Евгений Князев
ЦИРК ЛИЛИПУТОВ
(повесть)
Все жаждут Зла! Надменны, как герои,
Явились лилипуты-циркачи,
Его посланцы, экстра - трюкачи.
И вставились в меня самодовольно.
Я в самом центре, голая мишень!...
Голя Монголин
Она была похожа на нежный бутон лесной фиалки, к которому нельзя прикасаться, иначе розово-фиолетовые лепестки начинают скручиваться, терять свет и опадают. Такой мне представилась на арене цирка маленькая девочка-гимнастка с изящною фигуркой, большими черными глазами, ярко-красными губами и пышными, блестящими в свете разноцветных юпитеров, темно — каштановыми волосами.
На небольшом золотистом помосте она изгибалась словно змея, с улыбкой, блеснув белоснежными зубками, девушка легко доставала затылком головы свои пятки, затем становилась на руки и делала воздушный шпагат, дотрагиваясь носками крошечных туфелек, до мягкой серебристой обивки на ее помосте. Через мгновенье, встав на одну руку, словно в безвоздушном пространстве, маленькая гимнастка легко удерживала свое мускулистое тело параллельно земле, она словно парила в воздухе в напряженной тишине, пока зал не взорвался аплодисментами.
Филипп хлопал в ладоши и кричал: «Браво, крошка, молодец», затем свистел по – хулигански, засунув два пальца в рот и, от нахлынувших чувств и возбуждения подскакивал с места, чем вызывал недовольство и раздражение соседей по партеру и недовольное ворчанье старого карлика в черном фраке, больше похожим на засаленную ливрею лакея какого-нибудь неожиданно разбогатевшего вороватого торгаша. Черные, лаковые лацканы ярко оттеняли белоснежное жабо на груди и старое, покрытое глубокими припудренными морщинами, и отвисшей кожей на щеках, изможденное жизнью лицо. Его широкий рот с желтыми навыворот зубами мог бы напугать не только ребенка, но взрослого, видавшего виды мужчину, а сошедшиеся на переносице маленькие крысиные глаза сверкали гневом и ненавистью. Лилипут стоял в полумраке с надменным видом известного артиста или аристократа. Он то и дело приглаживал своей сморщенной ручкой редкие, крашенные индийской хной, волосики на затылке и наигранно улыбался во весь свой лягушачий рот, пытаясь скрыть раздражение. Слегка выпятив голубиную грудь, он сверлил глазами разбушевавшийся народ, который стоял уже в проходе, на ступенях, уходящих вниз, прямо к мечте искушенного поэта, к изогнутой в дугу фигуре девушки, на ярко освещенную сцену.
Окончив свой номер, циркачка сделала несколько виртуозных сальто и под громкую музыку, аплодисменты и восторженные крики публики легко соскочила со своего помоста. Она небрежно рассылала в сторону ликующей публики воздушные поцелуи, а затем плавно снизошла с помоста и резво убежала за кулисы на прямых ножках, словно балерина, выставляя носки блестящих туфелек в стороны. Филипп подскочил со своего мягкого, обитого красным бархатом, кресла и попытался прорваться вслед за ней, но дорогу ему преградили сразу несколько маленьких в метр ростом карликов со злобными и неприветливыми лицами.
-Быстро вернитесь на свое место, — пропищал самый уродливы из них. Его крупное, иссини выбритое лицо, с бардовым, изогнутым в дугу носом, вызывало какой-то звериный ужас. Черный парик, покрытый бриолином, сполз на бок, прикрыв большие, будто у плодовитого хряка, красные уши, но разъяренный урод этого не замечал, а только выкрикивал какие-то непонятные фразы и потрясал кукольными ручками. Его большая голова с накрашенными бровями и губами оказалась на уровне пояса Филиппа, и потому лилипуту пришлось задирать голову, что еще больше разозлило циркового лакея.
Крошечные глазки лилипута, как у медвежонка сошлись на переносице тонкого носа с раздутыми ноздрями, а мясистые, напомаженные бардовые губы в порыве гнева расползлись в гуимпленовской улыбке почти до ушей, обнажая редкие гнилые зубы.
«Да они братья» — мелькнуло в голове у Филиппа. Он рассмеялся и вернулся на свое место, где его ожидал давнишний приятель – Леха Никоненко, с которым он дружил еще со школы и вот сегодня, после двадцатилетней разлуки, вдруг неожиданно для обоих произошла их случайная встреча, словно бог, ради скуки, решил позабавиться и снова свел приятелей вместе для своей потехи и забавы.
-Нет, я больше не могу, — Алексей поднялся и, расталкивая по сторонам кривоногих лилипутов, заполонивших проход, одернул тяжелую штору на входе и вышел на живительный свежий воздух. – Я буду в баре, не задерживайся,- крикнул он Филиппу и помахал рукой.
-ХХХ-
За час до этого старинные друзья столкнулись нос к носу, чуть не стукнувшись головами под многотонным, готовым в любую секунду обрушиться от ветхости на головы безмятежных зевак, козырьком над входом в цирк, где на парапете колыхался от свежего морского ветра со стороны бухты Золотой рог клеенчатый баннер с яркой афишей: «Цирк Лилипутов». Труппа карликов давала единственное представление во Владивостоке проездом в Японию.
Не найдя ничего лучшего, молодые люди решили зайти в кафетерий самого запущенного и грязного в городе здания цирка, чтобы в тишине, пока идет представление маленьких человечков, откупорить бутылочку коньяку и, разомлев в тепле, вспомнить далекое, но такое родное и близкое душе, прошлое.
-Эти уродливые коротышки еще и в Японию ездят, — кивнул Леха, указывая на плакат, где кудрявая с непристойными формами девочка, делала шпагат на трапеции. — Вот я, вроде бы, и неплохие деньги получаю, — Алексей приподнял фужер с коньяком, рассматривая его чистоту в лучах дневного света из огромного окна, — а в Японии до сих пор не был, в народе говорят, скоро наши толстозадые и тупорылые правители разрешат подержанные тачки из-за кордона возить, ты в курсе, Гордей, как ни как, моряк бывший. Филипп скривил губы и отмахнулся рукой, словно от надоедливого комара:
— Дадут наши дебильные, проворовавшиеся чинуши добро, Леха, я сам первый сяду на пароход и завалю «японским автохламом» все Приморье и половину России, — Филипп Гордеев наигранно зевнул и несколько раз повернул головой вокруг оси позвоночника, смачно щелкнув шейными позвонками.
-Это что, Гордей, у тебя до сих пор травма не прошла, — Алексей с родительской озабоченностью похлопал приятеля по спине. – Помнишь, как фестивалили в «Лотосе», лет, эдак, двадцать тому назад, ну и в один прекрасный момент нарвались на боксеров, правда, пару человек тогда мы сразу уложили железными стульями, но тебе, как я припоминаю, все же прилично досталось от одного тяжеловеса. Потом, как сейчас помню, мы его после тренировки возле Олимпийского спорткомплекса на твоем японском грузовике переехали и сразу и вдруг, кончилась у пацана боксерская карьера…- Алексей рассмеялся, зажмурив, словно сытый кот, припухшие веки.
-Да, были времена, — Филипп потер затылок и шею ладонью, — сейчас массаж почти каждый день делаю, иначе думаю, шестой позвонок давно бы заклинил и ты, возможно, вводил бы мне вот этот самый коньяк через капельницу.
-Да брось ты, — Алексей залпом допил коньяк, — у тебя здоровья на сто лет хватит, меньше обращай внимание на такие мелочи. У меня недавно поясница прихватила, грузчиков не хватает, так я сам весь трехтонный фургон с мясом и птицей в одном пиджачке на морозе разгружал. К каким только врачам не обращался, какие дорогущие лекарства не покупал — все бесполезно. Потом вспомнил, как ты свои позвонки в бассейне вылечил. Не поверишь, месяц поплавал, и все исчезло, даже страшно стало.
-А я тебе давно об этом говорил, вода не подведет из нее все вышли, она и лечит. Слушай, что-то мне неймется, может во внутрь заглянем, — предложил Филипп приятелю, — развлечемся, сто лет уже в цирке не был, что зря билетам пропадать — он покрутил между пальцами синими бумажками, — здесь даже места указаны. — Филипп разлил остатки коньяка по фужерам и подмигнул другу, — Чем – то меня эти козявки привлекают, а чем понять не могу.
-Молчи старый извращенец, меня тошнит при виде этих большеголовых, на коротких кривых ножках, с тонкими педерастическими голосками и мрачными старческими лицами, уродов, — произнес Алексей, отхлебывая очередной глоток светло-коричневого армянского коньяка, — если у тебя есть время, погнали ко мне в ресторан «Приморье» — я ведь там замдиректора уже пять лет тружусь. – Он опять расплылся в блаженной улыбке, — Сейчас созвонюсь со старшей официанткой, пусть накроет стол в банкетном зале.
Филипп пожал плечами. «Принято, братан»
Алексей подошел к стойке бара, кивнул бармену и тот достал откуда-то из глубины стола красный телефон. Филипп почувствовал уважение к своему другу – видно в тресте ресторанов и кафе Алексей ходил в авторитетах, но все же, какая-то неумолимая сила тянула его в иной мир, где гремела музыка, слышались крики и аплодисменты благодарных Владивостокских любителей маленьких цирковых людей.
Не прошло и получаса, как друзья покинули амфитеатр, где на арене цирка блистала непревзойденная гимнастка, но Гордеева опять, словно магнитом тянуло хоть одним глазком взглянуть на артистку, покорившую его зачерствевшее, за лихие молодецкие годы, но, все еще трепетное и чувственное, сердце.
Оглядевшись по сторонам, в конце большого холла Филипп заметил небольшой киоск с надписью «Цветы».
«Надо купить девчонке букет фиалок и пробраться к ней за кулисы» — мелькнула у Гордеева в голове безумная идея.
Курносая продавщица в короткой кожаной юбке, оголяющей большую часть стройных ножек, и в блестящих, словно у циркачки, чулках, шныряя по сторонам юркими шальными глазками, предложила Филиппу огромные букеты алых и белых роз и гвоздик, но он отрицательно покачал головой.
— Такие дарят только на свадьбу или похороны, красавица, а мне нужен букет лесных фиалок, — с улыбкой произнес Филипп, доставая из кармана пачку красных купюр. Юркие глазки продавщицы мигом отсканировали сумму, и она выскочила из-за прилавка и перегородила парню дорогу.
-Подожди, я сейчас подруге позвоню, у нее тут рядом киоск, через пять минут будут тебе и фиалки, и все что хочешь, — девушка с наигранной преданностью заглянула в глаза богатому клиенту.
-Конечно, рассказывай, откуда в советских магазинах фиалки. Он выбрал из огромного букета в китайской вазе одинокую, чуть распустившуюся белую розу и, махнув Алексею, мол, скоро вернусь, быстрым шагом пошел по коридору к запасному, рабочему выходу.
На пути ему попался какой-то служитель цирковой богемы в синем атласном пиджаке, отороченный золотыми лентами, в черном парике и огромными рыжими бакенбардами.
-Где здесь базируется группа лилипутов, — спросил Филипп незнакомца, ухватив важного лакея за потертый лацкан его «мундира».
От такого хамства и неожиданности старик не вымолвил и слова, а лишь указал трясущейся рукой в сторону темного прохода, где светилась маленькая табличка с надписью «Посторонним вход воспрещен, опасно! Дикие животные!»
Филипп вспомнил уродливых карликов и по спине пробежала холодная дрожь, а на лбу выступила испарина. «Вот уж точно, что маленькие хищные зверьки, и как эта девчонка с ними уживается, хотя она тоже карлица и очевидно для нее они обычные люди, даже симпатичные по-своему и не вызывают такого трепета и ужаса, как у нормальных людей, к каким Гордеев относил себя».
Он осторожно, старясь не шуметь, прошел по коридору и тихонько постучался в приоткрытую дверь, из-за которой слышались писклявые голоса карликов. По тембру, один из них принадлежал женщине, другой мужчине, очевидно, тому самому уродливому лилипуту с широченным, как у мерзкой жабы красным, извергающим вокруг себя зловоние, ртом. Филипп замер у двери и прислушался.
-Не смей ни с кем заигрывать или болтать, — пищал карлик, топая двухдюймовыми каблучками своих лаковых башмачков, — ты знаешь, каким мы занимаемся опасным бизнесом, никто не должен и не может к нам приближаться или вступать в контакт.
-Но почему, — всхлипнула кукольным голоском крохотная гимнастка, кутаясь в белоснежный махровый халатик, — я ведь артистка и мне просто сам бог велел получать от зрителей комплименты, цветы и подарки.
-Я сказал нет, — зашелся в визге, похожий на собачий вой, безобразный лилипут.
Он вынул из-за пояса плеть, какой дрессировщики усмиряют непокорных, диких животных и для острастки щелкнул плетеным кнутовищем в воздухе. Раздался хлопок, подобный револьверному выстрелу, отчего девушка вся сжалась и закрыла лицо руками.
-Ты знаешь, крошка, медведи и волки стелятся ниц передо мною и лижут мои руки своими жаркими шершавыми языками, когда я вынимаю эту плетку, неужели ты думаешь, что я не смогу, наконец-то, приручить какую-то своенравную, строптивую девчонку. Что мне твоя красота, она скоро отцветет, и ты превратишься в старую больную обезьянку, а мое дело продолжат другие и оно никогда не умрет.
-Не надо, Войцех, я все поняла, больше такого не повторится, — лилипутка зажала ручками глаза и сквозь пальцы на пол гримерной хлынули обильные, вперемешку с тушью, слезы несчастной артистки.
-Ты чего разорался, Карло, — Филипп открыл ударом ноги тонкую фанерную дверь, отчего безобразное лицо лилипута исказилось и стало еще страшнее. Он согнулся и, как крыса, попытался прошмыгнуть между ног у рослого гостя, но Гордеев вовремя ухватил его за лацкан лакейского сюртука и приподнял над землей. Он встряхнул лилипута, словно большую куклу, набитую опилками, развернул урода на сто восемьдесят градусов, и смачно припечатал своей платформой сорок пятого размера в выпуклый, не по росту, округлый и лоснящийся зад укротителя. Карлик пролетел несколько метров и растянулся на полу, но тут же, подскочил и бросился бежать по темному коридору, в конце которого виднелся выход на улицу.
Филипп подошел к перепуганной насмерть девушке и протянул ей одинокую белую розу. Девушка опустила глаза, взяла в маленькую ручку, утыканный шипами ствол и поднесла, раскрывшийся белоснежный с бусинками росы, бутон к лицу.
-Спасибо, но вам срочно надо уходить, — лилипутка опять широко раскрыла заплаканные глаза и перешла на шепот, — это страшный человек, не вздумайте с ними связываться, они убьют вас.
-Кто они такие, эти ошибки природы, что шипели там под сводами цирка, — Филипп в недоумении обернулся к двери, через которую несколько минут тому назад так легко, словно перышко вылетел, уродливый укротитель.
-Вы не понимаете, он обладает даром гипноза и….,- тут лилипутка в ужасе закрыла ладошкой свой рот, — немедленно уходите, он скоро вернется со своими братьями и тогда у вас не будет шансов на спасение…
-А как вас звать, — спокойно продолжил Филипп, словно не обращая внимания на предостережения циркачки. Молодой человек попытался заглянуть в ее темные, словно холодные озера Швейцарии, глаза.
-Я Лилия, мы все родом из Чехии, колесим по земле этим и живем,- начала свой рассказ циркачка, — Войцех подобрал меня еще ребенком, выкрал из приюта и поставил ученицей с акробатами, затем, я проявила свои способности в гибкости и пластике, и с тех пор я выступаю со своим номером. Войцех вот уже несколько лет домогается меня, но я не могу даже смотреть на него, не то что спать в одной кровати, это злит его, и он превратился в настоящего монстра, он не щадит ни кого, кто обращает на меня внимания, дошло до того, что он стал…ой все, уходите. Они из рода Ткачеков, мать их хоть и алкоголичка, раньше была нормальной женщиной, а когда у нее один за одним родились три лилипута совсем спилась и как-то очередной раз напившись водки уснула в хлеву, где ее сожрали изголодавшиеся свиньи. Братья пытались сохранить эту тайну, но от людей ничего не утаишь, поэтому они ненавидят весь белый свет.
Филипп внимательно посмотрел на девушку. Она сидела на высоком, обитом свиной кожей, кресле перед огромным, эллипсоидным, в резной рамке из красного дерева, зеркалом и только сейчас, глядя на серебро отражения, Гордеев и понял, насколько Лилия пугающе мала и уродлива этой самой лилипутской кукольной непривлекательностью. А ведь на сцене цирка и еще несколько минут тому назад она казалась ему красавицей. По телу Филиппа пробежала дрожь, и он почувствовал, как его обдало жаром, и на спине выступил пот.
«Вот это я попал» — Филипп вздрогнул, ему показалось, что за дверью кто-то стоит и подслушает их.
В свете одинокой лампы дневного света, оттененные жидкой пудрой, покрытые мелкими морщинками, бледные щеки, выпуклые ярко накрашенные губы циркачки уже не казались Филиппу столь привлекательными, как там, под куполом цирка в мощных потоках разноцветных юпитеров. И если бы ее маленькая грудь не вздымалась так часто и тревожно, то эту размалеванную куклу можно было принять за очередной подарок богатого поклонника звездам лилипутского цирка.
За тонкой перегородкой актерской уборной послышалось какое-то движение, Филипп весь напрягся и осторожно, старясь не скрипеть половицами старого полового покрытия, подошел к двери и резко распахнул ее. На пороге стоял его приятель Леха Никоненко. Он вытаращил в недоумении свои навыкат глаза и погрозил приятелю кулаком.
-Ты куда сгорел, чертила, полчаса сидел один пока не пошел вслед за тобой по коридору. Перед этой дверью заметил фигуры троих карликов, они только углядели меня, словно стая павианов, с воплями бросились на улицу. – Алексей галантно наклонил голову и с сарказмом в голосе обратился к вжавшейся в кресло лилипутке.
-Привет, красавица, что же ты заставляешь меня бегать по вашим, пропахшим пищевыми отходами и фекалиями, коридорам в поисках своего друга и, кстати, Гордей, по – моему, эти мерзкие козявки поселились в нашей гостинице, и ты можешь пригласить свою ненаглядную балерину к нам в банкетный зал сегодня вечерком, а что хорошая для тебя парочка, помнишь как из анекдота: «девушка будущего» с квадратной головой, на которую можно поставить кружку пива и ростом тебе по пояс…- Алексей едва сдерживался, чтобы не рассмеяться, но лицо у него было настолько серьезным, что Лилия закивала кукольной головкой и пропищала; «Да, да я живу в гостинице «Приморье», и ты, вас, кажется, Филипп зовут, можешь мне позвонить» — она быстро написала на белоснежной салфетке номер телефона и передала Филиппу, — а, теперь, молодые люди, быстро уходите, иначе у вас и у меня будут крупные неприятности.
-ХХХ-
Три часа в банкетном зале, пролетели для Филиппа, словно одна минута. Друзья вспоминали молодые годы, уплетая за обе щеки говяжьи отбивные с картофелем фри, салат из свежих овощей, сборную солянку из морепродуктов и запивая все это обилие коньяком и лимонным соком. Они не заметили, как за окнами опустились мрачные сумерки, а в зале зашумели голоса первых посетителей ресторана и зазвучала музыка, и только когда старшая официантка Ниночка в синей униформе с крохотным белоснежным передничком на выпуклом животике принесла кофе и что-то шепнула своему шефу на ухо, Филипп встрепенулся и попытался собраться с мыслями.
Он понял, что изрядно выпил и сейчас ему не грех было бы заказать такси и спокойно ехать восвояси, но неудержимый противоречивый характер не давал в этот день покоя, ему непременно надо было дозвониться до этой уродливой, по словам Алексея, куклы и необычной для Филиппа девушки, пусть карлицы, но чем-то, несомненно, особенной оригинальной, что особенно ценил в людях Гордеев. Он достал из кармана помятую салфетку с номером и прошел к стойке бара, где в темноте поблескивал пластмассовой голубизной внушительного вида телефон.
-Это мне америкашки из Сан-Диего на память подарили, когда с полгода назад останавливались в моих «люксовых номерах», — Алексей подошел сзади и похлопал ладонью по аппарату, — что, будешь все же звонить этой «барби»? И чем она тебя зацепила, ну ты и дурак, Гордей, ты глянь в, зал, сколько там молоденьких конфеток, а тебе непременно эту пигалицу надо, тебе лечиться парень, надо.
-Ладно, прекрати, — Филипп одернул руку с телефоном, я быстро.- Он набрал номер и на другом конце провода услышал знакомый тонкий голосок.
-Это ты, Лилия, в каком ты номере, я сейчас поднимусь, — он подмигнул Приятелю и, пошатываясь, вышел из зала.
-В каком она номере, крикнул ему вслед Алексей, но Филипп отмахнулся и поднялся на второй этаж.
Все что он помнил, как зашел в темный, едва освещенный изумрудного цвета светильником, номер. Слабый ручеек света, едва пробивавшийся из-за тяжелых гардин на зашторенных окнах, высвечивал большую расстеленную кровать розового цвета, на которой в одной прозрачной, расшитой причудливыми узорами сорочке, сидела Лилия с мертвенно-бледным лицом. Неожиданно для себя Филипп понял, что попал в западню, его сердце учащенно застучало, заставляя в аварийном режиме работать парализованные алкоголем клетки головного мозга, но через секунду он почувствовал тупой удар чем-то тяжелым сзади и свет погас.
-ХХХ-
Большая лампа с зеркальным отражателем светила в глаза и обжигала лицо. Яркий поток света давил на зрачки, не давая возможности разглядеть лицо врача в белой маске. «Я на приеме у зубного врача или это сон?!» — Филипп облегченно вздохнут. «Дантист», приблизился так близко, что Гордеев отчетливо разглядел вывернутые белки глаз испещренные, словно заснеженная вершина вулкана потоками лавы, красными воспаленными сосудами. Филипп хотел что-то произнести, но его челюсти мертвой схваткой удерживал никелированный расширитель. Зрачки, на усеянных серыми брызгами ярко желтых лучей, глазах врача, начали медленно сужаться, пока не превратились в черные маковые крапинки.
«Дантист» меленькой, сморщенной ручкой начал медленно закручивать барашек на расширителе, отчего затрещали скуловые кости и, Филипп взвыл нечеловеческим голосом, из горла брызнула бело — розовая, как молоко из вымени молоденькой телки, слюна, перемешанная со сгустками крови. Он попытался вскочить и вырваться из цепких объятий кресла, но руки и ноги, намертво притянутые кожаными ремнями, лишь еще сильнее стягивали его кисти рук и голени ног, мешая нормальной циркуляции крови по венам и артериям истерзанного тела.
«Врач» резво соскочил с высокой деревянной подставки в темноту помещения и, нисколько не опасаясь своего указания, произнес невидимой помощнице:
-Сделай этому самоуверенному умнику двойную дозу морфия, наркоз не нужен, голову приподними повыше, чтобы, когда я начну изымать для мировых нужд его, еще не пораженные болезнями, органы: желудок, печень, почки, язык и его зеленые глаза, он все отчетливо видел и был в сознании. Мне будет приятно видеть его агонию, хочу, чтобы этот русский не впал в предсмертную кому и до последней минуты, секунды, когда я выну его, еще трепыхающееся, политое свежей кровью, сердце, пусть только в тот момент его ничтожная душонка улетит к его мерзким предкам.
Лилипут тихо, по садистски, засмеялся и закашлялся, сплевывая мокроту прогнивших легких на скользкий, устланный черным кафелем, пол небольшого хирургического кабинета. – Да, Катарджина, закинь инструменты в автоклав, и пусть Войцех подготовит стерильные контейнеры. Через мгновенье скрипнула тяжелая стальная дверь, и горбатая тень карлика проскользнула в темноту коридора.
Филиппу этот писклявый, чуть с хрипотцой голос показался до ужаса знакомым, и он усилием воли попытался вспомнить, что с ним произошло прошедшим вечером, но слова, произнесенные маленьким человечком, словно острые шипы впились в мягкую оболочку мозга, пробив его до самого гипофиза, который отдавал всему телу сигнал тревоги и опасности.
«Вспомнил!» – в воспаленной памяти Филиппа выплыла красочная картинка. – « Ведь это тот самый уродливый карлик, что еще вчера угрожал маленькой гимнастке в ее уборной. А кто же та вторая помощница, которая должна сделать ему через минуту последний в его жизни смертельный укол?».
Гордеева колотил озноб, сейчас он ясно осознавал, в какую жуткую и глупую историю он вляпался, но при всей гибкости своего ума и силе молодых мускулов ничего придумать и изменить не мог.
Через минуту из полумрака, словно луна из-за темной тучи, проявилось бледное, миловидное лицо медсестры, с большими удивленными глазами. Она была без маски, ее скуластое, монгольского типа лицо, освещала какая — то внутренняя добрая улыбка, которая передавалась каждым мускулом на нежной коже лица к человеку, притянутому кожаными ремнями к спинке и подлокотникам кресла.
Девушка наклонилась почти вплотную, и Филипп почувствовал, как от ее тела исходит тонкий аромат дорогих духов и теплый запах женского тела. Медсестра резко обернулась, очевидно, подстраховывая свои действия, и ее пухлые губы раскрылись в очаровательной улыбке, обнажив ожерелье жемчужных зубов. Она прижала крохотный указательный палец к своим дрожащим губам и едва слышно прошептала:
-Ничего не бойся, парень, прикинься спящим, я введу тебе глюкозу и освобожу от ремней. На выходе тебя охраняют два лилипута с револьверами, но это цирковое оружие и в них холостые патроны. Дальше слушай внимательно и запоминай. Тебе будет времени всего минут десять, чтобы успеть проскочить через клетки с медведями и волками, которые окружают этот фургон, но я им в вечерний ужин добавила снотворное, и звери не обратят на тебя никакого внимания. – Девушка потерла ваткой со спиртом вспучившуюся от напряжения вену на локтевом сгибе и медленно ввела физраствор.
-Как тебя звать, красавица, — Филипп хотел приподняться, но девушка мягко остановила его прикосновением руки.
Тихо щелкнули железные запоры на ремнях, сначала левой, затем правой руки. Гордеев плотно сжал в замок пальцы рук и круговыми движениями начал разминать затекшие кисти.
-Мое имя вам знать незачем, — снова промолвила девушка, продолжая освобождать Филиппа от ремней, — а, впрочем, для вас я просто Катерина лилипуты называют меня Катержиной, и давай так, раз уж судьба свела нас, то я помогу тебе, а ты должен помочь мне.
-Говори, я все сделаю, Катюша, честно говоря, я уже отчаялся выбраться живым из мерзкой клоаки, — Филипп медленно поднялся и, шатаясь, словно пьяный, побрел к выходу.
-Не сюда, — девушка подхватила Гордеева за локоть и втолкнула в небольшой проем, скрытый тяжелой шторой. – Держи фонарь, там, в конце коридора две двери: одна в морозильную камеру, где хранятся органы, другая в лабораторию. Вот ключ, отопри дверь с символом «омега». Внутри увидишь старика, ты должен, во чтобы ни стало, любым путем вывести его из проклятого волчьего логова на волю.
-А кто он такой? – Филипп встряхнул головой, пытаясь собраться с мыслями, — тебе самой отсюда надо уносить ноги, да поскорее, лилипуты не простят предательства.
-Это мой отец, — девушка опустила глаза и понизила голос, — он известный хирург и патологоанатом. Нас похитили еще два года назад в Москве, когда лилипуты давали там свое единственное представление, они заманили его к себе в один из фургонов под предлогом помочь маленькому акробату, который повредил себе сухожилия. Но это была ложь. Его и меня усыпили, угостили чаем, а затем вынудили отца работать на себя, под угрозой расправы надо мной. Меня же заставили выполнять работу медсестры под страхом смерти всех родных. Я только недавно случайно узнала, что отца прячут совсем рядом со мной и тайно сделала слепок и дубликат ключа от лаборатории, где отец извлекает органы из несчастных бродяг и бездомных на продажу немощным богачам со всего света. Тут и ты удачно подвернулся, ну, да ладно, действуй, а я отвлеку охранников и если надо братьев-лилипутов.
Филипп огляделся, его взгляд остановился на никелированном столике с медицинскими инструментами. Он взял блестящий скальпель и поднес его на уровень глаз.
-Я думаю нам не бежать надо, а кончать с изуверами, — он повернулся к девушке, — идем вместе, я уж как — нибудь справлюсь с двумя-тремя пигмеями, главное застать их врасплох, — Филипп взмахом руки рассек липкий и влажный воздух в затхлой коморке. В свете тусклой лампы тонким лучиком сверкнуло, словно жало змеи, тонкое лезвие. В тот же момент в углу комнаты, мелькнула чья – то тень и в тишине раздалось утробное рычание, словно какое-то мерзкое животное пыталось увильнуться от удара человека.
-Берегись, закричала Катерина, — Гордеев инстинктивно нагнулся, собравшись в комок, и закрыл лицо руками, как это делают боксеры во время клинча, и это спасло его. Смертельный щелчок плети со свинчаткой на конце прошелся буквально в каких-то миллиметрах от его виска, обдав потоком воздуха щеку. Лилипут замахнулся еще раз, но Филипп уже обхватил кнутовище свободной рукой, намотал плеть на кисть и со всей силы дернул в свою сторону.
Карлик с мерзким визгом, словно пробка из бутылки шампанского, вылетел на середину комнаты и оказался прижатым жестким коленом к полу.
От сильного удара, тонкое и сверкающее никелем лезвие скальпеля вошло по рукоятку в выпученный глаз лилипута. Тот забился, в предсмертных судорогах и через несколько секунду затих, вытянувшись на полу. Его ноги и руки еще вздрагивали, и изо рта пузырилась розовая пена, когда Филипп с трудом, словно после изнурительной работы поднялся и, выпрямив широкую спину, отбросил скальпель в угол.
-Давай его сюда, чего застыл, понимаю, в первый раз всем тяжко, — девушка развернула кресло, на котором еще недавно корчился в муках Гордеев, откинула мягкий угол полового покрытия и за ручку распахнула в полу железную крышку небольшого отверстия, размером с канализационный люк. На прощанье она несколько раз ударила острой шпилькой в пах лилипуту и плюнула в его морщинистое, размалеванное румянами, застывшее в зверином оскале, лицо.
«Мерзкое животное» — Катерина закрыла лицо руками, — если бы вы знали, сколько я натерпелась, — она разрыдалась, но, собравшись, отерла платком слезы и расплывшуюся под глазами тушь.
Филипп поднял за ноги размякшее и, не по размерам, тяжелое тело бывшего укротителя диких зверей и сбросил его в темноту черной, зияющей адскими отблесками, ямы, из которой резко пахнуло трупным зловонием, разлагающегося белка. Маленькое тело легко, по отполированному, сотнями человеческих тел, слипу соскользнуло в черную пасть открывшейся бездны.
-Что там такое, — поморщился Гордеев и, зажав нос рукой, ударом ноги закрыл крышку лилипутской приисподни.
-Там гильотина, — Медсестра нажала кнопку, спрятанную от лишних глаз за портьерой. В тот же момент послышался скрежет механизма, запущенного электроприводом и сверкающий двухпудовый нож гильотины со зловещим хрустом и стоном начал свою работу.
— После того, как мой отец извлекал все необходимые органы у очередной жертвы, останки несчастного сбрасывали в этот колодец. Там стоит гильотина, которая измельчает тела на мелкие кусочки и затем эта кровавая каша поступает в клетки медведей и волков. Так что здесь все запущено в дело, ничего не пропадает даром.
— Значит, милые зверушки сегодня позавтракают отходами своего бывшего хозяина, — Филипп отвернулся и зажал рот рукой, чтобы сдержать рвотный рефлекс.- И ты обо всем знала, терпела и молчала.
-А куда мне было деваться, я каждую минута находилась под их наблюдением. И сейчас, наверняка, его братья за дверью готовят нам очередной сюрприз, но мы пройдем через потайной ход, что я тебя указала, о нем как-то случайно проболтался подвыпивший Войцех, когда в очередной раз пытался излить мне свою душу о безответной любви к красавице – гимнастке Лилии, а потом приставил кривой цыганский нож к моему горлу и изнасиловал меня. И этот ужас повторялся почти каждый день, я уже сама готова была кинуться в этот проклятый люк, но тут бог послал мне тебя.
Поговаривали, что у Войцеха и его братишек в верхних эшелонах правительственной власти в Кремле свои покровители, даже в администрации президента какая-то родня… — Катерина осеклась и с тревогой взглянула на Гордеева, — я думаю, ты меня понимаешь, с этим дьявольским отродием не договоришься, назад пути нет, или ты их или нам конец.
-Я все понял, Кэт, — сегодня бизнес на человеческих органах самый опасный, но и самый прибыльный в мире, — Филипп легко опрокинул никелированный столик, на котором были аккуратно разложены хирургические инструменты, и стояла банка с чистейшим медицинским спиртом, которая, гулко ударившись о пол, треснула и раскололась на две половинки. Гордеев чиркнул зажигалкой. Пламя весело пробежалось по ручейку разлившейся жидкости, ярким пламенем вспыхнули шторы, затем заполыхал шкаф с препаратами и внушительными колбами с темной жидкостью, напоминающую кровь.
-Да, это человеческая кровь, — медсестра перехватила тревожный взгляд Гордеева, — Войцех обычно пил свежую и молодую кровь, этой «просроченной» подкармливал своих зверушек.
-То-то и допился, — Филипп уперся плечом в стенку большого шкафа и тот медленно с грохотом и звоном бьющегося стекла рухнул на пол. Черная тягучая кровь, словно ртуть, пузатыми каплями расползлась по паласу, выбрасывая в воздух терпкий запах человеческой плоти.
— Идем же скорее, как бы они не расправились с твоим отцом, хотя без профессора весь их цирк лилипутов рассыплется, как карточный домик. Надо еще навестить мою гимнастку, хочется увидеть выражение ее продажных глаз, когда она заглянет в лицо смерти. На этой маленькой обезьянке Лиле я попался, а затем эти уроды перетащили меня сюда, — Гордеев скрипнул зубами, — прав был мой кент Леха, все эти мерзкие твари одним миром мазаны, но я до сих пор не могу понять, почему меня так к ней тянуло, что это гипноз, малодушие…?
-Не думай о ней, — медсестра первой зашла в открытую потайную дверь, из темноты пахнуло так, словно они вошли в клетку с медведем, любителем прикапывать про запас остатки своего пиршества — идем скорее,- Катерина взяла за руку Филиппа, — с этими монстрами промедление — смерти подобно.
-ХХХ-
В темном, едва освещенном редкими тусклыми лампочками, коридоре по обеим сторонам вдоль стен выстроились клетки с животными. Волки расположились парочками, лишь одна матерая волчица с бледно-розовыми обвисшими сосками на животе, облепленная скулящими волчатами, слегка оскалила белоснежные, словно отполированные, клыки и вновь закрыла свои желтые, горящие ненавистью, радужные глаза. Огромный бурый медведь по соседству, положив квадратную голову на широкие, с десятидюймовыми, блестящими когтями, плоские лапы, сладко и безмятежно посапывал, не обращая ни какого внимания, на крадущуюся в темноте парочку.
Вот уже потянуло дымком, дышать становилось все труднее и тяжелее. Узкий луч фонаря едва высвечивал в синем угарном мареве темные клетки, с мерцающими парами глаз хищников и низкий, закопченный потолок, казалось, нескончаемого коридора. Но вот и долгожданная дверь с медными блестящими буквами «омега — опера».
-Открывай, — Катерина легонько подтолкнула Гордеева вперед. Филипп осторожно надавил плечом на косяк и понял, что дверь сделана надежно, — может постучать, чтобы не напугать старика?
-Его уже ничем не испугаешь, — девушка плавным щелчком повернула ключ и отворила дверь.
В это время завыла волчица, почуяв опасность, проснулся и заревел бурый медведь, этот хор подхватили еще несколько молодых волков, запищал, невесть, откуда взявшийся в зверинце «аларм» пожарной тревоги.
-Ишь, ты, как всполошились, черти волосатые, — Филипп плотно закрыл за собой мощную железную дверь операционной и задвинул тяжелый стальной засов.
За небольшим столом, спиной к вошедшим, сидел сутулый человек и что-то записывал в журнал. Он резко повернулся и недовольно поморщился, затем, еще больше скрючившись в вопросительный знак, продолжил свое занятие.
-Отец, отец, это я, твоя дочь, Катерина, — девушка включила свет, и суровое, недовольное лицо старика осветила улыбка.
-Доченька, жива моя красавица, я мне говорили эти подонки, что ты отказалась от меня, а затем, вроде бы, покончила жизнь самоубийством на почве наркотиков.
Девушка бросилась в ноги к отцу и зарыдала.
— Какие они негодяи, просто нелюди, — Катерина отерла раскрасневшиеся глаза шелковым платком и погладила отца по редким седым волосам на макушке. – Они и тебя состарили лет на двадцать, папочка, дорогой, я пришла за тобой и мы никогда больше не расстанемся. Да, извини, познакомься – это Филипп, хороший парень, тоже мог стать кормом для медведей, но бог миловал. Он поможет нам выбраться из волчьего логова, я слышала, что из лаборатории есть еще один выход, но его наверняка лилипуты заблокировали и нам придется пробиваться с боем.
От этих слов старик встрепенулся, его бледное лицо разрумянилось, в глазах появился дьявольский блеск.
-Доченька, родная, я уже и не надеялся, но на всякий случай готовился к побегу, — профессор открыл сейф в стене и вытащил тяжелый сверток. Он развернул промасленную парусину и жестом обоих рук указал на блестящий вороненой сталью пистолет системы наган.
-Это оружие мне подарил цыганский барон, когда я спас его наследника, трехлетнего Романа во время гастролей цирка лилипутов в Кишиневе. Вот в этой самой лаборатории я пересадил умирающему мальчику донорскую почку и, конечно же, рассказал барону свою страшную историю, но цыган почему-то не решился отблагодарить меня, как я его просил, возможно, боялся проклятия лилипутов или их мести, но вот этот револьвер и патроны к нему он подбросил мне под кровать и, не прощаясь, скрылся. Так что теперь мы можем воевать наравне с кровавыми уродами.
Я знаю еще один путь – это проход из ряда железных клеток, по которому дрессированные волки мчатся на арену, но эти подлые карлики в любой нужный для них момент могут выпустить хищников из клеток и тогда нам не сдобровать, не поможет даже этот огромный револьвер.
-У нас нет другого выхода, профессор, — Филипп взял в руки увесистый и внушающий доверие своей холодящий уверенностью револьвер и щелчком откинул барабан. В гнездах темным медным блеском сверкнули шляпки гильз с красными капсюлями. Он взвел тугой курок.
-Идем, отец, наши жизни в твоих руках.
Старик тяжело встал, послышался треск суставов на давно застоявшихся без движения костях. Он потер поясницу и, согнувшись, на коленках пополз под диван, покрытый медицинской клеенкой.
-Давайте дети за мной, этот лаз я вырубал в стене вагончика несколько лет и как назло попал в клетку, через которую хищники выходят на представление перед зрителями, так что мы должны выйти прямехонько на цирковую арену цирка, если лилипуты не догадаются и не перекроют выход.
Филипп жестом пропустил девушку вперед, но Катя вдруг раскраснелась и, запинаясь, прошептала.
-Я пойду последней, на мне всего один тонкий халат.
Гордеев понял свою оплошность, но, все же, осторожно подтолкнул Катерину вперед.
-Извини, малышка, сейчас не время думать о приличии, надо спасать свои и чужие жизни.
Тут в двери кто-то сильно постучал и, как будто из глубины колодца, раздался писклявый, со старческой хрипотой, голос.
-Лучше выходите по добру по — здорову, иначе я открою клетки с медведями и волками, и вы погибнете в страшных муках.
-Это Яцек, брат Войцеха, он самый ужасный среди всех лилипутов, жестокий и кровожадный, если он узнает о смерти своего брата, то нам в любом случае не сдобровать, бежим.
Трое несчастных с трудом выползли через узкое отверстие в высокую, пропахшую едкими звериными запахами, просторную клетку. Она на счастье оказалась пустой, только зловонные запахи говорили о том, что здесь недавно состоялось жуткое, кровавое пиршество четвероногих артистов цирка лилипутов. Под ногами что-то захрустело, Филипп осветил пол фонариком и отшатнулся. Вся клетка была усеяна мелко раздробленными остатками человеческих костей и черепов, мерцающих могильным фосфором в слабом свете фонаря.
-Я же вам говорила, здесь кормили зверье перемолотыми на гильотине человеческими остатками — Катя нагнулась и закашляла, ее сильно мутило и тошнило.
Первым очнулся профессор. Он поднял с пола нижнюю челюсть ребенка с редкими зубами и произнес:
-Дети мои, своими стонами и плачем нам уже не вернуть несчастных, я, к сожалению, тоже преступник и являюсь соучастником преступлений, так как загубил не один десяток, пусть отверженных и конченных, но всеже людей и если мне суждено будет выбраться отсюда, я клянусь, расскажу всему миру о злодеяниях лилипутов и сам сполна отвечу перед законом. Его голос прервало хриплое дыхание зверя, крадущегося к своей добыче.
«Волки, бегите!» — Филипп направил луч фонаря в сторону, уходящего во мрак тоннеля, откуда все явственнее слышалось голодное дыхание смерти, и выстрелил. Вспышка осветила несколько серых взъерошенных зверей с желтыми горящими глазами. Дрессированные, когда-то гордые охотники и хозяева лесов и полей серые волки, тут же прижались к земле и заскулили, как бездомные, плешивые дворняжки.
-Что, не нравится, — Филипп еще раз выстрелил в темноту, — видно лилипуты долго выбивали из вас звериное достоинство и накопленный веками инстинкт, если после первого выстрела вы превратились из беспощадных властелинов тайги, в жалких и ничтожных шакалов. Но вот в темноте появилась тень маленького человека, он начал яростно хлестать животных длинной плеткой, при этом он произносил на выдохе какие-то заклинания на латыни, отчего у Филиппа кровь застыла в жилах. Тот же самый животный страх испытывали в этот момент несчастная санитарка и ее отец. Сжавшись в предсмертных объятиях, они, словно прилипли к холодным стальным прутьям, тянущегося к узкой полоске света, коридора ужасов.
Филипп направил свой револьвер в сторону беснующегося карлика и, не целясь, выстрелил. Лилипута словно ударом тяжелой дубины отбросило в сторону от, сбившейся в серый комок волчьей стаи, и он вытянулся на полу, орошая черной кровью, из дымящейся раны на груди, земляной пол, обильно устланный белыми опилками. Гордеев упал на колени и схватился за голову, его тошнило, и выворачивала наизнанку неведомая внутренняя сила, которая вырвалась из-под контроля, как только он понял, что совершил очередное убийство.
Он встал и сделал пару шагов к, казалось, внезапно заснувшему лилипуту. Звериный оскал его перекошенного в слепой ярости рта, застывшего в трагикомической маске, нисколько не испугал Гордеева, напротив, Филипп решительно подхватил под мышку обмякшее тело садиста и поволок вперед к свету. За ним, почти ползком, потянулись волки.
-Зачем он нам нужен, брось его, — Катерина пыталась удержать Гордеева, но тот словно не слышал и, только пройдя с десяток метров, обернулся и промолвил.
-Эту мразь с его волчьей стаей надо загнать в одну из пустых клеток, пускай назавтра там найдут только его карликовые, лаковые башмачки да этот кнут, все, что останется после сытного обеда осиротевших питомцев. Филипп открыл засов одной из ближайших клеток, и безжизненное тело укротителя шлепнулось рядом с огромными мисками для еды. Тотчас изголодавшаяся стая с утробным воем облепила серым взъерошенным комом свою добычу и, жадно урча и повизгивая, через пару минут растащила бледно-розовые куски сытного обеда по темным углам клетки. Заскрипели ржавые шарниры, щелкнул замок, .
-Ну, вот теперь, кажется, все,- Гордеев отер пот с лица грязным рукавом своей давно нестиранной рубашки, — впереди свобода, Катюха, — он подхватил девушку на руки и поцеловал в пухлую щечку. Она оттолкнула Филиппа руками и, одернув свой медицинский, заляпанный грязью халат, встала на ноги.
-Тебе, кажется, наша гимнасточка Лилия приглянулась, так вот с ней и будешь любезничать и заигрывать где-нибудь в раздевалке, кстати, ты не первый, кто клюнул на ее «привлекательную удочку», так что знай, красавчик, то, что ты еще жив, нелепая случайность. Кстати в живых остался еще один старший брат Тадеаш, он стал для нашей Лилии приемным отцом, но в одиночку старый лилипут не опасен, хотя все они непредсказуемы. – Катерина помогла подняться отцу и все направились к выходу.
-ХХХ-
Беглецы не заметили, как вслед за ними неслышно промелькнула тень крупного животного. Трехсоткилограммовый бурый медведь шел по мягкому настилу настолько тихо, что его невозможно было уловить человеческому уху. После начавшегося пожара, перекинувшегося на вспомогательные строения, где находились звери, в их серых мозговых полудолях, неожиданно проснулись, ожили в клетках памяти, заложенные миллиардами лет инстинкты и основной из них самосохранения, сейчас делал свое дело.
Этот инстинкт вел медведя вслед за ничтожными и слабыми двуногими особями, но они-то эти слабые существа, как раз, и могли вывести любимца публики из плена и, надвигающегося по пятам, пожара.
Медведю по кличке Лукаш, этот путь был давно знаком. По нему косолапый тысячу раз выходил на ярко освещенную сцену цирка, где гремела музыка, и двуногие человечки со своими детенышами, вольготно расположившись вокруг манежа, что-то кричали, хлопали в ладоши и бросали артистам сладкие конфеты.
Здесь же, на арене цирка, по ночам, когда в природе затихали все звуки, Лукаш оставался один на один со своим мучеником-укротителем. Мощного, когда-то и непобедимого зверя, пучеглазые карлики заставляли делать стойку на передних лапах, кататься на велосипеде, ходить по проволоке и совершать другие недостойные этого зверя поступки, и он это делал, иногда огрызаясь и, ловя момент, когда кто-нибудь из пигмеев ошибется или потеряет контроль.
Медведь всю свою жизнь прожил в заточении и всеми своими звериными чувствами ненавидел этих маленьких существ, но в руках у коротышек были плетки и факелы с обжигающим огнем, и потому Лукаш беспрекословно выполнял все команды лилипутов в надежде на скорый конец от этих мучений, когда его загонят в промозглую клетку, и он, наконец, спокойно отоспится на прелой соломе в обнимку с огромной алюминиевой чашкой, куда карлики постоянно подбрасывают свежее парное мясо, отчего сердце Лукаша начинает биться учащенно и кровь ударяла в голову, ноздри раздувались, а из плоских лап сами по себе выползали огромные, острые как бритвы, пятнадцатисантиметровые когти. .
Единственным существом из этой двуногой породы, к кому Лукаш относился с теплой звериной добротой, была маленькая циркачка. Она приносила Лукашу сладкий мед, яблоки и свеклу и, присев на стульчик, плетенный из ивняка, рядом с клеткой, что-то долго со слезами рассказывала своему любимцу. Слов, конечно же, Лукаш не понимал, но он чувствовал, какая благодатная энергия истекает от этого маленького существо, и потому иногда позволял карлице потрепать свою жесткую шерсть на загривке или почесать за ушами и это продолжалось ровно столько, пока не слышались мерзкие голоса укротителей и циркачка быстро исчезала, но ее запах еще долго теребил его чувствительный нос, и он начинал с ревом метаться по клетке.
Вот и теперь чем дальше хищник шел по следу троих людей, тем явственнее его чувствительный нос ощущал запах своей любимой циркачки. И она появилась. Лишь только Филипп и Катерина выскочили на арену, они столкнулись с гимнасткой. Окончив разминку, Лилия вышла на свой подиум и сделала пробной сальто. Еще, будучи в полете, она краем глаза увидела странную троицу, неожиданно появившуюся в свете рампы. Вслед за ними, встав на задние лапы, ковылял в раскорячку, двухметровый Лукаш. Эта, плавно передвигающаяся, махина была без намордника, и его раскрытая красная пасть не предвещала беглецам ничего хорошего.
-Лукаш, стой, не надо, — циркачка соскочила с помоста и, неуклюже расставив маленькие ручки, преградила путь медведю.
Филипп обернулся и, то ли от страха, то ли от неожиданности, вскинул револьвер и выстрелил в, пылающую адским огнем, звериную пасть. Но это не остановило Лукаша, он проглотил два выбитых пулей клыка, сгреб в объятиях маленькую циркачку, словно защищая ее от стаи врагов, и пошел в последнюю атаку.
Филипп выпалил в медвежью морду все патроны и кинулся вслед за убегающими. Все, кто в это время находился на манеже, в панике бросились к выходу, падая, и давя друг друга. Клоуны, словно дети, в разноцветных костюмах, но с испуганными взрослыми лицами, крохотные жонглеры, побросав свои кольца и булавы с визгом рассыпались по темных уголкам цирка, седая карлица с дрессированными белыми пуделями промчались мимо Филиппа, словно вихрь, и скрылись на заднем дворе цирка.
Завершал всю процессию Лукаш. Он плелся, еле переставляя задние лапы. Передними он с силой прижимал к себе безжизненное тело Лилии с потухшими глазами на мертвенно-бледном лице. Зверь то и дело заваливался на бок, но вновь поднимался и с предсмертным ревом, от которого звенело в ушах и по спинам артистов струились потоки хладного пота, Лукаш выполз во двор и затих. Из черных глазниц, пробитых пулями, струилась бурая кровь, ее багровые потоки залили почти полностью маленькое тело гимнастки и, наблюдавшим за этим ужасом, казалось, что медведь сжимает в лапах кровавый кусок мяса.
-ХХХ-
В тот злополучный вечер заместитель директора ресторана «Приморье» Алексей Никоненко так и не дождался своего приятеля Филиппа Гордеева. Он несколько раз поднимался в номер к лилипутам, которые расположились на втором этаже гостиницы, но все двери были закрыты и дежурная по этажу Эллчка Свиридова – крашеная блондинка, с которой Алексей не раз наслаждался всеми радостями жизни в одном из этих, так называемых, «люксах» со старым потертым и дребезжащим, словно запущенный дизель холодильником «Океан», черно-белым телевизором «Таурас», облезлыми столами, «хромыми» стульями и огромными рыжими тараканами, дополнявшими всю прелесть расслабления мужской и женской плоти, даже эта, прожженная и прокуренная женщина, мимо которой просто так не проскочил бы ни один, даже метрового роста посетитель, ничего не могла сказать о заезжих циркачах. «Ушли в ресторан, просили внимательно присматривать за номерами», — тараторила Эллочка, — больше я их не видела».
Алесей махнул в сердцах рукой, зашел по пути в буфет и, не закусывая, выпил еще сто граммов водки, а затем на такси отправился домой. Но и на следующий день он мог дозвонится до Гордеева, тот словно сквозь землю провалился. «Ну не мог Гордей так запасть с лилипуткой» — думал Алесей, покачиваясь на заднем сиденье такси по дороге в цирк. До этого он предварительно, из своего рабочего кабинета созвонился с директором цирка и узнал, что лилипуты сегодня в обед начинают погрузку циркового инвентаря на пароход, но сами летят в Иокогаму на самолете, и потому их можно выловить либо в на причале при погрузке клеток со зверями, либо в аэропорту.
Но интуиция, видавшего многое за свою жизнь торгаша, подсказывала, что концы, все же, надо искать в темных и запутанных коридорах цирка, либо на его задворках, где все еще стояли жилые фургоны и клетки с животными. Алексей попросил таксиста подъехать, как можно незаметнее с заднего черного хода, где, как он и ожидал, еще шла полным ходом упаковка реквизита, а посреди двора стояли клетки с завывающими волками и медведями, вокруг которых суетились маленькие человечки.
Он узнал одного из них, большеголового урода с сизым, как у хорошего алкаша горбатым носом. Карлик бегал между рослых бородатых работяг, по всей видимости цыган, в синих комбинезонах и нервно отдавал какие-то распоряжения крановщику на японском кране «Като», который, зацепив тросами одну из клеток с мечущимися в ней пятью оскалившимися, со взъерошенными холками, волками, пытался установить ее на прицеп КАМАза.
Неожиданный рев медведя из глубин цирка заглушил все звуки на улице, даже рокот мощного дизеля «Като» по сравнению с этим первобытными рыками казался трелью ручейка или жалобным попискиванием пастушьей свирели. Алексей сунул таксисту пятерку и выскочил из машины. Он увидел, что во двор цирка выбежали трое перепуганных людей. Они представляли из себя жалкое зрелище. Растрепанные волосы, наполненные ужасом, расширенные глаза, заляпанная грязью и рваная местами одежда дополняли нелепый вид людей, только что перенесших психологический стресс и вырвавшихся на волю.
Алексей узнал своего приятеля только по черным кудрям волос и коричневой кожаной куртке, потому как лицо было искажено ужасом до неузнаваемости. Филипп то и дело оглядывался по сторонам, словно ища выход или защиту и, встретившись глазами с приятелем, крикнул во всю свою луженую глотку:
-Леха, не отпускай мотор, надо срочно отправить девчонку и старика в больницу.
Затем он направил огромный револьвер в сторону оцепеневшей толпы, где за спинами рабочих прятался карлик в черном сюртуке.
-Эй, там, народ, расступись, мне нужен лилипут, — Филипп, не опуская руки с огромным револьвером, подошел к, молча расступившейся, толпе.
-Слушай, как тебя там, укротитель, выходи на середину, — Гордеев взвел тугой курок «миротворца».
-Его звать Тадеаш, он самый главный убийца среди братьев-лилипутов Ткачеков, — закричала Катерина, она подняла с земли стальную арматурину и, сжав рифленый металл в посиневших от холода руках, в бессилии замахнулась.
Карлик, было, заметался, ища выход из создавшейся ситуации, но народ обступил его кольцом, и деваться ему было некуда. Тадеаш упал на колени, вознес короткие ручки с морщинистыми ладошками к небу и начал произносить заклинания на латыни, а затем позвал.
-Лукаш, Лукаш, — заверещал лилипут, — ко мне, убей этих великанов и тебе на вечер будет снова сытный ужин.
В этот момент из толпы кто-то истерично закричал.
-Берегитесь, раненый медведь, спасайтесь, кто может, иначе он всех нас порвет и погубит. Его подхватил другой голос: «Пожар, цирк горит!».
И действительно, из всех окон и дверей огромного здания цирка повалил сначала чуть заметный белый дымок, который затем превратился в клубы черного дыма, рвущегося на простор через все щели и вентиляционные трубы.
Огромная фигура бурого медведя, поднявшегося из последних сил на дыбы, вновь появилась в просвете ворот, окутанная, словно саваном клубами белого, едкого облака. Зверь в слепой ярости мотал головой, разбрызгивая кровавую слюну во все стороны, хрипел, и, казалось, рыдал над погибшей лилипуткой, которая, словно скомканный цветок увядшей лесной фиалки в пыли и крови валялась, будто брошенная кем-то кукла, набитая ватой, в тени исполинской фигуры гигантского хищника.
Карлик прошмыгнул между ног окружившей его толпы и упал на колени возле, распластавшейся на земле, бывшей гимнастки, звезды цирка лилипутов. Он обнял безжизненное тело девушки, затем взял ее на руки и понес в свой фургон. Рыжебородый паренек из толпы зевак перегородил лилипуту дорогу, но Филипп остановил молодого рабочего сцены.
-Не мешай, дружище, пусть эти несчастные побудут наедине, насколько я понимаю, это Тадеаш, он и есть приемный отец Лилии, — Гордеев повернулся к Катерине. Девушка кивнула головой. – И все свои зверства он творил только ради своей семьи, так обычно злодеи говорят в финале у эшафота, вот и конец кровавому бизнесу. Гордеев обнялся с Алексеем.
— Старина, вызови пожарных, через час от нашего цирка – «гордости» города Владивостока останутся одни дымящиеся развалины и пепелище. – Филипп тяжело, словно древний старец подошел к девушке и взял ее за руку.
— Катюша, я приглашаю тебя и профессора к себе домой. Там вас никто не потревожит, сам пока поживу у Алексея, сделаем новые паспорта, я организую для вас встречу с местными журналистами и пресс-конференцию. Народ должен знать своих героев, Вы, не против, господа?
Катерина улыбнулась и чмокнула Филиппа в небритую, закопченную щеку.
-А ты парень, ничего, не промах, только очень впечатлительный и доверчивый, надеюсь, это у тебя временное, как говорят, запоздалая юность, и я уверена, скоро все пройдет.
Гордеев пожал плечами.
-Родился такой, меня уже не изменить, какая все же прекрасная штука жизнь!
К О Н Е Ц
