Лето. Мы идем с тобой по дороге в детский сад ранним утром, еще окутанным ночной прохладой. Я – взрослая тетенька, спешащая как можно быстрее попасть на работу, и ты – моя маленькая доченька, наслаждающаяся каждым прикосновением с окружающим миром, где все для тебя ново, интересно и неизведанно. Ты идешь, спотыкаясь и застывая каждый раз, когда что-то привлекает твое внимание. Тебе некуда торопиться. Это не тебе надо спешить сдаться в детский садик, чтобы мама смогла заняться своими взрослыми делами. Тебе уютно и спокойно с мамой, но ты веришь ей: раз мама сказала, что надо идти – значит это действительно так.
Ты идешь и спрашиваешь меня обо всем, что видишь, точно зная, что мама расскажет и объяснит все, не имея возможности расспросить обо всем любопытственном в те короткие промежутки общения между ужином и сном.
— Мама, — задаешь ты очередной вопрос, застывая около блеклой придорожной травинки, — а как эта травка называется?
— Так и называется, — недовольно отвечаю я, беря тебя за руку и увлекая за собой.
Для меня в траве нет ничего необычного. Я разучилась видеть чудесное в простых вещах, и поэтому меня раздражают твои бесконечные наивные вопросы.
— Травка? – уточняешь ты, пытаясь поспеть за моими шагами, — Мама, а почему она зеленая?
— Потому что так устроено природой, — я стараюсь отвечать спокойно и не показывать, как мне надоели твои вопросы.
— Мама, а почему бабочки летают? – спрашиваешь ты, наблюдая как грациозно порхает в небесной синеве «павлиний глаз».
— Потому что у них есть крылышки, — раздраженно отвечаю я, таща тебя за собой, — Ты можешь помолчать немного, у меня уже голова болит от твоих расспросов!
Ты удивленно смотришь на мое сердитое лицо и не можешь понять, почему твое желание поговорить с мамой, узнать все об этом мире, вызывает у нее головную боль. Но мама никогда не врет, значит надо оставить все расспросы до поездки к бабушке и дедушке и у них утолить свое любопытство. Ты делаешь сосредоточенное лицо, пытаясь перенять нотки маминой мимики, стараешься чаще переступать ножками, чтобы успевать за моими широкими шагами.
Мы идем молча несколько минут, но тебе кажется, что прошло уже достаточно времени и ты решаешься задать новый вопрос, который все это время крутится в твоей головенке.
— Мама, а почему солнышко светит?
— Потому что! – взрываюсь я, — Я же просила тебя не задавать больше вопросов, но ты все равно все делаешь назло, — ругаюсь я, выливая все свое негодование и усталость обидными словами на твою неприкрытую душу.
Я говорю и говорю, и с каждым словом ты все больше и больше поникаешь неповинно обиженной головенкой. Ты плачешь, и тут что-то рвется в моей раздувшейся от злости груди, я останавливаюсь, присаживаюсь перед тобой на корточки, чтобы сравняться с тобой ростом и заглядываю в твои чистые заплаканные глазки.
— Прости меня и не слушай, доченька, — говорю я сквозь раскаяние, подступающее к горлу, вытирая твои слезинки, — Солнышко светит потому, что я тебя люблю!
И ты опять все мне прощаешь, и в твоих мокрых глазках снова вспыхивают озорные искорки. Ты обнимаешь меня своими маленькими ручками, а я прикрываю глаза от счастья и думаю о том, что и в этот раз, мое милое чудо, я сказала тебе неправду. На самом деле солнышко светит потому, что ты любишь меня.
