Лейтенант Леванов солнечным утром 24 сентября с полувзводом солдат двигался на БТРе по очищенной от моджахедов территории. Горы, как стадо верблюдов, колыхались в прозрачной утренней дымке, навевали на Костю необъяснимую грусть. Предстояло осмотреть поврежденную ракетную установку на опорном пункте, если она пригодна, перевезти для восстановления на ремонтную базу, если нет, взорвать. Затем он летит домой, к Верочке, и свадьба состоится при любой погоде в точно назначенный день. Можно было бы перебросить специалиста на вертолете, но туда шло небольшое подкрепление, и Леванов был включен в группу. Солдатам надо было пройти мимо кишлака, который еще летом подвергся ракетному удару. Здесь тогда окопалась большая группа моджахедов, минировала транспортную магистраль и не давала житья опорному пункту подразделения, контролирующего часть горной дороги, по которой войска должны выдвигаться к границе. Кишлак примостился на косогоре, хорошо были видны разрушенные каменные и глинобитные строения. Лейтенант Леванов не был причастен к этому удару, но теперь мог вблизи рассмотреть результаты работы своих коллег.
Костя не хотел туда смотреть, только раз бросил беглый взгляд и отвернулся. Кишлак остался в стороне, впереди выжженные солнцем желтые сопки и вьющаяся меж них каменистая дорога. Партизанская война научила командиров быть бдительным при движении, тем более механиков-водителей любого транспортного средства. Потому машина с полувзводом двигалась не по колее, а вблизи ее, чтобы не наскочить на фугас. Вдруг в шлемофоне командира отделения зазвучало: «Смелее, братишки, час назад по дороге прошли наши саперы. Мин нет». Машина прибавила в скорости и все же шла в нескольких метрах от дороги. Так спокойнее. Плато заканчивалось, гора быстро нарастала своей массой, пропал из поля зрения пост. Водитель уверенно направил транспорт на дорогу, которую час назад осматривали саперы.
Партизанская война тем и опасна, что противник скрытен, действия его непредсказуемы, смертельные ловушки могут быть поставлены в самом неожиданном месте. Это место приглядел опытный и хитрый глаз, основываясь на простейшем: «а где бы свернул на дорогу я сам» – там и устроил ловушку. Не доезжая несколько метров до колеи, БТР угодил в нее правой гусеницей: раздался мощный двойной взрыв. Все, кто сидел справа, под взрывом, были разбросаны и падали ребята на землю уже мертвецами. Последним в этом ряду сидел Леванов. Его единственным оружием был пистолет, который он вынул из кобуры, и чтобы чем-то занять себя, стал протирать куском ветоши, что отвлекало от грозящей на каждом шагу опасности. Так с зажатым в руке пистолетом он и упал навзничь на каменистую пустыню. От удара о землю пистолет вылетел из руки и упал в двух метрах от него.
Очнулся лейтенант от адской боли в ногах. В голове с оглушительной силой лопались пузыри. Опираясь на локти, Костя попытался приподнять голову, и посмотреть, что с ногами. Поднять чуть-чуть удалось, но мешала обзору каска, каким-то чудом оставшаяся на голове. Пришлось сдвинуть ее со лба, и снова приподнять гудящую голову. В ногах по-прежнему жгло каленым железом. Ботинок не было, из окровавленных брюк торчали окровавленные кости. Горел разбитый БТР, слышно было, как трещат на двигателе мазут и электрические провода, а дальше — лопающиеся в голове пузыри. Звуки улетают в высокое синее небо с плавающим орлом, и жуткая боль в ногах. И еще виднелись два изуродованных трупа, точнее останки окровавленных трупов, разорванная в клочья солдатская плоть.
Боль в ногах нестерпимая, на лице градом выступил пот, пальцы обеих рук судорожно впились в крепкую песчаную почву, скребли, из глотки вырывался глухой протяжный стон. Сквозь стон запекшиеся от горячей боли губы шептали:
«Почему я живой, для чего и для кого? Пройдет немного времени и меня не станет, я истекаю кровью. Смерть для меня благо».
«Меня, молодого любимого и любящего больше нет!»
«Я еще не мертвец, но уже труп, я всегда был против этой войны, но все равно жестоко наказан».
«Меня больше нет, но с Верой я мог дать новую жизнь, все оборвал афганец из разбитого кишлака, которого я не считал врагом».
« Я мог бы стать человеком с больший буквы, но превращен в кровавый обрубок человеческой плоти. Где мой пистолет, он избавит меня от страданий».
Лейтенант пошарил правой рукой возле себя в поисках пистолета, его не было, скосил глаза вправо и увидел его лежащим в двух метрах. Попробовал дотянуться, адская боль в ногах оборвала его усилие.
«Небо, синее небо с плавающей птицей, приди ко мне на помощь, оборви мои страдания!»- что есть силы, выкрикнул последнюю фразу Костя.
В ответ тишина и тяжелый шаг чьей-то фигуры. Короткая тень упала на лицо Кости, он открыл глаза и увидел бородатого человека в бесцветной тюбетейке на голове, в рваном, испачканном кровью и пылью халате. Халат перепоясан ворсистой тонкой веревкой. Дуло автомата черным отверстием смотрит в голову Кости. Сейчас оттуда выскочит огонь, и все будет кончено. Но человек не стрелял в своего врага, черные глаза смотрели с ненавистью. С ненавистью на русского офицера. Точнее на советского офицера. Не все ли равно, каков теперь его статус. Костя смотрел на заросшего рыжими волосами человека с надеждой на избавление от адской боли. Но в глазах моджахеда злоба сменилась на холодное презрение, и он вскинул автомат на плечо, долго смотрел на истекающего кровью русского, объятого болью, повернулся и сделал шаг в сторону.
— Эй, не уходи, добей меня, или подай пистолет, я сам все сделаю,- зашелестели слова на спекшихся губах Кости.
Человек остановился, сначала отшвырнул ногой пистолет подальше, глянул на русского, который, не моргая, смотрел на него, подошел к пистолету, наклонился, взял его, засунул за веревочный пояс и громко сказал по-русски.
— Ты сам сдохнешь, как шакал, но сначала помучься!- и ушел в скалы, словно растворился среди разноцветной кручи, куда должна была вползти их боевая машина.
Костя еще некоторое время цеплялся за сознание, он слышал в горах рев моторов, но вскоре веки его сомкнулись, и он провалился в черноту…
— Костя, ты меня узнаешь, это я, Макарчук,- вытянутое птичье лицо хирурга медленно наплывало на Костю. В его глазах появился осознанный блеск. — Будешь жить, брат, будешь.
Костя долго молчал, соображая, где он, что с ним, почему в белом халате перед ним Макарчук. Он хирург, стажировался у мамы. Он отрезал мне ноги, потому что торчали кости и теперь Костя их не чувствует. У него нет больше ног, нет Веры, нет жизни, зачем сделали так, что он видит и ощущает острые больничные запахи. Запах лекарства, свежей простыни, и нет боли, ее усмирил мамин стажер Макарчук.
— Зачем?- прошептали воспаленные, плохо слушающиеся губы.- Мне хорошо было на том свете, на небе. Зачем ты вернул меня на землю?
— Чтобы жить, Костя, чтобы жить,- тихо ответил Влад, выразительно выкатывая свои еврейские глаза.- Через несколько дней улетишь в Фергану, там хороший госпиталь. Прилетят твои мама и отец.
— Они все знают?
— Да, в клинику радировали.
— Ты отрезал мне ноги?
— Только до колен, хорошие протезы, и ты – на ногах, Костя,- очень твердо сказал Влад.- Поверь мне. Я говорю тебе правду, она хоть и горька, но лучше, чем неизвестность или ложь из окопа, ты это знаешь.
Костя ничего не ответил, устало закрыл глаза.
На соседних койках пластами лежали неизвестные ему солдаты, корчась в муках и стонах. Костя почему-то не стонал, а лишь испускал иногда тяжкие, словно предсмертные вздохи, как пропоротая камера. Холодила игла, введенная в вену и разносящая по телу жизнь. Жизнь ему не нужна, он шевельнул рукой, пытаясь поднять ее, а второй рукой вырвать иглу с жизнью, но ни правую, ни левую поднять не мог. Они были предусмотрительно привязаны жестоким хирургом Макарчуком, отпилившего ему раздробленные кости. Кто ему позволил, у кого он спросил разрешения? Он называет меня братом. Он такой же мне брат, как тот полудикий бородач, знающий русский язык, наверное, окончивший вуз в России. Кто он, откуда знает русский язык? Наверняка получил знания в нашей стране, но почему дерется не на стороне Наджыба, а против нашей системы? Почему он не добил меня, своего врага, а теперь меня заставляют жить. В назидание другим? Глупости, будет ли мое горе назиданием, у чужого горя память коротка, как хвост у бульдога. Горе, как пожар, водой не зальешь, отрезанные ноги, как сгоревший дом, вновь не возродишь. Это будет уже другой, новый дом. Афганец хотел моих мучений, которых я меньше всего заслужил, но больше кого-либо эти мучения заслужила четверка наших правителей вместе со всей старческой маразматической камарильей. Говорят, старцы всегда мудры. Но разве мудрость старцев должна омываться кровью? На то и дана мудрость человеку, чтобы бескровно вести дела своего народа. Или это не касается наших старцев, обличенных властью? О, мудрый совет может дать только тот, кто стоит за чертой власти! Даже свежий ум действующего правителя, захлестывает старческая кровавая рутина, коль нет до сих пор последнего решительного слова в афганском вопросе. Он в плену у старцев, их мудрость – это паутина, сотканная мизгирями от генералиссимуса и опрысканная для крепости ядом из окопа гражданской войны, о котором говорит мой палач-врачеватель Макарчук.
Я был на небе и мне там сказали, что в стране вершатся великие события. Но великие события всегда связаны с великими потрясениями народа. Но это не моя боль, и тех тысяч загубленных жизней на этой войне. Потрясения впереди. Великие события не приходят на землю просто, как летний дождь, они готовятся годами, процесс протекает скучно и буднично, и в этих буднях трудно увидеть тот стержень, на который нанизываются, как мясо на шампуры, второстепенные ежедневные дела, но приходит время и великое событие выливается в какой-то кульминационный акт. Тогда народ или стонет или ликует сквозь стон и слезы. В Отечественную войну 12 года — это Бородинское сражение, в начале века – гражданская война. В Великую Отечественную – падение Берлина. Во что сожмется перестройка, мне на небе, не было сказано, но я знаю, она выльется в скорый вывод войск из чужой, истекающей кровью партизанской страны. Но это будет лишь промежуточный акт, как Курская битва, а дальше последует та кульминация, какую выстрадал народ наш. Мастер действует, а мастерство мастера звонче любой монеты, также как слово истинного мудреца дороже золота, сжатая пружина таит в себе большую ударную силу, чем отпущенная. Ценность спелого зерна в том, что оно способно дать племя, зеленое же годится только для каши. Сон, вот единственное, что я хочу наравне со смертью. Сон беспробудный, неслышный, вечный…
Лейтенант Леванов, ставший короче на полметра вновь надолго забылся под воздействием лекарств. Душа его унеслась на небо, к солнцу, готовая либо сгореть, либо вернуться к нему обожженная и закаленная, как добрый клинок из дамасской стали, чтобы окончательно одним взмахом уничтожить своего хозяина или оборонять его и рассекать тину бытия, с которой столкнется укороченный на полметра человек…
