Меж валунов, отесанных волнами, стояла необычная для моря тишина.
Заря еще не поднималась и темная вода, безмятежно раскинувшись, спала, — не шелохнулась.
Все было серым, одноцветным, но чуялась близость пробуждения. Вокруг бледнела и холодней становилась теплая августовская ночь. Поплавки удочек, не вздрагивая, лежали веером на свинцовой глади воды и белая песчаная коса, что врезалась далеко в море, просветлела и белокрылой птицей лежала под бледнеющим небосклоном. Казалось, что вот-вот она взметнется суетливой чайкой в безоблачное небо за первыми лучами.
Вдруг легкий, едва уловимый шорох с едва заметным веянием, будто крылом взмахнула эта огромная птица, коснулся моего лица. Но то была не птица, то была стройная, высокая крылатая женщина. Полупрозрачная, сероватого цвета, с широко распростертыми руками, точно с большими белыми крыльями, она летела ко мне вся в свободном дымчатом наряде. Платье ее развевалось легкими волнами и заканчивалось длинным перламутровым шлейфом. Лик ее, обрамленный распущенными русыми волосами, что, поблескивая золотом, чудно развевались, волнуясь, чуть румянился прохладою зари. Она спокойно взирала на меня с небесной глубины зеленоватыми глазами.
Я замер и следил.
Когда она приблизилась, то край ее одеяния коснулся меня воздушною волною. Трепет мимолетного прикосновения пробежал по рукам моим, по лицу. Удивление мое сменилось страхом, страх – восторгом.
Она остановилась передо мной, скрестив на груди руки, прямо на серой воде и замерла. Ее прекрасное лицо светилось; светились тёмно-серые с зеленоватым отливом большие глаза; веселая резвость дробила лучи взгляда. В одной руке у нее был свежий, какой-то до боли знакомый степной цветок, а в другой серебристый символ лиры.
Был август, а веяло весною…
— Не закрывай своего сердца. Верь, любви, даже тогда, когда она приносит горе, — небесным голосом промолвила она, — твое сердце бьется, чтобы отдать себя в слезах и страданиях, но с улыбкой на устах людям.
— Нет, нет, слова твои темны, я не могу понять их – ответил я, чуть шевеля губами.
— Не ищи радостей – они мгновенны, как роса, но умирает роса улыбаясь. Горести же сильны и прочны. Так пусть в сердце твоем живет любовь полная горести!
— Ох, не понять мне тебя, слова твои темны.
— Да, да, я знаю вас просителей земных! Вам все подай и моментально! Глаза твои грустны. Они хотят проникнуть в мою душу. Я обнажила ее перед тобою. Бери и царствуй!
Я рванулся к ней… но женщина, широко раскинув руки-крылья, взвилась мгновенно, и умчалась в синеющую бездну неба.
Легкое дуновение тронуло гладь моря… Вода потемнела, зарябила, поблескивая отсветом зари, и робкое хлюп-хлюп меж валунов коснулось слуха.
Ах, Муза! Волшебная, девственная красота женщины! Неуловимая, призрачная, но прекрасная – ты не знаешь пределов.
О, Поэзия! Наслаждения и муки твои безграничны. Ты нищета и бесконечное богатство. Ты близка и дорога мне, как сама жизнь, но никогда не постичь тебя всецело.
День разгорался новою зарею…
