Встреча друзей

Юрий ШУРУПОВ

Главы из романа «ОТ ЦАРСТВА К ЦАРСТВИЮ»

К 235-летию со дня рождения
Императора Александра I Благословенного и
к 200-летию его победы над Наполеоном

***

Благоуханный май величаво плыл по Украине навстречу лету 1830 года. Вечерело, когда к калитке невысокой резной изгороди, выделявшей в Прилуках богатую усадьбу барона Остен-Сакена, подошёл одинокий странник в запылённой одежде простолюдина, с небольшим холщёвым мешком за плечами. Едва он за-махнулся стукнуть в калитку своей суковатой палкой, которую держал в грязной, но явно не мужицкого склада руке, как его уже певуче окликнули:

-Пречистый Боже! Никак сызнова скиталец до нас пожаловал? Откинь ще-колду-то, горемычный, та заходи, — из глубины двора, от розовеющего в закатных бликах господского дома к калитке приближалась осанистая женская фигура. — Доброму человека мы завсегда рады.

Странник без труда открыл калитку и вошёл, в пояс поклонившись привет-ливо встретившей его женщине.

-Дома ли пан, сударыня? Надобность у меня к нему имеется…

-Вона как! Пан у хате. А шо тоби трэба до пану, божий чоловек? Може, я по-событь зумию горю твому? Ты, бычу, з москалев? Та я ж тоже вашой кровы! О, добрый чоловек! Землякы мы з тобою. Потужись мэни, всё и наладытся, — улыба-ясь, женщина ободряюще взяла странника за локоть и хотела заглянуть в его ли-цо. Но он резко отвернулся и поспешно отпрянул от доброхотной пани.

-Та шо ты, горемычный, злякався? Я шо – кусачая, чи шо? Коли тоби пана трэба будэ, так я зразу поклычу ёго. Ходы за мною, не бийся.

Оставшись один, странник медленно пошёл к умеренному в размерах, при-земистому, но в искусно выдержанных пропорциях дому, с любопытством огляды-ваясь вокруг…

-С кем имею честь, позвольте полюбопытствовать? – неожиданно раздался от дома громкий голос. Без сомнения он принадлежал военному, но в нём не слышалось недовольства или пренебрежительности.

Странник молча направился к стоявшему у распахнутой двери худощавому, среднего роста человеку в домашнем бухарском халате и узорчатом колпаке на голове. Остановившись в нескольких шагах от него, почтительно снял свой зано-шенный картуз и поклонился, пряча в сивой курчавой бороде улыбку.
-Доброго здоровьица вам, пан барон, — проговорил странник, оставаясь в поклоне. – Дозвольте слово молвить.

-И ты здравствуй, божий человек, — ответил пан, внимательно присматрива-ясь к склонившемуся перед ним бродяге. – Что за дело у тебя ко мне? Сказывай…

Странник выпрямился, расправив широкие плечи, и не таясь взглянул на пана большими голубыми глазами. Какое-то время помолчали, пристально рас-сматривая друг друга. Вдруг барон вытянул руки по швам и гаркнул на весь двор:

-Ваше импе…

Александр Павлович приложил грязный, заскорузлый палец к губам, быстро подошёл к барону и стиснул его в своих объятиях.

-Как я счастлив, Дмитрий Ерофеевич, вновь зрить доблестного воина мно-гострадального Отечества нашего, боевого генерала Остен-Сакена! — Александр Павлович отступил на вытянутую руку от барона, продолжая держать его за широ-кие рукава халата, всей душой радуясь встрече со старым, надёжным другом.

В проёме открытой двери появилась баронесса. Ничего не понимая, она взволнованно спросила:

-Дмитрий Ерофеевич, шо туточки происходит? Шо за оказия такая?

-Лапушка! Да неужто ты не видишь, кто к нам пожаловал? – барон взял же-ну под руку и привлёк к себе. – Сие же его величес…

-Дмитрий Ерофеевич, я – не он, — остановил окончательно пришедшего в себя барона Александр Павлович, переведя взгляд на замершую в изумлении ба-ронессу. – Давайте условимся, господа, что пред вами не более, чем раб Божий Александр. Наипаче оное должно внушить дворовым людям. Полагаю, сия услов-ность не доставит вам утруждения?

-Как вам будет угодно, ва… Александр Павлович, — охотно согласился ба-рон, подтолкнув плечом не сводящую с императора заворожённых глаз супругу и ласково обратился к ней: — Лапушка, спроворь-ка для гостя в мыльню горячей во-дички поболе, да приготовь ему переодёвку.

***
Умытый и переодетый во всё чистое, Александр Павлович удобно располо-жился в кабинете генерала, который с нетерпением ждал его возвращения из мыльни. Отужинать решили здесь же, за небольшим орехового дерева столиком, служившим подставкой для двух старинных бронзовых канделябров и какой-то шкатулки тонкой восточной работы. Баронесса собственноручно накрыла столик белой скатертью, изящно расставив приборы и водрузив с краю тоже белую с ед-ва заметной голубой глазурью фаянсовую вазу, поддерживавшую букет только что срезанных жёлто-фиолетовых тюльпанов.

Вдруг в приоткрытую дверь кабинета сначала просунулась коротко стри-женная тёмноволосая головка со смешливым курносым личиком. Лукаво сверкнув глазёнками, головка тут же исчезла.

-Мой наследник, — с улыбкой пояснил барон Александру Павловичу. — Вла-димир. В честь святого крестителя Руси именован. Сорванец, спасу нет. Полагаю боевым офицером воспитать.

-Сие похвально, барон. Достойное продолжение славного рода Остен-Сакенов токмо честь для России. Прошлым летом Господь привёл мне встретить-ся с дядюшкой вашим – Фабианом Вильгельмовичем. Я его в четырнадцатом году назначал генерал-губернатором Парижа. То-то были времена! – Александр Пав-лович оживился. – Ныне уже фельдмаршал! По-прежнему бравый, даром, что в почтенном возрасте. Они прошлым летом вместе с любезным братом моим Нико-лаем тайно навещали меня в Голосеевской пустыни. Долго беседовали, о многом поговорили, особливо, о внешних делах России. Помоги, господи, Николаю Пав-ловичу. Да… — Мимолётная задумчивость Александра Павловича сменилась прежней оживлённостью. – И Остен-Сакены, барон, наипервейшие пособники ему на поле брани. Всегда помните о сем! Мне превосходно памятно геройство Еро-фея Кузьмича, достопочтенного вашего родителя, в несчастном для нас сражении под Аустерлицем. Царствие ему Небесное… — Александр Павлович помрачнел. – Николи не прощу себе вмешательства в оную баталию и ослушания старика Куту-зова. А ведь он упреждал о конфузии в случае одобрения мною плана австрийско-го полковника Вейротера. Не поверил! Возгордился! Молодая кровь взыграла! На-турально, я был зело неопытен и своенравен. Да, признаться, и недолюбливал я Михайлу Ларионовича. Всю жизнь недолюбливал… Грех зависти и тщеславия слепил меня бесконечно. А боле двадцати тысяч убиенный под Аустерлицем сол-датушек на моей совести. И в развале коалиции моя вина. Увы…

Барон внимательно, с участливым взглядом слушал императора. Он ис-кренно уважал, даже любил этого человека, всегда благосклонно относящегося к роду Остен-Сакенов. И любовь его неизмеримо усилилась после известия о при-нятом Александром Павловичем решении уйти в люди, без сожаления захлопнув за собой дверь царствующего дома Романовых.

-Вот и повечерять мы вам зробыли, — в кабинет шумно вошла баронесса, неся перед собой большой противень с запеченной в яблоках уткой. – И шо ты там встала, Катюша? — обратилась баронесса к смущённо переминавшейся у по-рога кухарке. – Усё шо есть у печи, нам на стол мечи, — засмеялась она, приняв из рук кухарки миску с соленьями и судок с грибным соусом. Вскоре стол был за-ставлен всякими яствами, при одном виде которых рот невольно наполнялся слю-ной. – Потрафляй гостю, Дмитрий Ерофеевич, а я пиду Володичку усыплять, уже час поздний. Не обессудьте, Александр Павлович, шо оставляю вас. Одним вам сподручнее будет погутарить. По утру, Бог даст, свидимся.

-Славная у вас супруга, генерал, — задумчиво проговорил Александр Павло-вич, взглянув на закрывшуюся за баронессой дверь. – А вот что с моей незабвен-ной Елизавет – не ведомо. Сказывали, в Белеве почила она в Бозе, однакож, мне не верится. Не поднялась у меня рука вписать её имя в поминальник. Да и покой-ный духовник мой, прозорливец отец Вассиан, не поминал Елизавет среди усоп-ших.

-Баронесса сказывала, от кого-то слышимши, что Елизавета Алексеевна вслед за вами пошла горе мыкать по святым обителям. Она жива и здорова, не извольте беспокоиться.

-Сие достоверно? – у Александра Павловича глаза вспыхнули радостью надежды.

-Никак нет, ваше ве… — запнулся барон. — Однакож, панихиду по государыне императрице в нашей семье не заказывают, поелику в сем деле у меня большое сомнение. А посему, Александр Павлович, давайте испьём по чарке за всё доброе и за нашу встречу, — Дмитрий Ерофеевич, стараясь отвлечь гостя от печальных мыслей, взял графин с красным домашним вином и наполнил тонкие хрустальные бокалы на высоких ножках.

-Сие мне без надобности, барон, — извинительно проговорил Александр Павлович, слегка отодвинув от себя бокал. – Было время – пировали, а ныне… Вот квасок у вас отменный, Дмитрий Ерофеевич, — вытер салфеткой губы Алек-сандр Павлович. – Дай Бог здоровья баронессе. Нигде не приходилось вкушать подобного.

-Жаль, что не можете процведать её рукодельного винца, — жмурил от удо-вольствия глаза барон, смакуя искрящуюся в бокале вишнёвую наливку. — Божест-венный напиток, доложу я вам! Представляете, Александр Павлович, я по сей день не могу уразуметь, как мы в полку по молодости пили жжёнку? Ведь сие та-кая мерзость! А какая болезненность от неё находила поутру. Вот были дураки!

-Поведайте, генерал, в чём оное предприятие заключалось, — с интересом спросил Александр Павлович. — Сдаётся, мне докладывали о сей офицерской за-баве, токмо решительно запамятовал в чём состояла её притягательность.

Дмитрий Ерофеевич поудобнее уселся на стуле, обмахнув мизинцем щётку смоляных усов.

-Приготовление жжёнки было весьма примечательным занятием, — с улыб-кой начал барон. – Перво-наперво, по обыкновению, в комнате расстилали ковры. На середину выставлялась какая ни наесть чаша, в коей горел сахар в роме. Как токмо сахар растаивал, дежурный виночерпий, загодя назначаемый нами по жре-бию, вливал в чашу шампанское до её наполнения и приступал к раздаче сей адовой смеси. Жженкою наполнялись стволы пистолетов, и начинался пир, — Дмитрий Ерофеевич отпил глоток из бокала и лукаво посмотрел на Александра Павловича. – При всей неприглядности оных развлечений, наши войска соверша-ли подвиги едва вероятные. Однакож, к двадцатым годам мода на винопитие в армии прекратилась. Офицеры совершенно отрезвели, а многие и вовсе отказа-лись от чрезмерности в потреблении горячительных напитков. В их числе и ваш покорный слуга.

-Сие весьма похвально, Дмитрий Ерофеевич. В армии должно быть строгой дисциплине и беспрестанным научениям, коли нет неотложных баталий.

-Дисциплина в наших войсках и прежде была примерная, и ныне жаловать-ся грех. Без оного не одолели бы мы ни французов, ни персов, ни турок. Вот с вы-учкой не всегда лады, сие надобно признать. Не все генералы помнят Суворова. Многие боле ратуют за муштру да палки, а не за учебные манёвры.

-Да-да, мне ведомо. Сие зело прискорбно. Сызнова моя же в оном вина – недосмотр, попустительство, палочное зловредство не пресёк…

-Александр Павлович, не корите себя напрасно, — старался успокоить снова сникшего гостя барон. — Где ж вам было за всем уследить? В оном графу Аракчее-ву надобно каяться, ибо первее прочих ему надлежало радеть за войско наше. Слава Богу, государь освободил от него Россию. Жесток он был и мало учён. Ток-мо на вашей доверительности и держался. Вы уж не обессудьте за откровение, Александр Павлович. Дело прошлое. Посему, не терзайте себя сверх меры, сие не справедливо, поверьте мне.

-Премного благодарствую, Дмитрий Ерофеевич. Токмо нет мне ни оправда-ния, ни прощения. Я был императором, самодержцем! – Александр Павлович под-нял руку с указательным пальцем, повысив голос. – В моей власти было всё ис-править ко благу народа и Отечества. Однакож, не смог… Не сумел…

Наступившее неловкое молчание нарушил степенный бой часов в дальнем углу кабинета, на которые Александр Павлович только сейчас обратил внимание. Три мелодичных, с переливами удара напомнили о скором приближении рассве-та. Дмитрий Ерофеевич уже сменил свечи в канделябрах, серебристый баташев-ский самовар, гордый наградными пятью медалями, искусно выгравированными мастером на самом видном месте, давно потух, а старые друзья и не думали рас-ходиться. Им было о чём поговорить, что вспомнить.

Удалого корнета Остен-Сакена император впервые встретил под Аустерли-цем, когда тот с искажённым от горя лицом бежал за лазаретной фурой, выво-зившей с поля боя раненных, среди которых был его отец – шеф Елисаветград-ского гусаркого полка Ерофей Кузьмич. У генерала была снесена саблей макушка головы. Эта ужасная рана осталась в памяти Александра Павловича на всю жизнь. Всю жизнь он считал себя виноватым перед сыном генерала, который ока-зался отличным офицером, продолжавшем достойно представлять в русской ар-мии старинный род Остен-Сакенов. Долгим был боевой путь Дмитрия Ерофеевича от корнета до генерала. И по сей день он в строю, ради победы над врагами Оте-чества бесстрашно ведёт за собой солдат в самое пекло сражений, не кичась ни бесчисленными наградами, ни дружескими отношениями с императором, о кото-рых, к тому же, мало кто знает. Вот только что вернулся с русско-турецкой войны, штурмом взяв коварный, неприступный Карс…

-А позвольте задать вам вопрос, Александр Павлович, — допив остывающий чай, заговорил барон, не желая надолго оставлять гостя в его горькой задумчиво-сти.

-Отчего ж не позволить? Спрашивайте, коли есть интерес.

-Давно норовил, да всё никак не решался проникнуть в тайну прожекта с ле-тающей машиной, коею вы полагали бомбить французов с воздуха. Сие истина или токмо досужие слухи?

Александр Павлович поднялся из-за стола, разминая затёкшие от долгого сидения ноги, прошёлся по кабинету, остановился у часов, оценивающе рассмат-ривая их дорогой футляр, потом вернулся на место и, поглаживая бороду, ответил вопросом на вопрос:

-Сие вам доподлинно интересно, Дмитрий Ерофеевич?

-Вне всякого сомнения, — заметно смутился генерал, но тут же воспрянул. – Сей интерес происходит от моих военных фантазий, Александр Павлович. Имей русская армия оную машину, мы тогда бы …

-Натурально, тогда бы перед нами никакой враг не устоял, — подхватил Александр Павлович с вдохновением. – На летающий шар с солдатами и порохо-выми бомбами я возлагал большие надежды перед Бородинской баталией. Гене-рал-губернатор Москвы граф Ростопчин в своём подмосковном имении Воронцово тайно принял изгнанного Наполеоном механика… мнится мне, Леппиха. Да-да, Франца Леппиха, то ли немца, то ли англичанина. Мне и прежде сказывали о нём, мол знатный изобретатель, под стать нашему Кулибину. Натурально, я охотно со-гласился с его прожектом насчёт изготовления управляемого воздушного шара для истребления вражеских армий. Всем должно знать, что мы тоже не лыком ши-ты… И ведь поди ж ты, на другой год штабс-лекарь Лефортовского госпиталя Ка-шинский, сие я отменно помню, сладил не токмо воздушный шар, а вдобавок и распахивающийся купол для безвредного опускания человека на землю. Вот она, Русь наша! Необъятна, матушка, неизведанна… — Александр Павлович в запале ударил по столу кулаком, что случалось с ним крайне редко, на глазах у него на-вернулись слёзы. — Однакож, отчего не Кашинский, а Леппих предложил мне дико-винную военную машину? И оконфузился, ни мало не усовестившись… Как вы сие разумеете, барон?

-Исстари, Александр Павлович, на Руси прижилась пагубная привычка боле доверять иноземцам, нежели своим, русским. Куда ни плюнь – в иноземца уго-дишь. Вот и поостерёгся, я полагаю, штабс-лекарь быть осмеянным ими. Втихо-молку, на собственные сбережения соорудил он свой надувной шар да купол для прыгания из-под небес на землю, а ведь никто всерьёз оного не заметил, не об-ласкал изобретателя. Да и то – Кашинский. Вы сами токмо что изволили вспом-нить Кулибина, а какова судьба его инженерных измышлений? Не обидно ли за Россию, Александр Павлович? — не на шутку разгорячился Дмитрий Ерофеевич, всегда близко к сердцу принимавший отставание России от Европы, вызванное лишь недальновидностью и безразличием сановных особ.

-Однакож, Кулибину на машинную ладью из казны давались деньги, — оп-равдываясь, заметил Александр Павлович, ошеломлённый всплеском задетого в сердце барона чувства патриотизма.

-Но пароход-то сгнил на Волге, никому не нужный. Какой же купчина станет трясти мошной ради строительства невиданной машины, коли под рукой у него надёжная и, почитай, дармовая сила бурлаков. Как оный пароход сгнил, так и ум-нейшие мужи наши в забвении душами своими гниют, не в обиду будет вам сие сказано. Рабство губит Россию, Александр Павлович! Рабство, крепостничество! Я сам крепостник, однакож, сей уклад приветствовать не могу, он не во благо Оте-честву. А потому Леппих и застил вам глаза своим прожектом, справедливо пола-гая, что никто из русских инженеров не осмелиться упредить вас в авантюрности его предприятия. Кому доверились? Немчурёнку, прохиндею! Вот всё на оное и вышло.

-Видит Бог, я токмо зело желал пособить вам, ратникам…

-В сем нет сомнения, Александр Павлович. Ваше отличное усердие и рве-ние к достижению победы над французом не единожды оценено и русской арми-ей, и армиями союзников…

***
Громкий, настойчивый стук в калитку прервал начавший скатываться в го-рестные для Александра Павловича политические дебри разговор. Подали голос обеспокоенные собаки. Барон подошёл к уже тронутому серостью близкого рас-света окну и распахнул его настежь.

-Петро, — окликнул Дмитрий Ерофеевич своего человека, — не могу признать, кто к нам пожаловал в экую рань. Поди, отопри калитку.

Через несколько минут через окно донёсся зычный голос военного:

-Срочный пакет его высокопревосходительству генералу Остен-Сакену. До-ложи незамедлительно!

-Их сиятельства в сей час почивают…

-Сказано тебе – доложи без промедления!

-Прошу в дом, капитан! Я не сплю, — выручил замешкавшегося дворового человека барон. – Петро, проводи офицера.

Привыкший к наездам фельдъегерей в любое время дня и ночи, генерал быстро запахнул халат и вышел из кабинета.

-Что-то важное? – с тревогой поинтересовался Александр Павлович у скоро возвратившегося барона.

-Обычное дело – отзывают в полк, — стараясь не выдать охватившего его волнения, ответил Дмитрий Ерофеевич. — От государя получено предписание не-замедлительно выступить в Польшу на усмирение тамошних бунтовщиков. Вели-кий князь Константин Павлович в опасности…

Александр Павлович почувствовал слабость в ногах и, как-то сразу обмяк-нув, опустился на стул. «Мятеж, снова – мятеж, — с грустью подумал он, подняв по-красневшие от бессонной ночи глаза на генерала. – И когда только придёт в Рос-сию спокойствие?»

-Скоро ли отбываете в полк, генерал? – упавшим голосом спросил Алек-сандр Павлович.

-Нынче же! Непременно нынче, Александр Павлович. Жаль расставаться с вами, но ничего не поделаешь – служба. Даст Бог, ещё свидимся…

-Нет, Дмитрий Ерофеевич, боле нам свидеться не придётся. Сие я знаю в точности. Мой путь в далёкую Сибирь, и возврата оттуда не будет. Однакож, у ме-ня к вам просьба на прощание.

-Говорите, Александр Павлович, говорите. С радостью исполню. В сем же ваша нужда?

-Возмечтал я по дороге в Сибирь побродить по России, посетить святые обители, помолиться за всех нас грешных… Токмо при нет никакого документа. Первый же встречный урядник схватит и дознание станет производить. А мне сие без надобности. Как быть?

Барон сел напротив Александра Павловича и на минуту задумался.

-А что, если возьму да и дам вам вольную? – хлопнув себя по коленкам, от души засмеялся Дмитрий Ерофеевич. – Вам, императору российскому, вольную от верного холопишки Митьки Сакена! Каково?

С лица Александра Павловича сначала спала настороженность, потом под усы закралась улыбка, наконец, он по-молодому вскочил со стула и громко, без стеснения тоже рассмеялся забавному предложению своего друга.

-А что? Сей документ был бы для меня весьма желательным, — ответил Александр Павлович, стараясь сдержать разбиравший его смех. — Ну, Дмитрий Ерофеевмч, вы меня от души развеселили. Этот ж надо, императору – вольную! Ха-ха-ха…

Немного успокоившись от смеха, оба пересели за письменный стол и барон тут же аккуратно оформил вольную на имя своего недавно умершего крепостного человека Феодора Козьмина.

-И впредь не извольте сомневаться, Александр Павлович, в моём самом добром расположении к вам, — отдавая вольную, твёрдо проговорил барон. — Ос-танусь жив – исполню любую вашу просьбу, коя мне по силам. По надобности и к государю императору не премину обратиться. Токмо будьте уверены, что я всегда рядом, всегда с вами…

________________________________