КАК МНЕ ЗАТЫКАЛИ РОТ

КАК   МНЕ   ЗАТЫКАЛИ    РОТ

Да и в Украине свои мутации тоже. Зачем ей, интересно, была Независимость? Чтобы попасть в новую зависимость, уже не только от чужих подлецов, но и от своих собственных негодяев?! Чтобы смотреть беспомощно, как её продают, разворовывают, компрометируют в глазах мира? Правда, недавно один депутат уверял по радио, что всё это временные трудности, переходный период, и уже через десять лет мы будем достойно петь «Щэ нэ  вмэрла Украина». Господи!  Ещё через десять лет мы будем радоваться, что она еще не умерла! Оптимистичный у нас Гимн. Радуемся, что Украина еще не умерла. Надеемся, что наши враги погибнут, как роса на солнце. Испарятся. Верим, что нам ещё улыбнётся судьба. Ждём, ждём, а она всё почему-то не улыбается.

Лина Костенко(«Записки украинского самашедшего»).

ОХОТА    НА    БУРЕВЕСТНИКА

В выступлениях ученых и публицистов часто слышатся сетования: в 20—30-е годы украинский язык так душили, что даже сам Буревестник называл его «наречием». А началась нелюбовь многих украинцев к пролетарскому писателю в 1926 году. Известный в то время писатель Олекса Слисаренко, редактор издательства «Книгоспілка», прислал Горькому повесть «Мать», чтобы тот перед изданием её на украинском языке ознакомился с переводом Вараввы-Кобца. Ответ был такой:

« Уважаемый Алексей Алексеевич, я категорически против сокращения повести «Мать», мне кажется, что и перевод этой повести на украинское наречие тоже не нужен. Меня очень удивляет тот факт, что люди, ставя перед собой одну и ту же цель, не только утверждают различие наречий — стремятся сделать наречие «языком» — но еще и угнетают тех великороссов, которые очутились меньшинством в области данного наречия».

Письмо М.Горького, полученное «Книгоспілкою», стало известно и М.Хвылевому. Используя и искажая этот факт, М.Хвылевой в своей статье «Украина или Малороссия?» назвал Горького русским шовинистом.

В своих мемуарах, изданных в 1971 году, Юрий Смолич по поводу этого случая заметил: «Причиной отказа Алексея Максимовича были неточности, сам языковой ключ перевода, который, по его мнению, снижал смысл и сам языковой ранжир произведения — из-за злоупотребления провинциализмами и диалектизмами».

Неудивительно, что плохой перевод вызвал у Горького большое недовольство. Ведь Алексей Максимович досконально владел украинским.

Вспоминая в 1933 году свою давнюю любовь к украинскому языку, М.Горький отмечает: «Я питал «влеченье, род недуга» к литературе Украины. Очень хотелось издать Гулака-Артемовского, Основьяненко, Котляревского».

Отрицательное отношение М.Горького к тем, кто легкомысленно обращался со словом, в 1925—1926 годах было как никогда очевидно. И не только Олекса Слисаренко получил неутешительный ответ. Стоит почитать письма Горького к русским писателям И.Евдокимову, М.Козакову, Ф.Гладкову, В.Ряховскому, Л.Леонову, И.Шмелеву и др.
Поэтому спекуляция на ответе М.Горького «Книгоспілці» — лишь один из нюансов литературного процесса 20—30-х годов. Сложного, противоречивого, малоизученного. Но это уже тема отдельного разговора.

Этот небольшой ( похож на реплику) материал под заглавием « Называл ли Горький украинский язык «наречием» , опубликованный в солидном украинском издании «Зеркало недели», получил бурный ответ под названием «Трудности перевода» — своеобразный образчик, как затыкают рот тому, кто говорит о неудобных вопросах. Безусловно, без журналистов и писателей в Украине решено, что такое хорошо и что такое плохо. То есть, что говорил Буревестник, а что не говорил. Мой голос услышали не  в родной стране, а  за границей, в США. И оперативно в «Зеркале недели» появляется наивный отклик на  публикацию. Он почему-то оказался один. Даже в комментариях к электронному варианту моего материала — ветер гуляет…

Уважаемая редакция!

В № 51 Вашей газеты напечатана статья Сергея Гупало «Называл ли Горький украинский язык «наречием», которую я прочитал в интернет-версии.

Автор утверждает, что Алексей Максимович Горький не дал согласия на издание перевода его романа «Мать» на украинском языке, поскольку присланный ему перевод был, как пишет С.Гупало, «плохим». Он ссылается на воспоминания Ю.Смолича, цитируя: «Причиной отказа Алексея Максимовича были неточности, сам языковой ключ перевода, который, по его мнению, снижал смысл и сам языковой ранжир произведения — из-за злоупотребления провинциализмами и диалектизмами».

Хотел бы обратить внимание читателей на несколько моментов, по поводу которых у меня есть весомые замечания.

В приведенном С.Гупало отрывке из письма М.Горького вообще не идет речь о качестве перевода романа «Мать» на украинский язык. Горький категорически возражает против сокращения произведения и только после того добавляет, что «и перевод этой повести на украинское наречие тоже не нужен». Если это в самом деле был только отрывок, а после этого М. Горький высказал свою мысль о переводе, то почему С.Гупало не привел эти его взгляды прямо из письма, а обратился к воспоминаниям Юрия Смолича, написанным через 46 лет после коллизии, когда Смолич сам признал, что «не помнит точно текст письма Горького»? В таком случае, откуда он взял «снижение смысла и самого языкового ранжира произведения», «злоупотребление провинциализмами и диалектизмами»?

Мне кажется, такое громкое дело с ответом Максима Горького выглядело совсем иначе, нежели его представили автор статьи в «Зеркале недели» С.Гупало, да и — в свое время — сам Юрий Смолич. Я не буду дискутировать по поводу взглядов Горького на «наречие». Хотя г-н Гупало пишет о его «давней любви к украинскому языку» и «совершенном владении» им, выражение Алексея Максимовича о «людях, которые стремятся сделать наречие «языком», говорит само за себя. По-видимому, он так тогда считал.

Предполагаю, что присланного О.Слисаренко перевода романа М.Горький не читал, прежде чем дать отрицательный ответ. Но могу без колебаний утверждать: то, что Ю.Смолич пишет о стремлении автора перевода Олексы Вараввы настроить других украинских писателей против Горького после того, как стал известен его (Горького) ответ Слисаренко, абсолютно не соответствует действительности. О.Варавва, понятно, был глубоко уязвлен острой реакцией Горького, однако не разворачивал антигорьковской пропаганды, а решил лично обратиться к писателю, пребывавшему тогда в эмиграции на острове Капри в Италии. Он написал ему о сложившейся ситуации. Мне неизвестно, сохранилось ли где-нибудь это письмо, но ответ Максима Горького я видел собственными глазами. Это было краткое письмо, однако в нем не было даже намека на недовольство. Напротив, Горький благодарил О.Варавву за красивый перевод и охотно согласился на появление его в печати. Возможно (это мое предположение), к тому времени он уже прочел перевод и даже изменил свое отношение к украинскому языку? Во всяком случае, украинский перевод романа «Мать» вскоре был издан, и это был тот самый перевод, о котором Ю.Смолич высказывается столь пренебрежительно.

Откуда мне это известно? Дело в том, что Олекса Петрович Варавва (псевдоним О.Кобец) — мой отец. Ответ М.Горького хранился в отцовском архиве в виде фотокопии как ценный документ, и я хорошо помню, как выглядело это письмо, хоть по прошествии шестидесяти лет точное содержание и в моей памяти не сохранилось. Весь наш архив остался в нашей квартире в доме «Слово», когда нам пришлось покинуть Харьков, а позднее и Украину… Что касается оригинала письма М.Горького, то, по словам отца, ему посоветовали отдать его на хранение в какой-то государственный архив или библиотеку, но куда именно — не помню.

Было бы хорошо, если бы какой-нибудь ученый, заинтересовавшись вопросом, вынесенным Сергеем Гупало в заголовок статьи «Называл ли Горький украинский язык «наречием», попробовал найти упомянутое письмо. Ведь это дало бы возможность раз и навсегда покончить с контроверсией, длящейся десятилетиями. Конечно, вероятность того, что письмо найдется, довольно мала, но кто знает? В независимой Украине уже удалось найти множество документов и материалов о жизни и творчестве О.Вараввы и многих других запрещенных советской властью писателей, которые до недавнего времени считались утраченными навсегда.

Что же касается отрицательной и местами даже злобной оценки моего отца Юрием Смоличем («Розповідь про неспокій триває», стр. 149—150 и «Розповіді про неспокій немає кінця», стр. 38—39), то я приписываю это его желанию угодить власти в опорочивании и поношении писателей, которые стали «врагами народа», оказавшись в эмиграции. Ведь перед войной мой отец и Ю.Смолич были коллегами по перу и, насколько я знаю, поддерживали хорошие отношения.

Буду весьма признателен, если Вы сможете напечатать это письмо в материалах дискуссионного клуба «Зеркала недели».

29 января 2005 года.

Александр Варавва-Воронин, США.

Я благодарен Александру Варавве-Воронину из США за отклик на мой материал. Но меня беспокоит его поверхностное знакомство с творчеством Максима Горького, одностороннее восприятие литературных процессов 20-х годов, как в Украине, так и в СССР.

Александр Варавва-Воронин защищает честь отца, и это закономерно. Хотя даже сатрап Сталин должен был согласиться с народной мудростью:   «Сын за отца — не отвечает». К тому же в моей заметке шлось не о переводчике Варавве-Кобце; его я только вспомнил. Оправдание автором своего отца оказалось не по теме, но  письмо из США незнакомого мне автора все же интересное, поскольку литературная жизнь в Украине 20-х годов ещё малоизвестная, а на страницах прессы она освещается очень несмело. Прежде всего, хочу сказать, что я не поклонник творчества Юрия Смолича, ибо такое впечатление может сложиться после прочтения отклика   «Трудности перевода». В то же время не считаю, что зазорно ссылаться на Юрия Смолича, воспоминания которого ценил уважаемый мною Юрий Шевелёв(Шерех), комментируя литературную ситуацию 20-х годов в Украине. Ещё один участник встречи с Максимом Горьким в Харькове, которому украинские писатели доверили произнести приветственное слово гостью, — Василий Минко, тоже свидетельствовал о выдумках относительно письма к Олексе Слисаренко и о разных спекуляциях(см.В.Минко, «Красный Парнас»).

Предположение Александра Вараввы-Воронина, что Максим Горький не читал перевода произведения  «Мать», не имеет оснований. В 1926 году Максим Горький сам, а не через секретарей давал ответы своим корреспондентам. И не таким он был человеком, чтобы, не читая сочинения, сделать выводы. О копии этого письма, обнаруженную в архивах, писал Виктор Погребняк в журнале «Вітчизна»( №1 , 1990 г.);  о   том, что, возможно,  эта копия — подделка, не  говорили ни Михаил Драй-Хмара, ни Микола Хвылевый, ни доцент Киевского университета Александр Мукомела, который обнаружил в архивах памфлет Миколы Хвылевого « Украина или Малороссия ?».
В то же время я соглашаюсь с Александром Варравой-Ворониным, что переводчик Олекса Варавва не подстрекал украинских писателей против Горького, все было немножко не так, как писал Юрий Смолич. Это сделал не кто иной, как Микола Хвылевый, а поддержал его в Париже Владимир Винниченко.

Добавлю, что мой оппонент сделал ошибку как в пространстве, так и во времени, что тоже отобразилось на качестве его «Трудностей перевода». Переводчик Олекса Варавва не мог обратиться к Максиму Горькому, «который находился тогда в эмиграции на острове Капри в Италии», поскольку автор «Матери» в 20-30-х годах   пребывал в городе Сорренто. Как известно, на Капри Максим Горький жил раньше — с 1906-го по 1913 год, где и написал повесть «Мать» (именно повесть, а не роман, как угодливо определили поклонники соцреализма). Кстати, очень важно понять, что между Максимом Горьким на Капри и Максимом Горьким в Сорренто — две большие разницы. На Капри он вдохновлённый большой верой в пролетарскую революцию, а в Сорренто — пожинает крах иллюзий; на Капри неистово пишет повесть «Мать», а в Сорренто приходит к выводу: «Мать» — книга действительно плохая, написанная в «состоянии запальчивости и раздражения», с намерениями агитационными после 906 года».

Считаю, что посылаться на письмо Максима Горького к переводчику Варавве-Кобцу, будто бы когда-то существовавшее, — не серьёзно. И что значит утверждения Александра Вараввы-Воронина: «Во всяком случае, украинский перевод романа «Мать» вскоре увидел свет, и это был тот самый перевод, о котором так презрительно говорил Юрий Смолич»? Ведь легко можно допустить, что этот перевод был уже исправленный переводчиком и редактором после замечаний Максима Горького.

Зная, как в конце 20-х годов Максим Горький сотрудничал с переводчиками и писателями, я верю в утверждение, что письмо от Олексы Вараввы было, и даже без «намека на неудовольствие». Но я писал о письме Максима Горького в издательство, то есть, о первой, неудачной попытке издать повесть «Мать» в украинском переводе. А кто знает, сколько писем Максим Горький написал в Украину по поводу перевода «Матери», а сколько — украинские писатели( в частности, Олекса Слисаренко) — в  Сорренто? В те годы Максим Горький вёл большую переписку с адресатами, тратил много денег и времени, ежедневно выполняя неблагодарную работу.
Не открою тайну, когда скажу, как отгадать реальную ситуацию вокруг письма Максима Горького в украинское издательство «Книгоспілка». Чтобы понять ,называл ли тогда Максим Горький украинский язык «наречием», действительно ли он писал такое письмо, нужно прочесть его письма из Сорренто к писателям. Желательно обратить внимание на переписку 1925-1927 годов. Да и один 1926 год может дать полное представление! После этого всё выглядит иначе! А так складывает ситуация, как когда-то с «Собором» Олеся Гончара: не читал — но осуждаю!

Письмо Максима Горького к Олексе Слисаренко  было  таким:

«Уважаемый   Алексей Алексеевич, я категорически против сокращения повести «Мать»,  мне кажется, что и перевод этой повести на украинское наречие тоже не нужен. Меня очень удивляет тот факт, что люди, ставя перед собой одну и ту же цель, не только утверждают различие наречий — стремятся сделать наречие «языком», но еще и угнетают тех великороссов, которые очутились меньшинством в области данного наречия.

При старом режиме я — посильно — протестовал против таких явлений. Мне кажется, при новом режиме следовало бы стремиться к устранению всего, что мешает людям помогать друг другу.

А то выходит курьёзно: одни стремятся создать «всемирный язык», другие — действуют как раз наоборот.
А. Пешков.
7/V — 26, Sorrento.»

Данный полный текст письма Максима Горького к Олексе Слисаренко приводит Микола Хвылевый в своём памфлете «Украина или Малороссия?». После того, как это произведение обнаружили в спецхране, его впервые напечатал журнал «Вітчизна»(№№ 1-2 за 1990 год). Интересно, что в конце того же 1990 года в Киеве вышел двухтомник сочинений Миколы Хвылевого, где «Украина или Малороссия?» имеет немножечко изменённое письмо Максима Горького. Буревестник Олексу Слисаренко по отчеству называет Александровичем. А вышедшая в 2006 году в санкт-петербургском издательстве «Европа» монография историка Елены Борисёнок «Феномен советской украинизации» письмо Буревестника «модернизирует» — первое длинное предложение разбивает на три кратких, в конце первого предложения ставит восклицательный знак, а далее утверждает, что Максим Горький к Олексе Слисаренко обращался совсем иначе: «Уважаемый Алексей Макарович!». Хотя по отчеству Олекса(Алексей) Слисаренко был Андреевич.

Конечно, по-разному можно комментировать содержание этого письма. Как это сделали Микола Хвылевый и его «команда», мы знаем. Но мало кто принимает к сведению, что через несколько месяцев Микола Хвылевый свою позицию признал ошибочной! Мы не должны также забывать, что он был не только талантливой, но и весьма противоречивой личностью. Вместе с писателями Олесем Досвитним и Миколою Яловым   Микола Хвылевый в том же 1926 году через газету ВУЦВК «Вести» отрекается от своих взглядов — ориентации на Европу и ориентируется на Москву. Издателями пятитомника Миколы Хвылевого, вышедшего в диаспоре(Нью-Йорк — Балтимор— Торонто), подтверждается: редакционную статью «Наше сегодня»,напечатанную в начале 1927 года в двухмесячнике «ВАПЛИТЕ», написал именно Микола Хвылевый. А слова там есть и такие: «ВАПЛИТЕ не бросится под чумацкий воз нового идола, но ВАПЛИТЕ также помнит, что «Лозунг национальной культуры был лозунгом до тех пор, пока  власть имела буржуазия, а консолидация наций происходит под эгидой буржуазных порядков. Лозунг национальной культуры стал лозунгом пролетарским, когда власть взял пролетариат, а консолидация наций начала происходить под эгидой советской  власти». — И.Сталин».

Александр Варавва-Воронин упрекает меня: «В приведенном С.Гупало отрывке из письма М.Горького вообще не идет речь о качестве перевода романа «Мать» на украинский язык». Но разве «перевод этой повести на украинское наречие» — не свидетельство некачественного перевода? Недруги Максиму  Горькому  приписали  взгляды царского министра Валуева, который говорил: «Русский язык более понятен простолюдину-малороссу, чем так называемое украинское наречие». Но после победы Октябрьской революции Максим Горький не стал Валуевым у Ленина, он выпросил лечение за границей, что дало ему возможность шесть лет не видеть ужасной России.

Само же слово «наречие» Максим Горький и понимал, как «наречие», но не как язык. В словаре Даля говорится: «Наречие — местный язык, незначительно уклоняющийся, по произношению или переиначенным словам, от языка коренного». Когда Максим Горький делает замечание писателю Ивану Евдокимову: «Не употребляйте наречий — «шаяла» и т.д. В Орле не все говорят вятскими словами, а в Новгороде астраханец не будет понят… Слово «шаять» — мордовское. У нас в каждой губернии говорят по-своему, но писать надобно русским литературным языком».

Фёдору Гладкову по поводу романа «Цемент» относительно злоупотребления провинциализмами Максим Горький пишет: «Говоров у нас десятка два, но классики наши не пользовались ими, хотя и восхищались». Писателя Василия Ряховского упрекает: «Вы слишком часто берёте местные речения, понятные в Рязани, но чужие Пскову»; писателю Н.И.Алексеевскому делает замечание: «…нельзя ставить рядом слова нерусские с русскими: «фалды свитки».Фалды — у фрака, свитки носят на Украине, и, говоря о свитке, поддевке, ни к чему снабжать их фалдами…». Известен также отзыв Максима Горького на пьесу Алексея Чапыгина про князя Олега Святославовича: «Написал, понимаете, пьесу «Гориславич», на языке ХII века. Поставить её в театре нельзя. Да и прочитать — едва ли возможно».

Похожих замечаний из Сорренто к писателям — очень много. Что и говорить — именно там, на райском побережье Италии, Максим Горький в средине 20-х организовал, по существу, литературную учёбу, которую продолжил на родине, выпустив известный журнал «Литературная учёба», который до сих пор выходит с логотипом Буревестника.

Проясняется и ситуация относительно как сокращения повести «Мать», так и вообще — издания этого сочинения. Как я уже говорил, издавать «Мать» в 20-х годах Максим Горький не хотел, ибо не только считал эту повесть слабенькой, но и был глубоко разочарован революцией, её последствиями, думал, стоит ли возвращаться на Родину из эмиграции, хотя трудящиеся его засыпали просительными письмами, конечно, чаще всего организованные чиновниками  аппарата компартии.

В 1926 году молодой русский драматург Т. Браз вместе с писателем Николаем Крашенниковым переделали повесть «Мать» на пьесу, чтобы её поставить на сцене. В декабре того же года они обратились к Максиму Горькому, чтобы тот разрешил издавать инсценирование для показов пьесы в клубах. На их прошении рукой Максима Горького написано: «Отказано. 7/1. 27». А 23 января 1927 года на обращение Николая Крашенникова автор «Матери» поясняет: «Принципиально же я всё-таки против загружения сцен пьесами сомнительного качества, каковыми всегда будут всякие «переделки», «инсценировки» и т.д.». Писателю Иосифу Калинникову Максим Горький делает замечание: «… фокусничество различных Пильняков так же вредно, как и «провинциализм», коему вы отдали дань в повести Вашей(имеется ввиду сочинение «Баба-змея». – С.Г.). Щегольство местными словарями – это не только дурной тон, но – препятствие к познанию…».

Похожих замечаний в письмах адресатам «корреспондент аккуратный», как называл в Сорренто себя Максим Горький, сделал очень много. Считаю, что этот важный факт – существенное доказательство : Буревестник, говоря о «наречии», в виду имел именно «наречие», а не язык. Поэтому замечания в письме Александра Вараввы-Воронина – несерьёзные, основанные не на исследовании, а на эмоциях, догадках. Это явление не ново. Подобную позицию занимали и занимают много украинских общественных деятелей, писателей и художников, оказавшиеся в эмиграции из-за преследований органами советской власти.

Александр Варавва-Воронин считает, что когда б удалось найти письмо Максима Горького к его отцу, то « это дало бы возможность раз и навсегда покончить с контроверсией, длящейся десятилетиями». Наивная мысль! Везение, возможно, «реабилитирует» переводчика, но проблема останется проблемой до того времени, пока из уст учёных мужей, с высоких трибун в адрес Максима Горького не прекратится звучать безосновательное обвинение. Хотя для народа Украины уже окончилось время показывать себя несчастным, обиженным Москвой.

«НЕ   МИР,    НО    МЕЧ…»

Под таким названием появилась моя урезанная статья в другой очень влиятельной газете – «День». Изъятые куски текста я   выделяю светлым курсивом.  Редакция газеты поставила  весьма корректный — хотя и неблагозвучный —  подзаголовок «Присутствовали ли элементы терроризма в методах ОУН?».

Угроза человечеству — террористические акты, являющиеся символом  деструктивного модуса бытия, — тема, которую не обойти, пренебречь которой — перманентно ощущать дискомфорт. Особенно тем, кто не боится «колючих» тем, видя в них не только азарт творческий, но и общественно необходимый. Высокие идеи террористов пишутся в кавычках, о террористах Востока и Запада, Америки и Австралии упоминают как о фанатиках, у большинства из которых было «голодное детство и нехватка витаминов». Публикации, глубже сугубо журналистских, принадлежат психологам и психиатрам. Возможность терроризма в Украине также исследуется. Находятся и причины этого деструктивного модуса, который был совсем другим, когда на украинских землях происходили террористические акты.

Трудно говорить об украинцах-террористах, но замалчивание этого не может содействовать Правде исторической. Сознательное укрывательство неприятного для народа, уже имеющего собственное государство, не возвысит украинство. Можно видеть терроризм на Востоке и Западе, в Нью-Йорке и Москве, Чечне и Бали, можно скрывать терроризм 30-х в Галиции и на Волыни. Однако это Украину не укрепит. Слава Богу, Украина уже не такая, что ей может повредить справедливая оценка того, что, кажется, невозможно сравнивать: борцов за национальную идею и в их лице — террористов. Это из того банального ряда, где « гений и злодейство — две вещи несовместные». Все это и родило имманентные черты украинского терроризма.

Ознакомившись в государственном архиве Волынской области с десятками уголовных дел членов ОУН, я пришел к выводу, что подделкой здесь не пахнет. Подшитые к документам об оуновской принадлежности свидетельства о террористах-националистах — факты горькие, но не фиктивные. Все они повторялись, напоминая, что член ОУН мог быть не просто политическим бойцом, а террористом. Пусть читатель простит за многочисленные цитаты, их я позволяю себе исходя из убеждения, что они содержат сведения, неизвестные широкому обществу.

Украинцам терроризм легко осуждать. Особенно, когда у него неукраинское лицо. Украинский терроризм начинаешь понимать, когда постигнешь его истоки, источники. Тогда же — понимаешь, что и скрывать его не стоит. От этого слава ОУН не уменьшится.

Фундамент терроризма для борцов украинской самостийности закладывался идейным вдохновителем националистов Дмитрием Донцовым. При посредничестве УВО (Украинская Военная Организация) Евгений Коновалец показал на практике, на что способны украинские патриоты-террористы. Казалось, напрасный труд: с помощью насилия — убийства польских высоких чинов на территории «подпольских» западно-украинских земель — добиться улучшения жизни украинцам. Цель украинских боевиков действительно была высокой — потому что была она украинской национальной идеей. Позиция психологов в этом плане, если они, по привычке возьмут словосочетание высокая идея в кавычки, выглядит цинично.

Во-первых, украинские террористы насильственными актами освобождались не От чего, а Для чего. Этим нюансом пропитана их идеология — учение Дмитрия Донцова. Спорить о напрасных жертвах украинских националистов, их жестокости, нечеловеческих методах борьбы — означает не понимать сути украинского национализма, а тем более его сторонников, которые в 20—30 годах за настольную книгу имели «Национализм» Дмитрия Донцова.

Во-вторых, волюнтаризм, воинственность, ирреальность — непременные составляющие украинской национальной идеи во времена возмужания ОУН.

В-третьих, в нынешней ситуации, когда в Украине количество националистов намного меньше, чем социалистов и демократов, то есть тех, кто был сторонником идей Драгоманова, Ивана Франко, Грушевского и Винниченко, возникает мифичное предчувствие раскола среди национально сознательных сил. Все это главным образом основывается на различном понимании национальной идеи, которая должна объединять.

Проштудировав Дмитрия Донцова, украинскую историю можно читать без брома. Осуждение Костомарова и Драгоманова, Винниченко и Грушевского, уверенность, что не интеллектуализм, а аффектация, волевой фактор является определяющим для утверждения нации, — нерушимые позиции Дмитрия Донцова. Противопоставив вилам для выгребания навоза из родного дома, что проповедовал Иван Франко, меч, доказав, что среди наций, как и в природе, выживают сильнее, что слава и сила измеряются не количеством слёз и величиной страданий, а степенью борьбы, идеолог украинских националистов не исключил и физического уничтожения неприятелей. Не потому ли членов ОУН сравнивали с фашистами?

«Боевик не колеблясь должен убить своего отца, брата, лучшего друга, когда получит приказ и есть в  этом необходимость» (государственный архив Волынской области, фонд 191, опись   1, дело 1289, стр. 38). Этот приказ был известен всем боевикам УВО, а потом и ОУН, однако сейчас почему-то замалчивается. Украинский читатель, имея возможность читать идеологические произведения националистов, не знает практических основ, на которых действовали борцы за национальную идею. Вместо этого появились новейшие мифы о благородных рыцарях в вышиванках, сражавшихся с врагом лицо к лицу, а коварство и террор — выдумки и провокации дефензивы и НКВД…

Вот еще один из практических советов украинским боевикам. «Не нужно, как это делают садисты, наслаждаться процессом убийства или пытки, необходимо это делать автоматически — без раздумий, без чувств, как во время ходьбы, бега, молотьбы зерна. На худшие муки и мольбы жертвы нужно смотреть широко открытыми глазами, ведь пытаем врага нашей организации и идеи, который, живя, сделает то же с нами, или еще хуже…».    «Покушение на Пилсудского, Войцеховского, убийство профессора Твердохлиба, доктора Матвиянца, кураторов Собинского и Гадомского, посла Головко, советского посла Маслоша, доктора Бабия и министра Перацкого — неполный перечень террористических актов украинских боевиков спецотдела ОУН. Кто должен оценивать и комментировать их действия? Психолог, психиатр, историк или власть имущий? А может, это некорректно делать, так же, как видеть и другие непривлекательные стороны, когда речь идет о национальной идее?

Особенностью украинского национального терроризма является то, что украинский боевик априори за черту полноправного существования ставит граждан других национальностей — поляков, евреев, русских. Брошенный во времена Хмельнитчины клич «Бей жидов, режь ляхов и москалей!» — это не освобождение себя от повседневной рутины, которая сжимает горло невидимой петлей, это не хуторянская психология, не провансальство с синдромом зависти к пану, который лучше живет. Украинский боевик подвергается мистическому и волевому аспектам ради выживания нации, укрепления её, укрепления государственного духа. Межэтнические конфликты националистического террориста — естественная необходимость. Нация выживает та, которая сильнее. Естественный отбор должен здесь доминировать. «Опасность и борьба — для боевика — лучшая игра, потому что там, где забавляется серая масса, он чувствует себя неуютно. Оружие он любит и уважает», — это одна из заповедей украинских террористов.

Современные исследования украинских психологов и психиатров в подобных фактах видят психическую неполноценность террористов. Конечно, речь тогда заходит о террористах из других стран. Поставить в их ряд украинских боевиков 20-40-х годов, дело неблагодарное. Это не драстичность, а очередное доказательство, что современные исследования терроризма слишком мелкие и заниматься ими должны не только психологи.

Боевик Борис Савинков в случае провала мог стрелять в себя, а не в солдат, ловивших его, боевик Степан Бандера и его побратимы никогда в себя не стреляли бы. Русские террористы занимались террором потому, что узнали об отсутствии Бога, который не накажет их за это, современные террористы узнали о присутствии Бога, что также дало им право на терроризм, потому что Бог всё видит, знает истину и накажет тех, кто виноват на самом деле. Украинские террористы пользовались Новым Заветом, узнав, что Иисус принес людям не мир, а меч. «С самого начала мира все пребывало в борьбе. Сын Божий пользовался не только духовной, но и физической силой», — эти слова знали наизусть все боевики ОУН.

Личности террористов в средствах массовой информации, как правило, рассматриваются разрознено. Выискиваются психические причины, которые могли якобы повлечь за собой разложение личности и тому подобное. Когда же нет весомых социальных причин, террорист характеризуется как фанатик, дикарь. Как средство тотальной борьбы с терроризмом предлагается смещение духовных акцентов с поклонения силе и воле на вооружение общечеловеческими ценностями. Явление это не новое, поскольку подобное было в 30-х годах, когда якобы демократическая Польша «наставляла» украинских террористов-националистов на правильный путь, смещала акценты с индивидуального на общее. Но боевики УВО-ОУН не изменились и не прекратили террор — так называемые атентаты. Потому что опирались они не на личные оскорбления, спасали не лично себя. Они обосновывали свои поступки на явной угрозе нации и спасали именно её. Все «вращалось» вокруг украинской национальной идеи.

Украинский терроризм для идеологов украинского национализма был конструктивным модусом. Сплошная эклектика, в которой оказались «бескровные» «самостийники», явно не подходила украинским националистам, которые были уверены, что отделение, изоляция Украины не создадут свободной Украины, поскольку забыт государственно-созидательном аспект; потому что когда нация, ищущая мира, будет избегать экспансии, «отпадет потребность в организационно-государственном центре», а это в свою очередь приведет к потере государственности, а впоследствии — к тому, что нация перестанет быть нацией.

«Бить распространителей вражеской нам прессы, выгонять их из сел и городов, бить их», — такой приказ был у украинских боевиков в 30-х годах. А ещё — уничтожать магазины польских купцов, прогонять нищих неукраинцев, разоружать «гайову» и лесную охрану, и — бить — бить — бить… Поневоле образ украинца-боевика превращался в этакого монстра, которого страшились сторонники идей Драгоманова и Винниченко, Ивана Франко и Грушевского, все, кто мечтал «про садок, млынок и вышнэвый садок». На западно-украинских землях, как только начинали воплощаться идеи известного польского националиста Романа Дмовского, о себе давали знать украинские националисты, часто террористическими актами. Как правильно подметили современные исследователи, террористические действия направленные не только против жертв, но и против широкой общественности. Жертвой становился  и тот, кто знал о террористических действиях.

Украинские Рахметовы были далеки от общей массы народа, но им не могли привидеться сны Веры Павловны. Украинская национальная идея была в первую очередь революционной идеей, она оказалась нежизнеспособной без романтического фактора, абстрактной воли жить и действовать, что порождает своеобразную аффектацию — патос (часто употребляется как «фанатизм»).

Патос далекий от низменных чувств и самолюбия, это сверхвысокая страсть, в которой чрезмерны любовь и ненависть. Носители Патоса не знают толерантности, для них характерна воинственность, они признают аморальность своих действий относительно нравственности серой массы, мещанства. Нравственность боевиков ОУН определялась как правдивая нравственность, поскольку служила освобождению и развитию социальной энергии, а не её укрощению. «С точки зрения этой морали должна ощущаться ненависть к врагу, даже если он вам до сих пор ничего плохого не сделал (Платон), с этой точки зрения нужно растоптать ехидну, даже когда она не осознает, что вредит (Леся Украинка)», — писал вдохновитель украинских националистов Дмитрий Донцов. Непримиримость и бескомпромиссность, воля, а не рассудочность, сердце, а не разум, вечный пафос(патос) и «безнравственность » — необходимые черты для украинской национальной идеи, вокруг которой сплачивались члены УВО, а позже и ОУН. Признание этого не означает реализации идеи. Осуществить её могут только «избранные люди «. А сделают они это путем насилия, которое руководители ОУН называли творческим.
Однако, например, социал-демократы любое насилие воспринимали именно как насилие, а боевиков, какими бы они патриотами Украины не были, называли бандитами. «Боевик не может быть ленивым, лживым, чахлым, нечистоплотным, пьяницей, он должен быть орлом, братом ветра и сыном ясного солнца», — такова была установка для боевиков ОУН. Моральная устойчивость путём изучения идеологических произведений усиливалась физическим закалкой. Члены боевых отделов, т.е. террористы, много занимались физкультурой, изучали полный курс джиу-джитсу и шведского спорта, каждый из них осваивал хождения на лыжах, езду на лошадях и велосипеде, а при случае и на автомобиле.

Часто современные исследователи рассматривают террористов как примитивных людей, которые не задумываются «убить или не убить». За феноменом самопожертвования, якобы надуманного идеала стоит слабая личность, которая боится долговременной настойчивой работы во имя какой-то величественной идеи. Этот принцип исследований не нов.

В 1935 году после процесса над убийцами министра внутренних дел Польши Перацкого подобные мнения высказывались о Степане Бандере, Николае Лебеде, Иване Малюце и других подсудимых. У всех их были невозмутимые каменные выражения лиц, обвиняемые смело высказывали свою ненависть к Польше, России. Лауреаты премии имени Ярослава Галана, пораженные социалистическим реализмом, характеризовали этих националистов так же, как и фашистов. У националиста-террориста не могло быть ничего привлекательного, даже внешности.

Советская власть осуждала чужих террористов, имея своих в НКВД и КГБ. Любить или ненавидеть террористов, которые сознательно шли на смерть во имя нашей национальной идеи, наверное — вопрос выбора каждого украинца. Сейчас ясно одно — в 20-30 годы члены ОУН знали, что подневольная нация не будет свободной, то есть господствовать без применения силы, без принуждения. Украинский патос должен был отрицать чужое, и только поэтому у него было будущее, только поэтому он мог победить врагов украинской национальной идеи. «Если бы у воинственного фашизма или большевизма не было того же духа, которым были вдохновлены ликующий фашизм и большевизм, — никогда бы они не победили», — вывод Дмитрия Донцова был доступен и понятен главарям и боевикам ОУН. Чтобы национальная идея сработала, необходимо было её распространение. Не с помощью просветительской работы, а именно агрессии: украинский патос, психика народа-пана, а не раба должны были победить чуждое украинству, а также собственных «маловерцев».

В 1938 году в Роттердаме от бомбы московских террористов погиб вождь ОУН полковник Евгений Коновалец. Главный провод ОУН назвал его сверхчеловеком, которому не страшна физическая смерть. Изувеченное взрывом тело Великого Проводника не напугало боевиков ОУН. Они были вдохновлены действительно великой идеей. Охваченные патосом шагали твёрдо, хоть дорога была тернистой. На обочине стояло много братьев-украинцев, которые также хотели самостийной Украины. Но без кровопролития невиновных. Сейчас те, кто шёл, и те, кто стоял, имеют одно государство, одну самостийную Украину. И очень боятся, чтобы в Украине не было терроризма, лучше его видеть в другой стране. Тогда можно объяснять и комментировать это всемирное зло. В самом широком спектре. От первых проявлений терроризма в ХII веке до событий в Москве и Нью-Йорке. А о «своем» терроризме? Можно и помолчать?

Нет ответа.

Но вот в декабре 2005 года через посредничество газеты «День» материалом «Идеологическая путаница или заангажированность? К вопросу о терроризме и методах ОУН» попробовал дать ответ Игорь Лосев, доцент кафедры культурологии Национального университета «Киево-Могилянская академия».

Очень странное впечатление производит статья журналиста Сергея Гупало «Не мир, но меч…» («День», № 204).

Статья прекрасно укладывается в нынешний этап борьбы известных сил, которые трудно упрекнуть в симпатиях к независимой Украине, против признания ОУН-УПА. Интересно, считает ли пан Гупало, что ОУН-УПА боролась за независимость Украины, или нет? Вот от этого исходного тезиса зависит очень многое. Если ОУН-УПА боролась за независимость Украины, значит, этот факт следует признать на государственном уровне. Впрочем, факт очевидный.

Пан Гупало дал своей статье подзаголовок «Присутствовали ли элементы терроризма в методах ОУН?».  Причем автор нигде не дает определения терроризма, что обеспечивает ему необыкновенную «ловкость рук» и абсолютный произвол суждений.

Попытаемся все-таки дать хотя бы самое приблизительное определение терроризма. Видимо, следует идти от этимологии. Как известно, «террор» переводится как «страх», «ужас». Следовательно, целью всякого террора выступает не само по себе физическое насилие, а пробуждение страха у как можно большего количества людей. То есть физическое насилие выступает как средство запугивания определенных групп с целью воздействовать в нужном направлении на их мышление и поведение.

В этом смысле любые насильственные акции могут быть расценены как террористические. Например, когда советские партизаны убивали лиц, сотрудничавших с немецкими оккупационными властями, целью было вызвать страх у множества людей и таким образом воспрепятствовать подобному сотрудничеству. Когда национально-освободительные движения (Алжир, Палестина, черная Африка, Индонезия, Малайзия, Вьетнам и т.д. и т.п.) физически истребляли представителей колониальной администрации, они, с одной стороны, хотели повлиять на политику метрополий, а с другой — предостеречь представителей коренного населения от поддержки колониальных режимов. В этом контексте украинское вооруженное национально-освободительное движение не отличается от любого другого движения такого типа.

Кстати, пану Гупало стоит бросить взгляд на нынешнюю ситуацию в Чечне, где обе стороны: и сторонники независимости, и федеральные структуры московской метрополии действуют методами, направленными на запугивание реальных и потенциальных противников. Правда, цели у них разные, и в этом суть дела…

Странно, однако, что пан Гупало, ознакомившись с плодами «праведных» трудов оперов МГБ, преисполнился к ним абсолютным доверием… Правда, если следовать логике этого автора, то надо согласиться с устроителями московских политических процессов 30-х годов в том, что многие члены Политбюро (например, Бухарин) лично травили колхозный скот в Сибири… Ведь признавались и протоколы подписывали… Другое дело, что методика допросов была отработана так, что кто угодно (за небольшими исключениями) признался бы в чем угодно.

Известно ли пытливому журналисту, что (и документы, кстати имеются в наличии) Иосиф Сталин еще в середине 30-х годов санкционировал применение «физического воздействия» к врагам народа? А известно ли ему о действиях многочисленных зондеркоманд НКВД — МГБ, действовавших под видом бойцов ОУН-УПА в западных областях? Между прочим, документальных свидетельств этому — более чем достаточно.

С. Гупало пишет о «жестокости», о «напрасных жертвах украинских националистов», «нечеловеческих методах борьбы». Путаница просто удручающая. Может ли пан Гупало назвать хоть одну гуманную войну? Любая война — это место, где убивают. Может ли убийство быть гуманным? Есть непреложный закон всякой войны: не убьешь ты, убьют тебя. Или — или. Это известно каждому солдату-фронтовику. Что значит «напрасные жертвы» и чем они отличаются от «ненапрасных»? Что такое «нечеловеческие методы борьбы» и чем они отличаются от «человеческих»? Или вот, например, такое: «… идеолог украинских националистов (Д. Донцов. — Авт. ) не исключил и физического уничтожения неприятелей. Не потому ли членов ОУН сравнивали с фашистами?». Итак, всех, кто выступал с позиции допустимости физического уничтожения неприятелей, по Сергею Гупало, следует сравнивать с фашистами. Но физически истребляли своих противников все противоборствующие в условиях вооруженной борьбы силы. И, по Гупало, их всех следует сравнивать с фашистами, начиная с противостояния древних китайских царств, галльской войны Юлия Цезаря и заканчивая нынешней войной в Ираке. Сергея Гупало возмущает готовность боевиков ОУН уничтожить любого, кто выступит против независимости Украины, невзирая на родственные связи. Жаль, что пан Гупало так плохо осведомлен с аналогичными реалиями украинской истории: а что он скажет об «ужасном» поступке Тараса Бульбы (ну, это литературный текст, хотя с явной реальной основой), не говоря уже о сотнике Гонте?

Гупало С. осуждает покушение на Пилсудского, Войцеховского, Перацкого, а как он относится к «нацификациям» Польского государства, с массовыми избиениями и истязаниями людей? С убийствами и поджогами греко-каталических и православных церквей? То есть украинцы должны были отказаться от собственного права на самооборону в условиях ГОСУДАРСТВЕННОГО террора против своего народа? Вот на какие прямые вопросы надо бы ответить, а не ходить кругами, вокруг да около …

Увы, автор не может сформулировать простой вопрос: можно ли бороться со злом, используя насилие против насилия, или нельзя? Если нельзя, тогда украинцам следовало, как стаду баранов, покорно идти на бойню, лишь обращая кротко внимание своих палачей на то, что они поступают нехорошо …

Но мало какой выживший в истории народ поступал в такой ситуации таким образом.

Украинским националистам пришлось вести борьбу с государствами, которые в самой основе своей были террористическими, где террор (массовый, жертвами которого становились миллионы людей и целые социальные слои) был альфой и омегой бытия государственного организма — Германией и СССР. Интересно, какими ненасильственными методами можно было противостоять этим воплощениям насилия?

Вести просветительскую работу с деятелями сталинизма и гитлеризма? Смешно. У Ильи Эренбурга есть авантюрно-политический роман «Жизнь и удивительные приключения Хулио Хуренито», об одном из руководителей Коминтерна. В этом романе одна из глав не без юмора называется «Дискуссия о свободе личности в губернской ЧК». Очевидно, именно такие дискуссии следовало, по С. Гупало, проводить украинским националистам в застенках гестапо и НКВД…

А что касается предвоенной Польши, то там более чем куцая демократия существовала явно не для украинцев, ведь польское государство отбросило все свои международные обязательства по отношению к украинцам, в частности, о предоставлении автономии Галичине. Более того, не дав автономии, проводя политику антиукраинских погромов, это государство, однако, нашло возможности для создания такого «воспитательного учреждения» для коренного населения Западной Украины и Западной Белaруси как концлагерь «Береза Картузска». Насилие порождает насилие. Исключений из этого правила почти не бывает.

И не нужно людей, боровшихся за свободу своего народа, за собственную государственность, путать с теми, кто терроризирует цивилизованные, демократические государства современного мира, где каждый имеет свободу самовыражения и ненасильственной борьбы за свои права.

В ХIХ веке, когда один из американских президентов стал жертвой покушения, руководство террористической организации «Народная воля» осудило этот акт террора, заявив, что если бы в Российской империи существовала такая свобода политической жизни, как в США, то народовольцы никогда не стали бы на путь террора.

Конечно же, ненасильственный путь освобождения предпочтительнее насильственного. Но выбор оружия в борьбе зависит не только от угнетенных, но и от угнетателей. А угнетатели и в Польше, и в СССР, и в Германии украинскому народу другого выбора не предоставили в то время.

Вот как вычурно мне затыкал рот украинский учёный, ура-патриот Игорь Лосев. Слава Богу, в почте газеты «День» обнаружилось и трезвый отзыв, написанный незнакомым мне человеком — Павлом Шевело. Поэтому ему – моя беспредельная и сердечная благодарность.

В №224 «Дня» (3.12.2005) был напечатан отзыв Игоря ЛОСЕВА («Идеологическая путаница или заангажированность? К вопросу о терроризме и методах ОУН») на публикацию Сергея ГУПАЛО «Не мир, но меч…».   «Были ли элементы терроризма в методах ОУН?» (№204, 5.11.2005). Я довольно внимательно прочитал и публикацию, и отзыв, тем более, что эта тема имеет для меня «прикладное» значение относительно моего участия в проекте свободной энциклопедии «Википедия» (http://uk.wikipedia.org/). Соответственно мне показалось целесообразным отреагировать на обсуждение (или даже полемику (?)) в части, касающейся отзыва Игоря Лосева (в дальнейшем — «отзыв»).

Прежде всего имеет смысл определиться с вопросом, являющимся в известной степени «техническим», но существенным. Речь идет о том, что в тексте отзыва использован термин «нацификация» («…«нацификаций» Польского государства, с массовым избиением и пытками людей»). Я проверил по русскоязычному варианту — тоже «нацификация». Я не знаю, существует ли такой термин — «нацификация» (сомневаюсь, так как никогда его не «встречал», в отличие от термина «денацификация»), но в любом случае у меня есть весомые основания сомневаться в том, адекватен ли он к Польше и тамошней (конечно, соответствующего периода во времени) политике относительно украинцев. Думаю, подразумевалась «пацификация» (от лат. pacificatio — умиротворение, успокоение. — Ред. ) — термин, многократно использовавшийся и в газете «День» — см., например, многочисленные публикации относительно Юзефа Пилсудского (скажем, «Эпоха «Коменданта». Юзеф Пилсудский и «украинский вопрос» Сергея Махуна (№224, 5.12.2002).

Теперь относительно самого отзыва. В первую очередь, я хотел бы начать изложение своей реакции тоже со слов «Очень странное впечатление производит» — только уже относительно отзыва И. Лосева. В частности, хотелось бы более-менее четкого отделения изложения фактов («фактографии») — от наратива (интерпретации фактов), наратива — от эмоций (пафоса и тому подобное), а эмоций — от насмешек по отношению к автору текста («…любознательному журналисту» плюс «ловкость рук» и вплоть до угрожающего «заангажированность» «известными силами»), что было причиной отзыва. То есть хотелось бы, чтобы происходило обсуждение (дискуссия и так далее), которое бы даже не приближалось к полемике (споры и тому подобное), не говоря уже о чем-то худшем.

В публикации С. Гупало была высказана точка зрения, что стоит обсудить (в историческом плане) террористическую деятельность на территории Украины. Что содержательного относительно такой целесообразности высказал И. Лосев? Кажется, ничего. Опосредствованно И. Лосев высказал такую сентенцию, что каждый, кто касается этой темы, «льет воду на мельницу» каких-то «известных (кому?) сил».

И. Лосев сделал попытку делать утверждения о мотивах тех, кто осуществлял террористические акции (или, как тогда высказывались, «политические атентаты»). Действительно ли он, как ученый, считает, что можно делать такие утверждения, а не предположения (собственные интерпретации и тому подобное)? Не только не будучи теми людьми, никогда не общаясь с ними, но даже не живя в те времена и в тех (или подобных) условиях?

С другой стороны, наоборот, хотелось бы, чтобы И. Лосев (опять же, как ученый) сообщил о важных результатах, полученных от террористической деятельности (в период, охваченный в публикации С. Гупало) для облегчения жизни украинцев на территории тогдашней Польши. Если, конечно, такие результаты были (скажем, «Комендант» Пилсудский испугался или стал мягче?). Ведь слова «напрасные жертвы украинских националистов» не могут, на мой взгляд, не обозначать именно конкретного сомнения в позитивных результатах, и отнюдь не обозначают утверждения о том, что война должна быть гуманной, а именно это начал контратаковать И. Лосев. Не менее странной является «контратака» несуществующего утверждения, что любое убийство может быть гуманным.

Что касается фразы «К сожалению, автор не может сформулировать простой вопрос: можно ли бороться со злом, используя насилие против насилия, или нельзя? Если нельзя, тогда украинцам нужно было, как стаду баранов, покорно идти на бойню, только покорно обращая внимание своих палачей на то, что они совершают недоброе …», то это имеет два аспекта:

1). О целесообразности отвечать НЕнасилием на насилие — стоит почитать о Махатме Ганди. Я не о том, что Ганди был совершенно прав, я — только о том, что существует и такая точка зрения. Конечно, руководство Польши отличалось от руководства Великобритании, но … «меньше с тем». Ведь Игорь Лосев словами «Насилие порождает насилие. Исключений из этого правила почти не бывает» почти повторяет слова М. Ганди, в частности, такие: «Если бы все пользовались правилом «око за око», то в мире давно бы не было никого, кроме слепых» (привожу по памяти).

2). Анализу (если это действительно анализ) целесообразности отвечать на «пацификацию» (1930 г.!) покушением на Перацкого (1934 г.!) должен предшествовать анализ того, что причиной «пацификации» были террористические акты членов УВО (Украинская военная организация. — Ред.

Можно было бы и дальше детализировать, но, кажется, я достиг предела «разумному — достаточно». Лишь вновь имеет смысл отметить огромную (даже ужасающую) массу нападок на особу С. Гупало, так как это (в качестве примера стиля вести дискуссию) очень неприятно. Совершенно ни к чему было атаковать доверчивость, якобы (да еще и «абсолютную»?) к «плодам «праведных» трудов оперативников МГБ», так как не было высказано ни малейшего такого доверия, ни даже намеков на такие труды. Можно очень многое еще перечислять, но, думаю, и таких примеров достаточно.

С уважением , Павел Шевело. Киев .

Как видим, украинская интеллигенция не готова спокойно обсуждать острые вопросы. Кстати, на меня были не только подобные нападки в стиле Лосева, но и анонимки, утверждавшие, что я — агент НКВД. Пишущие их, конечно, — птички весьма сомнительного полёта, ведь,   не напрягая своего узкого ума, могли бы догадаться, что подобным агентом я не мог стать, поскольку родился в то время, когда этого  карательного органа уже не было.

КОМАНДУЮЩИЙ ПЕРВОЙ УПА

Страна должна знать еще одного своего героя.

9 марта 2008 года исполнилось 100 лет со дня рождения организатора и командующего Украинской повстанческой армией (УПА) Тараса Бульбы-Боровца. Эта дата в Украине осталась практически незамеченной. Родился Боровец в селе Быстрычи Костопольского уезда на Волыни, теперь это Березновский район Ровенской области. В детстве ему дали прозвище Тарас Бульба, и будущий творец УПА, прочитав повесть Николая Гоголя «Тарас Бульба», начал гордиться своим именем.
Несколько лет назад в городе Березно на Ровенщине соорудили памятник генерал-хорунжему, легендарному и «незамеченному» патриоту, которого не оценили до сегодняшнего дня. К сожалению, очень мало современных историков и патриотов объективно относятся к вкладу Тараса Дмитриевича в борьбу за свободу и независимость украинского народа. Больно осознавать, что и теперь украинские националисты, например, бывшие бандеровцы, критикуют славного сына Украины, который по-настоящему ценил человеческую жизнь, всегда стремился найти взаимопонимание и с бандеровцами, и с мельниковцами. Он не только молился, чтобы Бог послал единение повстанцам, но и сам действовал в этом направлении. Чего греха таить — судьба посмеялась над генерал-хорунжим…

Мы должны, в конце концов, знать и понимать, что Тарас Бульба-Боровец никогда не был членом ОУН, но это не может быть основанием для умаления его роли в истории независимой Украины. Наверное, и теперь многим неугоден тот факт, что УПА была создана не в октябре 1942 года, а значительно раньше, и основал ее Тарас Бульба, согласно c приказом президента УНР в экзиле Андрея Ливицкого от 20 июня 1940 года.

С первых дней Великой Отечественной войны УПА «Полесская Сечь» действовала под командованием атамана Тараса Бульбы (планировалось организовать и другие окружные боевые единицы, например, «Волынскую Сечь», «Полтавскую Сечь»). Это было в те дни, когда Провод ОУН Степана Бандеры распространял на украинских землях обращение «Партизанка и наше отношение к ней». Бандеровцы тогда негативно относились к партизанской войне против фашистских оккупантов и советских войск, оставшихся в окружении. За это время командующий УПА под псевдонимом «Атаман Тарас Бульба» вместе с белорусской самообороной сумел уничтожить советские войска в так называемом Полесском котле — на территории, которую гитлеровские войска обошли, чтобы не тратить времени в стремительном продвижении на Восток.

Со временем армия Тараса Бульбы стала насчитывать 10 тысяч человек. На территории Житомирщины в городе Олевск бульбовцы учредили так называемую республику, в которой успешно функционировала украинская администрация, не подчинявшаяся фашистам.

Областной совет Ровенщины несколько лет назад обратился к Президенту Виктору Ющенко, чтобы забытому главнокомандующему и организатору УПА генерал-хорунжему Тарасу Бульбе-Боровцу посмертно все-таки присвоили звание Героя Украины. В райцентре Березно широко отпраздновали юбилей первого партизана. Это мероприятие не нашло и не находит понимания и поддержки у поклонников бандеровцев. Чего-то большего не прощают генерал-хорунжему, который так же, как и националисты, превыше всего ставил самостийность Украины. Он подчинялся не политической воле ОУН, а был убежден, что руководить должна не партия, а правительство УНР, что партийные деятели могут привести национально-освободительное движение к диктатуре.

Позиция атамана Тараса Бульбы отражает трагическую страницу борьбы украинских патриотов против иностранных поработителей, и долгое время она замалчивалась. Не делает чести сегодняшним украинцам-патриотам тот факт, что непокоренный полесский атаман так до сих пор и не оценен, хотя немало сделал, например, для предупреждения украинско-польской резни на Волыни и всегда стремился к взаимопониманию с различными частями УПА. А было их три — УПА бульбовская, УПА бандеровская, УПА мельниковская.

Раны украинских патриотов кровоточат до сих пор, они их залечивают порознь. Наша нация, к сожалению, и теперь далека от единения. Не только бывшие бойцы Красной Армии не идут на примирение с воинами УПА, но и сами «упивцы» разных направлений не делают шагов навстречу друг другу. Кроме этого, долгое время секретным был фундаментальный труд Тараса Бульбы-Боровца «Армия без государства». А книга, изданная в 1993 году во львовском издательстве «Поклик сумління»(«Зов совести»), оказалась урезанной, в ней не было четверти текста. Слава Богу, в 1996 году редакция журнала «Днипро» специальным выпуском переиздала целиком эту книгу для украинского читателя. Хотя «Армию без государства» как будто снова не заметили. Но это уже другой вопрос. Кто хочет — прочтет. Кстати, еще в 30-е годы прошлого века Тарас Бульба-Боровец под псевдонимом «Пестриченко» написал пятитомную книгу «Людоеды», в которой рассказал о голодоморе в Украине 1933 года. Он сам был свидетелем этого, ибо нелегально переходил советскую границу и видел города, в которых строилась «райская коммунистическая жизнь»…

Настало время открыть глаза. Украинцам пора осознать проблему и, невзирая на горькую правду, признаться, что настоящий герой так и не признан. Чтобы Украина была сильной и единой, государственные органы, прежде всего, должны сделать для этого решительные шаги. Недавно жительница города Березно Алла Куц, исследовательница деятельности своего земляка Тараса Бульбы-Боровца, рассказала мне, что местным депутатам не с первого раза удалось проголосовать за увековечение памяти легендарного героя.

По её словам, постоянно возникают какие-нибудь проблемы. Украинские историки и научные работники сегодня даже не знают о мюнхенском архиве Тараса Бульбы-Боровца, который Алле Куц прислали из-за границы. По просьбе властей она передала документы в областной архив. Как и следовало ожидать, этот кладезь бесценной информации никто даже не пытается изучить. И не потому, что материалы напечатаны на немецком языке. «Кое-кто думает, что нет ни единого доказательства о назначении президентом УНР Ливицким Тараса Боровца атаманом УПА. Однако документы Главной команды УПА «Полесская Сечь» за 1941 год имеют печати и штампы с названием воинского формирования «Украинская повстанческая армия», — рассказывает Алла Куц. — В канадском архиве находится копия официального письма Тараса Бульбы-Боровца к президенту УНР в экзиле. В этом документе он как Главный атаман Вооруженных Сил Украины отчитывается о своей военной деятельности за период с 15 декабря 1941-го по 15 ноября 1943 года. Роль Тараса Бульбы-Боровца как пионера партизанской войны незаслуженно уменьшена. Коллизия между вооруженными формированиями Бульбы и Бандеры случилась из-за несогласованности вопроса о политическом центре руководства УПА. Бандеровцы считали, что руководство должна осуществлять ОУН, а Бульба-Боровец — что Государственный центр Украинской Народной Республики. В результате украинское освободительное движение надолго затормозилось. Несмотря на это, Бульба-Боровец с уважением относился к Степану Бандере, выступил на его похоронах в Мюнхене».

Тарас Бульба-Боровец умер 15 мая 1981 года и с почестями был похоронен в пантеоне Банд-Брук под Нью-Йорком. На его памятнике высечено: «Основоположнику і засновнику УПА»(«Основоположнику и организатору УПА») . Таким образом украинская диаспора оценила заслуги своего земляка — того самого полесского парня из Костопольщины, который пошел в люди, чтобы не только самостоятельно зарабатывать себе на жизнь, но и завоевать свободу родному народу. Того самого, кто успешно занимался предпринимательством, имел свое дело по добыче и обработке гранита, а деньги вкладывал в финансирование подпольной организации «Украинское национальное возрождение», которая потом стала УПА.

Возвращаясь к историческим событиям в Западной Украине, можно с точностью утверждать, что УПА была организована 20 июня 1940 года. Именно тогда состоялось расширенное заседание у президента УНР Андрея Ливицкого, на котором Бульбе-Боровцу был отдан приказ сформировать украинские вооруженные силы. Исследователями-историками установлено, что первые подразделения УПА появились в начале Великой Отечественной. Еще в конце июня 1941 года (в городе Олевске на Житомирщине) в торжественной обстановке на городском стадионе было проведено освящение воинов УПА «Полесская Сечь»…

Мало кому известно, что в марте 1943 года сложилась ситуация, когда действовали две УПА. Кроме существовавшей под командованием Бульбы-Боровца, появилась новая — так называемая бандеровская УПА (до 15 марта — военные отделы ОУН). Именно тогда в Главную команду УПА атамана Бульбы-Боровца прибыли представители Степана Бандеры и Николая Лебедя с предложениями не признавать правительства УНР, а подчиняться Проводу ОУН Бандеры. Воинские подразделения ОУН должны были войти в состав бульбовской УПА, которая обязалась иметь партийных комиссаров, насильственным образом мобилизовать в свои ряды молодежь, очистить украинские земли от польского населения. Из восьми предложенных пунктов штаб Бульбы-Боровца согласился только с одним — с включением в ряды УПА воинских подразделений бандеровцев, которые воевали бы под единым названием УПА и которыми бы руководил общий штаб. Группа Бандеры—Лебедя, поняв, что бульбовские войска невозможно поставить под партийный контроль ОУН, переименовала свои воинские подразделения в… УПА.

К этим недоразумениям добавилась и волынская резня. Всем виновным и невинным польским крестьянам, живущим в Западной Украине, ОУН вынесла смертный приговор. «В одну ночь лебедевцы казнят огнем и мечом польское село. Днем немцы с польской полицией за это наказывают пять украинских сел… На другую ночь большевики с поляками жгут за это еще пять украинских сел и достреливают в лесах уцелевших беглецов», — вспоминал Бульба-Боровец после войны…

Чтобы отличаться от новосозданной УПА, претворяющей в жизнь замыслы Лебедя, 20 июля 1943 года УПА Бульбы-Боровца меняет свое название. С тех пор она стала именоваться Украинской народной революционной армией (УНРА).

Руководство УНРА считало преступлением действия бандеровцев и по этому поводу приняло соответствующее обращение. Из-за этого обращения атаману Бульбе-Боровцу и его штабу Лебедь заочно огласил смертный приговор. Таким образом, среди украинских военных группировок началась малоизвестная гражданская война. К сожалению, украинские патриоты, в частности бандеровцы, начали называть УНРА «бандой», а командование — «агентами» Берлина, Лондона и… даже Москвы. Не одна сотня бульбовцев погибла от рук бандеровцев.

Бульба-Боровец находился на распутье: что делать? Дать отпор ослепленным братоубийцам или маневрировать, пойти на некоторые уступки бандеровцам, чтобы избежать великого кровопролития? Следуя директиве президента УНР Ливицкого, бульбовцы избрали второй путь. Бульба-Боровец предложил националистам организовать Украинскую революционную раду, которая координировала бы действия разных украинских повстанческих формирований. Однако со стороны бандеровцев не было сделано встречных шагов. Бульба-Боровец в своем последнем обращении к националистам заявил, что те встали на ошибочный путь, и одной из главных причин этому послужило отсутствие Бандеры, которого арестовали фашисты. Возможно, какая-то часть правды в этом и была. Но ответ атаману был беспощадным. В лесу тогдашнего Людвипольского района на Ровенщине штаб Бульбы-Боровца окружили вооруженные бандеровцы. Много бульбовцев тогда погибло, немало попало в плен к Лебедю и было казнено. Среди последних — жена атамана Анна Опоченская, не выдавшая секретов мужа. Её казнили якобы за то, что она полька, хотя все хорошо знали, что она — дочь чешского колониста из Луцка…

Летом 1943 года штаб новой УПА получил от Лебедя указание начать активные действия против фашистов и советских партизан, а когда приблизится Красная Армия — оказывать ей сопротивление. Кроме этого, отдельным пунктом был приказ — уничтожать «внутреннего врага», то есть различных демократов под знаменем УНР. Так бульбовцы оказались между трёх огней: врагами были не только гитлеровцы и советско-польские партизаны, но и свои — братья-украинцы…

В ноябре 1943 года Бульба-Боровец, понимая, что немцы проигрывают войну, а врагом для Украины вот-вот станет СССР, осмелился поехать на переговоры в Берлин. Кроме того, что он планировал получить разрешение у гитлеровских генералов забрать имущество и вооружение, оставленное на территории Украины во время отступления, он ходатайствовал и об освобождении Бандеры из концлагеря. Это, по его замыслу, положило бы конец необдуманным действиям Лебедя и ускорило бы создание настоящей УПА. Но Бульба-Боровец был арестован и «досидел» войну (до октября 1944 года) в концлагере Заксенхаузен в камере №77. А в камере №73 находился Бандера. В марте 1944 года в концлагерь Заксенхаузен гитлеровцы привезли арестованных полковника Андрея Мельника и поэта Олега Ольжича-Кандыбу…

А в это время на украинских землях по-прежнему лилась кровь. Бульбовцы начали подпольную борьбу против советской власти на территории Полесья — от Хелмщины до Черниговщины. А бандеровцы перенесли свой штаб из Волыни в Галицию. Бульба-Боровец знал, что положение его подпольной армии на родной земле становится бесперспективным: сила советских войск неисчерпаема, а его подчиненные не имеют достаточного количества оружия и амуниции, чтобы успешно воевать. Но он не хотел сдаваться. Через много лет после Второй мировой войны атаман напишет в мемуарах, что даже в такой печальной ситуации борьба украинских воинов не окончилась, она «не обещает нам победы сегодня, но она нужна для того, чтобы показать всему миру, что украинцы не признают коммуно-московской оккупации, что эта борьба рано или поздно, с Божьей помощью, увенчается родным украинским правительством в златоглавом Киеве». Воистину пророческие слова…

Побывав в городе Березно, я узнал, что местные краеведы раскопали много неизвестных доселе фактов, связанных с жизнью их великого земляка. Оказывается, основные документы военного архива УПА и рукописи сочинений Бульбы-Боровца были зарыты в землю недалеко от местечка Степань, где когда-то стоял хутор Ветряки. По доносу провокатора в 1945 году энкавэдисты вырыли металлические сундуки с архивными документами, оружием и печатными машинками. Все это отвезли в Ровно. Дальнейшая судьба найденных вещей неизвестна. А возле села Труды, на лугу, был полигон, где в 1941—1942 годах обучали повстанцев. Военной и политической подготовкой руководил сокамерник Бульбы по польской тюрьме Береза Картузская Петр Соловей (псевдоним «Махно»). На хуторе Ветряки в поместье Гната Гожого был постой штаба УПА «Полесская Сечь». Именно на этом хуторе в 1943 году состоялись переговоры между Бульбой-Боровцем и командиром бандеровской УПА Иваном Литвинчуком (Дубовым). Командиры договорились об объединении усилий в борьбе против фашистов, но высшее руководство ОУН думало по-другому…

В селе Карпиловка Рокитновского района на Ровенщине, где во времена Польши директором каменного карьера был Тарас Бульба-Боровец, и теперь стоит церковь, построенная на его деньги приблизительно в 1938 году. В богоугодном деле украинскому патриоту и славному атаману помогал местный священнослужитель отец Михаил Симонович. Сейчас храм Рождества Пресвятой Богородицы — действующий. Прихожане уже знают, кто 70 лет назад приложил много усилий, чтобы при чужой власти появилась здесь православная святыня. Настоятель храма отец Василий в молитвах вспоминает мецената церкви Бульбу-Боровца. Местные краеведы ищут и находят новые свидетельства о боях бульбовцев в районе сел Малинск, Вилля, Сосновое, на железнодорожной станции Шепетовка, о неизвестном захоронении в селе Хмелевка, где покоится прах восьми членов штаба первой — бульбовской — УПА…

Об этом было невозможно сделать публикацию в «независимых» украинских СМИ. Вышеизложенный текст удалось напечатать только в еженедельнике «Кіевскій ТелеграфЪ». Почему много изданий не хотят печатать материалы о Бульбе-Боровце? Да потому что в чиновническом и в учёном мире решено: УПА – родилась под руководством бандеровцев 14 октября 1942 года. Эта дата в Украине ежегодно отмечается на государственном уровне…

БОГОМАТЕРЬ    В      СЛЕЗАХ

Памятник византийской живописи XI века Хелмская чудотворная икона Божьей Матери — ныне в единственном в Украине музее иконы, а именно: в Музее волынской иконы. Больше полстолетия об этом сокровище ничего не было известно. Бесценную икону, которая принадлежит польскому городу Хелму, члены волынского общества «Холмщина» решили отдать под опеку нашего государства.

Возможно, в этом есть резон, ибо они, невольные эмигранты из-за операции «Висла» — православный священник Гавриил Коробчук и его дочь Надежда Горлицкая — уберегли икону во время атеистического «расцвета» в Западной Украине. Ныне икона — в надёжном месте. Её начали реставрировать. Для этой цели Кабмин Украины выделил 115 тысяч гривен, Волынская облгосадминистрация — 53 тысячи гривен, делают пожертвования и отдельные граждане.

В Луцке есть много странностей. Например, памятник Лесе Украинке воздвигнут у входа в драмтеатр имени Тараса Шевченко, а памятник Тарасу Шевченко — возле местного университета имени Леси Украинки. Вот и в Музее волынской иконы на сбережение ставят икону Хелмской Божьей Матери. Именно она, как написано в одном из воззваний к волынянам относительно сбора пожертвований на реставрацию этой духовной святыни, «полной мерой олицетворяет сложную и часто трагическую судьбу украинцев Холмщины, лучшие сыновья и дочери которой в тяжелое время старались спасти и уберечь её».

Последние экспертизы показали: икона принадлежит к византийской живописи. Одна же из легенд гласит, что её рисовал сам евангелист Лука. Но дело не в этом. Почему же икона Хелмской Божьей Матери вдруг стала украинской? Да потому, что существует версия: Данило Галицкий, построивший Хелм, получил из Киева от сестры Федоры иконы, среди которых была икона Пречистой Богородицы! После Второй мировой войны эта икона чуть не сгорела, так как была среди вещей Ивана Огиенко, которые подожгли. Надежда Горлицкая берегла икону на протяжении 55 лет. Но стоит ли делать теперь из Хелмской Богоматери нашу национальную святыню?

Известно, что эта икона чудотворная. Какие же чудеса она творила? Да, она исцеляла больных, берегла людей от смерти и т.д. Но одно из главных чудес, благодаря которому Хелмская Богоматерь стала культовой для польского Хелма, — это то, что именно под её покровительством поляки разгромили войска Богдана Хмельницкого под Берестечком.

Как ни горько, но этот факт умалчивается.

Перед образом Хелмской Богородицы польские воины-победители сбрасывали казацкие и татарские хоругви, а вскоре, когда икону выставили во Львове, несчётное количество поляков обливалось слезами за благодетель — победу под Берестечком. После Берестечка Хелмскую Богородицу стали называть Военной.

Много лет икона находилась в польских войсках, воевавших против казаков. А в 1765 году состоялась коронация иконы Папой Римским Климентом XIII. С тех пор икона Хелмской Богородицы стала культовой. На протяжении XVII—XVIII веков в Хелм совершалось паломничество. В июле 1791 года перед этой иконой молился Тадеуш Костюшко, а в 1863-м — повстанцы Руцкого и Цешковского. Икона Хелмской Богородицы находилась в греко-католическом храме, пока в 1875 году царским указом не была ликвидирована уния. После этого икону передали православной церкви. Перестроили даже сам кафедральный собор, а икону Хелмской Богородицы вскоре сняли с иконостаса, поскольку она уже не имела надлежащего внешнего вида. Так появились копии этой знаменитой иконы. Подлинник сберегался в церковном музее до начала Первой мировой войны, во время которой его вывезли в Москву. В 1918 году икону передали Флоровскому монастырю (г. Киев), в то время в Хелме православный храм снова перестроили, он стал таким, каким был до царского указа. На алтаре костёла Наисветлейшей Панны Марии поместили копию Хелмской Богородицы. В 1938 году сделали еще одну копию, более качественную.

До начала Второй мировой войны культ Хелмской Богородицы был как никогда почитаем в Речи Посполитой. Люди, воспитанные на этом культе, живут до сих пор. И они воспринимают очень болезненно искусственные страсти вокруг древней иконы. Знаменитую Хелмскую Богоматерь в Хелме теперь видят только на копиях, которые находятся в кафедральном костеле, а также в православной церкви Ивана Богослова.

Оригинал чудотворной иконы Хелмской Божьей Матери сейчас на реставрации, которая будет длиться еще несколько лет, и денег для этого пойдет очень и очень много. Конечно, в специальном киоте выставленная в Музее волынской иконы, она будет хорошим стимулом для посетителей музея, особенно из соседней Польши, что принесет немалые деньги. Но все же это как-то не по-христиански. Ведь чужая гордость нам славы не прибавит. Икона, творившая чудеса под Берестечком не во благо Украине, вряд ли для украинских патриотов может быть святыней. Поэтому спекуляции вокруг да около замечательного образца сакрального искусства очевидны. Икона как будто оказалась пленницей. Ведь если считать, что икона Хелмской Богородицы принадлежит Украине согласно легенде, то и город Хелм наш, поскольку его построил князь Данило Галицкий. Не это ли путь к еще одному переделу Польши? Будет ли это способствовать дружеским отношениям наших государств?

Вопрос с иконой Хелмской Божьей Матери был бы решен, но его решают вчерашние ярые атеисты, для которых жизнь — постоянная борьба, и главное — организовать! Вот и возникает «организация» верующих, прихожан, кстати, потерпевших из-за убеждений от тоталитарной системы. Организаторам больших авантюр нужна поддержка народа, которому можно внушить, что икона Хелмской Богородицы — это гордость украинского народа. И баста! А ещё можно рассказать несколько сказок, то бишь легенд из далёкого прошлого нашего народа…

Конечно, переселенцам из Холмщины обидно, что их насильно оторвали от родной земли. Но, как говорится, зачем же стулья ломать? Ведь вышедший в прошлом году Указ Президента Украины «О неотложных мерах по окончательному преодолению последствий тоталитарной политики бывшего Союза ССР относительно религий и возобновлению нарушенных прав церкви и религиозных организаций» указывает на необходимость возвращения церковным и религиозным общинам имущества, находящегося ныне в государственной собственности.

Однако похоже, что об указе не слышали. Присвоение чужого культа продолжается. Со стороны Польши пока ещё серьёзных претензий не было. Как, впрочем, и умиления тем, что братья украинцы сохранили их реликвию. Обидно это причастным к подвигу — сбережению иконы Чудотворной Хелмской Божьей Матери? Наверное, да. Но стоило ли рассчитывать в этом случае на благодарность?

Этот мой текст появился в претенциозном на объективность украинском еженедельнике «2000». Конечно, обсуждения острого вопроса не получилось. Кто-то за редакцию газеты и за меня решил, что всё и без нас решено. В мой адрес послышался истеричный выпад. Его исполнила Оксана Ременяка, искусствовед, преподаватель кафедры культурологии Волынского государственного университета имени Леси Украинки:

Случилось прочесть в газете «Аспекты 2000» за 21.03.2003 года презанятную статью, подписанную Сергеем Гупало и посвященную «присвоению чужого культа».

Можно согласиться с автором: Луцк действительно город странный… здесь, например, встречаются люди, которые говорят не «Холм», а «Хелм», хотя по-украински, как и по-русски, благозвучнее именно «Холм». Подобно тому, как немец Москву называет Москау, поляк на Львов говорит Львув, а мы произносим: Париж, Лондон, Краков вместо Пари, Ландн, Кракув.

Не нравится им и то, что на площади перед театром имени Тараса Шевченко (а не у входа!) стоит памятник Лесе Украинке, а напротив Университета имени Леси Украинки установлен памятник Тарасу Шевченко. Они явно путают памятник с логотипом. Дай им свободу, они непременно памятники поменяют местами, да для пущей убедительности Шевченко будет держать в руках плакат, рекламирующий очередной спектакль в театре его имени, а у постамента памятника Лесе Украинке установят щит с правилами поступления в университет. Послушать этих странных людей— и все выйдет как в том анекдоте, где один возмущается по поводу того, что «Муму» написал Тургенев, а памятник почему-то Пушкину….

К отряду этих странных людей относится и одна львовская корреспондентка, которая, увидев икону Холмской Богоматери, разразилась сенсацией в газете «Экспресс» (21 — 28марта 2000г.): «эта икона весит аж десять кг!» Ну что можно объяснить изнуренной диетами женщине и близким ей по духу?! Да ничего! Но есть и другие, в данном случае читатели, введенные в заблуждение. Возможно, удастся объяснить им некоторые весьма очевидные понятия.

Прежде всего, кто мы есть?! Украина владела когда-то четырьмя апостольскими иконами, которые достались ей в наследие от Византии вместе с основами христианской культуры. Были они у нее украдены, так же, как и мозаики Михайловского Златоверхого собора, казацкие клейноды, первопечатные книги и в конце концов— настенная живопись славного Бруно Шульца. И вот в Украину возвратилась одна из духовных святынь, принадлежащая ей по праву со времен Киевской Руси. Напомню, что Русь начиналась не от Москвы или Петербурга, а от Киева. И от Киева пошла Украина (не путать с УССР).

В этом автор упомянутой статьи ну явно не видит разницы, а потому предлагает отдать то, к чему он не имеет никакого отношения. Немеряный альтруизм. Такой бы альтруизм да англичанам. Они уже третье столетие отказывают грекам в возвращении скульптур Афинского Акрополя, которые лорд Эльджин, он же дипломатический представитель Ее Величества в Константинополе, тайно вывез в Лондон. Или покойному академику Дмитрию Лихачеву, заявившему, что Россия никогда не вернет Украине казацкие клейноды, ибо эти культурные ценности, по его мнению, принадлежат России, как и вся культура Украины.

И россияне, и англичане знают цену подобным вещам, что следует из приведенных примеров, да и гордости им не занимать, а потому и имеют мощные государства. Кое-кому тоже не мешало бы гордости прибавить. Неужели еще не надоело холопствовать? Хотя если это кому-то нравится, пусть занимается в свое удовольствие, но не следует при этом прикрываться христианской моралью, искажая факты на потеху соседям.

Но вернемся к главному. Было в Украине четыре иконы, которые, по преданию, написал сам апостол Лука. Поэтому их называли апостольскими. Это Вышгородская икона Богородицы, которую из Вышгорода, что возле Киева, выкрал Андрей Боголюбский, пытаясь таким образом укрепить перемещение политического центра из Киева во Владимир над Клязьмой. Теперь эту икону называют Владимирской, а первый президент Российской Федерации Борис Ельцин своим указом объявил ее наивысшей святыней российского народа.

Это Белзская икона Богородицы — ее в 1384 году польский князь Владислав Опольский вывез из Белза близ Львова и передал в основанный им монастырь паулинов на Ясной Горе в Ченстохове. С того времени Ясная Гора стала местом паломничества, а икону польский народ признал своей покровительницей.

Это погибшая во время пожара наместная икона Успения Богородицы из главной церкви Успения Киево-Печерской лавры. По преданию, сама Богородица вручила ее зодчим храма.

И наконец — Холмская икона Богородицы, чудом спасенная холмщаками, а именно членами семьи Коробчук-Горлицких.

Одна икона в России, одна в Польше, одна вернулась в Украину. Можно считать, что в какой-то степени восстановлена справедливость, некое равновесие, которое очень легко нарушить даже одним опрометчивым словом, ибо слово есть вещь материальная, а потому ощутимо, особенно если идет из уст невежды.

Всякий народ имеет право на свои святыни, свой палладиум. История Холмской Богородицы неразрывно связана с историей украинского народа, его борьбой за независимость, свободу вероисповедания, за право иметь собственную церковь, свою культуру.

Униатский епископ Яков Суша, который всю жизнь ревностно охранял икону Холмской Божьей Матери от «дезунитов», писал: «Если Уния наша, уния веры католической на Руси со святым Костелом Римским была бы неприятна Богу нашему, ненавистна небу, то не послано было бы нам свидетельство Его присутствия, а свидетельство это в могуществе чудотворных икон Матери Божьей, что находятся в Жировицах и в Холме» (Litterae episcoporum.Vol. II. S.153.).

Яков Суша был патриотом Речи Посполитой, он знал цену этой святыни, понимал, что обладание ею — это обладание символом власти, освященной Богом, а значит — властью легитимной. Именно по этой причине польский король Ян Казимир привез икону под Берестечко — ее присутствие означало «легитимность» его действий. Кстати, автор статьи упустил немаловажный исторический факт, а именно то, что уже через год польский король с этой же иконой пережил сокрушительное поражение под Жванцем. После этого его интерес к святыне поутих, и он вернул ее в Холм.

Сергей Гупало, пересказывая исторические события, явно перепутал логику украинско-польской войны XVII столетия с логикой чемпионата по футболу. Победа поляков под Берестечком в итоге принесла им весьма неприятные последствия: Украина стала частью Московского государства — политического соперника Польской Короны. Речь Посполитая лишилась верной своей опоры, за что и поплатилась собственной независимостью. Неспроста говорят, что победа — родная сестра поражения.

События, которые произошли во время украинско-польского противоборства, являются уроком как для Украины, так и для Польши. Выводы следует сделать обеим сторонам, чтобы помнить о том, что всегда найдется третий, который попытается рассорить соседей, действуя по принципу: разделяй и властвуй.

Шедевры, подобные иконе Богородицы Холмской, по мнению Лины Костенко, формируют гуманитарную ауру нации, уровень ее культуры и духовности. Поэтому понятно, почему так боролись за обладание святыней — она делала нацию сильнее.

Чтобы разобраться в причинах столь пристального интереса униатов к иконе, нужно обратиться к истории Унии, причинам ее возникновения. Греко-католическая церковь сознательно использовала православную символику. Обращаясь к наследию, традициям православия, она всячески пыталась занять место Православной церкви на ее исконных территориях и, надо сказать, достигла в этом больших успехов. Коронация иконы в 1765 году Папой Римским, о чем чуть ли не в детективном жанре рассказывает С. Гупало, была прекрасно организованной пропагандистской акцией униатов, чему, к слову, не помешало бы и нам поучиться.

О том, что икона Богородицы Холмской принадлежит православным, то есть украинцам (эти слова в Речи Посполитой были синонимами), свидетельствуют и условия Зборовского договора, по которому икона вместе с остальной утварью собора на Святой Даниловой горе в Холме подлежала возвращению (а не просто передаче) Православной церкви. Эта икона была собственностью православной общины и никогда не принадлежала, как утверждает С. Гупало, «польскому городу Хелму», следовательно, переселенцы из Холмщины вывозили и спасали свое, родное, то, что принадлежало им от деда-прадеда. Да, был обоз, собранный из холмщаков, который двигался на запад ради спасения от советских войск, НКВД, Смерша. Обоз попал под бомбежку, начался пожар. Обозники пытались спасти имущество. И вот в этой суматохе женщина по фамилии Булгакова, к сожалению, ее имя до сих пор не удалось установить, выхватив икону из горящего обоза, под взрывами авиабомб выбежала в открытое поле и, спасая ее, накрыла своим телом.

Вопрос о том, святыня это или нет, является просто некорректным — слишком уж много людей рисковали жизнью, чтобы спасти ее. Среди них семья известного историка Наталии Полонской-Василенко, которая скрывала икону у себя дома в Киеве от ГПУ. Можно только представить, что ожидало ее, случись чекистам обнаружить икону. Митрофорный протоиерей Гавриил Коробчук рисковал жизнью своих детей, перевозя икону через советско-польскую границу. А до того на Холмщине погиб его старший сын Лев, которого поляки четвертовали на глазах у всей семьи только за то, что он был православным священником.

Эта святыня «не вдруг стала украинской», как рассуждает Гупало, она была ею всегда, ибо, будучи созданной культурой Византии, содействовала продолжению традиций византийского искусства в Киевской Руси, а позднее— в Галицко-Волынском княжестве. Поэтому проблема, стоит ли считать эту икону национальной святыней, явно надумана самим автором и лишена какого-либо смысла — она есть таковой независимо от мнения отдельных представителей сообщества.

Кстати, относительно так называемых копий, перед которыми «бедные» жители Холма вынуждены молиться, поскольку лишены оригинала. Не знают некоторые выпускники литературного института, что в православной традиции с особенно почитаемых икон делали не копии, а списки, то есть списывали лик Господний и тем передавали идею образа Божьего. Считалось, что такой список приобретал те же чудотворные свойства, что и первооснова, поэтому и почитание имел такое же.

У каждой иконы своя судьба, и только вульгарный материалист может думать, что в состоянии самостоятельно определить ей место. Люди, которые хранили икону, а потом передали ее Украинскому государству, могут подтвердить мои слова: не они вели ее, а она их вела. Икона Холмской Божьей Матери объявилась там, где ей и следует быть теперь, ибо всякая случайность закономерна.

К слову, польская сторона не заявила каких-либо претензий относительно иконы. Польские искусствоведы радовались находке не меньше нас. С ними ведется активная переписка, они с удовольствием принимают участие в научных конференциях, которые каждый год проводит Музей волынской иконы. Каждый понимает, что с такими святынями спекуляции неуместны. Напоминанием является одно из чудес, по преданию, сотворенных святыней, о котором умолчал С. Гупало: татарин, пустивший стрелу в икону, ослеп, а голова его отвернулась от иконы в противоположную сторону. Именно поэтому татары побоялись уничтожить икону, и пролежала она более столетия под руинами храма.

Гупало в начале статьи пишет, что апостол Лука «рисовал» икону. Профессиональному писателю — инженеру человеческих душ следовало бы знать, что ни византийская, ни киевская культура не создали термина, который бы соответствовал западноевропейскому picturа, дословно — рисунок. Искусство иконы в первоначальном смысле слова приравнивалось к переписыванию священных книг. Отсюда и старославянское — «живопись», иными словами — живое письмо, от чего и происходит понятие «иконопись». Слово и Образ в православии были равноправными источниками объявления Духа Господнего.

За серьезные темы следует браться, вооружившись серьезными знаниями, и тогда, возможно, удастся избежать путаницы между словами и языками, памятниками и логотипами, альтруизмом и здравым смыслом, историей и футболом.

Конечно, прочитав такую ахинею, я решил в газете дать ответ Оксане Ременяке. Но подобного желания совсем не оказалось у редакции еженедельника «2000». Сложилось так, что я даже пробовал напечататься при помощи суда, который заставлял меня исправлять исковое заявление. Когда же исковое заявление было в порядке, случилось чудо – поменяли судью. А новый судья нашел новые причины для исправления искового заявления. Дело затянулось. И вот, наконец, те, кто затыкал мне рот, обрадовались – прошёл год, строк, на протяжении которого можно было подавать иск к редакции «2000» и Оксане Ременяке…
О чём я хотел сказать читателям еженедельника «2000»?Вот он, текст, читанный множеством судей, стукачей, подлецов, но так и не опубликованный.

« В газете «2000»( раздел «Аспекты») за 25.04.2003 года случилось прочитать презабавное письмо искусствоведа и преподавателя кафедры культурологии Волынского государственного университета имени Леси Украинки Оксаны Ременяки, своеобразный отзыв на мою статью «Присвоение чужого культа». Странно не то, что письмо почти вдвое больше моей статьи.

Затрагивая весьма деликатную проблему, я был уверен, что моя публикация не останется незамеченной, к ней отнесутся по-разному. Ошибся в другом: что даже «разносный» отклик будет пародией, образчиком, как не надо писать письмо для публикации в газете. Поучая, как нужно писать на серьёзные темы, искусствовед и преподаватель Волынского госуниверситета Оксана Ременяка не смогла опровергнуть ни одного важного пункта моей статьи.

Кроме того, половина её сердитого письма не по теме, в нём «царствует» дурной тон (явно не искусствоведа, а торговки семечками). Необузданная эмоциональность на гране истерии не придает письму доказательств моей неправоты, некомпетентности и т.д., что и собиралась сделать Оксана Ременяка. Сказать что-то умное ей не удалось, а поучения при помощи терминов оказались детским лепетом.

Оксана Ременяка, занимая, казалось, позицию патриота Украины, не увидела, в каком глупом положении очутилась. И не страшно, что смешала меня с дерьмом (провинциальные искусствоведы ещё и не такое могут!), важно то, что и как она объясняет введенным в заблуждение (наверное, мной?) читателям. «Прежде всего, кто мы есть?!» — пассаж на уровне президента страны или академика — явно не к месту, хотя моя оппонентка стала серьезнее и рассказывает не анекдоты, как это делала выше, а легенды. Сначала излагает легенду о четырёх апостольских иконах Божьей Матери, написанных апостолом Лукой.

Владела этими иконами, — конечно же! — Украина. Но зачем рассказывать легенды, в данном случае, басни? Ведь есть точные факты, что икона Хелмской Божьей Матери написана через 1000 лет после смерти апостола Луки! Да и другие иконы, названные Оксаной Ременякой, были написаны намного позже того времени, когда жил Лука, а следовательно он их не писал. К тому же, «Жития Святых» свидетельствуют, что апостол Лука написал всего три иконы Богородицы. Вот вам и «очевидные понятия»…

Критикуя меня невпопад, сплетая несуразности, искусствовед Оксана Ременяка впечатление производит. И то какое! Как Хлестаков в знаменитом «Ревизоре». «Мы удалимся под сень струй. Руки вашей, руки прошу!» — говорил Хлестаков Анне Андреевне. Оказывается, замысловатое, поэтическое, возвышенное выражение «под сень струй» на самом деле бессмысленное. Хотя и впечатляет умы не выше среднего. Ведь «сень струй» объединяет речные струи и покров деревьев.

Наверное, поэтому Оксана Ременяка не сочла за необходимость правильно цитировать мои утверждения. У меня: «Одна из легенд гласит, что её рисовал сам евангелист Лука». У Оксаны Ременяки: «Гупало в начале статьи пишет, что апостол Лука «рисовал» икону». Ну и что «рисовал»? Ну и что, что я пишу «Хелм», а не «Холм»? А делаю я это не потому, что мне «ещё не надоело холопствовать», а потому что этого требуют нормы современного русского литературного языка, для которого «Холм» — слово древнерусское. В современном русском языке этот польский город принято писать именно как «Хелм», а город Холм —  райцентр Новгородской области.

Это следует знать искусствоведу, который никак не может поверить, что о православных и греко-католических святынях не обязательно писать лексикой проповеди православного священника, что, кроме научного стиля, существует, например, публицистический стиль. Тогда бы не было упреков, что какой-то зарвавшийся журналист и выпускник Литинститута попутал памятники с логотипами, что «в православной традиции с особенно почитаемых икон делали не копии, а списки», что апостол Лука не «рисовал» икону, ибо «ни византийская, ни киевская культура не создали термина, который соответствовал западноевропейскому pictura, дословно — рисунок».

Если же действительно я попутал памятник Тарасу Шевченко с логотипом, то о своем «открытии» Оксане Ременяке следовало бы оповестить хотя бы журналистов уважаемой мной газеты «Волынь», первых должностных лиц Волынской области, ибо они на ежегодных празднованиях в Луцке — 9 марта вместе с почетными гостями говорят именно о памяти Кобзаря и его памятнике, а духовенство освящает на этих торжествах памятник, а не логотип. А ещё некоторый выпускник Литинститута знает, что с икон все же делали копии! Зацикленные и с комплексами об этом могут прочитать, например, в трудах замечательных украинских историков Михаила Грушевского и Дмитрия Антоновича, в книге «Культура Византии. IV — первая половина VII в.», в книге Валерия Сергеева «Рублёв», вышедшей в серии «ЖЗЛ». « В 1381 году находящийся в Константинополе суздальский епископ заказал написать для соборов обоих больших городов своей епархии одинаковые иконы Богородицы-Одигитрии — точные копии с почитаемого в столице Византии образа (В.Сергеев, «Рублёв»)».

Эти же авторитетные источники пишут об употреблении относительно изображения святых на иконах слов «рисунок», «рисовать». А книга «Беседы об изобразительном искусстве и архитектуре» (автор Л.С.Кузнецова) дает понятие термина «рисунок» в живописи, делает это очень доступно, просто как мычание. «И вдруг «Иисус воззва и глаголя: Анание, Анание,Авгарев посолниче, дай же мне плащаницу». Художник, протянул чистый плат, на котором так и не сумел ничего нарисовать. Иисус попросил воды, умыв лицо, вытерся платом, на котором «нерукотворно» запечатлелся его лик — первая христианская икона», — пишет в «Рублёве» В.Сергеев.
А от меня, написавшего статью в XXI веке, искусствовед Оксана Ременяка требует употребления лексики Византии и Киевской Руси! В XIX веке подобным образом действовал Хлестаков, только вот «сень струй» не скрыла его невежества. Так же как уточнения автора письма «Возвращение культа» относительно того, что не у входа, а напротив драмтеатра стоит памятник Леси Украинки.

Да и не искусствоведам определять, кто имеет отношение к иконе Хелмской Богородицы, а кто «не имеет никакого отношения». Ведь каждый гражданин Украины может высказывать своё мнение относительно той или иной акции, событий. Грустно и печально всё это… Да и сама Оксана Ременяка раскрывает секрет — зачем нужна нашей стране, точнее — чиновникам, икона Хелмской Богородицы. Это искусствовед делает на примере Якова Суши и Яна Казимира, которые святыней утверждали легитимность своих действий.

Что же предлагает автор письма? Быть такими же как россияне и англичане, которые не возвращают чужих культурных ценностей, знают им цену, гордые, «а потому (хохма!) имеют мощные государства»? В чём же феномен «поющих» «под сенью струй»? Да в том, что они поучают компетентности, не будучи сами компетентными в той или иной области, например, в живописи, искусстве. Тут главное для них — ориентация: «Бей москалей, режь ляхов! Все чужое — дерьмо! А вот мы!» Что мы?

Избавиться от ущербной ментальности путём легенд и оскорблений, очередного поиска врагов — дело гиблое, тем более — для искусствоведа. Даже выплескивая не к месту «суперумозаключения» : «победа — родная сестра поражения», «слово есть вещь материальная», «икона Холмской Божьей Матери объявилась там, где ей и следует быть теперь, ибо всякая случайность закономерна», «за серьезные темы следует браться, вооружившись серьезными знаниями», «ну что можно объяснить изнуренной диетами женщине и близким ей по духу?!».

Как ни прискорбно, искусствовед Оксана Ременяка в своём письме путает два важных понятия: «культ» и «икона», которые вовсе не тождественные. Этот существенный просчет — главная причина раздрызганности в критике на мой адрес. Другой момент: Оксана Ременяка явно лукавит, искажает смысл моей статьи, упрекая, что я относительно иконы ставлю вопрос — святыня это или нет. Дело обстоит иначе: национальная, украинская, ли это святыня?

Ведь, прочитав мою статью, легко можно убедиться, что икону Хелмской Божьей Матери я называю святыней, но не украинской святыней, не национальной для нашего народа, как этого хочется мнимым патриотам с ущербным национальным чванством. Если бы искусствовед Оксана Ременяка различала понятия «культ» и «икона», её письмо в редакцию газеты «2000» было бы совсем иным, а возможно, и вовсе его не было.

«Просвещая» читателей относительно украинско-польской войны XVII века, Оксана Ременяка далека от логики чемпионата по футболу, она даже не поняла, что в украинско-польских отношениях тогда была логика карточной игры в дурака, где поляки имели все козыри. Поэтому после Зборовского договора икона Хелмской Божьей Матери осталась под опекой короля Казимира, и интерес поляков, после осады под Жванцем, к чудотворной иконе не «поутих».

Именно Хелмскую Божью Матерь поляки благодарили за избежание разгрома, прорыв осады. Поэтому и не состоялось тогда того сокрушительного поражения, о котором пишет Оксана Ременяка. Ведь осада — это не сокрушительное поражение.

В 1656 году, опасаясь российских и шведских войск, бискуп Яков Суша вывез икону в Брест-Литовский, а с 1672 года икона была среди воинов короля Вишневецкого. Нужно быть очень наивным, чтобы поверить, что после Зборовского договора поляки икону возвратят православным. Это означало отказ от унии. Этого и не случилось, ибо случиться не могло. Богдан Хмельницкий о ликвидации унии мог только мечтать. Уповать на «бумажный» Зборовский договор — дело несерьёзное.

Некоторым искусствоведам следовало бы прислушаться к мнениям уроженца Хелма Михаила Грушевского и историка Наталии Полонской-Василенко, которая, кстати, непосредственно причастна к судьбе иконы Хелмской Богородицы. «Греко-католическая церковь сознательно использовала православную символику», — делает еще одно «открытие» искусствовед Оксана Ременяка. А могла бы эта церковь несознательно использовать православную символику, когда это было заложено в самую идею унии?

Почему я сомневаюсь, что чудотворная икона Хелмской Богородицы — национальная святыня украинцев? Да потому, что только во времена унии, она почиталась как национальная святыня, а именно польского народа, и была она символом легитимности греко-католической церкви. Как появилась икона Хелмской Богородицы в Хелме, никто не знает, а легенды — это не факты. У украинцев на этот счет свои легенды, у поляков свои. Кто прав?!

Содействовала ли икона традициям византийского искусства в Галицко-Волынском княжестве? Это надо доказать. Кстати, в Хелме было не меньше четырёх икон Божьей Матери, византийских святынь. И все же — почему-то национальной святыней украинского народа собираются сделать именно ту икону, которая еще в XVII веке была национальной святыней польского народа, сотворила более 1000 чудес во благо Польши, а не Украины? А моя оппонентка говорит, что проблема относительно этой иконы надуманная!

Не удивлюсь, если завтра какой-то искусствовед предложит забрать у Польши город Хелм, ибо он неразрывно связан с историей борьбы украинского народа за независимость, построен Данилом Галицким. Хотя даже искусствоведам должно быть известно, что история сослагательного наклонения не имеет, тем более культ (не путать с иконой!) не просто иконы Богородицы, а Чудотворной иконы Хелмской Божьей Матери. «Потуги» в этом направлении вызывают жалость, не имеют будущего, все это из мнимо возвышенного, явно комического действия «под сенью струй».

Таким был мой ответ Оксане Ременяке.

Как мы видим, даже солидные печатные СМИ ещё не доросли до цивилизованного обсуждения острых вопросов украинского общества. Сложилась странная ситуация: сплошное непонимание, что обсуждение проблем делает Украину страной цивилизованной.  В моей стране тот, кто говорит о явных язвах на теле  матери-Украины, становится врагом власть имущим, которые уже давно решили, что и как всё должно быть. Разные учёные, культурологи – говорят не то, что сердце им подсказывает. Они – слушают чиновников, большинство из которых — ещё советской закалки. Эти чиновники хорошо знают, как организовать и в нужное место направить самые широкие массы людей. Они, эти массы, шли-шагали по указанию чиновников, пока не случилась так называемая Оранжевая революция. После революции  массы  почувствовали, что они – народ, а я ощутил, что это – мой народ. И шёл он — повеселевший и с надеждами — в любом направлении, куда ему указывали. Но теперь мой народ, не веря почти ни во что, кроме Бога, просто стоит…. Стоит над пропастью во лжи.