У КАМИНА

И тишина. И жар камина.
Грот ночи, стёрший потолок.
А там, на сцене, с гордой миной
Актёр читает монолог.

Атлас накидки его алой
Спадает — падает — парит…
И любит жест его усталый,
И весь в софитах серебрит,
Игрой сочувствие стяжая.

…Приносит птица сноп огня,
Ресницы Ольгины смежая
Сном мести и раскаяния.

И искр яркое рожденье
Закон исихии твердит.
И в огненном хитросплетении,
Живое, плачет и болит.

…Горят языческие боги…
Горит в глазах последний страх…
Москвы древесные чертоги…
И христиане на крестах…

И жертв обугленные вешки
Перечисляют, не спеша,
Эпох жестокие усмешки,
И содрогается душа.

…Но скоро с добрыми вестями —
Костры казачьих биваков,
И песней в бороду потянет
Как будто лёгким их дымком;

Заря вечернего похмелья…
Далёкие огни в ночи
Большого города и — келья
Животрепещущей свечи…

Ещё дымок точился светлый —
Уже без сердца, без тепла, —
Когда, свернувшись горсткой пепла,
Художник пал в тени угла.

Внимай — и плач, всё новый зритель,
Отточен древний монолог,
Где к штампам пристально презрителен
Его классический итог.