Юрий Шпилькин
На перевале Крык — кыз по пути к горной речке Угам, пробившего себе русло в отрогах Западного Тянь-Шаня, внимание обязательно привлечет причудливая группа каменных изваяний — сорок окаменевших человеческих фигур. Легенда гласит, что было это в далекой древности, нукеры собрали из горных аулов и повезли сорок прекрасных девушек в гарем то ли китайского, то ли джунгарского богдыхана. Достигнув перевала, от горя при расставании с родиной они окаменели. Поэтому и перевал так называется Крык -кыз – Сорок девушек. Так и застыли их скорбные фигуры у самой пропасти. Гениальный скульптор Ветер, тысячи лет тому назад изваял эти скорбные фигуры и как великий мастер очень требовательно относится к своему творению, отсекая, как того советовал Микельанджело, все лишнее. Поэтому на перевале так свистит Ветер, неиствуя в муках творчества… Конечно, есть много случаев совместной гибели людей. Это и самосожжение, и отравление, или какой-то другой коллективный уход из жизни. Населявшие некогда эти края, кангюйские девушки отличались независимостью и свободолюбием. Но одновременно окаменеть?
Иван Ильич знал, что издавна существуют обряд ритуального самосожжения. В Индии широко распространено самосожжение женщин. После смерти мужа совершить сати, что в переводе с санскрита означает «преданная жена» — сожжение на кремационном костре мужа, считалось, чуть ли святой обязанностью. Упоминание об этом обряде есть еще в священной книге арийских племен Ригведе. Это значит, что обычаю как минимум 3 тысячи лет. Традиция сохранилась в Индии и до наших дней. Википедия сообщает, что лишь за февраль 1986 г. в Бомбее зарегистрировано 50 случаев сати, в Мадрасе — 147, в Индоре — 144, в Хайдарабаде — 80. Когда-то сати считалось своего рода привилегией избранных.Были случаи, когда на погребальный костер покойника всходила целая толпа живых. В гигантском погребальном костре махараджи Виджаянагара одновременно нашли смерть три тысячи его жен и наложниц. Так, в 1833 г. вместе с телом раджи Идара были сожжены его семь жен, две наложницы, четыре служанки и слуга. То, что в глазах европейцев является дикостью, для многих индусов — духовное возвышение, подвиг, надежный способ искупить грехи или, по крайней мере, улучшить карму, чтобы уменьшить свои страдания в следующем воплощении.По Юнгу — это «коллективное бессознательное» — архетипы, влияющие на ментальность отдельного человека и на менталитет каждого этноса или национальности в целом.
От Крык-кыза открывается панорама величественных гор на вершинах, которых никогда не тает снег. И словно серебряный пояс сверкает Угам. Это отсюда сверху он похож на случайно брошенную блестящую ленту. На самом деле его дикий, бурливый характер испытать доведется каждому, кто вздумает войти в его обжигающие воды. Ветер всегда здесь дует с неимоверной силой, казалось, что очередной порыв снесет тебя в пропасть к этим изваяниям.
Кавалькаду возглавлял дед Иван Сенченко, здесь он знал каждую тропинку. Во время войны, его как сына кулака в действующую армию не взяли, вот он и прятался здесь на Угаме, чтобы не призвали окопы копать. Вслед за ним на своей низкорослой лошаденке следовал дядя Коля Финай. По какой-то причине его на фронт не призвали, назначили комендантом, и он всю войну выискивал таких дезертиров как дед Иван. Замыкал колонну Александр Иванович, как все его уважительно называли. Хотя он и молод был по годам, но опыта в поимке браконьеров ему было не занимать. Лошади приседали на задние ноги, и осторожно, как бы нащупываю тропу, ставили передние и, фыркая, косились на продуваемую всеми ветрами бездну.
Тропинка шла по склону серпантином — то поднималась, то опускалась. — Совсем по Гераклиту, подумал Иван Ильич, — существует единый закон, на котором основана вся Вселенная. Бытие есть космический процесс. «Все течет», нет ничего постоянного: жизнь сменяется смертью, бодрствование — сном, расцвет — увяданием, холод — жарой. То опускаясь, то поднимаясь, проносятся волны бытия, в каждый миг все вступает в новую фазу или форму существования. Гераклит прав: «Нельзя в ту же реку войти дважды».
Через час спуска ветер заметно стал стихать и уже доносились яростные всплески Угама. Волны сварливо переговаривались между собой, разбиваясь о прибрежные скалы. Казалось Угаму тесно в его берегах, и он злобно набрасывается на скалы и бессильно откатывается, продолжая свой бег. Иван Ильич помнит еще в школьные годы они как-то решили перейти Угам вброд, на той стороне была пасека и пасечник давно приглашал их в гости. Переходили они в самом тихом месте, взявшись за руки. Но коварная река все-таки разорвала цепь и, подхватив одного их них, понесла на высокий скалистый берег. Перепуганные любители меда, сломя голову помчались по берегу за товарищем. Хорошо, что тот не растерялся и перебирая ногами приближался к берегу. Друзья выхватили его из объятий реки за несколько сот метров до смертельных скал.
По команде Александра Ивановича остановились на привал в тени старой раскидистой вербы. Дед Иван с ружьем пошел в ближайшую рощицу за голубями. А дядя Коля развел костер, набрал в речке ведро ледяной воды, большой чайник и подвесил их над огнем. Раздались несколько выстрелов и вскоре показался дед Иван со своей добычей – несколько тучных сизарей. Пока они ощипывали голубей, дед Сенченко рассказал Ивану Ильичу, что излюбленные места гнездовий сизарей — всякого рода обрывы, он показал рукой в сторону склона.- А в рощицы они прилетают кормиться. У дяди Коли закипела вода в ведре, куда он уже бросил картошку и потрошенные сизари отправились туда же. Дядя Коля насобирал каких-то трав и через некоторое время объявил: — Обед готов. Если кто-то не ел суп из диких сизарей, сваренный дядей Колей, тот не знает что такое настоящий суп, конечно, так считает дядя Коля. Отложив ложку и сладостно жмурясь он обратился к Ивану Ильичу: Вань, ты человек ученый, скажи мне, что у меня за болезнь такая падучая? Как пообедаю, упаду и лежу, лежу.
— Ты, Николай, не приставай к человеку, как бы свозь сон сказал дед Иван, — все знают о твоей падучей. Брехло ты и хвастун. Они немного попикировались и затихли. Эти два старика могли спать в любых условиях.
После обеда, Александр Иванович с двумя своими помощниками натянули на вербовые дуги подсаки и отправились ловить в теплые рукава маринку. Иван Ильич отправился с ними.
Маринки или «карабалык» (чёрная рыба), род рыб семейства карповых, обитают в реках и озёрах Средней Азии и Казахстане, в том числе в Угаме. Рыба хищная, тело удлиненное, серое или темно-бурое на спине, бледно-серебристое, буро-серое или ярко-оранжевое (в зависимости от условий обитания), — прочитал он в записной книжке одну из выписок из Энциклопедии рыб, которые сделал, готовясь к этому путешествию в горы. Вода в рукавах была теплая. Но рыба была в ямах под карягами. Александр Иванович перекрывал рукав сеткой, а помощники с гиканьем шуровали палками в ямах. Поймали несколько рыбин килограмма по три каждая. А к вечеру отправились ловить на удочки форель.
В своей записной книжке Иван Ильич прочитал советы какого-то рыболова: Маринку и форель на Угаме лучше всего удить на летнюю ягоду. Например, на дикую вишню. Об этом он сказал Александру Ивановичу. Тот рассмеялся. – Ну, вишню тут, наверное, найти можно, только, как форель по деревьям лазит, собирая вишню. Что-то Ваш советчик перемудрил. Речная форель хорошо идет на червяка, чем он краснее, тем лучше, а можно и на стрекозу. Метров за десять приготовили снасти и к выбранному месту подошли осторожно, бесшумно, пригибаясь. Форель не любит суеты. За пару часов наловили удочками больше, чем полведра форели. Ужин был царский. Александр Иванович уху варил сам. Дядя Коля уступил ему это право, зная его иссык-кульский опыт. Янтарная уха из маринки и форели вызвала всеобщий восторг, а когда дядя Коля принес жаренную как баурсаки, в кипящем растительном масле, форель, то Иван Ильич понял, что каждому городскому жителю хотя бы раз в жизни надо вот так поужинать под звездным небом, чтобы всю оставшуюся жизнь было о чем вспоминать.
У костра сидели недолго. Иван Ильич забрался в свой спальник. На всех была одна кошма. На нее все улеглись рядком. У новенького охотинспектора спальника не оказалось и Александр Иванович расстегнул свой верблюжий спальник как одеяло, предложил: -Ложись рядом. Но когда утром проснулись, то Александр Иванович лежал завернувшись в спальник, а его коллега спал сидя у затухающего костра. Александр Иванович все понял и, рассмеявшись, сказал: Инстинкт самосохранения. Живем все вместе, а умирает каждый в одиночку. И вдруг кто-то тихо произнес: — А как же Крык кыз — Сорок девушек?Александр Иванович задумался и развел руками.Их путь лежал к труднодоступному не менее загадочному озеру Сусунген.
