великолепным токарем-Природой… Закутанная, вначале, в индийское сари, которое, по мере продолжения танца, раскручиваясь, спадало с ее тела, подобно легкой шелковистой пене прибоя – волнами…спиралями…последним белоснежным знаком капитуляции полностью обнаженного тела. Лица прелестницы не разглядеть было в этих блуждающих неоновых отсветах, но Мишка не сомневался ни на йоту – оно достойно этого божественного тела!
— Господи, как же я благодарен Мишке-таксеру!- шепнул он, привлекая к себе это животрепещущее Очарование. И сам испугался своего шепота – до того неуместно он прозвучал в этой обители любви.
— Тс-с-с,- пахнущая чем-то терпким и сладким одновременно, упругая грудь, коснулась его губ затвердевшим соском, заставив замолчать. Да и к чему здесь были слова? И какие бы из них подошли к этой обстановке?
Мишка, не сдерживаясь более, впился губами в этот нежданно-приятный презент, награжденный тут же, дополнительно, возбуждающе-глубоким стоном наслаждения, вырвавшимся у ночной танцовщицы. А когда он языком попытался слизать с окаменевшего от напряжения соска этот приторно-сладкий аромат, желая постичь всю глубину восприятия плоти, гибкая фигурка выгнулась в его руках, извиваясь в экстазе, грозя переломиться красивой, но хрупкой веточкой. Он не помнил, в какой отрезок Бесконечности успел сбросить свою одежду…или ему помогли ее сбросить…но острые коготки впились в его уже обнаженную спину, как бы умоляя поддержать вожделенное тело, не дать угаснуть, едва вспыхнувшей, любовной страсти. Михаил почувствовал боль, кровь… принял, как сигнал к началу и, подхватив танцовщицу на руки, отнес ее к кровати, бережно уложив на белоснежные сугробы скомканных им простыней. И, переведя дух, ринулся в атаку на это беззащитное в своей обнаженности, хрупкое тельце, надеясь и желая добиться мгновенной и легкой победы над ослабевшим от страсти противником…соратником? Не тут-то было! Это эфирное создание, только что безвольно обвисшее на его руках, вдруг мгновенно превратилось в стальную пружину – упругую, упрямую, неподатливую. Оно змейкой скользнуло в ворохе постельного белья и Мишка… грохнулся на совершенно свободное от заветной цели место. А сбоку, из-за кучи одеял, послышался тихий нежный смешок упрямицы. Это, несомненно, было предложением любовной игры. По правилам Мегаполиса. Но Мишка, привыкший к безотказной покорности станичных молодок, которые ложились под него с будничной конвейерной монотонностью, не признавал ничьих правил и канонов, навязываемых его, распаленному страстью, сознанию. Он оголтело бросился на этот издевательский, по его мнению, смех, выловил, наконец, неподатливое тело из вороха белья и принялся мять его, скручивать и выгибать, пытаясь подстроить эту прекрасную скрипку под свой окостеневший от непомерного желания и напряжения смычок, готовый уже в любой момент взорваться фальшивой нотой от, казалось бы, малейшего соприкосновения с горячей непокорной плотью. А его пленница продолжала неистово биться, извиваясь, царапаясь, кусаясь даже – будто бы жизнь свою защищала …и вдруг затихла, обмякла на простынях – открываясь вся, без остатка, сдаваясь на милость победителя, приглашая его войти в настежь разверстые ворота главного бастиона своей крепости. И Мишка ухнул в эти ворота всем своим естеством, напрочь забыв о времени и пространстве. Он успел лишь спиной почувствовать, а затем увидел, как исчез вдруг потолок, а сверху падает на него звездное небо, затем вся Галактика, накрывая черным-пречерным вакуумом с мириадами ярчайших вспышек. Которые, кружась над их телами, слились постепенно в единый сверкающий шар…затем взрыв…пустота смерти…пустота жизни, или пустота великого наслаждения неопределенностью в пространстве и времени…И два торжествующих крика – мужской и женский, слились в унисон.
Мишка очнулся спустя…неизвестно сколько. И первое, что он почувствовал, а не увидел – лежащую на его плече женскую головку с разметавшимися, по подушке, волосами. И нежное ушко возле своих губ. И ее руку, лежащую поперек его груди. И ее сонное размеренное дыхание услышал рядом.
— Знаешь, мне кажется, я любил тебя всю жизнь,- прошептал Мишка, еле слышно.- Скажи хоть, как тебя зовут. Ну, скажи, пожалуйста.
Сквозь сон девушка пробормотала что-то неразборчиво. Он придвинул свое ухо ближе к ее губам.
— Что ты сказала? Повтори.
— Я люблю тебя, папуля…
И снова небо обрушилось на Мишку – только теперь уже размазывая его человеческое эго по остаткам нравственного самосознания…
Остальное здесь:
