Oсобый рейс (рассказ)

Каждую ночь, когда Нон уже засыпал, через дом, лениво постукивая колесами, проходил поезд.  Сначала слышался лай собак, потом начинали гудеть рельсы, в шкафу звенела посуда. Нон открывал глаза, будил лежащего рядом младшего брата, и оба смотрели, как зеленый локомотив въезжал в единственную комнату дома.  Струя пара выстреливала в крышу, становилось еще жарче обычного, и вентилятор уже не помогал.  Мимо кровати проплывали серые вагоны, и через открытые окна пассажиры изучали содержимое их дома.

Поезд лязгал тормозами, старательно пыхтел, так что у Нона спирало дыхание, и выдавив из себя весь пар, замирал.  Из головного вагона выходил человек в синей рубашке с нашивками на плечах.  У него были короткие усики прямоугольником, а на голове – белая фуражка с блестящей золотистой кокардой.  Дважды свистнув в висящий на шее свисток, он поднимал руку и важно объявлял:

– Северный дальний, особый рейс, техническая остановка, пассажирам просьба оставаться на своих местах.

– Это Главный проводник, – с уважением шептала бабушка. – У него усы, как у короля Рамы Пятого.

Мама подходила к поезду, неся картонные коробочки с обедом.  У нее и бабушки особенно хорошо и быстро получался каопад, жареный рис с курицей, свининой или креветками.  В коробочки также укладывался пакетик с рыбным соусом, нампла, и пластмассовая ложка.  Мама заходила в последний вагон – он останавливался за пределами дома, на пустыре.

– Каопадгай на ка, арой на ка, жареный рис с курятинкой, пожалуйста, вкусный, недорого, – оповещала она пассажиров, передвигаясь в сторону головного вагона.

А в начале состава к делу подключался отец. В его большом оранжевом кулере, зарывшись в каше льда, уютно сидели бутылки с напитками.  Купив острую еду, многие хотели пить, да и вообще в вагонах, несмотря на поднятые окна, было душно.

Отец шел вдоль проходов и распевал, как мантру, ритмично постукивая по крышке кулера:

– Пепси на кап, намплао на кап, биа на кап, – пепси, пожалуйста, водичка, пиво, пожалуйста.

Поезд разрезал жилое пространство на две части.  В первой была кровать, стол, тумба с телевизором, а также кухня, хотя и без холодильника.  Холодильник оставался на второй половине, там же, где находился гамак отца.  Отец любил качаться днем в гамаке, курить и размышлять о том, как когда-нибудь купит настоящий мотоцикл вместо своего дряхлого скутера.

Времени на то, чтобы охватить все вагоны, не было.  Вскоре Главный проводник водружал белую фуражку на причитающееся ей место,  свистел, и, подняв руку, бросал ее вниз.  Это называлось «давать отмашку».

– Техостановка закончена, Северный дальний отправляется, – возвещал он. Поезд с готовностью лязгал тормозами и выползал из дома.

Торговля шла по-разному, но у отца выручка всегда была больше.  А мать часто оставалась расстроенной, и тогда на следующий день вся семья ела вчерашний рис из коробочек, ставший уже твердым и невкусным.  Если не справлялись, скармливали собакам, благо вокруг дома их прижилось великое множество.

– Мама, а почему он северный? – спрашивал Нон.

– Потому что идет на север.  Там горы и там прохладно, но я там никогда не была, – отвечала она.

– А почему он идет туда через наш дом?  Ведь мы  тут живем, –  спрашивал Нон.

– Не знаю, но так всегда было, даже когда я сама была маленькая, – отвечала она.  – Tы лучше у бабушки спроси.

– Почему, почему, – пожимала плечами бабушка. – Да потому что так устроен мир, надо уметь к нему приспосабливаться.

– А что такое особый рейс?

Но бабушка уже шла к большой газовой плите жарить курятину.

Исправно откладывая деньги, через какое-то время семья сумела купить новый телевизор.  Не самый большой и не самый дорогой, конечно, но все-таки гораздо лучше прежнего.  А у отца появилось больше времени висеть в гамаке и курить.

Однажды Нон набрался смелости, слез с постели и спросил Главного проводника:

– А почему этот ваш рейс особый?

Тот снял фуражку и задумчиво потер золотистую кокарду.

– Видишь ли …  У всего есть своя особенность, свой смысл.  Ведь смысл и состоит в том, чтобы был смысл.  Хотя бывает и так, что особенность есть, а смысла все равно нет.  Или есть, но его не видно.  В общем, ты слишком много думаешь.  Вот подожди, когда вырастешь – и тогда, может, сам поймешь.  А мне пора отмашку давать.

Но Нон не сдавался:

– А можно я тоже поеду на Север?

Главный проводник покачал головой:

– На техостановках посадка пассажиров строго воспрещена, и изменить это правило не могу даже я.  А розничные торговцы могут заходить, ненадолго, конечно.

Нон рос.  Теперь он ходил в школу для старших.  Там уже знали про Северный дальний, и относились к Нону с несомненным уважением.

А Нон не любил поезд.  Ему не нравился прогорклый запах пара, которым тот наполнял комнату.  Этот запах уже навсегда въелся в одеяло и подушку.  Ему не нравилось машинное масло, стекавшее откуда-то с колес.  Каждое утро, едва встав с кровати, мать тщательно вымывала и начищала до блеска рельсы, но это не помогало.  Грязные жирные пятна оказывались по всему полу.  Но больше всего ему не нравилось, что он не мог спокойно спать.  Скрип тормозов, стук колес, прожектор локомотива, огни вагонов  – все это будило его, долго не давая потом заснуть.

– Странно, – говорила мать, – вот я, когда была маленькой, ничего такого не замечала.  Это все потому, что ты много пьешь пепси.  Я смотрела передачу по телевизору – так там говорили, что от пепси дети становятся нервными и плохо спят.

Среди собак, прижившихся рядом с домом, была одна – рыжая с длинными ушами.  Нон научил ее играть в мяч.  Когда он возвращался из школы, она уже ждала его на полпути, у моста, держа мяч в зубах.  Однажды собака исчезла, а потом недалеко от дома он нашел ее тело на шпалах.  Точнее то, что осталось от этого тела после того, как по нему прокатились серые вагоны.

И тогда неприязнь к поезду перешла у Нона в ненависть.  Он раздобыл у соседа большой гаечный ключ и лом, нашел место поукромнее, недалеко от моста, где проходил железнодорожный путь, и открутил болты, крепящие рельсу.  Теперь рельсу можно было отодвинуть при помощи лома, что он и сделал.  Затем позвал на помощь младшего брата, и вместе они, как смогли, завалили пути перед сдвинутой рельсой.  Получилась нечто вроде баррикады из старых автопокрышек, пустых бочек из-под бензина, и досок.  Перед препятствием был установлен столб с надписью «Проезда нет».

Ночью братья были на месте и залегли у моста.  В нужное время загудели рельсы, задрожали провода, послышался стук колес, прожектор выхватил из темноты баррикаду, локомотив приближался … Но вдруг начал тормозить и перед самым столбом остановился.  Словно изучая надпись, он напряженно пыхтел, а затем дал задний ход и скрылся.  Нон вскочил на ноги.

– Вот тебе отмашка, – победно показал он поезду неприличный жест, который видел в каком-то американском кино про баскетболистов.

Но уже через минуту вновь застучали колеса, только на этот раз гораздо громче и быстрее.  На огромной скорости Северный дальний ворвался в пространство перед мостом, смел столб с предупреждением – и взлетел над баррикадой.  Описав длинную дугу в воздухе, он плюхнулся на рельсы, оставив место завала позади, и, как ни в чем ни бывало, продолжил путь к дому.

В семье поступка не одобрили.

– Это совсем не по-тайски, – сокрушалась бабушка. – А если Главный проводник обидится?   Никто тогда не будет покупать наш жареный рис.

– И мы никогда не купим нового мотоцикла, – соглашался отец.

Но Нону не нужен был мотоцикл.  В тот же день он  открутил болты уже сразу на нескольких рельсах и вместе с братом спихнул рельсы с насыпи.  И откуда только силы взялись?  Вновь в тоже время появился поезд.  Но на этот раз он даже не стал тормозить, а сразу взмыл над баррикадой и после небольшого парения приземлимся там, где еще недавно лежали рельсы.  Не смущаясь их отсутствием, он медленно, словно оценивая обстановку, покатился дальше – по камням, по земле и потрескавшимся шпалам.

На следующий день завал решили убрать из-за полной ненужности.  А вскоре на месте разрыва появились новые рельсы:  сами выросли из-под земли.  Встал вопрос, что делать со старыми.

– Как что? – обрадовался отец. – Сталь-то качественная.  Будем сдавать в металлолом.  У друга моего троюродного брата есть собственная свалка, огромная, он даст хорошую цену.

Отец оказался прав:  свалка действительно оказалась огромной, а цена хорошей.  Отныне каждое утро братья – теперь уже к ним присоединялся отец – шли к мосту и снимали выросшие за ночь рельсы с железнодорожной насыпи.  Потом приезжал хозяин свалки, вместе они прикрепляли цепью рельсы к грузовику, и тот уезжал, а отец возвращался домой висеть в гамаке и курить.

Каждую ночь Северный дальний невозмутимо проходил по безрельсовой насыпи и опять останавливался в доме.  Как всегда, Главный проводник выходил из центрального вагона, дважды свистел и снимал белую фуражку с золотистой кокардой.  Пока он ел жареный рис и, если позволяло время, суп томъям, родители продавали пассажирам коробочки с едой и напитки.

– Каопадгунг на ка, арой на ка, – кричала бабушка с кухни,

При этом и она, и родители, и даже Главный проводник вели себя так, как будто ничего не изменилось.

– А ты молодец, – сказал однажды отец Нону, – такой бизнес придумал.   У нас теперь большие перспективы, сынок.

И действительно, вскоре отец купил новый мотоцикл, Хонду.  Теперь, учитывая скутер, в доме было два транспортных средства, и вся семья – а это пять человек – могла одновременно выезжать в свет.  Правда, выезжать было некуда, разве что к небольшому универмагу неподалеку.

– И все-таки, а вдруг Главный проводник обидится? – не сдавалась бабушка. – Нельзя обижать такого хорошего человека.  У него усы, как у короля Рамы Пятого.

А мама говорила:

– Этот рейс – действительно особый.  В нем вся наша жизнь.

И жизнь шла, месяц сменялся месяцем, а год годом.  Однажды Нон заметил, что младший брат сравнялся с ним ростом, а у родителей появились седые волосы.  По какой-то причине Главный проводник выглядел все также, как много лет назад.   Бабушка тоже не старела, потому что давно уже была старая.  А вот дом обветшал еще больше.  Часто ломались доски в полу, провисла крыша.  Однажды перед самым приездом поезда внезапно накренился опорный столб в стенном проеме, через который он заходил в дом.  Локомотив задел столб, и когда сам Главный проводник давал отмашку, часть крыши рухнула, ударив его по голове.  Поезд ушел, а родители отвезли проводника в больницу. Врачи сказали, что сотрясение мозга не представляет опасности для жизни, но на следующий день он умер.

Семья взяла похороны на себя, и они, надо сказать, прошли самым подобающим образом.  Пепел Главного проводника засыпали в дорогую серебристого цвета урну и понесли к реке.  Процессия из нескольких лодок доплыла до середины реки.  Мать высыпала пепел в воду, а остальные стали бросать туда букетики оранжевых цветов.  Цветов было так много, что они скрыли под собой воду.

– Как красиво, – говорила бабушка, – это как будто на реке выросла оранжевая поляна.

Вернувшись с похорон, oна и мама стали жарить рис, а отец пошел висеть в гамаке.  В назначенное время загудели рельсы, зазвенела посуда в буфете, и в дом начал медленно вползать зеленый локомотив.  Пройдя сквозь комнату, он ухнул, пыхнул, и остановился где-то на другой стороне пустыря рядом с домом.  На этот раз никто не вышел из центрального вагона, никто не объявил технической остановки, и даже двери вагона оставались закрыты.  Более того, ни родители, ни бабушка не обращали не поезд никакого внимания и продолжали заниматься своим делом.

И тут Нон все понял.  Он встал на подножку, толкнул дверь – та открылась на удивление легко.  Нон шел между рядов.  Пассажиры тихо сидели на своих местах и как будто спали.  В центре вагона между сидениями лежала большая сумка.  «Проход загромождает», – подумал Нон, поднял сумку и положил на багажную полку.  В вагоне было душно, и Нон стал поднимать окна.  Те поддавались плохо, кое-где были сломаны шпингалеты, так что времени на все ушло много.  Зато по вагону теперь блуждал приятный сквозняк.  От работы Нон вспотел и пошел к умывальнику освежиться.  Когда он наклонялся, то почувствовал на голове что-то необычное.  Он протянул руку вверх и потянул за козырек это «что-то».  Им оказалась белая фуражка с золотистой кокардой.  Кокарда была какая-то тусклая.  Нон недовольно нахмурился и, взяв полотенце,  принялся за чистку.  Вернув кокарде должный блеск, он надел фуражку и подошел к зеркалу.  На него смотрел хорошо сложенный мужчина:  синяя форма с нашивками на плечах, свисток на шее, короткие усики прямоугольником.  «Прямо, как у короля Рамы Пятого», – отметил он.  Затем он вышел в тамбур, спустился в дом, свистнул два раза, дал отмашку, и громко объявил:

– Техостановка закончена, Северный дальний отправляется.

Было слышно, как на другой стороне отец спрыгнул босыми ногами с гамака.  Мать засуетились на кухне и начала спешно бросать коробочки с обедом в мешок.

– А как же каопадгай, каопадгунг, креветки, курица? – всплеснула руками бабушка.  Но было уже поздно.  Поезд тронулся.

Младший брат выбежал за поездом на улицу.

– Возьмите и меня, я тоже хочу на Север.

Нон только покачал головой.  На техостановках посадка пассажиров была строго воспрещена, и изменить это правило не мог даже он, тем более что этот рейс был особым.