Александр Миронов.

Зов тальянки.

Когда закат, созрев, скатился,

И спрятал нас в лощине мрак,

Костёр наш ярче заискрился,

Разгоняя сон и страх.

И звёзды в небе ярче стали,

Как будто с нашего костра

Поднялись вверх и замерцали —

Там играть им до утра.

А я мальчишка (лет двенадцать)

Сижу и слушаю рассказ.

А икры весело кружатся,

Осыпают пеплом нас.

Костёр наш тетя, оживляя,

Не громко свой рассказ ведёт

О были, небыли, случае —

Что в устах людских живёт.

1.

«В каком, не знаю я селенье,

Но где-то в здешних деревнях,

Случилась всем на удивленье,

Одна история на днях.

Жила, как многие судачат,

Одна солдатская вдова.

Жила надеждой и удачей,

Не веря в страшные слова.

Всего-то счастья и видала —

Как дивный сон, как краткий миг!

Его на свадьбе пляс удалый,

Да в тёмной ночи совий крик.

Да голосистый звон тальянки,

Такой задорный, заливной…

Ведь без неё в селе гулянки

Не обходилось ни одной.

Быть может кто-то и вспомянет

О гармонисте молодом,

А в ней живёт он, и не вянет

Цветок любви, родным теплом.

Не буду сказывать причины,

Что вновь толкает замуж вдов,

Но сам подумай – без мужчины

Какой в деревне будет кров?

Кто поднаколет дров умело?

Кто подлатает в стайке хлев?

Да в одиночестве и белый

Чернее дёгтя станет хлеб!

Иль взять, к примеру, сенокосы.

Работай, силы не жалей,

Да без мужского лада косы

Ленивей вдвое, тяжелей.

Война на званья не скупится,

Цела была бы голова.

А как увидишь женщин лица,

Так дашь ей звание – вдова!

Всю боль, надежду и страданье,

Судьба, как грешным в наказанье,

Им ниспослала испытанье,

Томя их в долгом ожиданье.

Немало нас по всей России:

Жен, матерей, сестер скорбят,

Да только всей любовной силой

Нам не поднять своих ребят!

Но сколь не мучайся сознаньем,

Ведь жизнь идёт своим путём,

И нет такого состоянья,

Чтоб всё живое – нипочём.

Где лист не сох бы по росинке,

Где б печь топилась без угля,

Где б и по маковой зернинке

Не тосковала бы земля.

2

Когда кончаются отжинки –

Тут время свадьбам настаёт.

И на такую вечеринку

Всем селом идёт народ.

К столу несут: кто из кадушки

Те ж огурцы, кто сала шмат,

А кто капустки, медовушки –

Стол вниманием богат.

Обычай этот самый древней:

Коль поле чисто – пой, гуляя,

На свадьбе будет — вся деревня,

Как родня, семья большая.

Там тосты, здравицы и шутки,

И под частушки – пляс шальной!

Ну, а какие бабы штуки

Вытворяют в час хмельной!

И коль в гулянке разойдутся, —

Тут не устал бы лишь игрок.

А чуть в сторонку отвернутся –

Слёзы брызнули в платок…

Вот и с улицы зазвали

Пришлого тут незнакомца:

Неудобно, что не с нами,

За калиткою на солнце…

Незнакомец с неохотой

(Видно было по всему)

Сел за стол и хмур пошто-то –

Свадьба что ль не по нему?

Взгляд потуплен, иль стыдится,

Что ноздреватой оспой рыт.

Как в народе говорится:

Он, однако, — шилом брит!

И не стар ещё как будто,

Но седой, как белый лунь.

Да гуляй! В таку минуту

Ты на мрачность сверху плюнь!

Вот народ, в пылу дурмана, —

В голос все: «Невесту в круг!

Что сидишь, как в горе Анна?

Что на свадьбе за недуг?»

А невесту держит память:

Вдаль уносит от стола,

Где гармонь была, как пламень,

Жгла сквозь туфли и несла;

Там, где сердце в сладкой пытке,

Словно птица, словно стриж,

Где от взгляда, от улыбки

К звёздам, кажется, летишь.

Зов подруг застал невесту

В том полёте, — в сон иль в рай…

Поднялась невеста с места:

«Что ж, Ванюшка, подыграй!»

Гармонист, пришмыгнув носом,

Спрятав пятки под стулом,

Распахнул тальянку косо,

Как учили, с огоньком.

Вот пошёл на переборы,

Вот аккордами берёт, —

Словно ветер на просторе!

Гром по улице идёт!

Ах, старается мальчишка, —

Для него такая честь!

Он по свадьбам-то не слишком,

Этот первый раз и есть.

И играл, как мог стараясь,

Тут запела б и душа!

Только в такт не получалось,

И смущало малыша.

Гармонистов нет поныне,

Голос их в войну угас.

Слава их живёт в помине,

В час веселья, грусти час.

«Извини меня, Ванюша, —

Молвит Анна, — я одна…

Я спляшу под ту, что в душу

Мне запала навсегда!»

В туфли новые обута –

Дар ей в честь такого дня!

Не вдова уже как будто,

И как будто не жена.

Пляшет гордо, одиноко…

Но вдруг, слышит, кто-то ей

Будто стелет что под ногу,

Иль избавил от цепей.

Будто волнами качает

И уносит в забытьё…

К сердцу руки прижимает —

Анне грезится своё.

Много ль надо ей для счастья,

Истомившейся душе?

Вот случайное участье –

Сердце вздрогнуло уже.

Вот тальянка стихла снова,

Незнакомец к ней приник.

Где найти такое слово,

Описать печали миг?

Вот вздохнул пришелец глухо,

Будто раненого стон.

Отодвинул стул без стука,

Ставит стихшую гармонь.

Не спеша, вот стороною

Обошёл с гостями стол,

И побрёл дорогой тою,

По которой к ним пришёл.

Вдруг, смахнув слезинку с века,

Анна вслед за ним бежит, —

За чужим-то человеком!

Чем он мог обворожить?

Привела его обратно,

Усадила на крыльцо:

«Ну, играй, играешь ладно…» —

И глядит ему в лицо.

Вновь тальянка заиграла,

Гармонист глаза прикрыл.

Но сквозь прищур видит Анна

Блеск знакомый в них ожил.

И слеза как будто рдеет,

В уголках искрится глаз.

Всё в груди у Анны млеет,

И душа оборвалась,

Как услышала любимый

Перебор на голосах, —

Зазвенело и забилось

Что-то звонкое в ушах…

И, припав тут к незнакомцу,

Говорит, от счастья плача:

«Дождалась я ясна солнца,

Свет ты мой, моя удача!

Ты пришел на свадьбу, Яша.

Для тебя она сейчас!»

«Я на зов тальянки нашей

Шёл, и брёл, и полз подчас…

Сквозь гестаповские муки,

Сквозь болезни и страданья,

Без тебя вдали разлука

Стала тяжким испытаньем.

Но ни это убивает.

Больно то, что я таким…»

Анна губы прикрывает:

«Я ждала тебя любым!..»

*

Вот и всё, что я услышал

На покосе у костра.

За такою сказкой-былью

Просидел бы до утра.

Но рассказчица, похоже,

Притомилась, мнёт платок.

И ни слова… Тётя тоже

Ждёт семнадцатый годок.

***

Какая о войне нужна литература?

Какая о войне нужна литература,

Чтобы поднять читателя культуру?

Когда вопрос мне задают подобный,

Я говорю: читайте всё, что вам угодно:

Про гребцов и футболистов,

Про борцов и хоккеистов,

Про фанатов, атеистов,

Про бандитов, про фашистов,

Про ублюдков-террористов,

Режиссёров и лингвистов,

Дипломатов и шпионов,

Космонавтов, эпигонов,

Про врачей, учителей,

Про берёзку и ручей,

Про дороги и лощины,

Где увяз шофёр с машиной,

Про дояров, скотников,

Социал-работников,

Про героев ЖеКаХа;

Как готовится уха,

Как готовят отбивные,

Как матрёшки расписные;

Кто женился, кто развёлся,

Кто стремительно вознёсся?

Кто такие олигархи?

Как возводятся в монархи?

В чём тут схожесть и отличье

Между тленом и величьем?

Как освоить Марс, Луну?..

И читайте — про войну!

То, что выше перечислил —

Для сиюминутной жизни.

Но для сердца и сознанья,

Охватить масштаб страданья

Нужно знать войну предельно:

Киев, Прохоровку, Ельню,

И холодный Ленинград,

И горячий Сталинград;

Как под зимнею Москвой

Получил фашист с лихвой —

Хук! – прямой наводкой в лоб.

Этот гвоздь был первым в гроб

Тем, кто вёлся на «блицкриг»,

Угодив на русский штык!

Про войну рассказ особый:

Были в ней метель, сугробы,

Грязь была и море крови –

Весь Союз стонал от боли!

И война там не щадила,

Старых, малых – всем хватило:

Сердце рвала пополам,

Душ бессчётно к небесам

Через трубы крематорий

Вознесла; а сколько в море

Утопила, в переправах,

Погубила на расправах,

Под железною бронёй,

Под холодною волной,

Не дала родиться детям…

Всё смешала в белом свете:

Грех, паденье, преступленье;

И великое отмщенье

За поруганную честь! —

Это был тяжёлый крест.

Что читателю тут нужно,

Чтоб понять весь этот ужас?

И Великую Победу?..

Вновь пройти её по следу,

По строкам воспоминаний

Очевидцев испытаний,

Тех писателей, поэтов,

Кто был сам в горниле этом,

Кто душою осознал

И в стихах своих не врал;

Где, прочтя такой роман,

Расписался ветеран:

«Здесь, в сюжетах этих книг

Видел я друзей своих…»

Через их суровый взгляд

Был просеян книжный ряд.

Вот бесценные скрижали —

Издавать бы тиражами!

Чтоб в кармане кавалера

Книжки малого размера

Помещались. В электричке,

Чтоб листал он их странички;

Чтоб в киоске, иль развала

Глянцем книжка заиграла –

Злато тоже не блестит,

Не придав товарный вид.

Будет блекнуть тут бестселлер

Перед глянцем наших серий.

А характеры, Герои…

Круче нет! Могу поспорить!

Коль смогли в такой войне

Со щитом быть, на коне.

И теперь, чтоб русский дух,

Чтоб их подвиг не потух,

Надо тоже паковать

В глянец, в золото, в оклад.

Эти книги заслужили,

Чтоб вниманьем окружили

Их издатели вначале,

Чтоб не в скромности скучали,

Средь расцвеченной бульварки,

Не пылились на прилавке…

Тут и наш придёт черёд

Их читать наперечёт:

Увлекаться, удивляться,

Плакать, сетовать, смеяться,

В мыслях всё переживать,

Отступать и наступать;

Чью-то подлость призирать,

Ненавидеть и страдать;

Так любить своих невест…

Чудом чтобы из чудес,

Словно ангел из небес,

Ты пред нею вдруг воскрес,

Сквозь пройдя огонь и дым —

«Я ждала тебя любым!..»

«…Потому я там и выжил,

Что я зов твой нежный слышал».

Чтоб далёкого Героя

Мог я видеть пред собою:

Вместе с ним ходить в разведку,

Жать с отчаяньем гашетку,

Заходя в пике на цель;

Или лечь на дота щель,

Из которого косил

Тех, с кем я в атаке был…

Чтоб прочтя, я понимал:

Как и кто тут воевал,

За какие идеалы

Жизнь свою Герой отдал.

Ну, а коль прочтя, проник,

Будешь знать: и цену книг,

Подвиг истинный, моральный,

Блеск Победы той — реальной!

…Всё читайте, что хотите.

Только Бога не гневите,

Презирая труд отцов,

Той войны солдат-бойцов.

***

Последнее письмо.

Получила мать письмо

В зимний сорок первый.

Пишет сын: «В Крыму тепло,

Снег здесь черно-белый,

Часто яркие цветы

Вспыхивают вспышкой.

Кое-кто с морской братвы

В долгой передышке.

Много наших земляков

Край тот полюбили,

У заветных берегов

Мы их расселили.

Пусть не сетуют на них

Жены, дети малы,

Здесь ласкает море их,

Окружают скалы.

Может, здесь останусь я,

Разделю их участь.

Знай, родная, за меня

Стыд не будет мучить.

А природа здесь щедра:

Лес, прибой лучистый…

Вот уж с самого утра

Принимал фашистов.

Ох, горячею ж была

С ними эта встреча.

Не прохладней, чем тогда —

В Бородинской сечи.

Ты пиши почаще мне,

Милая, родная.

Новый адрес шлю тебе:

Почта полевая…»

Больше не было вестей.

Лет прошло немало.

А последнее письмо

Всё читает мама.

***

Поклон.

Петеру Сикселю –

Австрийскому военному исследователю,

С  глубочайшим уважением.


На безымянной высоте, в боях

За не знакомый городок, село,

Где воинов немало полегло,

Кресты теперь там серые стоят.

Вдали от Родины и от родных,

Оплаканные, без вести пропавшие,

Как на рассвете звездочки угасшие,

Сгорели люди на костре войны.

Теперь уже не помнят их, ушло…

Ушло их поколение, их жёны,

Уж высохли их слёзы, смолкли стоны,

Былое уж травою поросло.

Былое бы травою поросло,

И память бы с годами отболела,

Но вдруг… осколком будто бы задело,

И сердце кровью жаркой обожгло.

Там, далеко, где край обетованный,

Нашёлся след, идущего к Победе…

Отца, иль брата, иль твоёго деда

В другой стране на сопке Безымянной.

Тот городок, село, та сопка, склон –

Нам станут ближе с этих пор, родней,

Пропавшим без вести — земля теплей…

А тем, кто память оживил — поклон! —

От сыновей,  от внуков тех солдат,

Что далеко от Родины лежат…

Поделиться в соцсетяхEmail this to someone
email
Share on Facebook
Facebook
Share on VK
VK
Share on Google+
Google+
Tweet about this on Twitter
Twitter

Оставить отзыв

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте как обрабатываются ваши данные комментариев.