Римма АРТЕМЬЕВА, Казахстан, г.Алматы

Эссе

ПОЭЗИЯ ПОРТРЕТОВ МАРИИ ПЕТРОВЫХ

Имя Марии Сергеевны Петровых хорошо известно читателям, как автора удивительных переводов, хотя ее оригинальная поэзия, долго остававшаяся лишенной широкого признания, была сразу же очень высоко оценена близким окружением: Борисом Пастернаком, Анной Ахматовой, Осипом Мандельштамом, Арсением Тарковским. Ее неподражаемая лирика и сегодня волнует своей энергией, чувственностью, правдивостью.

«ТУРЧАНКА»

Мария Сергеевна Петровых была признанным мастером поэтического перевода, требовательным редактором, обладавшим хорошим вкусом и особым чутьем к особенностям поэтического слова переводимого языка. Как отмечали современники – переводчиком и редактором Божьей милостью. Она не просто изучала тонкости размера, ритма стиха, но углублялась в культуру народа, в его духовное прошлое. Однажды своему другу ученому и писателю, а позже и биографу Левону Мкртчяну она раскрыла секреты своей работы: «Стихотворение я еще не перевела, но размяла его. Прежде чем перевести, надо как пластилин размять текст, а потом уже лепить стихотворение». В ее требовательности, прежде всего к себе, я убедилась, анализируя сборники переводов Абая Кунанбаева, вышедшие с 1945 по 1984 год. Многие строчки уточнялись Марией Сергеевной из издания в издание. Она добивалась наибольшей близости к оригиналу.

Ее удивительно точные переводы обогатили русскую поэзию избранными строками армянской, казахской, таджикской, еврейской, польской чешской, болгарской, литовской поэзии. А о своей редакторской работе М.Петровых сама так точно рассказала в поэтических строках:

Борюсь с карандашом в руке.

Пусть чья-то речь в живом движенье

Вдруг зазвучит без искаженья

На чужеродном языке.

Меня со стихами Марии Петровых впервые познакомил известный казахстанский поэтолог, литературовед с мировым именем, поэт и переводчик Александр Лазаревич Жовтис. Десять стихотворений из ее единственной прижизненной книги «Дальнее дерево», изданной стараниями Левона Мкртчяна в 1968 году в Ереване, перепечатанные на машинке, на пожелтевших от времени страницах были для меня тогда бесценным богатством, открывшим мир необыкновенно светлой души, жертвенной преданности, утонченной простоты изысканного слова. И позже, когда А.Л.Жовтис привез в Алма-Ату несколько десятков первой посмертной книги Марии Сергеевны «Предназначение», со вступительным словом Арсения Тарковского этот мир, наконец, развернул свои границы и покорил навсегда своей чистотой и естеством. Помню, как, не мечтая получить экземпляр, мы от руки переписывали особенно полюбившиеся стихи. Я до сих пор не в силах расстаться с этими листками, как и с душой той чудесной мелодии, которая зовется поэзией Марии Петровых, и с особым трепетом перечитываю любимые стихи, среди которых и эти:

Глубокий, будто темно-золотой,

Похожий тоном на твои глаза,

Божественною жизнью налитой,

Прозрачный, точно детская слеза.

Огромный, как заоблаченный гром,

Непогрешимо-ровный, как прибой,

Незапечатлеваемый пером —

Звук сердца, ставшего моей судьбой.

Ее завораживающие строки пронзительной лирики, наполнены удивительной способностью любящего сердца, биться в унисон с любимым, сливаться с ним в едином дыхании, проникая в его душу всей своей сущностью.

Помню и те удивительные слова А.Тарковского о тайне поэзии Петровых: «Мария Петровых в ранней юности, никому не подражая, заговорила вполне «взрослыми» стихами. Слова в стихах Марии Петровых светятся, загораясь одно от другого, соседнего. Тайна ее поэзии – тайна сильной мысли и обогащенного слова… В ее строках главенствующее – не «распространенная метафора», а каждое слово само по себе метафорично».

Родилась Мария Петровых в 1908 году под Ярославлем в Норском посаде. Детей в семье было пятеро. Маруся (как называли ее дома) была младшим ребёнком и всеобщей любимицей. Семья Петровых была очень дружная. Родители — отец Сергей Алексеевич Петровых — инженер-технолог на фабрике «Норская мануфактура» и мать Фаина Александровна, урожденная Смирнова нежно любили своих детей. В одном из поздних воспоминаний Мария Сергеевна напишет о «безоглядном любвеобилье детства».

Свое первое стихотворение (четверостишье) Маруся сочинила в шесть лет. «Это привело меня в неописуемый восторг, я восприняла это как чудо, тогда все и началось, и, мне кажется, мое отношение к возникновению стихов с тех пор не изменилось» — написала Мария Сергеевна в одном из писем.

М.Петровых, еще школьницей посещала собрания Ярославльского отделения Союза поэтов, куда вскоре будет принята сама. Позже, в Москве она будет учиться на Высших государственных литературных курсах вместе с А.Тарковским, Ю.Нейман, В.Державиным, В.Головачевым, Д.Андреевым и другими. Преподавательский состав в литинституте, образованном Брюсовым был великолепный: Н. Гудзий, М. Цявловский, Л. Гроссман, И.Н. Розанов. Как вспоминала сама Мария Сергеевна «слушали студенты своих преподавателей по младости и легкомыслию не слишком, зато стихи писали с охотой».

Вместе с сокурсниками экстерном окончит МГУ (после того, как в 1929 году курсы закрыли, в МГУ был создан литературный факультет).

В ранних стихах М.Петровых уже чувствуется её сложившаяся манера, они очень экспрессивны, метафоричны:

Полдневное солнце дрожа растеклось,

И пламень был слизан голодной луною.

Она, оголтелая, выползла вкось,

До скул налакавшись зенитного зною.

Себя всенебесной владычицей мня

Она завывала багровою пастью…

В ту ночь подошло, чтоб ударить меня,

Суровое, бронзоволикое счастье.

Потом она будет писать по-другому спокойно, просто, потрясая силой мысли и темперамента, скрытых в этой простоте…

Поэзия Марии Петровых долго оставалась малоизвестной не только из-за ее необыкновенной скромности и огромной требовательности к себе, но и из-за того, что она всегда оставалась честной и верной себе и своей поэтической музе, а это не очень соответствовало понятиям советской идеологии. Как ошибались те, кто считал, что ее стихи не связаны со временем, в котором она жила и потому не могут стать достоянием вечности! Они – вне времени, проникая в душу читателя, волнуют и будут волновать своей искренностью и чистотой, заставляя душу работать, сострадать, со-радоваться.

Петровых не запрещали, но она предпочитала молчание радостно-призывным строчкам, восхваляющим советскую «действительность», захлебываясь от этой немоты. Но и позже, когда активно публиковали когда-то «запрещенных», ее не издавали по этой же причине…Как точно об этом у самой Марии Сергеевны:

Во мне живого места нет,

И все дороги пройдены,

И я молчу десятки лет

Молчаньем горькой родины…

Лидия Чуковская позже вспоминала: «в октябре 1962 года Анна Ахматова опять говорила о силе и прелести стихов М.Петровых и о том, как это дурно для поэта и для читателя, когда они насильственно разлучены. Читатель ограблен, поэт изломлен!»…

Все, кто близко знал ее, отмечали, что Мария Сергеевна была необычайно добрым человеком. Она спешила на помощь любому, кому могла хоть чем-нибудь помочь. Одно время в ее доме останавливалась Анна Ахматова, и Мария Сергеевна бережно заботилась о ней. Они дружили. Их объединяла и необыкновенная любовь к А.С.Пушкину, и увлеченность изучением его творчества. Одну из своих книг Анна Андреевна подписала ей так: «Другу в радости и горе, светлому гостю моей жизни Марии Петровых. Ахматова с любовью».

Мария Сергеевна была и необычайно ранима. Но она умела превращать переживания сердца и души в живое поэтическое слово. В своей статье Бенедикт Сарнов писал: «Мария Петровых принадлежала к той редкостной породе художественно одаренных натур, у которых поводом для лирического самовыражения бывало далеко не всякое, хотя и подлинное движение души, но лишь такое, которое становилось для нее глубочайшим потрясением».

Анна Андреевна была очень высокого мнения о поэзии Петровых. Именно с именем Марии Петровых связывала Ахматова два лучших лирических стихотворения прошлого века. Первое принадлежит перу Осипа Мандельштама. В своих воспоминаниях Анна Андреевна напишет: «В 1933-34гг. Осип Эмильевич был бурно, коротко и безответно был влюблен в М.С.Петровых. Ей посвящено, вернее, к ней обращено стихотворение «Турчанка» (заглавие мое), на мой взгляд, лучшее любовное стихотворение 20 века».

Мастерица виноватых взоров,

Маленьких держательница плеч,

Усмирен мужской опасный норов,

Не звучит утопленница-речь…

И в конце, раскрывая глубину ее человеческой сути:

Ты, Мария, — гибнущим подмога.

Надо смерть предупредить, уснуть.

Я стою у твердого порога.

Уходи. Уйди. Еще побудь.

Второе «Назначь мне свиданье на этом свете…», обращенное к Фадееву, написанное самой Марией Сергеевной Петровых, Анна Андреевна назовет «жемчужиной русской лирики».

Помню, что при первом же прочтении строчки запоминались сами собой, и я словно причет твердила:

Назначь мне свиданье

в двадцатом столетье.

Мне трудно дышать без твоей любви

Вспомни меня, оглянись, позови!

ГОСТЬЯ ВДОХНОВЕННОЙ ОБИТЕЛИ

Ты заблудшую душу отчизне верни,

Дай мне воздухом ясным проникнуть везде.

И, забыв про земные недолгие дни,

Я узнаю бессмертье на легком листе.

М.Петровых

Фотографию карандашного Портрета Марии Петровых подарила мне Евгения Кузьминична Дейч – друг семьи Марии Сергеевны, профессор МГУ, литературовед с мировой известностью, одна из составителей книги стихов и воспоминаний о М.Петровых «Черта горизонта». На этом удивительном портрете, выполненном Евгенией Николаевной Ребиковой в 30-е годы, совсем еще молодая женщина: короткая челка, кудри, взлетевшие вокруг одухотворенного лица и потрясающий взгляд: нежный и одновременно глубокий. Это годы, когда М.Петровых уже была знакома с А.Тарковским и Б.Пастернаком, когда чувства, превращаясь в яркие краски созвучий, рвутся наружу поражающими темпераментом строками. Это время, когда состоялось то самое, памятное знакомство с Максимилианом и Марией Волошиными в Коктебеле. Сохранилась фотография, где Мария Сергеевна снята вместе с хозяевами и их гостями: филологом М.С.Альтманом, поэтом А.В.Минихом (Масловым), композитором А.А.Шеншиным, художницей Е.Н.Ребиковой.

М.Волошин высоко оценил стихи Петровых. А знакомство с его живописной вотчиной вдохновили ее на чудесные стихи и появление поэмы «Карадаг», которую она не замедлила послать Волошину, где, словно пророчество звучат такие строки:

Костер, что здесь торжествовал,

Застыл на вечное увечье,

Здесь камни и обломки скал –

Подобие нечеловечьей

Могучей гибели…

Потрясенная красотой этой крымской сказки и встречей с могучим Максом, она напишет еще несколько стихотворений, посвященных Коктебелю.

«Восточный Крым», «Мне вспоминается Бахчисарай…», «Рьявол» «Нет, не поеду я туда…», начало поэмы «Адорай». В этих стихотворениях Карадаг предстает, как смешение Ада и Рая. Рассказывая, о происхождении вулканических скульптур Карадага она рождает легенду о серафиме-богоборце. Из морских пучин возникает повелитель водных стихий «рьявол» — рьяный дьявол, и в то же время Коктебель – обитель вдохновенного покоя и гармонии пленительная земля, которую невозможно забыть…

Марии Сергеевне, к сожалению больше не удастся побывать в Коктебеле, куда она очень хотела приехать еще. 17 марта 1931 года, извиняясь за долгое молчание, она напишет М.Волошину: «Если бы знали Вы, как глубоко благодарна я Вам за Ваше отношение ко мне, как бесконечно дорожу я Вашим высоким вниманием. И жить, и писать могу, когда думаю о Вас». И дальше, будто дает обет: «Как бы то ни было, я непременно буду на родине стихов – в Коктебеле». Позже у нее появится удивительное стихотворение «Акварели Волошина». Поразительно, что писала его Петровых 11 августа 1932 года в Звенигороде. В эти часы в Коктебеле скончался Максимилиан Александрович Волошин. Потрясающая связь между двумя поэтами! И хотя о смерти в стихотворении ничего нет, но какое-то предчувствие, легкое дыхание тревоги ощутимо.

В начале 1933 года коротко повидавшись в Москве с Марией Степановной – супругой Волошина, М.Петровых напишет ей 6 мая: «Так хотелось бы мне быть сейчас в Коктебеле – вздохнуть полной грудью, до конца. Для меня только там это возможно. А как хочется распрямиться во весь рост и вздохнуть до отказу»…

ЖЕНЩИНА В КРАСНОМ ПЛАТЬЕ

Еще в юности на вечерах поэзии в Ярославле Мария Петровых впервые услышала и о самобытном художнике Мартиросе Сарьяне, и об Армении. «Одна из поэтесс – Маргарита Салова — влюблена была в искусство Сарьяна, много посвящала ему стихов. От нее, я и узнала о нем. У меня защемило сердце даже от одних репродукций. Думала ли я тогда, что Армения станет моей пожизненной любовью, и что мне выпадет счастье побывать в мастерской Сарьяна, познакомиться с этим гениальным художником, человеком исключительной духовной силы и красоты» — вспоминала Мария Сергеевна.

Ее любовь и интерес к Армении и армянской культуре вспыхнули с новой силой, когда со своей ближайшей подругой поэтом и переводчиком Верой Звягинцевой Мария Сергеевна стала работать над поэтическими переводами с армянского. Они приехали в Армению осенью 1944 года. Им предстояло переводить стихи молодых тогда поэтов Г.Боряна, С.Капутикян, М.Маркарян, Р.Ованесяна, Г.Эмина, А.Сагияна, ставшие сегодня классикой армянской поэзии. «С тех пор – моя любовь к Армении, моя верность» — записала в дневнике М.Петровых. Именно Армении посвятила она эти строки:

О край далёкий, край возлюбленный,

Мой краткий сон, мой долгий вздох…

И Армения ответила ей взаимностью. Здесь высоко оценили ее вклад во взаимопроникновение культур, наградив, премией Е.Чаренца, именно здесь родится ее первая поэтическая книга, великий армянский художник М.Сарьян в 1946году увековечит ее образ на своем холсте. Сегодня этот портрет хранится в Ереване в доме-музее художника.

Кто же эта женщина в красном платье на фоне бесконечного, синего неба, устремившая свой взгляд в будущее?

В эти годы Мария Петровых уже мама очаровательной дочери Арины Головачевой. Ей уже пришлось пережить столько, сколько другим хватило бы на несколько жизней. Потери близких, безвестность, война….

Уже прозвучали в эвакуации, в Чистополе (Татария) ее пронзительные, ни на кого непохожие стихи о войне:

Проснёмся, уснём ли – война, война.

Ночью ли, днём ли – война, война.

Сжимает нам горло, лишает сна,

Путает имена.

……………………………………………

Тебе говорит моя страна:

«Мне трудно дышать – говорит она, —

Но я распрямлюсь и на все времена

Тебя истреблю, война!»

Так вспоминала О.Дзюбинская о состоявшемся в 1942 году в Доме учителя судьбоносном поэтическом вечере Марии Петровых, где в числе других ее слушали Б.Пастернак, Н.Асеев, С.Щипачев: «Мария Сергеевна – бледная, какая-то от всего отрешенная, с традиционной челкой русских поэтесс, в черном платье и черных «лодочках», вышла на сцену и читала свои стихи, заглядывая в ученическую тетрадку. Ее все знали как великолепную переводчицу, а собственные стихи копились «впрок», переделывались, переписывались, редактировались… «Представил» Марию Сергеевну Борис Леонидович Пастернак. А потом он весь вечер сидел на сцене, вполоборота к залу забыв, что кругом люди, радуясь каждой удачной рифме, громко выражая свои чувства, ликуя после понравившейся ему строки. «Мария Сергеевна, у меня к Вам творческая зависть», — помню, выкрикнул он с непосредственностью школьника, когда она прочла строчки из стихотворения «Соловей». Многие из нас вечер М.Петровых в Чистополе восприняли, как рождение нового талантливого поэта».

Уже написано одно из многих лучших ее стихотворений, в котором делится она тайнами рождения поэзии:

Какое уж тут вдохновение – просто

Подходит тоска и за горло Берет.

И сердце сгорает от быстрого роста,

И грозных минут наступает черёд

Решающих разом – петля или пуля,

Река или бритва, но наперекор

Неясное нечто, тебя карауля,

Приблизится произнести приговор.

Читает – то гневно, то нежно, то глухо,

То явственно, то пропуская слова,

И лишь при сплошном напряжении слуха

Ты их различаешь едва-едва.

Пером неумелым дословно, построчно,

Едва поспевая, ты запись ведёшь,

Боясь пропустить иль запомнить неточно…

(Петля или пуля, река или нож?..)

И дальше ты пишешь, – не слыша, не видя,

В блаженном бреду не страшась чепухи,

Не помня о боли, не веря обиде,

И вдруг понимаешь, что это стихи.

А впереди у нее трудная, но наполненная работой, событиями, встречами жизнь. И мудрость обретения вечности. Но именно такой – в платье густого красного цвета, с устремленным в будущее взглядом, словно парящая, во времени, живет во мне образ этой удивительной женщины – честной и доброй, сильной и нежной. Поэта. Человека. Друга.

7мая 1972 года в своем дневнике Мария Петровых записала о Сарьяне: «Не стало Мартироса Сергеевича. Но это лишь слова. Его не может не стать.

Так я чувствую впервые в жизни. И горя нет, потому что нет смерти».