…Да заснешь ты, наконец? А, сказку хочешь! Да я уж тебе все пересказал, что знал. Ладно, сам попробую сочинить. Ну вот, значит, берет Герасим персидскую княжну на руки и бросает ее за борт. А та и вынырнула обратно с Мумой в руках, утопленной Герасимом давеча. А в зубах у Мумы – Золотая рыбка. Вытянул их обратно в лодку обалдевший от такого оборота Герасим, сидит, крестится. На ту беду мимо Емеля проезжал на своей печи.
— Эй! – кричит. – Герасим! Ты чего там словил?
А к Герасиму от великого изумления вернулся дар речи.
— Что поймал, то поймал, — отвечает он Емеле. – Ехай дальше, сам разберусь.
— А то смотри, — почесал Емеля под мышкой. – У меня печка как раз раскочегарена. Могли б ушицы сварганить. Да и бабе твоей не мешает просохнуть.
— Сам ты баба! – оскорбилась персидская дива голубых кровей. – Я, если хочешь знать, княжна!
— Это правда? – спросил Емеля Герасима.
— Ну, — сказал малость успокоившийся Герасим, и потому почти что вернувшийся к обычному своему состоянию.
-Что-то непохожа, — усомнился Емеля.
— Да ну? – усмехается Герасим.
— Это у меня просто всю косметику смыло, — пожаловалась княжна. – Видел бы ты меня раньше!
— А как ты оказалась у Герасима? – пытает дальше Емеля.- Что за непонятки такие? Это ведь совсем из другой оперы. То есть – сказки. Тьфу ты, фольклорного произведения!
— Да это Степан Разин мимо усадьбы барыни тайком проезжал, с похмелья был, на самогон меня у Герасима и выменял. Чтоб ему пусто было! Барыня же как увидела меня, приревновала к Герасиму и велела утопить. А этот козел немой – под козырек, ему же не привыкать! Камень мне на шею, и в воду. Изверг!
-Ну, ну! – смущенно промычал Герасим, поглаживая Муму по мокрой дрожащей спинке.
— А как же ты выплыла, с камнем-то на шее? – удивляется Емеля. — И почему собачонка эта живая? По книжке-то этого, как его…Тургенева, этот немтырь к ней ведь тоже камень привязал.
— А я не сама! Это Золотая рыбка! Запуталась в моих юбках и взмолилась, чтобы я ее отпустила, — говорит княжна. — Уже два моих желания выполнила. Я на дне вот эту собачку нашла. Жалко так ее стало. Попросила сначала ее оживить а потом меня – научить плавать.
— Так это получается, что у тебя теперь, если верить сказке, всего одно желание осталось? — спрашивает Емеля.
— Точно так! – наконец вмешалась в их оживленный диалог Золотая Рыбка. – И давай-ка, красавица, загадывай его поскорее, да отпускай меня, а то я задыхаться начинаю.
— Да отпусти ты ее, — сказал Емеля. Он хорошенько пригляделся к княжне и уже влюбился в нее. – И перебирайся ко мне на печь. У меня тут хорошо! Тепло, пироги вон доходят. Слышь, Герасим у тебя совесть еще осталась?
— Ну, — растроганно промычал Герасим, сморкаясь и утирая слезы.
— Тогда греби к берегу.
Герасим взялся за весла. Княжна в это время что-то прошептала Золотой рыбке и отпустила ее в воду.
— Вот, красавица, грейся давай, да ешь пирожок. Он вкусный, с капустой, — ласково сказал Емеля, уступая княжне лучшее место на своей печи. – И ты, Мума, устраивайся поудобнее. Нечего тебе больше у Герасима делать, а то еще снесет тебя корейцам или китайцам на рынок. Он ведь неадекватный, от него теперь всего ожидать можно. А мы поедем мы с тобой, княжна, куда только велишь. Теперь я буду исполнять все твои желания, уж очень шибко ты мне глянулась. Кстати, что это там нашептала рыбке?
— Ничего особенного, — ответила с набитым ртом счастливая персидская княжна. – Так, пустячок один. Чтобы Степке Разину, этому изменщику и душегубу, не сносить головы…
Ну вот, заснул, наконец, мой внучек. Пойду-ка я, запишу эту сказочку, да другую сочиню для следующего раза. Глядишь, так и стану писателем на старости лет!
