Капли дождя мешали ему разглядеть ее лицо. Они падали на черный памятник и скрывали ее черты, которые итак были едва уловимы на фото, выбранном ее близкими по совету похоронного агента. Ему было непонятно, почему он взяли для памятника единственное фото, на котором она не улыбалась. Ведь в жизни она улыбалась всегда. Все 20 лет, которые прожила. Он так и не понял, почему она умерла. Точнее – зачем. Почему как раз было понятно – «состояние несовместимое с жизнью наступило в результате полученных травм». Так было написано в медицинском заключении. А травмы, несовместимые с жизнью, были получены в результате падения с обрыва. С этим обрывом была связана целая история.
Когда Настя впервые приехала к нему в Черногорию, она сразу обратила внимание на пейзаж. Он показался ей очень красивым. Она стояла так близко к горному обрыву, что казалось, что вот-вот упадет. Когда он впервые увидел ее стоящей так близко к краю, он попросил ее быть осторожнее. А потом все случилось так быстро…
С момента ее смерти прошел уже год, а он до сих пор просыпался ночами от кошмарных снов, в которых она вновь и вновь падала с этого обрыва. Сразу после ее смерти он продал этот дом и переехал в новый, где ничто не напоминало ему о трагедии, потом он бросил свой бизнес в Черногории и отправился в Лондон, но там ничего не вышло с работой. Потом он даже предпринял попытку устроить жизнь в ее городе, но мрачный Санкт-Петербург встретил его проливным дождем и немым укором в ее смерти. Константин сам не знал, зачем приехал на ее могилу. Он даже не был уверен, что любил ее тогда и что любит до сих пор. Его гнало по всему миру чувство вины за тот безвозвратно упущенный момент, когда все можно было так легко исправить и не допустить ее смерти. Она была так близко, буквально в шаге от него, когда еще можно было схватить ее за руку и не допустить ее падения.
Рассказывать, как они встретились, совершенно бессмысленно. Они знали друг друга совсем недолго – всего семь дней. Последние семь дней ее жизни. Он нашел ее Твиттер и увлекся чтением. Несмотря на то, что писала она, в основном, иносказательно, он с помощью гугл-переводчика и своих скромных познаний в русском языке, сумел не только понять, но и увлечься ее Твиттером, а вскоре и ей самой. Во многом в этом странном увлечении сыграли роль ее фотографии, которыми она иногда баловала фолловеров. В чем-то его привлекла ее известность, пусть не в широких, но все же интеллигентных кругах. Но наибольшую роль в его увлечении девушкой из Интернета сыграл факт его полнейшего одиночества. Если дом мужчины в 39 лет не заполняется женскими вещами и косметикой, то он заполняется пустотой. И мечтами о чем-то далеком и неосуществимом. Тенью этой мечты стала для него двадцатилетняя русская журналистка Настя.
Константин не рассчитывал на ответ, когда написал ей первое приватное сообщение в Твиттере. Но, как ни странно, ответ он получил. Она написала нейтральное для таких случаев письмо: «Привет. Спасибо за внимание и комплимент моим фото. Не ожидала, что меня читают даже за границей». В этом малозначительном кратком тексте он, несмотря на языковой барьер, смог прочувствовать ее самоуверенность. Да, она была амбициозна и уверена в себе, как в профессионале, несмотря на то, что еще только осваивала журналистскую профессию на вечернем отделении СПБГУ. Позднее она прислала Константину ссылки на свои колонки в местной молодежной газете. Она, что сразу стало понятно взрослому мужчине из недолгого общении с нею, упивалась своей незначительной славой, мечтами о большей известности и, несмотря на свою красоту и живой ум, тоже страдала от одиночества. Незаметно для них обоих, общение их постепенно перешло на новый уровень. Они вышли за пределы 140 символов, отведенных на объяснение в Твиттере и перешли в Скайп. Константин лечил Настю от питерской тоски не хуже, чем делали это антидепрессанты, которые ей прописал врач после недавней смерти ее бабушки, с которой Настя была очень близка. Незаметно для себя самой Настя вдруг осознала, что этот человек, внезапно появившийся в ее жизни, может так же внезапно исчезнуть. Это случилось, когда однажды он опоздал на виртуальное свидание в Скайпе в их обычные одиннадцать вечера. Это испугало Настю, но еще больше испугало ее сознание того факта, что в ее жизни что-то переменилось, и что настроение ее теперь зависит не от нее самой, а от этого человека из Интернета, которого она, в сущности, совершено не знает.
И теперь уже, после нескольких месяцев общения, ее согласие приехать к нему уже не выглядело так странно для нее самой. Их общение с первых минут было преисполнено страстью, которая бывает когда двое бесконечно одиноких людей, наконец, встречают друг друга. Во многом, это было обусловлено сексом, во многом – бесконечной усталостью обоих. В этой безумной истории было всего понемногу, за исключением здравого смысла. Он практически отсутствовал.
И только этим можно было объяснить поступок Насти, который разделил всю жизнь Константина на «до» и «после». А ее собственную жизнь оборвал на пике счастья. Последний день ее жизни, как часто бывает в таких случаях, совершенно не выглядел таковым.
Казалось, что впереди их обоих ждет, как минимум, ночь фантастического секса, утро, окутанное туманом и ароматом свежеприготовленного экспрессо, долгие разговоры ни о чем и обо всем сразу со смешными переходами с русского на английский. И это только как минимум, а как максимум – им казалось, что эта небанальная история приведет их к банальному, но не теряющего своей прелести веками, счастью. Но их история, такая стремительная и неповторимая, на самом деле была в нескольких часах от своего завершения.
Тем вечером они сидели в клубе, где было много туристов. Они смотрелись странно вместе. Он – серьезный, уставший и курящий одну за одной сигареты и она – милая, выглядящая моложе своих двадцати, такая живая и жизнерадостная. Она пила коктейли один за другим. Красный «Кампари» почему-то резал Константину глаза, и невольно заставлял отворачиваться. Он не мог в ту минуту даже представить, что через каких-то несколько часов эта гадкая красная жидкость разрушит все, что он имеет и прольется вместе с настиной кровью на горный серпантин.
А Настя почему-то хотела пить именно этот коктейль. Константин и сам не мог понять своего необъяснимого отвращения в тот день к этому напитку. После третьего заказа красной жидкости, он прямо спросил Настю: «Может, хватит?». Она считала, что еще – нет. Зачем она пила в тот день столько и что встревожило ее, так и осталось для него загадкой. Мучительной и не дающей покоя, как стрела, оставшаяся в теле. Он вспылил и резко схватил ее за руку. Она вскрикнула: «Мне больно». Он запомнил эти слова навсегда, и в последствие они много раз эхом звучали в его мыслях. Это же краткое: «Мне больно» она сказала, делая свой последний в жизни выдох.
— Что случилось? – спросил он.
— Ничего. Я просто вдруг осознала, что я не в состоянии от тебя уехать. А ты не в состоянии любить меня просто так. Не за известность, не за мою карьеру, не за армию поклонников в Питере…
— Настя, до встречи с тобой я вообще думал, что любить я не в состоянии… А видишь, как оно все вышло… Я не могу дать тебе письменных гарантий, что буду любить тебя вечно. И не могу уговорить остаться, поскольку, раз уж мы договорились быть откровенными во всем, то, следуя этой традиции, скажу тебе правду: я не уверен, что сейчас подходящее время для нашей свадьбы. А жить с тобой без официального брака я не хочу. Предлагаю тебе сдать сессию и вернуться весной со всеми необходимыми документами, чтобы мы, если не передумаем, могли заключить церковный брак. Как тебе идея, маленькая моя?
— Что-то мне подсказывает, что этого не случится…
— Что-то? Или кто-то? Мама? Бойфренд? Босс с работы? – недоуменно спросил Константин.
— Интуиция. Наша история слишком красива, чтобы воплотиться в реальность, — ответила она спокойным тоном.
— Но наша история – это уже реальность… — возразил он.
— Все так зыбко и непрочно, когда это касается любви. Если бы ты знал, Константин. Как я отношусь к тебе, как много я готова положить на алтарь нашего счастья, как от многого готова отказаться… Кстати, ты знаешь, как сказать по-английски «жертвовать»?
Он не сразу понял, что она спрашивает. А она настаивала на том, чтобы он все-таки посмотрел в словаре. Он долго искал в телефоне, но потом вспомнил, что недавно скачивал словарь для ее айфона.
Константин попросил ее мобильный и…наступил миг, ставший точкой невозврата в их отношениях.
— Saсrifise, — сказал он ей небрежно и бросил телефон на стол.
— Я готова sacrifise all I have alive, — сказала Настя.
— Спасибо, не надо, — сказал он по-русски, и резко отвернулся в сторону. В его глазах застыли слезы, хоть их было и не видно.
Настя мгновенно протрезвела и почувствовала ком в горле и приступ невыносимой тошноты. Она вспомнила, что в ее телефоне был компромат – обнаженные фотографии, сделанные одним из редакторов в газете, где она работала. Настя не была влюблена в другого мужчину, и другой мужчина не был влюблен в нее. В этом она не обманывала Константина. Но она была влюблена в свою работу, причем не менее страстно, чем иные девушки влюбляются в мужчин. И поэтому могла отдаться редактору ради продвижения пот карьерной лестнице.
Она четко разграничивала поднятия «отдать тело» и «отдать душу». Душа ее была только для него, для Константина. Она не лукавила, когда говорила, что никогда так не любила раньше. Но для него все это уже не имело значения. Константин так долго был один, потому что вообще не допускал компромиссов и вторых шансов. Настя в этот момент вспомнила, как они ночью сидели в бассейне с коктейлями, и он рассказывал свою теорию о том, что в отношениях между мужчиной и женщиной есть место только одному шансу – первому. И если двое не использовали его, то они не заслужили второго.
Он слышал ее слова, словно в тумане. Ему хотелось убежать, провалиться сквозь землю, оставить ее в этом прокуренном кафе одну среди всего пьяного сброда и многоголосья разных языков мира. Ему хотелось ударить ее, забрать всю ту нежность, что он отдал ей, разрушить воздушный замок, так заботливо сооруженный ими обоими.
Она мгновенно поняла все произошедшее. Тихий ужас охватил ее. Насте хотелось вцепиться в него обеими руками и не отпускать. Пусть он убрал ее образ с пьедестала в своих мыслях, но физически она будет с ним, не отпустит его никуда, просто схватит его руки в свои и не даст ему уйти.
— Анастасия, it is over, — тихо сказал он.
Чувство ужаса в ее душе сменилось отчаянием. А потом вдруг внезапной вспышкой гнева. На него, на себя, на редактора, сделавшего это фото, на бога, который так несправедливо обошелся с нею, показав ей такое близкое и простое счастье и вдруг так же внезапно его отняв. Музыка все так же гремела и была неподходящим фоном для крушения их совместных надежд. На реквием эта танцевальная мелодия точно не походила.
— If you can not accept it, you can, at least, to hear me, — говорила ему Настя дрожащим от отчаяния голосом.
— I can, but do not want to, — отвечал он ровно, пытаясь, скрыть свои эмоции.
Константин, и правда, не хотел слушать. Он без слов, жестом, показал ей, чтобы она дала свой телефон ему. Настя пыталась что-то объяснить, но слова только мешали. Он продолжал настаивать на том, чтобы она дала телефон. Она протянула этот айфон, который в момент стал для нее сосредоточение всего мирового зла, в его руки. Он читал смс с кривой улыбкой, в которой читалась ирония и глубочайшее разочарование. Злосчастная фотография была сделана ровно за один день до того момента, когда она прилетела к нему. И на ней была проставлена злосчастная дата. 6 июля – день, когда она, встав обнаженной напротив объектива своего босса, разрушила свое будущее счастье. Музыка все так же играла. Люди вокруг веселились. Звенели бокалы и мелькали официантки в коротких красных юбках. Настя заметила, как Константин провожает взглядом одну из них.
Рядом с ними за столиком сидели парень с девушкой, у которых, было видно, все только начинается. «Неужели у нас с ним все закончилось? Неужели он теперь свободен и может смотреть на официанток?». Ей казалось, что все остальное уже не имеет значения. И что, наконец, наступил в ее жизни миг, когда она вольна делать все, что хочет, когда можно говорить, что думаешь и не думать о том, что говоришь и делаешь.
И первое, что ей захотелось сделать – выбежать из этого душного и прокуренного места. Настя вскочила из-за стола и побежала по променаду. Константин едва успел расплатиться за ее многочисленные коктейли и побежал за ней. Настя бежала и смеялась страшным нервным смехом, видя его бежащим за ней. Стаи скучающих туристов были рады стать невольными свидетелями драмы. Наконец, он догнал ее и резко схватил за руку. Она пыталась вырваться, но он держал ее крепко. Оба тяжело дышали.
— Секс сегодня будет?
— Нет, Настя. Но последняя ночь может быть у нас хорошей и спокойной. Давай не будем ругаться и завершим нашу историю так же красиво, как и начали. Отдышись немного и пойдем поедим мороженого. Я не смогу после увиденного быть с тобой, но я, ни в коем случае, не хочу винить тебя. Проблема во мне – в той самой бескомпромиссности. Но к тебе у меня по-прежнему – только самые добрые чувства. Нежность и благодарность за те несколько дней безоблачного счастья, которое ты мне подарила.
— Несколько дней будет достаточно для тебя? И что потом? Я уеду, а ты так же будешь катать по этим горным дорогам какую-нибудь другую девушку… она будет так же улыбаться… Ты так себе это представляешь?
— Сейчас я никак себе это не представляю. Ну а в дальнейшем все может быть.
— У меня в дальнейшем ничего уже быть не может. И самого по себе дальнейшего – тоже.
— Что ты говоришь?
— Прощай, Константин. Запомни меня двадцатилетней и улыбающейся, — и ее заплаканное лицо исказила кривая улыбка.
Настя вырвала свою руку из его и побежала по дороге, испугав совершающих ночной променад туристов. Она бежала, куда глаза глядят, желая как можно быстрее прервать свои мучения. И если не получится убить душевную боль, то убить саму себя. Константин бежал за ней, но догнать ее удалось не сразу. Она снова заставила его понервничать и разозлиться. Ему все сложнее было держать себя в руках.
— Настя, я делаю все, что могу, для того, чтобы воздержаться от некрасивых поступков и для того, чтобы наша история запомнилась тебе красивой, но ты вынуждаешь меня…., — он не смог закончить фразу и замялся, резко держа ее за обе руки.
Она, едва дыша от усталости и слез, пытаясь высвободить свои руки из его, со злой усмешкой перебила его и спросила:
— Вынуждаю тебя – что? Ударить меня? Бей!
Он резко тряхнул ее за плечи. Она не успокаивалась. Константину пришлось тащить ее за руки, словно не желающего покидать кондитерскую ребенка. Она так отчаянно сопротивлялась тому, чтобы сесть в машину, что он удивился, какой сильной может быть эта хрупкая девушка.
В машине она, то кричала, то молилась, то требовала… Она на русском и английском языках пыталась донести до него свою главную мысль – они созданы друг для друга, и отпустить друг друга – значит потерять единственный шанс на счастье. Константин слушал ее молча. Говорить что-то в тот момент было бессмысленно. Единственный его аргумент: «Я не могу позволить себе, чтобы обнаженные фото моей будущей жены были еще у кого-то. Просто не могу себе этого позволить и все», был встречен Настей в штыки – в Константина полетели ее заколки. Она от отчаяния не знала, что еще может предпринять, чтобы донести до него тот факт, что любовь сильнее условностей.
По дороге она еще раз попыталась сбежать от него, но он опять догнал ее и затолкал в машину. Результатом очередного побега стали ссадины на ее коленках. Константин был с ней все менее осторожным. На этот раз он тащил ее по земле, не обращая внимания на то, что она потеряла одну туфлю и на то, что она падала на пол.
Кампари ударил в голову им обоим. Дома он предложил ей спокойно поговорить за чашкой кофе. Она не унималась:
— К чему разговоры? Скажи коротко: что я должна сделать, чтобы ты меня простил?
— Я не обижаюсь на тебя. Это твоя жизнь, твой выбор… Я просто не хочу больше быть с тобой, — ответил он коротко, — Но, впрочем, ты можешь остаться у меня в доме и провести два оставшихся до твоего вылета дня наилучшим образом: море, горы, шопинг…
Она засмеялась.
— Настя, ты просто пьяна… Иди ложись на диван. Я лягу в другой комнате. С утра ты будешь понимать меня лучше.
— С утра лучше поймешь меня ты, дорогой. Но будет уже поздно, — ответила она тихо. Константин не понимал тогда, что скрывается за этими ее словами. Не понимал он и самого себя, потому что впервые чувствовал, как страсть одерживает верх над здравым смыслом. Он решил для себя, почти окончательно решил, что не будет жениться на пьяной девушке в черно-белом платье, сидящей напротив него. Эта девушка недостойна стать его женой, он влюбился лишь в образ, который очень далек от реального прототипа…И все, вроде бы понятно, кроме одного – как перестать хотеть ее? Он смотрел на нее, пьяную, рыдающую на диване, в грязном платье и с разбитыми коленками и понимал, к своему изумлению, что такой она нравится ему еще больше. Константин решил отвлечь себя от сексуальных помыслов серьезным разговором.
— Послушай, Настя, я понимаю, что жизнь молодой девушки в Питере – полна испытаний, соблазнов свернуть на кривую дорожку… Я понимаю даже, что так живут большинство твоих ровесниц: немного секса в обмен на какие-то материальные блага или протекцию… И правда, почему бы и нет, скажешь ты, когда ты совсем одна, когда у тебя нет любимого человека… За неимением лучшего приходится соглашаться на то, что есть здесь и сейчас и не ждать того, что, может быть, а может и вовсе не быть в будущем. Только вот знаешь, в чем проблема – беря, то что дают, ты никогда не получишь того, что хочешь. Но, тем не менее, многие девушки берут именно то, что дают. Но тогда не надо потом плакать, когда твое настоящее, то, что, как ты говоришь предназначено Богом и судьбой, проходит мимо. Ты сама разменяла его по мелочам, — завершил он свой монолог.
— То есть, ты хочешь сказать, что я, сделав несколько ошибок в прошлом, потеряла даже право на счастье в будущем? – возмутилась она.
— Почему же? Я этого не сказал. Ты не сделала ничего сверхъестественного. И такой сценарий жизни имеет право на существование. Просто мне он не подходит. Наверняка найдется человек, который придерживается тех же взглядов, что и ты и чьи принципы не будут мешать ему построить с тобой счастливую семью.
— Но это будет другой человек, не ты…
— Нет, Настя, не я. Жизнь слишком коротка, чтобы жить в полутонах и компромиссах. Это как отношениям, на мой взгляд, нельзя давать второго шанса, так и в любви нельзя идти на компромиссы. А принять тебя такой, со всей этой грязной историей – с этими фотографиями, это значит пойти на компромисс.
— А почему нельзя давать отношениям второй шанс?
— По-моему, это очень логично. Зачем нужен второй шанс, когда у людей была возможность использовать первый?
— Действительно логично, — усмехнулась Настя.
Дальше все было для Константина, как в тумане. В несколько секунд она выпила большой стакан виски, случайно оставленный на столе. Еще через минуту она выбежала на улицу.
— Ты куда? – спросил он.
— Раз в любви не бывает второго шанса, тогда считай, что я использовала первый. Прощай, — сказала она на одном дыхании и прыгнула вниз с обрыва. Это было так неожиданно, что он не сразу понял, что произошло. Минуту или две он стоял в оцепенении и смотрел вниз – в пропасть, которая поглотила ее. Короткий и резкий крик: «А!» сменился тихим, едва слышным. Константин моментально протрезвел и ринулся звонить в службу спасения. Полчаса, что он ждал их приезда, были для него самыми мучительными. Он стоял над обрывом и то громко, то тихо произносил одно лишь слово: «Настя!», но ответа не было. Кромешная тьма не позволяла ему разглядеть, что было внизу. Часы на его руке показывали три часа ночи. Холод пробегал по его телу. И вот, наконец, прибыли медики и полиция. Он машинально отвечал на формальные вопросы полицейских и смотрел вниз, но не мог понять главного, есть ли шанс или все уже кончено для них обоих?
И, наконец, его позвали туда, где были сосредоточены все его мысли – в машину «скорой» помощи.
— Она жива? – спросил он, едва дыша.
— Да, — ответил врач, но в его интонации было лишь отчаяние и ни нотки оптимизма.
— Она будет жить? – переформулировал он.
— Нет.
В его глазах застыли слезы и немой ужас перед тем, что никто уже не в силах изменить – перед надвигающейся смертью этой молодой и такой живой еще час назад девушки.
— Если хотите, подойдите попрощаться, — сказал грустным и немного усталым голосом молодой доктор.
Константин, растеряв всю свою смелость и решительность, очаровавшие в свое время Настю, подошел робкими шагами к машине, в которой она умирала. Она лежала на спине в коротком платье из светло-голубого шелка. Сквозь тонкую нежную ткань проступала ее кровь цвета Кампари, который она в таких неумеренных количествах пила всю эту роковую ночь. Он боялся посмотреть ей в лицо и неизвестно, решился бы или нет, если бы не услышал ее стоны. Он подошел к ней близко и убрал пряди длинных черных волос с ее лица. Она слегка приоткрыла глаза и по слогам сказала на своем родном языке: «Люблю тебя! Теперь ты поверишь». Он разрыдался. Настя закрыла глаза и больше уже не говорила ни слова. Пропасть ада раскрыла перед ней свои объятия, и Константин со всей своей любовью к ней уже не в силах был спасти ее. Теперь это было уже не в его власти в отличие от ситуации часовой давности, когда он еще мог, пожертвовав своими принципами, спасти ее. Это как тот самый шанс в отношениях двоих, о котором он недавно говорил еще живой Насте: он дается всем, но непонятно, зачем Богу давать его второй раз, когда была возможность воспользоваться им в первый. Так же сейчас было и с настиной жизнью. У него был шанс спасти ее, но он им не воспользовался.
Константин еще раз бросил взгляд в ее сторону, а потом умоляюще посмотрел на доктора, который все это время стоял позади него и наблюдал за ними.
— Неужели ее нельзя спасти? – обратился он к врачу.
— Нет. Она уже мертва, — сказал доктор.
И только сейчас Константин понял, что ничего нельзя сделать. Только сейчас наступила точка невозврата, а не тогда, когда он нашел фотографии голой Насти в ее телефоне.
Фото эти через какое-то время после похорон он сбросил себе на флэшку. Конечно, он хотел бы смотреть другие фото этой девушки, но их не было. Они были так поглощены своей любовью, что не успели даже сделать совместных фотографий. И этот телефон, хранивший немало ее секретов, был единственным, что осталось на память от нее. Константин узнал многое другое, чего никогда бы не простил ей и чего никогда не хотел бы знать о той, чей светлый образ пытался сберечь в своем сердце. Но все это уже не имело уже никакого значения. Все принципы заглушались в его душе ее тихими, но разрывающими тишину хриплыми словами: «Люблю тебя. Теперь ты поверишь». Последними словами, сказанными ею в ее бурной и столь внезапно прервавшейся жизни.
