Грешили – знаем.
Трактир… В трактире мужики
Без меры водку пьют.
А подле ходят бедняки
И руки подают.
Приют сей грязен, но для всех.
И тех сюда зовёт,
Кто знает, что такое грех,
И кто грехом слывёт.
А кто рассказ создаст для тех,
Чей разум весь пропит,
Того пьяньчуга пуще всех
Монетой одарит.
Заходят странники сюда —
Прозрачен этот путь,
И всяк, кто выпить — завсегда,
Мечтал сюда прильнуть.
И вот пришёл один такой,
Как ты не озаглавь,
Полубосой, полуногой,
И говорит: «Представь
Ты шёл как все, ты был как все,
И путь твой был далёк.
Был с остальными наравне,
Вот только одинок.
Таких как ты – квадралион,
Но выбрал ОН тебя –
Идешь ты сам за палачом,
Его же и кляня.
Сам чист и помыслы чисты,
И дьявол не пройдёт,
Покуда совести мосты
Никто не разведёт.
Непробиваем, как скала,
Но путь ещё далёк,
И в море божьего тепла
Зла тлеет уголёк.
И он, как рак в огне, пищит:
«А почему бы нет».
Лишь шаг назад, и щит пробит
И всё. Возврата нет.
Ты думал: «Только посмотрю,
И всё — потом назад».
А сам загнал себя в петлю,
С прямой дорогой в ад.
Один лишь шаг… Потом другой
Ещё, ещё, ещё…
Уже не властен над собой,
Но всё ещё прощён.
Ещё. Шагов уже не счесть.
И тела не спасти.
Но для души дорога есть –
Её не отпусти.
И вот настал последний шаг
От света до греха.
Зовёт тебя архипелаг
Безудержного зла.
И ты подумал вдруг: «Зачем?
Куда же я иду?».
Трезвеет разум, но затем
Темнеет на беду.
Ты сам теперь решаешь всё,
Освободивши бред,
Но произносишь вслух Его
«А почему бы нет».
Тебя никто уж не ведёт,
Но сам собой проклят
Идёшь без помощи его
С грехом дорогой в ад.
Ты сам пошёл, сам захотел –
Тебе и отвечать.
Просить прощенья не посмел –
Себя не смог понять.
Клянёшь ты дьявола, а он
Тебе: «Кляни себя —
Ты сам вкусил запретный плод,
ЕГО так возлюбя.»
Ты сам решил, ты был один –
Теперь остался ноль.
Себя ты так и не простил.
Всё. Пустота и боль».
Закончил старец свой рассказ,
И стал просить ответ,
Как он подействовал на нас,
По нраву али нет?
Молчит мужик, себя хранит,
Пред мудростью пал ниц.
И вспомнил каждый, как грешит,
Стыдясь своих же лиц.
Как каждый духом погибал,
И с болью шёл сюда,
И водкой совесть заливал,
Не видя в том вреда.
И вспомнил каждый про один
Последний самый шаг,
Никто назад не отступил –
Мой разум – мой же враг.
И боль окутала, и стыд,
И протрезвел мужик
Не голова – душа болит,
В неё сей сказ проник.
Сидят, молчат, себя клянят,
Не в силах говорить.
И про себя себе твердят:
«Ничто не изменить».
За сим очнулись и опять
Принялись водку пить:
«Зачем просить, кого прощать —
Ничто не изменить»
Вернулся пьяный их задор —
От думы не следа.
С самим собою разговор —
Ни пользы, ни вреда.
Другое дело — среди всех
Не шёпотом, а вслух.
Зачем кому такой успех.
И вновь народ стал глух.
Глух к мудрым и святым словам
И к сердцу своему,
К своим делам, к своим грехам –
Да, в общем, ко всему.
Пустел их взгляд, полнел стакан,
Тонула в нём душа.
Грустнел закат. И чей-то стан
Изрёк вдруг: «Хороша».
И стало всё на прежний лад.
И странник в то проник.
И сквозь трактира жуткий смрад
Вопрос его возник:
«Как вам пришёлся сей рассказ»,
Но тут, неожидаем,
В ответ лишь чей-то пьяный глас:
«Да-да, грешили – знаем».
Уходит странник в никуда,
Смирившись с сим ответом.
Влекомый в новые места
Души священным светом.
Туда, где солнца брезжит свет.
Но мысль как гром – раскатом.
Пока дойдёшь — и тот рассвет
Вновь сменится закатом.
Так он идёт под тягом дум,
Что люд не изменяем.
А в голове протяжный гул:
«Да-да, грешили – знаем»
Сей путь далёк. И скажешь ты:
Ошибся странник веком –
Свои мог воплотить мечты
Он с нашим человеком.
Быть может, лучше стал народ,
Чувствительней к бродягам.
Не так, как те в трактире, пьёт
Он горькую бодягу.
Но люди разные, и тот,
Кто телом и душой
Был чист — себя всегда найдёт,
В стране и в век любой.
Иной лишь чистотой слывёт,
Посмотришь — пустота,
Лишь по течению плывёт,
Не видя в том стыда.
Быть может, лучше стали мы
И больше понимаем,
И мысли дум ещё полны,
И грех не забываем.
И тронет странник ум наш так,
Что мы потом страдаем,
И мыслей свет сменяет мрак,
И боль — ораторов всех враг —
Влиянье стёрла новых благ;
И сквозь всех дум архипелаг
Смог века нового мастак
На свет лишь бросить белый флаг
И крикнуть, боль зажав в кулак:
«Да-да, грешили – знаем».
