ОНА
Она поскуливала, как щенок, забытый матерью…
Годы мелькали, как мелькают в глазах гончие, преследующие зайца. И ей давно уже за сорок. Но нет желанного ребёнка, нет любимого мужа, несмотря на то, что всегда была интересна и любима противоположным полом. Некоторые мужчины не то что просили её руки – домогались!..
Всё было за эти годы. Даже тот тяжкий грех – убийство дорогого ей Аслана Кенжи на почве ревности – она взяла на себя и до сей поры замаливает его. И неоднократные «разборки» с жёнами тех, кто решился всё-таки на то, чтобы оставить семью ради этой удивительной женщины. Но она всегда придерживалась, причём, твёрдо, одного золотого правила: «На чужом несчастье счастья не построишь». После этих слов она уже ни за что не позволяла очередному ухажёру приближаться к себе даже на метр…
Поэтому мужчины хоть и мелькали перед ней так же, как её годы, но рядом по-прежнему была только мать. Ей она несла всю свою неистраченную нежность и заботу. Матери, которая с каждым прожитым годом всё больше и больше напоминала маленького ребёнка…
Отец часто называл её «Моё ромашковое поле» – настолько она была красива и девственно чиста для него! И совсем не имело значения, сколько ей было лет: тогда ли, когда исполнился только годик, или сейчас, когда зрелость стояла уже на пороге. «Отцы по-особенному любят дочерей, нежели сыновей», – так утверждает народ, а народ всегда и во все времена говорил и говорит только правду.
Она бережно относилась к отцу и была с ним нежна. Их родственники, бывая у этой семьи в гостях, всегда умилялись тому, как эта кроха, совсем ещё маленький ребёнок, обращается к отцу: «әкетай, мой әкетай». Ей также доставляло неслыханное удовольствие играть с ним. Порой она выделывала с ним такое, что мать хваталась за голову! Зато он от её наскоков и поползновений только жмурился, и в эти моменты ему недоставало одного лишь – замурлыкать. Её мама дала этой игре с мужем очень точное название: «Скалолазка».
Когда пришла взрослость, «скалолазка» стала больше внимания уделять ему, ухаживая за ним: стала делать массаж; подстригать ногти; научилась брить, да не какой-нибудь, а опасной бритвой, потому что другую он не признавал; выдавливала чёрные точки, въевшиеся в кожу; и даже прикуривала ему папироску, когда он просил её об этом.
Но однажды, ближе к зиме, его «прихватило». Тогда она, недолго думая, «сломав» сопротивление главврача больницы, где работала, оформила на себя, как на жену, больничный лист. И теперь самый дорогой ей человек находился под её пристальным вниманием и безраздельным контролем.
Так продолжалось два месяца. Всё это время она не отходила от него ни на шаг, совсем позабыв, что такое нормальный сон и правильное питание. Многое пришлось упростить из того, к чему она привыкла за годы самостоятельной жизни. Потому что сейчас для неё не было ничего важнее отца. Сама народный целитель, врач по профессии, она делала всё возможное и невозможное по его спасению.
Но в один из дней, когда на улице стоял собачий холод, он умер. Умер, как говорится, у неё на руках, на руках любимой дочери. Это стало для неё трагедией, несмотря на то, что он течением своей болезни и её опасностью «приучил» их к мысли, что скорый конец неизбежен. Тем не менее, это стало для неё трагедией из трагедий. Она принесла с собой чудовищную, несравнимую ни с чем боль. Казалось, что болело всё внутри, болело всё тело, душа. Закончились слёзы, и душа начала коченеть…
Тогда по настоятельной просьбе её матери из далёкого села, где родились и выросли они с мужем, приехала знахарка. И только ей не без усилий удалось вывести дочь из этого опасного состояния…
Они были с отцом, как две подружки. А мать неизменно добавляла: «Болтушки». Из-за постоянной занятости и частых командировок отца у них появлялось достаточно времени, чтобы наговориться вдоволь, тогда лишь, когда ему нужно было сделать массаж головы или подстричь волосы. И в это время они действительно всецело принадлежали друг другу. Говорили обо всём. Но в ходе подобных «посиделок», она из раза в раз возвращалась к своей теме, теме, которая на тот момент, по-видимому, волновала её больше всего.
– Папа, для меня нереально полюбить кого-то, потому что мне нужен такой мужчина, как ты. Буквально во всём! Другого я не хочу! А таких, как ты, папулечка, что-то нее-туу…
И она, говоря нараспев, разводила пластично руками, затем сцепляла ладони в замок и устремляла взгляд на самого дорогого ей человека.
– И даже никто не может приблизиться к этому идеалу. К тебе, папа!
Она проводила ладонью по голове, поглаживая его, как мальчишку. А он, чувствуя грусть своего ребёнка, усаживал её на колени, и каждый раз повторял, как заклинание:
– У тебя всё будет хорошо, доченька!
Затем обнимал её, а она приникала к его груди, и так они сидели, «слушая» молчание друг друга.
Впервые его дочери предложили выйти замуж, когда ей не было ещё семнадцати.
– Так вот, с семнадцати лет мне предлагали выйти замуж, наверное, раз семнадцать.
Она смеётся и начинает загибать пальцы на одной, затем на другой руке. Сбивается.
– Я не могла себе этого позволить. Не могла позволить себе выйти замуж, не любя мужчину. Они влюблялись, как мотыльки в мерцающий огонёк свечи, и сгорали. Но я-то их не любила. И что меня забавляло, так это то, что повода я им для подобных чувств не давала. Никакого. Да, мне приятны были ухаживания и внимание, которыми они одаривали, но, как правило, они все и всегда желали большего. Им всем хотелось одного – только я этого не желала.
Представь, сестрёнка, как можно жить с человеком без любви!? Ведь это каждую минуту надо быть с ним рядом и при этом не испытывать дискомфорта. А я даже в молчании хочу получать удовольствие, да-да, именно, у-до-во-ль-ствие. Но удовольствие от общения с любимым…
Она будто встряхнула себя:
– Нет, только по взаимной любви я выйду замуж!
Годы шлёпали, как тапки её отца, когда он передвигался по квартире.
Она размышляла над своей жизнью, полемизировала, иногда сама себе противоречила, но в конечном итоге останавливалась на одном-единственном варианте, который был ей люб, да и, наверное, всем живущим на земле: ей нужна только взаимная любовь!
Однако ей пришлось испытать на себе совсем другую любовь, о которой она не любит вспоминать. Но если вдруг заговорит, то с такой горечью, что слёзы навёртываются:
– Ох уж эта односторонняя любовь! Сколько же она, проклятая, жизней исковеркала!
Отец, несмотря ни на что, во всём поддерживал свою любимую дочь. И по жизни своей – она была у него непростой – очень не любил выражение «стерпится – слюбится». Хотя, с другой стороны, как мужчина, понимал, что всё нужно делать вовремя. И об этом он знал очень хорошо, не будучи ни философом, ни сексопатологом, ни психологом, – он был обыкновенным специалистом на своём участке жизненного дела. А дело его заключалось в выращивании самое дорогого для человека – хлеба. И в этой сфере, где он был, несомненно, истинным профессионалом, заминка по какой-то причине (всего-то на пару дней) могла оставить целый регион без хлеба. А к хлебу он относился, как к любимой жене, как к святыне. Даже крошку хлеба всегда смахивал со стола в ладонь и отправлял в рот. Точно так же относиться к хлебу он приучил рождённых им детей. Ни иначе, памятуя историю своей жизни, в которой была война и голод…
В случае с дочерью промедление грозило Бог знает чем и было очень нежелательным. Он всегда говорил о прошедшем времени с какой-то глубокой печалью: «Годы – это как полёт птицы».
И добавлял при этом:
– Однако, для девушки это чревато тем, что она может остаться одна. К сожалению. Но человек не должен жить один, быть одиноким, доченька! Я не помню, чей это афоризм, но я вычитал его в какой-то книге и запомнил эти бесценные слова на всю жизнь: «Одному только Богу на небе хорошо, а на Земле нужно быть вдвоём». Помни об этом!
– Какие мужчины любили меня! – И она, будто слишком высоко взяла, так же неожиданно смолкла. Слёзы текли по её красивому, восточной огранки, лицу…
Обняв его, скорее, повиснув на нём, она запричитала:
– Родненький, любимый мой, люблю тебя, сладенький, как же я буду без тебя!? Это неправильно, несправедливо! Ты настоящий мужик, и таких больше нет…или их так мало, что они неощутимы в пространстве… Да чем я прогневала Бога, что он не хочет тебя отдать мне всего, без остатка… Не хочет и всё тут!
И она, обессилив, опустилась медленно на пол…
Их фамилия почитаема. Известность братьев и сестёр этой удивительно талантливой семьи давно шагнула за пределы страны. Это династия народных целителей (начиная с прабабушки), для которых самоцелью всегда было и остаётся одно: спасение больных, облегчение их страданий, полное их излечение.
К сожалению, теперь «заболела» и страдала Она, их любимая сестрёнка…
