Страна сумасшедших и пьяниц отпетых,
Запечных философов, нищих, поэтов…
Левшей-самоучек, лентяев… И всё же —
Люблю её сердцем, люблю её кожей.
Всегда возвращаюсь я в эти объятья —
Москвы, разметавшей широкие платья.
В свои окружные себя не вмещая,
Она мне предложит вчерашнего чая…
К гостям она выйдет красой златоглавой,
В богатом убранстве, овеяна славой…
Но мы здесь — не гости, мы видим изнанку,
Мы знаем Москву, нашу старую мамку…
Кого-то утешит, кому-то поможет,
А умных, с вопросами, запросто может
И вовсе прогнать, чтоб не надоедали,
В далёкие дали, глаза б не видали…
“Ну надо ж воспитывать, экое горе!” —
Вздохнёт и забудет… А где-то у моря
Бормочет и бредит, и шепчет: “Не спите!”
Бессонный, безумный, расхристанный Питер.
Он ей не сосед, и не брат, и не муж…
Он шпили макает в излучины луж…
Он тоже живёт в этой странной стране,
И это роднит их с Москвою вполне.
И я возвращаюсь, всегда возвращаюсь,
В родные объятья по трапу спускаюсь…
И, грустной улыбкой меня привечая,
Москва мне предложит вчерашнего чая.
Посмотрит окошками многоэтажек,
Что было — забудет, что будет — не скажет.
Под юбкой широкой её, с обручами,
Мы спим, словно дети, сквозными ночами.
Заплачет гитара, одна на весь свет,
И снова — ни звука, ни слова в ответ.
Мы все родились в этой странной стране,
И это роднит её с нами вполне…
Страна прикорнула на Божьей руке,
И бредит во сне на моём языке…
Сползло одеяло, лежит на краю…
За всех сумасшедших её я люблю.
