Горит закат—огромный, безграничный—
над садом, над умолкнувшей Землей.
Лишь изредка прозрачный голос птичий
тревожит мой незыблемый покой.
И далеко до бурь, до буйств стихии,
и тишина здесь бродит, как вино,
и кажется, незыблем сон России,
и кажется, что я и мир—одно.
Но жизнь—война. Воюют день и вечер,
трава и росы, звёзды и цветы.
Воюют люди. Злобы человечьей,
быть может, станем жертвой я и ты.
И застучат тревожно пулемёты,
над головами пули засвистят,
и новых бед, смертей водовороты
разрушат жизни множества солдат.
И, может быть, в бою, в своих кочевьях,
средь свиста пуль и грома пушек я
услышу крик Земли, мольбу деревьев,
трагическое пенье соловья.
И я замру. И вспомню всё, что прожил.
Забьётся пульсом жилка у виска.
Я ощущу вдруг явственно, до дрожи,
как жизнь прекрасна, как жизнь далека.
Прильну к земле. Врасту в живую глину
и в Жизнь врасту. Удар. Жестокий взрыв.
Харкотина картечи грянет в спину.
Паденье. Тьма. Я жив? Я жив… Я жив!
Кровавым ртом, отросшими ногтями
вцеплюсь я в землю.
Жить. Молчать. Терпеть…
Но вспыхнет вдруг вдали, над небесами,
звезда Полынь, что озаряет смерть.
И я в своей груди увижу Солнце—
огромный круг—и в нём людей, себя…
И всё прощу. И выпью жизнь до донца.
Я жил. Я пел. Я ухожу, любя.
И надо мной в малиновом просторе
горит, горит Истории закат,
и сотни душ, забыв земное горе,
на небо с замиранием глядят.
И надо мной, над смертью, над Землёю,
над полем, где колышется трава,
где майская листва дрожит от зноя,
где, как и прежде, молодость жива,
раздастся песня птиц, светил, растений,
и люди голоса свои сольют,
и в небесах зажжётся в миг весенний
бессмертных звёзд торжественный салют.
