Бакланьи озера

Тот из охотников, который, выезжая на охоту, жаждет слиться с природой, ощутить гармонию души и тела в этом божественном мире, обречен на постоянный поиск. Прежде всего, ему следует определить место, где водится дичь. Затем он должен оную разыскать, чтобы добыть. После чего требуется найти подходящее пространство для обустройства лагеря. Раздобыть пригодные для употребления воду и топливо… Но, как ни странно,  именно в этих занятиях он находит усладу и душевное равновесие, считая себя во многом независимым. Разумеется,  при условии, если его окружают братья по оружию с аналогичными воззрениями.

I

Начнем с того, что мечта каждого охотника – отыскать участок  земли, изобилующий дикими животными, куда бы он стремился всякий раз с наступлением сезона. Желательно, чтобы это был кусочек дикой природы, где не ступала, или не так часто ступала, нога человека.

Именно таким вожделенным предметом охотничьих желаний представлялись нам Бакланьи озера. О существовании этого уникального уголка Прибалхашья мы узнали от Николая, которому довелось охотиться в этих угодьях с однокурсником по институту — Маратом.

Из рассказов Николая Константиновича, это был воистину благодатный озерный край. Между водоемами с пресной и соленой водой затейливо петляла небольшая речушка с загадочным названием Аксу, поросшая с обеих сторон непролазными тугайными зарослями, где беспечно плодились в несметном количестве фазаны, величиной с  домашних индюков. В барханах между озерами, переваливаясь с боку на бок, словно пингвины, бродили упитанные зайцы, а на лесных опушках лениво щипали травку косули, напоминающие стельных коров. Из тростников выползали погреться на солнышке толстые, как бегемоты, кабаны. В местах скопления бессточных вод стоял гвалт, издаваемый полчищами водоплавающих птиц. Воздушное пространство беспрерывно рассекали в разных направлениях  огромных размеров гуси, пеликаны и бакланы, похожие на фрегатов с океанических островов…

Но самое яркое впечатление, оставшееся в памяти Николая Константиновича от посещения этого заповедного уголка, состояло не в голом созерцании местности с нагромождением  великого множества дичи небывалой величины, а в восприятии трезвого образа жизни на охоте, как средства, позволяющего адекватно оценивать на трезвую голову окружающую действительность и под напором переполняющих чувств соединиться с ней в единое целое.

Данная форма чувственного отражения реального мира в сознании нашего друга возникла не случайно. Его партнер незадолго до их поездки напрочь отказался от принятия спиртных напитков, мотивируя свой решительный поступок тем, что на прежней работе в должности лесничего чуть было не спился. Николай поневоле вынужден был тоже на время охоты воздерживаться от употребления алкоголя. Поначалу данное воздержание его крайне тяготило, а затем он почувствовал преимущества трезвого человека и даже стал замечать вокруг нечто такое, на что ранее не обращал внимания или смотрел замутненным глазом. Возможно, это обстоятельство в какой-то мере объясняет его неожиданно взбунтовавшуюся фантазию.

Как бы там ни было, на следующий год мы вчетвером: я, Николай, Марат и Юрий Иванович, не считая моей спаниельки Дуськи, сели на поезд, который, громыхая вагонными сцепками, под мерный стук колесных пар, покатил нас навстречу сокровенной охотничьей мечте.

II

К этой охоте мы готовились тщательно, потому как вознамерились продвинуться вглубь угодий, где,  по нашему убеждению, располагались малодоступные места. Но туда можно было добраться только транспортом, способным передвигаться по пескам. Однако для полного успеха задуманной аферы мало было достигнуть заветной территории — куда важнее было возвратиться, и желательно не пешком, поскольку предполагали удалиться от проселочной дороги, по крайней мере, на два десятка километров.

Пользуясь служебным положением, я предварительно договорился с начальником   милиции Лепсинского района посодействовать в доставке нас на Бакланьи озера, а через неделю помочь вернуться к поезду.

Как только мы выгрузились на станции Лепсы, прямым ходом рванули в РОВД. Начальник принял меня радушно. Тут же пригласил в кабинет руководителя ГАИ, а уже через полчаса к зданию отдела подкатила новенькая грузовая автомашина – ГАЗ-66, за рулем которой сидел лейтенант милиции. Широким жестом офицер пригласил нас в авто. Мы расположились в кузове и тронулись в путь.

Нашему восторгу не было предела.

Как только выехали из райцентра и повернули на грейдерную дорогу, через четверть часа по обеим сторонам трассы, среди песков, нашему взору открылись обещанные озера. Николай с Маратом наперебой показывали места, где они охотились, в каком направлении пролегал их маршрут, где добыли первую утку…

Дорога вела к поселкам, расположенным у озера Балхаш, до которых было более восьмидесяти километров. Вскоре мы переехали по мосту речку Аксу и убедились, что её берега плотной стеной обступает тугай. Чуть в стороне виднелись золотистые рощи туранги – песчаного или разнолистного тополя. Эти картинки природы неистово манили к себе наши души, истерзанные долгим ожиданием встречи с этим краем; напрягали  до такой степени, что только невероятным усилием воли удавалось сдерживать себя от соблазна тут же выпрыгнуть из машины и оказаться в объятиях  этого завораживающего пейзажа.

Мы внимательно вглядывались в каждый кустик, ожидая увидеть чинно расхаживающих фазанов, а на песчаных склонах старались узреть улепетывающего зайца. Как дети, радовались увиденным на озере уткам, плавающим в отдалении…

За всю дорогу нам не попалось ни одной встречной машины, и это вселяло уверенность, что мы двигаемся в нужном направлении.

Километров через шестьдесят мы свернули с грейдера в пески и двинулись по едва заметному автомобильному следу. Миновали долины, поросшие редким тростником. Проехали мимо десятка небольших озер и луж в низинах. С шумом, рассекая воду, лихо проскочили несколько заливных лугов. Перевалили через N-ое число барханов, с натугой преодолевая хребты с зыбучим песком.… И, наконец уперлись в основание крутого склона, где дорога неожиданно обрывалась.

— Все. Приехали. Дальше дороги нет, — сообщил лейтенант, вываливаясь из кабины, и добавил: —  за этим барханом озеро, а неподалеку речка.

Мы выгрузили свой багаж, опустили на землю Дуську, дружно уселись на рюкзаки и закурили.

— В этих местах точно нога человека не ступала, — восторженно поделился своими догадками Юрий Иванович.

Лейтенант пожелал нам удачной охоты и засобирался в обратный путь, но тут меня охватило беспокойство.

— Послушай, лейтенант, а как же здесь нас найдут через неделю? – поинтересовался я.

— Да нет проблем. Мусса вас заберет, – заверил служивый.

Мы недоверчиво переглянулись, но расспрашивать, кто такой Мусса и как он нас отыщет в этих дебрях, не стали. Наверное, ему виднее.

Отдавшись в руки неведомому следопыту, мы взвалили на плечи рюкзаки и вскарабкались на гребень песчаного взгорья.

У подножья действительно оказалось озеро. Оно находилось как будто в котловане. С восточной и южной сторон на нее наседали пески, а с западной и северной на сероземах её теснили бугры, поросшие чингилом и лохом. Мы приглядели небольшую полянку у берега, где решили устроить лагерь. Местечко было уютным, с пологим спуском к воде, которая, кстати, была пресной. Отличить пресное озеро от соленого со стороны не сложно. Соленые озера, как правило,  располагаются в солончаках, берега их  припорошены солью и лишены растительности. Пресные же, наоборот, плотно окружены тростником, и подступиться к воде бывает довольно трудно.

Итак,  определившись с выбором стоянки, мы поспешили застолбить её. Иными словами, посредством походного инвентаря обозначить в этой точке свое присутствие.

Хозяйским глазом окинув территорию, решили, где будет костер, куда поставить палатки. Развернули туристский столик, приставили к нему складные стульчики и тут же занялись подготовкой охотничьего снаряжения. Уж больно велико было желание осмотреть угодья и, по возможности, добыть на ужин дичь. Солнце стояло в зените, и времени для окончательного обустройства лагеря было достаточно.

III

Не сговариваясь, мы с Николаем отправились на юг по склону песчаного хребта. Марат двинулся в западном направлении, где предположительно протекала речка. Юрий Иванович вознамерился прошерстить прилегающую к озеру рощу.

Впереди меня, уткнувшись носом в землю, деловито трусила Дуська, а чуть поодаль с ружьем наизготове неторопливо шел Николай Константинович, не любивший на охоте следовать рядом с кем-либо из партнеров.

Песчаные холмы в этой местности не были голыми, как, скажем, в классической безводной пустыне. На них развивалась достаточно разнообразная растительность. На бугристых и грядовых песках рос низкорослый белый саксаул — в нашем понятии очень ценное топливо. Из травяной растительности преобладали различные полыни, солянки, биюргун, вейник. Наряду с ними произрастали  такие полукустарники, как изень, терскен. Встречались  заросли гребенщика. Большинство растений или их семена одновременно служили кормом для диких животных и укрытием для мелкой дичи. Чаще всего в них на день залегали зайцы. Причем, иногда сидели настолько плотно, что можно  было пройти мимо такого зверька в метре и не спугнуть.

В силу того, что угодья располагались далеко от селений и считались, как мы полагали, труднодоступными, населяющая их живность могла не опасаться встреч со своим злейшим врагом – человеком, а поэтому  не должна быть пуганой.

Вскоре мы подошли к небольшому бархану. Дуська тут же взбежала на верхушку и остановилась, оглядываясь по сторонам. Я поспешил присоединиться к собаке.

— Сидеть, — скомандовал я Дусе, опасаясь, как бы она не спугнула без меня зайца и не кинулась вдогонку. Судя по её поведению, внизу никаких шевелений добычи не наблюдалось, поэтому Дуся послушно уселась, смиренно дожидаясь конца моего нелегкого восхождения на вершину.

Оказавшись наверху, я окинул взглядом прилегающую окрестность. Слева от меня нескончаемой чередой уходили в даль барханы. Чуть правее можно было узреть верхушки еще зеленых  приречных тугайных джунглей, выглядывающих между вершинами холмов. Скорей всего, там несла воды Аксу. Внизу, в кольце обступивших барханов, где, очевидно, скапливалась талая вода, были видны заросли тамарикса с густой травяной растительностью и торчащими сухими стволами тростника.

Мы с Дуськой направились к этому живописному местечку, обрамленному белыми воздушными цветками неизвестного мне растения. Едва ступив в пожухлую траву, Дуська вытянулась, и её хвостик беспокойно забился из стороны в сторону. Это был знак, что она учуяла дичь. Я встал на изготовку, неотрывно следя за собакой. Тут из зарослей  выскочил заяц и бросился к склону холма. Я выстрелил. В то же мгновение из куста взметнулся другой его собрат, который стал моей второй добычей.

Я торжествовал!

Через минуту появился Николай и, глядя завидущими глазами, как укладываю зайцев в рюкзак, проронил.

—  Ну, ты даешь… Кстати, я тоже видел зайца, но он слишком далеко выбежал.

— Еще не вечер, — самодовольно изрек я.

И действительно, перевалив через песчаный хребет, мне удалось на склоне добыть третьего зайца. Пока я с достоинством запихивал его в рюкзак, Николай обошел меня стороной и решительно устремился вперед. Не успел я взвалить на плечи изрядно потяжелевший вещмешок, как услышал надрывные вопли Николая Константиновича. Он настойчиво звал к себе. Я забеспокоился – не случилось ли с ним беда, и бросился на зов. Обнаружил я его в крайне растерянном состоянии. Он стоял у высокого куста и нервно махал мне рукой.

— Скорей, скорей — взволнованно кричал Николай.

Я не представлял, что могло заставить его так возбудиться.

— Смотри, смотри, —  нетерпеливо бормотал он, тыча пальцем в куст.

Под кустом,  метрах в трех, сидел заяц и ошалело смотрел на нас, не двигаясь. Я вскинул ружьё и покончил с недосказанностью товарища.

— У вас что тут, смотрины? – Невозмутимо спросил я Николая, который все еще находился в трансе. Постепенно Николай Константинович немного отошел и промямлил.

— Подхожу к кусту, вижу, заяц сидит и не убегает. Таращится на меня, а я на него…

— Но он  живой был? — Прервал я сбивчивый рассказ Николая Константиновича.

— Ну, да, — отозвался завороженный.

И тем не менее, озадаченный неординарным поведением животного, я принялся его внимательно осматривать и даже, на всякий случай, обнюхал.

— Нормальный заяц, — заключил я, — Только немного задумчивый.  И что на него  так долго надо было пялиться?

Николай промолчал, но по нему было видно, что он так до конца и не осознал своего поступка и того состояния, из которого  все еще не мог выйти.

Следует заметить, что никто из нас тогда, да и в последующие годы, не задумывался над тем, что же в тот момент произошло на самом деле, считая событие это забавным охотничьим эпизодом и предметом для шуток.  И только сейчас, я думаю, нашел объяснения деяниям друга. Застигнув зайца врасплох, он не мог сразу сообразить, почему тот не трогается с места. А чтобы выстрелить в беззащитное животное, испуганно глядевшее на него с расстояния двух шагов, у него просто не поднялась рука. Вот если бы зайчонок сорвался с места, тут бы Николай Константинович не упустил момента пальнуть по нему. Заяц же, завидев неприятеля в последний момент и оказавшись припертым с трех сторон густым кустарником, то есть не имея путей для отхода, замер и сидел не шелохнувшись, как это делают большинство животных при возникновении реальной опасности, когда не представляется никакой возможности избежать её, считая себя, таким образом, незримыми, потому что, как правило, различают только  двигающиеся объекты.

Я аккуратно завернул зверька в целлофановый мешок, уложил в свой рюкзак и искоса взглянул на Николая. Мне показалось, что он, напряженно наблюдая за тем, как я умыкаю из-под носа его зайца, внутренне был не согласен с моими беспардонными действиями.

Эта состязательность на охоте жила в нас еще со школы, хотя уже  давно  не делили дичь на свою и чужую.

В тот день мне посчастливилось присовокупить к зайцам еще одного фазана, которого Дуся подняла у самого лагеря.

Ну, как тут было не радоваться!

Мечта начинала сбываться.

Мы оказались в таких диких местах, которые могли увидеть только в радужном сне. Так, во всяком случае, думал я в те наполненные удачей и благодатью минуты. Мы с Николаем прошли не более километра, а мой рюкзак буквально трещал по швам от набитой в него дичи.

IV

Юрий Иванович уже разжигал костер, когда мы подошли к лагерю.

— Ну, вы и канонаду устроили, — ничего не подозревая, промолвил он, между делом подсовывая под поленья мелкие веточки саксаула.

— Какую канонаду? – Самодовольно ответил я. – Всего пять раз выстрелил.

Я скинул на землю тяжелый рюкзак, развязал стягивающий поверх шнур и вывалил добычу.

У Юрика отвисла челюсть. Я любовно разложил тушки животных для обозрения.

— Ничего себе, — только и смог выдавить из себя Юрий Иванович. После столь ярко выраженного восторга он скромно подложил к моим трофеям курочку.

— Теперь надо саксаула натаскать, — предложил я, глядя на одиноко лежащую у костра ветку.

Тут же мы вдвоем с Николаем отправились за дровами, а Юрик стал готовить приспособления под казан. Далеко ходить нам не пришлось. Саксаул рос повсюду, и мы принялись собирать уже отжившие сухие, почерневшие побеги, лежавшие веером на песке, либо торчащие у подножья крепких живых стволов с россыпью мелких хрупких веточек и высохших  листочков в виде бугорков.

Вскоре мы натаскали целую гору дров, сложив их у очага по ранжиру, чтобы не искать и не ломать сучья в темноте.

Появился Марат.

— Как дела? – поинтересовался я у него.

— Слушайте, там, — Марат указал большим пальцем через правое плечо, — целая цепь озер. Только стал подходить к кромке, — продолжал он свой рассказ, — вылетела одна утка. Я выстрелил, но смазал. А с воды, ближе к центру водоема, поднялась огромная стая… Короче, одну утку снял, а потом целый час просидел в камышах – и ни гу-гу. Надо на вечерку туда сгонять.

— Какую вечерку? – отозвался я. – Мы что, завтра уезжаем? Пораньше поднимемся и сходим. А сейчас надо зайцев освежевать. Берем по одному и алга* (алға! (казах.) – вперед).

— Я вижу, вы тут отвязались, — заметив разложенную добычу, удивленно промолвил Марат.

— Я зайцев потрошить не могу, — запротестовал вдруг

Юрий Иванович.

— Что его потрошить – минутное дело, — отреагировал я на реплику Юрика. – Засекай. Я на твоих глазах его разделаю за минуту. Спорим на бутылку коньяка?

Юрий Иванович замялся

— Бери часы, — продолжал я нагнетать обстановку.

— За минуту – это ты лишку хватил, — вмешался в спор Николай. – За пару-тройку минут можно выпотрошить.

— Пошли, — решительно скомандовал я.

Увлеченные предстоящим зрелищем, все двинулись к берегу озерка. Для удобства восприятия захватывающего представления каждый прихватил с собой стульчик.

— Возьми казан и нож, — велел я Юрику.

На берегу ребята расположились вокруг меня в ожидании действа.

— Ну что, готов? – обратился я к Юрику.

— Начинай, — махнул рукой Юрий Иванович.

Я принялся за дело, и вскоре заяц был готов к употреблению в качестве полуфабриката.

— Сколько? – спросил я Юрика.

— 51 секунда.

— Вот, видишь?

Молча каждый из бывших зрителей взял в руки по зайцу и попытался превзойти мой результат. Первым расправился с тушкой Николай, но вышел за пределы одной минуты. Последним оказался Юрик. Но, в целом, мы быстро покончили с процедурой разделки животных и попытались запихать их в казан. И хотя посуда по объему значилась пятилитровой, все зайцы в неё входить отказывались.

— Надо порезать их на порции, — многозначительно заявил я.

Но даже поделенное на куски мясо выглядывало из казана наружу.

Никто не сомневался, что завтра набьем дичи не меньше. Впереди было уйма времени. Хранить добычу до отъезда  в наши планы не входило, да и негде. Целый день мы ничего не ели, поэтому ни у кого в голове не могло возникнуть мысли, что мяса для варки слишком много.

Установили казан над огнем. Я со значением положил внутрь очищенную головку лука, и мы оставили блюдо на время в покое.

Пока ужин готовился, поставили палатки, приготовили спальные места, перекурили и сгрудились у казана.

Вода почему-то выкипала с поразительной поспешностью, и приходилось несколько раз добавлять в казан холодной, желтоватой жидкости из озера.

Где-то через час Марат предложил до начала трапезы попить чаю. Поставили на огонь чайник. Попили с сушками напиток, слегка отдающий болотом, и снова уселись у костра. Молча перекурили.

— Может, уже готово? – нетерпеливо проронил Юрий Иванович, которому ожидание еды стоило больших усилий, чем остальным.

Я отрезал от зайчатины кусочек и попробовал на вкус. В меня вперились три пары голодных глаз.

— Ну, как? – снова встрял Юрик.

— Еще не готово.

— Я думаю, следует перевернуть, — посоветовал Николай Константинович. – Нижние куски положить наверх, а верхние вниз и посолить.

Но реализовать на деле этот совет оказалось делом непростым. После неуклюжих попыток проделать предложенную операцию непосредственно в казане несколько кусков мяса угодили в костер, и расплескалась часть драгоценной жидкости.

— Ты так весь навар выльешь наружу, — забеспокоился Николай.

Тогда я взял две миски и поделил в них верхние и нижние части.

— Теперь попробуй те кусочки, что снизу варились, — снова выдал рекомендации дотошный Николай Константинович.

Я долил в казан еще воды, посолил варево, но пробовать не стал из вредности.

— Давай подождем еще полчасика, — осадил я надоедливого советчика.

Юрий Иванович от моих слов пошатнулся, едва не свалившись со стула.

— Сколько можно? – взревел он.

— Сколько нужно – столько будешь ждать, — отвязался я на Юрике.

Через час мы шумно уселись за стол. Я приволок казан. Николай достал бутылку водки и нетвердой рукой налил в кружки себе, мне и Юрику по пятьдесят граммов целебной жидкости. Я приступил к раздаче приготовленной дичи.

— За успех нашего мероприятия, — произнес заздравный тост Николай Константинович.

Мы, кроме Марата, дружно осушили «бокалы» и запустили в чашки свои деревянные ложки.

Бульончик нас не порадовал. Он отдавал болотом с примесью мыла.

Попробовали мясо. Оно оказалось недоваренным и с трудом отделялось от костей. Даже седлышко, наиболее мягкая, без волокон  часть тушки, не вселяло оптимизма при употреблении. Вареная зайчатина имела привкус чего-то несъедобного с ярко выраженным запахом, какой обычно источает загнанный зверь. Даже Дуська брезгливо фыркала у своей миски.

Но, несмотря на явное несоответствие данной пищи общепринятым кулинарным стандартам, мы поедали её усердно, и я бы даже сказал, с каким-то хищным остервенением.

В конце ужина я поделился своими соображениями по поводу съеденного деликатеса.

—  Все же дичь надобно жарить, а не варить.

— Нам надо двигаться к речке, — поделился своим умозаключением Николай. – Там вода проточная и не воняет болотом.

— Ребята, давайте утром сбегаем на озера, постреляем уток, разведаем, где речка, а уж потом переберемся туда, — внес своё предложение Марат.

Вариант Марата посчитали разумным.

V

На следующий день Марат поднял нас еще затемно. Раздули угли, подложили ветки саксаула, и лагерь ожил. Николай поставил на огонь чайник. Стали молча готовиться к утренней зорьке.

За ночь природа остыла. Повсюду лежал иней.

Как только собрались, тут же поспешили поближе к костру. Поеживаясь от холода, протянули к полыхающим сучьям окоченевшие пальцы. Потянулись за сигаретами. Каждый выбрал из горящей кучи по тоненькой веточке с синеватым пламенем на конце и со значением прикурил, сладострастно вкушая прелести походной жизни.

Скоро крышка чайника заплясала, а из носика повалил густой пар. Это был сигнал к завтраку. Переминаясь с ноги на ногу, мы столпились у стола, соображая, что поесть. Открывшаяся взору картина не вызывала аппетита. С вечера на нем оставалась немытая посуда и остатки продуктов, покрытые тонким снежным слоем. Хорошо, что кто-то уложил хлеб в целлофановый мешок. Николай достал замершую булку и стал тонко нарезать. Юрик принес две консервные банки без этикеток и вспорол их своим огромным охотничьим ножом. В одной из них оказалась тушенка, а в другой сливочное масло.

— Это Вера со склада НЗ принесла, — пояснил Юрий Иванович. Его жена работала в штабе военного округа и при обновлении неприкосновенных запасов ей, как члену комиссии, периодически кое-что перепадало из заначки.

Никто не видел сливочного масла в такой непривычной глазу упаковке, поэтому сразу потянулись к данному продукту животного происхождения.

— Отличное масло, — заключил Марат, слизывая остатки жирового вещества с кончика ножа.

Тем временем Николай Константинович нанизал отрезанные ломтики хлеба на ветку джиды и сосредоточенно принялся вертеть её над огнем. До нас донесся приятный запах свежеиспеченного хлеба. Не раздумывая, мы кинулись к ближайшему дереву с целью отыскания подобных приспособлений для осуществления аналогичных действий. Марат быстренько накромсал куски хлеба, а я аккуратно разместил на углях банку тушенки. Через пару минут все сидели у костра и, вдыхая хлебные ароматы, готовили, по выражению Николая Константиновича, гренки. Закопченные теплые ломти белого хлеба я обильно покрыл сливочным маслом, а поверх горкой уложил тушенку.

— А это – бутерброд по-кураксински, — в свою очередь заявил я, демонстрируя изделие окружающим. Под таким названием – Кураксу — находился ближайший от нас поселок.

Употребив горячую пищу, названную в честь реального географического места, мы значительно приободрились, а после выкуренной с чувством сигареты на сытый желудок были готовы к решительным действиям.

Ночная мгла начинала уже таять, когда мы цепочкой выдвинулись по направлению к озерам. Впереди в качестве проводника бодро вышагивал Марат, замыкал процессию Юрий Иванович.

Через четверть часа подошли к черневшей еще издалека стене тростника. Повеяло   болотным запахом. С водоема доносилось разноголосье лысух, кряканье уток и отрывистый свист  куликов. Из-за частокола водной растительности проглядывало зеркало воды. Озеро тянулось до горизонта, местами исчезая за барханами, и в ширину достигало не более шестидесяти метров.

У начала озера Николай отделился от группы с намерением зайти с противоположного от нас берега. Мы втроем пошли вдоль кромки тростников.

— Здесь где-то проход есть, — сообщил Марат.

Через сотню метров, на самом деле, узрели изрядно протоптанную тропу. Осторожно ступая по плотно прижатым к земле ломким стволам растений, мы двинулись к воде. Как такового, берега не было. Уже с середины тропы сквозь растительный настил стал просачиваться черный ил, издававший резкий гнилостный запах.

К открытой воде подходить не решились, чтобы не спугнуть уток. Затаились в двух метрах от неё. Я взял Дуську на поводок. Приходилось рассматривать поверхность озера через стволы тростника. И хотя небо на востоке заметно посветлело, можно было разглядеть лишь возвышающиеся над водой хатки ондатры, торчащие повсюду кочки, да едва заметные верхушечные побеги роголистника.

Различить в этом наборе болотных ингредиентов уток было сложно. Как только мы ступили на охотничью тропу, они тут же замолкли и не взлетали только потому, что не видели объекта, издающего пугающие звуки, как бы мы не крались. Но явно насторожились и находились в оцепенении. В таком состоянии их вполне можно было принять за кочки или другие предметы, расположившиеся темными пятнами на воде.

Но тут с противоположного берега раздался  громкий шум ломающегося тростника. К водоему, несомненно, двигалось крупное животное.

С середины озера стали подниматься утки. Их сидело там не меньше полусотни. Мы выскочили из зарослей по колено в воде и начали палить. Общими усилиями удалось выбить из стаи двух уток. Я с Маратом и Дуськой ринулся подбирать добычу.

Озеро, как и предполагалось по наличию кочек и водорослей на воде, оказалось неглубоким, что позволило нам быстро добраться в болотных сапогах до места, не замочив ног. Дуська увидела дичь первой, резво подплыла и ухватила птицу за грудку. Я взял из её пасти утку и похвалил за усердие. Приободренная, она тут же развернулась и поплыла к Марату, который в это время пытался извлечь из воды вторую. Но в последний момент, когда он уже коснулся оперения, та неожиданно нырнула, и Марат остался ни  с чем.

Он стоял обалдевший, беспомощно раскинув  руки. А все потому, что впопыхах, на волне успеха, он сунул свое ружье Юрику, и добить утку, которая, кстати, выплыла от него в пяти метрах, ему было нечем. Я же не мог вмешаться в этот инцидент из-за Дуськи, которая находилась от меня в створе выстрела.

Дуся, на глазах которой развивались эти драматические события, прибавила обороты и приблизилась к нырку вплотную, но тот снова ушёл под воду. Не останавливаясь, собака продолжала упорно грести по направлению исчезнувшей птицы. И вот подранок появился из воды перед самым её носом. Заметив страшного зверя, утка отчаянно забила крылом, но Дуся успела впиться в  заднюю часть и принялась мять, пытаясь ухватить её покрепче.

Так с успехом для нас завершилась захватывающая эпопея на водах. Героиней её стала Дуся, которая продемонстрировала на деле охотничьи способности и по праву заслужила уважение среди двуногих собратьев по охоте.

— Здорово! – послышались одобряющие возгласы Николая Константиновича с  противоположной от нас стороны.

— Так это ты, любезный?… А то мы гадали, что за животное ломится в камышах?.. Юрий Иванович даже предположил — не кабан ли шорох наводит… До сих пор вот трясется в страхе. А это, оказывается, у Николая Константиновича вдруг моча в голову ударила, и он решил испортить нам охоту, – откликнулся я, пытаясь излагать свое возмущение  языком, близким по форме к литературному.

Тут на нас, откуда ни возьмись, налетел табунок чирков, со свистом пронесся над водой и мгновенно исчез из поля зрения. Никто даже не успел вскинуть ружье.

— Болтать меньше надо на охоте, — незамедлительно, используя ту же нормативную лексику, отреагировал Николай Константинович

После обмена мнениями стороны разошлись подальше друг от друга. Марат с Юриком побрели по воде, а я решил удалиться по суше. Так было удобнее перемещаться с собакой. Вышел из тростников и направился к перемычке между озерами, которую заметил, когда доставал нырка. Это было удачное место в центре пролета уток. Там они начинали снижаться перед посадкой на кормовое угодье.

До перемычки мы дошли быстро, и только я собрался шагнуть в заросли, как Дуся опередила меня  и залетела туда первой. Её хвост сигнализировал о наличии рядом дичи. Скорей всего, фазана. Я отступил назад на открытую площадку, встал в стойку, расставив для устойчивости ноги, и поднял ружье в направлении предполагаемого взлета птицы. Через мгновение из тростников с шумом взметнулся петух. Вылетел он в том месте, где я   ожидал. Предстал передо мной во всей своей красе в метрах десяти. Я выстрелил, но он продолжал лететь, пальнул во второй раз – никакого эффекта. Я не верил своим глазам и до последнего момента ждал, что фазан вот-вот упадет. Но мои ожидания не оправдались. После этого я не выдержал и громко разразился гневной тирадой, выбирая наиболее красочные и выразительные словосочетания, адресованные преимущественно самому себе. Не преминул упрекнуть за то, что взял не то ружьё. И теперь не имел возможности сопроводить дичь выстрелами до тех пор, пока она не скроется из виду. Дело в том, что накануне этой охоты я приобрел новое оружие: шестизарядный полуавтомат «Сайга», сконструированный на базе автомата Калашникова. Оба ружья я взял с собой, но к озеру пришел с привычной двустволкой шестнадцатого калибра.

Дуська выскочила из тростника и заметалась из стороны в сторону, отыскивая  отстреленную птицу, очевидно, веря в мою непогрешимость.

— Дуся, уймись, — попытался я усмирить пыл собаки.

Та остановилась и вопросительно посмотрела на меня. Я доходчиво объяснил ей, что на самом деле хозяин прекрасный стрелок, но на сей раз произошла досадная промашка. В этой связи попросил у неё прощение за доставленное беспокойство и пустые хлопоты.

После длительного излияния досады мы двинулись к месту, где сел петух.

Несколько минут шли неторопливой походкой, размышляя каждый о своем. И тут из-под ног у меня с грохотом взлетела утка, причем кряква. От неожиданности я сгоряча отдуплетился, но заряды прошли мимо цели. Непонимающим взглядом я проводил удаляющуюся птицу и осмотрелся, не представляя, откуда она могла подняться. Как оказалось, в семи шагах от меня находилась глубокая яма  диаметром  в четыре метра с высокими берегами. Дно было до середины наполнено водой. По краям лужи зеленела травка. Утка заметила меня первой, но уже очень близко, поэтому взлет оказался  шумным. Для разгона не было места.

Фортуна явно отвернулась от меня. Я вслух попытался прокомментировать промах и разобраться в причинах непопадания в цель.

Мои рассуждения, наполненные страстным желанием докопаться до истины, прервала стрельба, устроенная на озере. Я увидел одинокую, несчастную уточку, извивающуюся под градом пущенного в неё свинца… Когда же она удачно миновала, казалось бы, опасный участок и скрылась за барханом, я с облегчением вздохнул. У меня на душе стало легче.

Солнце любопытно выглянуло из-за песчаного бугра, словно заинтересовалось моими содержательными и глубокомысленными высказываниями. Я поприветствовал светило, поблагодарил за проявленный интерес к моей скромной персоне и отвесил низкий поклон.

Со спокойной совестью я вернулся к озерам. Как-никак, оставил в живых два божьих существа.

Но утренняя зорька не задалась. И хотя утки налетали, попасть в них мне не удавалось. Наверное, спешил, и заряд проходил впереди идущих птиц, потому что после выстрела они резко забирали вверх, а над ребятами же успевали подняться очень высоко, что создавало им определенные проблемы, о которых коллеги поведали мне позже достаточно недвусмысленно.

Часам к десяти лёт прекратился. Мы выползли из тростников и отправились на поиски речки. С озера мы уносили трех уток, одна из них значилась на счету Марата. Оснований для расстройства не было. При любом раскладе – ужин был обеспечен. И нас еще дожидалась вечерняя зорька.

VI

Через полчаса мы уже стояли у тугайных зарослей, за которыми, по нашему разумению, находилась река, и пытались обнаружить проход внутрь. Так как видимых троп и редколесья не наблюдалось, с прищуром двинулись вдоль полосы местных джунглей, состоящих из колючих деревьев джиды и кустарников с обвивающими их цепкими растениями, которые все вместе, переплетаясь меж собой, делали их непроходимыми.

По пути следования Дуся выгнала двух фазанов. На этот раз я не упустил ни одной птицы и, к своему удовольствию, уложил в заплечный мешок. Всё это происходило на глазах моих спутников, которые молча восприняли мой успех, но идти дальше скученно уже не могли. Николай прибавил шаг и вскоре скрылся за поворотом. Марат сдвинулся левее в заросли чингила. И только Юрик  не стал дергаться, продолжая двигаться в заданном направлении и избранном темпе, исключительно потому, что по жизни избегал лишних телодвижений. Мне пришлось вплотную приблизиться к кромке тугаев, чтобы не мешать его ходу. Я старался, по возможности, идти с ним параллельно с таким расчетом, чтобы, если вдруг смажу по взлетевшей птице, у него бы имелся шанс тоже выстрелить.

Мы так увлеклись охотой, что забыли о своих намерениях, даже не знали толком, у реки ли находимся. Незаметно вышли в открытое поле с низким редким тростником. Впереди лежало озеро. Тугай в этом месте очерчивал полукруг и уходил чуть ли не в обратном направлении. От озера к нам шел Николай.

На месте изгиба тугайная растительность была реже, и мы решили подобраться к воде. Наши расчеты оправдались. Не успели пройти и полсотни метров, как уперлись в русло реки. Но вода в ней стояла лишь в небольших углублениях. Не было сомнений, что её где-то выше перекрывали. Когда переезжали речку по мосту, создавалось впечатление, что она полноводная. Радовало только одно обстоятельство – дно протекавшего здесь недавно водного потока было истоптано фазаньими следами.

Мы выбрались из тугая и решили осмотреться. Сразу же за озером возвышалась песчаная гряда. Дождались Марата и забрались на вершину. Было видно, как, бесконечно петляя, тугайная полоса делает огромный круг, огибая хребет, на котором мы стояли, и теряется вдали. В пойме реки поблескивало несколько озер.

— Что будем делать? – поставил я вопрос.

— Нужно воду попробовать в озере, — внес предложение Николай.

Оказавшийся на нашем пути водоем был   раза в три больше того, возле которого находился лагерь. Вопреки нашим предположениям, по берегам озера рос невысокий редкий тростник, и торчали кустики гребенщика. На вкус вода вполне годилась для потребления.

После недолгих колебаний решили переместиться на новое место у озера с питьевой водой. Решающим фактором, склонившим нас к переселению, стали фазаньи следы, покрывающие дно обмелевшей реки.

Сборы были недолги, но сам переход заставил изрядно попотеть.

Солнце будто вконец распоясалось и неистово источало на землю не по сезону жаркие лучи.

От прежней стоянки до реки было около полукилометра, но вдоль неё до нового места поселения предстояло пройти в четыре раза больше. Охота настолько завладела нами, что мы незаметно протопали вдоль тугая не меньше двух километров, пока не набрели на озеро. Обратный путь к лагерю, кстати, не лишенный интереса к пернатым, тоже показался  увлекательной прогулкой. Теперь же, нагруженные неподъемными рюкзаками, мы едва передвигали ноги. Через каждые сотню шагов буквально валились под куст в тень и несколько минут не могли отдышаться. После небольшого привала требовались огромные усилия, чтобы встать, поэтому, чтобы не терять на подъем и без того  угасающие силы, решили приходить в чувство стоя.  Останавливались у большого куста тамарикса, а там, где не было кустарника, у джиды, громоздили рюкзак на ветки и наваливались на него всем телом. Так, полулежа или полустоя, набирались сил для следующего броска.

Собирались быстро, и никто не подумал переобуться, снять теплые вещи, что были надеты еще ранним утром, да и пихать их было некуда. Юрий Иванович не нашел даже места для своего спальника. Впрочем, приспособить его поверх рюкзака, как обычно поступают туристы, он не мог по одной простой причине. Под дно своего полутораспального ватного  мешка он подшил поролон толщиной в пять сантиметров, чтобы мягко и тепло было спать на земле и не заботиться о растительной подстилке. Обхватить такой спальник в свернутом состоянии не хватало рук. Юрий Иванович нес свое спальное место перед собой, ухватившись за алюминиевую проволоку, которой мешок был опоясан.

Из-за спальника Юрик не видел дороги и частенько терял ориентир, натыкаясь на кочки или внезапно возникающие перед ним кусты.  В середине пути он вообще отказался идти дальше.

— Я буду ночевать здесь, — наотрез заявил он,  грохнувшись в очередной раз вместе со своим мешком и рюкзаком на огнедышащий песок.

Стоило неимоверных усилий и кучу времени, чтобы сдвинуть его с места. Для этого потребовалось обрушить на его несчастную голову немереный поток красноречия, изыскивать реальные средства воздействия на его психику, формулировать убийственные аргументы, чтобы убедить его найти силы подняться и продолжить движение к намеченной цели.

На переход, полный лишений и невзгод, затратили более двух часов. До будущего лагеря первым добрался Николай, следом за ним я. Через пару минут к нам присоединился Марат. Как только скинули рюкзаки, сразу же сорвали с себя мокрые от пота куртки и ринулись к воде. Прохладная влага быстро привела нас в чувство. Появилось ощущение, будто тело, как надувной шарик, наполняется  жизненными силами.

На горизонте замаячила фигура Юрия Ивановича. Двигался он явно не по прямой линии. И не только потому, что ему мешал спальный мешок, торчащий паровозной трубой, он просто уже не различал  перед собой предметы. Они маячили впереди в туманной дымке. Практически несчастный Юрик перемещался по абрису.

Видеть эту картину без содрогания было невозможно. По сравнению с этим живописным полотном бурлаки Репина выглядели просто сосредоточенной группой спортсменов-разрядников, перетягивающих канат. Мы кинулись навстречу изнемогавшему товарищу.

Марат вырвал из скованных судорогой рук Юрика спальный мешок. Мы с Николаем ухватились за лямки рюкзака и стянули с его могучих плеч непосильную ношу. Но даже облегченный, Юрий Иванович не устоял на ногах и повалился, яко подкошенный колос или  колосс Родосский, принимая во внимание размеры его тела. Марат с трудом, но заботливо подложил под голову бедняги необхватный спальник.

-Воды, — выдавил из себя умирающий.

Я стал нащупывать в карманах рюкзака фляжку, с которой Юрий Иванович не расставался. Но она была пуста. Тогда я принялся обшаривать рюкзак и нашел бутылку  agua vitae. Эта «живая вода», политая на его иссохшие губы, возымела немедленное действие — подобно нашатырю, приводящему в чувство человека, впавшего в беспамятство. Глотнув водки, Юрий Иванович тут же встрепенулся, глаза его округлились, и из уст полилась адекватная обстоятельствам речь.

Через несколько минут мы втроем стояли у своих рюкзаков и обсуждали дальнейшие планы.  Юрий Иванович с оголенным торсом похрапывал на краю полянки. Периодически до нас доносились протяжные, жалостливые стоны. При каждом таком излиянии страдания все тело мученика судорожно вздрагивало. Очевидно, ему снились ужастики великого перехода…

— Для начала давайте попьем чаю, — высказался Марат.

Николай молча достал топорик  и пошел в сторону тугая вырубать рогулины и перекладину под чайник. Мы с Маратом отправились за саксаулом.

Когда сели за стол, Николай предложил Юрику присоединиться. В ответ послышалось невнятное мычание. Однако тело мычавшего товарища не двигалось. По всей вероятности, оно отказывалось подчиняться сигналам из центра и жило своей жизнью, отдельно от сознания. Где-то произошел сдвиг по фазе.

— Не трогай его, — отозвался я, — пусть набирается сил, — и с издевкой добавил: – запахнет жареным – приползет.

Поставили палатки, расстелили спальники. Теперь надо было думать об ужине.

— Чем сегодня порадуешь? – спросил я Николая, для которого наступил день дежурства.

— Бульончик из фазанов, — лаконично ответил дежурный.

Достали дичь и стали общипывать. Предстояло выдернуть перья и пух у восьми птиц. Начали с фазанов.

— Только, пожалуйста, не суй всех фазанов в казан, — памятуя опыт приготовления зайцев, обратился я к кашевару.

— Не волнуйся, двух птичек будет вполне достаточно, иначе бульона не будет, — успокоил меня Николай, истосковавшийся по жидкой пище.

Он прихватил две общипанные фазаньи тушки и двинулся к костру. На ходу по-хозяйски распорядился, чтобы утиный пух не смешивали с крупными перьями.

За спинами зацокали фазаны. Настало время их кормежки. Я с Маратом задергался. А Николай развернул перед нами аккуратно сложенную выглаженную наволочку.

— Пух и мелкие перышки складывайте сюда,- скомандовал он.

Как только с птицей было покончено, я, Марат и Дуся выдвинулись на огневой рубеж. Эта линия пролегала в пятидесяти шагах от лагеря. Столько же оставалось до окрайки тугая. В это время фазан обычно выходил из крепей на открытые места. В чащу решили не залазить, а пробежаться рядом.

Вернулись с двумя фазанами. Юрик уже сидел за столом и дожидался своей порции похлебки с половинкой сваренной птицы. Значит, сознание все же овладело телом. Реальное начало воссоединилось с виртуальным, и это радовало.

VII

Наутро следующего дня Марат снова устроил побудку, но никто из членов экспедиции его не поддержал. Он ушел один на дальнее озеро. Я и Николай посчитали необходимым обследовать территорию, пролегающую за хребтом, и видимую часть тугайного леса у реки. Спешить было некуда, и мы продолжали нежиться в спальных мешках, представляя, какая снаружи холодина.

Выползли из палатки с началом фазаньих перекличек, когда солнце выглянуло из-за верхушек деревьев, и в солнечных лучах начал плавиться иней.

Юрий Иванович идти с нами в разведку отказался.

— Я уже находился вчера, — ответил он. – Вот, до ближайшего озерка схожу и всё.

— Ближайшее озеро рядом. Зачем куда-то ходить, — съязвил я.

Юрий Иванович не пожелал вдаться в полемику, и скоро мы разошлись в разные стороны.

Мы с Николаем и Дусей взобрались на хребет. Юрик неторопливо, раскачиваясь из стороны в сторону, шел к озеру, расположенному от лагеря метрах в четырехстах неподалеку от реки.

Не успели мы миновать долину, раскинувшуюся c обратной стороны хребта, как услышали два выстрела. Стрелял Юрик. Мы насторожились. Последовало еще два выстрела, которые нас остановили. Следом еще дуплет. Мы не выдержали и поспешили назад. Канонада не утихала. На гребне мы внимательно оглядели воздушное пространство над озером, но лета уток не увидели. Юрик продолжал палить.

— В кого он стреляет? – удивился  Николай.

— Может быть,  отстреливается? Мало ли что. Какие-нибудь туземцы напали,- предположил я.

Недолго думая, мы кинулись на выручку.

Озеро, где «отвязывался» Юрий Иванович, было вдвое меньше нашего, но  густо поросшее тростником. На противоположной стороне заметили «ворошиловского стрелка». Он копошился в зарослях, остервенело орудуя топором.

Мы не знали, что и думать.

— Неужто крокодила завалил? – снова высказал я предположение на ходу.

Когда подбежали ближе, Юрий Иванович шарил руками в грязи, нервно разбрасывая вокруг порубленные стволы тростника. Наконец, извлек наружу утку. Она была обезглавлена.  От сердца отлегла тяжесть.

— Достала, блин, — в сердцах выразился он, выбравшись из зарослей.

Юрик был весь мокрый с головы до пят. Струи бегущего  пота растворяли осевшие частички ила и мутными разводами растекались по всему лицу, оставляя темные следы под глазами и на веках. На трехдневной щетине торчали куски грязи.

— Ты что, целый патронташ в одну утку высадил? – выпучив на него недоуменные глаза, спросил Николай.

— А что делать? — с досадой откликнулся Юрий Иванович и поведал нам душераздирающую историю.

Следует иметь в виду, что его речь была насыщена отдельными красочными словами, фразами и оборотами, которые органично вплетались в ход повествования, подчеркивая эмоциональный накал страстей, и одновременно позволяли сохранять необходимый темпоритм  в процессе изложения событий.

— Подхожу к озеру… Вижу,… утки сидят. Я… стал … подкрадываться. Только  зашел… в камыши…  Они… начали взлетать…Выстрелил… Смотрю… одна упала… Выбежал к воде,… Подранок…плавает по центру. Я шарахнул по нему раз, другой… Он…  нырнул.  Главное, дробь осыпает его полностью, а он… невредим… Как будто в бронежилете… Метров через пять выныривает, как вчерашний, я палю, а он…   снова ныряет. Вот так бегал как савраска вокруг озера и не мог прикончить… Вконец загонял… Подумал уже плюнуть на него… Гляжу, к берегу подплыл и пытается… в камыши забиться. Что делать?.. Патронов уже нет… Хорошо, что рядом с ним находился, а то бы ушел… Схватил топор и врукопашную… Кое-как одолел.

Юрик перевел дух.

— А вот они, — под впечатлением рассказа неожиданно встрепенулся я, — не понимают! – я указал пальцем вдаль. – Думают, что мы здесь прохлаждаемся. Пузо на солнце греем…

Мои спутники шагали молча в ожидании продолжения моей пламенной речи, пока не понимая, кого я имею ввиду.

— Представь, Юрий Иванович, — выдержав паузу, обратился я к страдальцу, — возвращаешься ты домой после этой, прямо сказать, тяжелой охоты, выжатый, как цитрусовый плод. Обмывшись, съедаешь что-нибудь и валишься на диван бездыханный. К тебе подходит заботливая жена и елейным голоском, полным любви и сострадания, говорит: « Чё разлегся? В ванне кран течет. В кухне лампочка перегорела. А он, видите ли, лежит, как будто его ничего в доме не касается». Именно когда мы уезжаем на охоту, в доме все начинает рушиться. Ты ей говоришь: «Послушай, я так устал…» А она тебе в ответ: «Отчего ты устал? Ты же отдыхать ездил»…

— Да-а, —  в один голос затянули в знак согласия мои попутчики.

VIII

За разговорами незаметно подошли к лагерю. Юрий Иванович остался готовить ужин, а мы двинулись дальше по ранее разработанному маршруту. Вернулись туда, где был прерван наш поход, а через двести метров неожиданно вышли на дорогу. В нас, которые считали, будто находимся в необитаемых местах, это открытие не вызвало радости. Это был не просто след случайно проехавшей машины, а накатанная дорога с четко выраженной колеей, причем  в низинах достаточно глубокой, с объездами. А это значило, что по ней ездили круглый год.

Мы пошли дальше, чтобы прояснить обстановку. По пути стали попадаться другие признаки присутствия человека. На песчаном хребте заметили высокий кол с нанизанным черепом коровы. Скорей всего, подобные вешки служили ориентирами для пастухов. Через пару километров вдалеке у подножья бархана увидели стадо крупнорогатого скота. На вершине холма на лошади сидел человек. Наверняка, где-то рядом находилась ферма.

Протопали еще с километр, и дорога вывела к руслу реки. Берега её в этом месте были не столь крутыми, и вода со стороны лесной полосы разливалась, образуя мелководный затон. Тугай расступался, что давало возможность перебраться через водную преграду бродом и беспрепятственно миновать дремучие заросли.

Идти далее по накатанному пути не имело смысла. Встреча с местными жителями в наши планы не входила. В этом не было нужды и очевидной пользы. Поэтому пересекли углубление, ступая по свежему следу колесного трактора, и устремились в лес.

Некоторое время шли просекой. По обе стороны за мелколесьем проглядывалось русло реки. Предположить, в каком направлении мог бы двигался водный поток, было невозможно. Но даже если бы в речке наблюдалось какое-то движение воды, стоило перейти её два-три раза, и терялись всякие ориентиры. Река выделывала неимоверные зигзаги. Если шли напрямик, приходилось переходить её через каждые тридцать, пятьдесят метров.

До определенной поры нас это обстоятельство мало заботило, лишь вызывало некоторое удивление. Но если бы озадачились вдруг вернуться в лагерь, то в какую сторону идти – никто бы тогда не ответил наверняка. Однако мы были заняты промыслом и подобных вопросов себе не задавали.

Дуся, на удивление, резво двигалась впереди. Фазаны вылетали часто, но не всех доводилось увидеть в густых зарослях, чаще только слышать шум взлетающих птиц. На удачный выстрел, как правило, можно было рассчитывать на прогалинах или на окраине лесополосы, когда фазан вылетал на открытые площадки.

В наших рюкзаках лежало четыре петуха, когда мы в очередной раз выбрались из тугая и увидели неподалеку озеро. Разнообразия ради решили его обследовать.

Прилегающее к озеру поле было утыкано тонкими двухметровыми стволами чия, собранными в небольшие группки с густой дерновиной у основания. Николай поведал, что в царские времена, как ему рассказывал отец, колоски этого растения шли на продажу во Францию, где из них плели шляпки, пользующиеся у модниц огромной популярностью. В моем понимании, эти былинки годились разве что на метлы, которыми в городах дворники мели дворы. Возможно, такие представления внушили нам советские производители, чья фантазия  дальше веников не распространялась. Из-за скудости мышления представителей легкой промышленности наши труженицы лишились возможности красоваться в изящных, экологически чистых головных уборах, изготовленных из местного сырья природного происхождения.

Но тут в наш светский разговор вмешался заяц, которого Дуся выгнала неподалеку, и тому вздумалось перебежать нам дорогу. На мой взгляд, зверек сделал опрометчивый поступок.

После моего меткого выстрела с озера снялась стайка уток. Мы не дошли до озера  пятьдесят шагов. Сожаления данный факт не вызвал. Подойти к ним незамеченными нам бы все равно не удалось из-за густых зарослей вокруг.

Мы пробрались к воде, расселись по обе стороны озера и стали ждать прилета уток. Прошло не менее часа, но пернатые упорно обтекали наш водоем стороной. Тоскливым взглядом провожали мы утиные стаи вдалеке, не теряя, однако, надежды на наступление долгожданного момента, когда и к нам приблизится желанная птица. Резко зайдет на посадку и с шумом усядется на воду.

Ну, а пока мы придавались мечтам, все это время в трехстах метрах от нас беспечно разгуливали фазаны, оглашая окрестности своим звонким криком. Нужно признаться, что их наглые выкрики вносили некоторую нервозность в процесс ожидания водоплавающей дичи.

Наконец, я не выдержал и пошел усмирять возмутителей спокойствия.

Но, когда я достиг тугая и проследовал вдоль зарослей несколько шагов, меня вдруг охватило беспокойство. Деревья отбрасывали длинные тени. Лучи заходящего солнца плутали в густом переплетении веток и лиан. День доживал свой последний час. Пора было возвращаться в лагерь. Я настороженно огляделся, но определить, в какую сторону двигаться, доподлинно не знал. Своим беспокойством поспешил поделиться с товарищем.

Зашел с Дуськой на гребень холма, у подножья которого находилось озеро, и только шагнул вниз, в нескольких  метрах от того места, где сидел Николай, заметил небольшую лужу. Её площадь равнялась хрущевской кухне, и лежала она на открытой местности, только с одного края у водной черты отдельной группкой  рос тростник. На этой луже, как я успел сосчитать, сидели восемь крупных уток. Создавалось впечатление, что им тесно в этом крохотном водоеме. Они не двигались, оставаясь в одном положении, словно чучела.

Я рухнул на песок, схватил за шиворот Дусю. Дрожащими руками надел на неё ошейник, пристегнул поводок и пополз к добыче по-пластунски. Предстояло проползти  метров сто. Удача сама шла в руки. Оставалось только развязать тесемки  рюкзака и сложить туда дичь. Лихо орудуя локтями и коленками, я постепенно приближался к луже. В голове чередой проносились сладостные сердцу картинки: как после моих выстрелов с грохотом упадут, по крайней мере, четыре крякаша. Дуська помчится подбирать их, а я неспешно буду укладывать дичь в рюкзак. Представлял, как выбежит Николай поинтересоваться, в кого я стрелял, и как округлятся  его глаза при виде добытых мною трофеев…

До тростника, скрывающего уток, под прикрытием которого я крался к ним, оставались считанные метры. На мгновение я прервал движение и прислушался. Ни одна травинка, ни один колосок не шевелился. Вокруг стояла мертвая тишина. Только отчаянно бухало сердце. Я не знал, что думать. Разумеется, утки слышали, как я подкрадывался к ним: пыхтел, сопел,  прокладывая  на песке борозду. И с каждой секундой эти звуки нарастали. Но почему же тогда они не взлетели? Этот назойливый вопрос застрял занозой в моей голове. «А может быть, за уток ты принял обычные кочки, торчащие из воды?» — вдруг заронил сомнение внутренний голос.  Я укоротил поводок, чтобы Дуся не выбежала вперед, привязал его к ремню на поясе и двинулся дальше. Уже подполз к воде. До птиц было рукой подать. На секунду затих. Затем резко поднялся… Тишина. Самих уток я по-прежнему не видел из-за тростника. Шагнул в воду, Вскинул ружьё, плотно прижимая указательным пальцем спусковой крючок. Еще секунда, и утки с шумом должны подняться… Никакого движения сквозь стволы тростника не наблюдалось. «Неужели улетели? – продолжил я внутренний монолог. – Но когда? Я не отрывал глаз от водоема. Да и бесшумно они же не могли взлететь?». Сделав еще один шаг, я очутился бы в метре от птиц. Несколько секунд, не опуская ружья, стоял не шелохнувшись, собираясь с духом, а затем резко рванул вперед, сразу оказавшись в центре лужи. Из-под ног разом в мареве брызг с невероятным шумом утки сорвались с места.

Я выстрелил. Птицы выстроились в цепочку и круто забрали вправо, огибая хребет. На фоне темного склона их можно было едва различить, хотя все еще оставались в пределах выстрела. Пальнул второй раз. Птицы забрали вверх и одна за другой высветились на багровом небосклоне. Все восемь красавец грациозно уплывали вдаль.

Меня обуяла неведомая доселе досада. Я наполнил до отказа легкие благоухающим воздухом. Простер руки к небесам. И излил горечь неудачи в самых красочных и изысканных выражениях. Поток неутихающей обиды под мощным напором выплескивался наружу и будоражил окружающее пространство не менее трех минут безостановочно, что, надо думать, заставило всякую живность замереть в испуге или недоумении в радиусе двух-трех километров.

Накричавшись с чувством, я ощутил облегчение и даже какую-то легкость в теле.

Из тростников выполз Николай.

— Слышал, слышал, — сквозь смех произнес он.

— А ты знаешь, почему я промахнулся? – спокойно спросил я.

— Ну, и почему?

— А все потому, что раньше времени открыл рюкзак и собрался уже складывать дичь.

Так родился наш третий охотничий закон.

Если не хочешь спугнуть удачу – не открывай раньше времени мешок.

— Я полагаю, тебя в райцентре можно было услышать, — продолжил разговор Николай, — а не только в лагере.

— Кстати, о лагере. Ты знаешь, в какую сторону идти?

— Нет проблем. Откуда пришли, туда и пойдем.

— Ну да, километров двадцать пробежимся и будем в лагере.

— Можно пойти напрямик, — с той же уверенностью сказал Николай и указал на восток.

— Ну ладно, веди, Сусанин.

Сумерки сгущались. Двигаться в сторону наплывающей темноты представлялось не иначе, как перемещаться в кромешную неизвестность. Но Николай шагал уверенной поступью, и его напористость свидетельствовала о непоколебимости решения идти избранным путем.

Какое-то время решительность товарища вносила в мое душевное состояние спокойствие. Однако, прошагав в полной темноте пару километров, уверенность в правоте Николая стала постепенно таять. Еще через час я высказал сомнение в его способности ориентироваться на местности.

— Мы уже где-то  рядом, — не сдавался Николай Константинович. —  Нужно найти самое высокое место и осмотреться. Костер далеко видно.

— Как ты  в этой темени собираешься искать вершины?

Николай ничего не ответил, и пока я пытался высмотреть точку,  позволяющую возвыситься над окружающим пространством, он тихо растворился.

— Ты где? – окликнул я его.

— Я сейчас подойду, — раздался сдавленный голос Николая из преисподней.

Через пару минут он стоял рядом и отряхивал с одежды песок.

— Мы наверху, — сообщил «Сусанин».

Оказывается, мы стояли на какой-то возвышенности, а в метре от нас начинался крутой спуск, по которому он молча скатился вниз,  откуда и сообщил о своем стремлении воссоединиться со мной.

— Никакого костра не вижу, — поделился  я своими наблюдениями.

— Нам туда, — уверенно указал Николай на то место, откуда только что появился.

Но тут я вспомнил, что накануне нашего отбытия из лагеря мы договорились: на случай, если потеряемся, произвести подряд два выстрела.

Я взвел курки и отдуплетился. Николай тоже дважды выстрелил. Стали ждать. Закурили и принялись озираться по сторонам. Прошло минут десять, и вот вдалеке я узрел мигающую точку света. Сигнал исходил со стороны, противоположной той, куда призывал отправиться Николай.

— Славу Богу, мы спасены, — с радостью произнес я.

Мы поспешили на ориентир. Спустились с хребта и очутились в каком-то лесу. Это был не тугай, а заросли ивы. В иных местах стволы и ветви деревьев настолько переплетались, что сквозь них невозможно было пробраться и приходилось искать обходные пути.

Наконец нам удалось выйти из этого частокола на открытое пространство и прибавить ход. Но через полчаса я снова засомневался

— Мне кажется, мы сбились с пути.

Николай подал сигнал бедствия. Теперь наш спаситель мигал немного правее того направления, по которому мы рвались к нему.

Еще через пару произведенных дуплетов мы всё-таки наткнулись на Юрика, подающего фонариком  спасительные сигналы.

Измотанные, голодные, мы с Николаем потянулись к столу. Юрий Иванович заботливо поставил перед нами миски с лапшой из фазанов. Мы набросились на еду и лишь к концу трапезы с чаркой водки собрались было поведать о своих злоключениях, но тут Юрик предложил к употреблению второе блюдо – каждому по жареной утке.

— Ну, Юрий Иванович, ты нас балуешь, – с восторгом заявил я.

— Такого яства ни в одном ресторане не предложат, — разделил мой восторг Николай.

На третье, не давая нам отдышаться, Юрик преподнес кисель из сухофруктов.

Нашему изумлению не было предела. Такое не забывается. В этот момент количество, качество и разнообразие еды отодвинули на второй план наши блуждания в темноте, которые виделись нам уже в другом свете: как незначительный эпизод, как обыденное явление на охоте в незнакомой местности.

Николай даже высказал намерение затемно проследовать на то злополучное озеро, откуда началось наше длительное возвращение в лагерь, уверенный, что утром там будет уйма уток, ни на йоту не задумываясь, в какой стороне оно расположено.

Упрекать его в самонадеянности, а тем более отговаривать от рискованной затеи, я не стал. Для себя я наметил территорию для охоты поближе к лагерю. Марат решил не менять облюбованного места на первом озере, где ему удалось добыть шесть уток. Юрий Иванович был верен своей раз и навсегда выработанной тактике – не удаляться от лагеря за пределы прямой видимости.

IX

Размещались мы в двух палатках. Любители утиной охоты спали отдельно от меня с Юриком. Поэтому их подъем и сборы мы слышали сквозь сон.

С уходом Николая и Марата нас могли потревожить лишь фазаньи вопли. Эти сигналы должны были побудить нас к началу охоты. А пока мы мирно посапывали в теплых спальниках до той поры, когда, наконец, забрезжит рассвет и прольется на нас через полотно палатки.

Меня разбудил отчаянный лай собаки. В палатке было темно, значит, солнце еще не взошло. Дуська лаяла где-то в стороне. Я забеспокоился, и некоторое время лежал не двигаясь, пытаясь сообразить, на кого она могла окрыситься. Ничего подозрительного не услышал. Через минуту Дуся затихла, и я снова погрузился в сон…

У костра возникла непонятная возня, заставившая меня снова открыть глаза. Звякнула крышка чайника. «Очевидно, собака подбирает объедки», — первое, что пришло мне в голову, но приструнить её было лень.

Послышался топот. Шорохи усилились. Эти звуки уже не походили на передвижение собаки в поисках еды. Дернулся край палатки. Кто-то зацепился за боковую растяжку.

«А что, если это кабан пожаловал к нам?» — мелькнуло догадка. — Дуся могла испугаться и убежать…»

Я растолкал Юрика.

— Слышишь? – шепотом спросил я сонного друга.

Скрытое от нас животное действовало уверенно и целенаправленно. Орудовало у стола по-хозяйски.

— Это что-то крупное, — тихо сообщил я Юрию Ивановичу. – Или волк, или кабан.

Юрик судорожно принялся шариться под спальником, отыскивая ружьё. Я вылез наполовину из мешка и тоже потянулся к оружию.

— Тихо, не спугни, — пресек я активные действия сожителя по палатке.

Я встал на колени и осторожно раздвинул стволами полог. Пахнуло дымком.  Небо с восточной стороны уже посерело, и я смог рассмотреть страшное животное, разбудившее нас до срока. У костра на корточках сидел Николай Константинович и пытался развести огонь.

— Я не понял, ты же на озере должен быть? – спросил я Николая.

— Вот я и пришел на озеро.

Я вылез из палатки и приблизился к охотнику.

— Поясни.

Выполз Юрий Иванович и подсел к столу в ожидании пояснений нашего друга.

— А что тут пояснять? – начал свой рассказ Николай Константинович, — Где-то около часа отшагал и пришел, наконец, к озеру. Еще темно было. Подкрался к берегу. Принялся высматривать уток. Ничего не видно. Залег. Думаю, подожду, когда посветлеет. А когда стало светать, пригляделся: что-то знакомые кустики… Вроде бы здесь уже был не раз. И тут на противоположном берегу увидел палатки. Только тогда сообразил, что сделал круг и вернулся назад.

— Как это? – не понял Юрик.

— Юрий Иванович, что тут понимать. У человека правая сторона тела развита сильнее левой, если он правша. А значит, правая нога делает шаг шире, чем левая. Вот я постепенно и забирал влево, пока не очертил круг и не оказался в той точке, с которой начал свое движение.

Это открытие нас с Юриком серьезно удивило и озадачило. Мы никогда с таким явлением не сталкивались и слышали о подобном круговороте впервые. Некоторое время мы сидели молча, переваривая полученную от Николая Константиновича информацию.

Занялся рассвет. Мы сидели за столом, пили чай, высказывая различные предположения о том, куда может завести правая нога путника, ежели её не контролировать.

В тугае зацокали фазаны, а мы все продолжали бурно обсуждать новую и необычную для нас тему.

Из-за верхушек деревьев показался багровый сегмент солнца. Высветилось голубое без каких-либо помарок небо. И только на севере по всей ширине горизонта кучкой толпились облака, образуя четко выраженную гряду. Под косыми солнечными лучами их верхушки казались ослепительно белыми, в то время как  у основания они имели серый оттенок.

— Откуда здесь горы? – неожиданно заинтересовался Юрий Иванович.

Я и Николай завертели головами, заинтригованные географическим открытием новоиспеченного Семенова-Тянь-Шанского.

— Какие горы? – не выдержал Николай. – Там Балхаш.

Но данное утверждение никак не поколебало мнение Юрика. Он продолжал зачарованно глядеть вдаль.

— Это отроги Тянь-Шаня, — невозмутимо пояснил я. – Кураксинский хребет.

— Ну, ты же видишь снежные вершины? – не унимался Юрик, обращаясь к Николаю.

— В этом месте, — продолжал я подыгрывать Юрию Ивановичу, — находится самая высокая вершина Тянь-Шаня: пик Коммунизма. Видишь, в центре? Его высота: девять тысяч семьсот двадцать два метра. Это, практически, недосягаемая вершина. Еще никому не удалось покорить её.

— А почему раньше мы их не видели? — продолжал излагать вслух свои размышления Юрий Иванович.

— Потому что их редко кому удается увидеть. Нам просто повезло, что мы оказались в нужном месте и в нужный час, — высказался я.

Тут залаяла  Дуська. На хребте нарисовалась фигура всадника. Оглядевшись, наездник направил лошадь в нашу сторону. Через несколько минут мы могли наблюдать молодого человека с темным  обветренным лицом.

— Здрасте, — поздоровался с нами незнакомец. – Вы тут теленка не видели?

— Привет, — ответил я. – Теленка твоего не видели.

— Да он не мой, а совхозный.

— Все равно не видели.

Паренек жадно осмотрел стол и изрек

— Чё, отдыхаете?

— Присоединяйся, — предложил Николай. – Тебя как зовут?

— Симбай.

— Чем занимаешься? – продолжил опрос Николай Константинович.

— Пасу коров.

Симбай спешился и, косясь на собаку, медленно приблизился к столу.

— Садись, гостем будешь, — проявил я признаки гостеприимства. – Выпьешь?

— Да, — просто ответил пришелец.

Я налил ему полстакана водки и придвинул чашку с разделанным вареным фазаном. Симбай выпил, закусил и попросил сигарету.

Закурив, гость с горечью поведал о пропаже и поделился ценной охотничьей информацией.

— Три дня назад я здесь, — Симбай указал на заросли тростника рядом с озером, на котором Юрик гонял свою неподатливую утку, — диких свиней видел. Штук восемь. Вожак здоровый такой… Как понеслись в камыши…

Юрик заерзал на стульчике.

— Только свиней нам не хватало, — опасливо заявил он.

— А неделю назад, — продолжал подбрасывать нам ужастики Симбай, — у нас теленка задрали волки.

— А я тебе что говорил? – намекал я Юрику на нынешнее утро. – Здесь еще на тигра можно напороться. Говорят, одна пара тут осталась с тех незапамятных времен. А ведь за это время могли размножиться втихаря… Место дикое…

Весть о наличии в данной местности  тигров все восприняли молча, очевидно представляя этих грозных хищников поблизости в зарослях тростника.

— Мы тут вообще-то по мелкой дичи промышляем, — нарушил я тишину, – а между делом совершаем научные открытия. Ты лучше скажи, Симбай, откуда у вас горы появились. И главное — вчера их не было, а сегодня предстали во всей красе, да еще со снежными вершинами.

— Какие горы? Горы там, — Симбай указал в сторону, противоположную «Кураксинскому хребту», имея в виду Джунгарский Алатау, — но до них далеко. Отсюда их не видно.

А пока мы вели беседу с нашим новым другом, облака над Балхашом постепенно стали таять: уменьшаться в размерах и менять свои очертания. Только тогда Юрий Иванович понял, что у него из-под носа уплывает слава первооткрывателя.

X

Покончив с «Кураксинским хребтом», мы весело отправились гонять фазанов. Хотя сведения о диких свиньях во главе с огромным секачом в нашем сознании продолжали плавать на поверхности, отказываясь погружаться в его глубины. Следы присутствия в этих местах кабанов встречались довольно часто. Мы видели их у первого озера. На многих участках там была изрыта земля. Свиньи откапывали корневища тростника. В тугае тоже приходилось наблюдать значительные площади у реки, вспаханные этими копытными в поисках мелких рыбешек и личинок насекомых, а там, где попадался рогоз, —  поваленные и истоптанные стволы растений, корнями которых они лакомились.

Но увидеть вепря удается очень редко. На день он забивается в непролазные чащи и выходит кормиться ночью. К тому же это очень чуткое животное. Охотятся на него обычно на засидках или загоном и, как правило, с несколькими собаками, натасканными на зверя. Кроме того, надо знать места его обитания и лёжек. Поэтому мы даже не помышляли о том, чтобы организовать на него охоту. Да и лицензии на отстрел кабана у нас не было. Ведь мы считали себя законопослушными охотниками. Нам достаточно было полазить в поисках пернатых.

И мы по одному растворились в тугайных зарослях. Часа через полтора я услышал неподалеку выстрелы и решил воссоединиться с тем, кто стрелял: обсудить с ним результаты охоты, перекурить. Я принялся кричать. На зов откликнулся Юрик. Я отыскал его на краю тугая.

— Как успехи? — первым делом спросил я.

— Только что снял с дерева курочку.

Это была крупная птица, и я поздравил его с успехом.

Мы перекурили и двинулись дальше. Через километр вышли к нашему первому озеру, но только с северной стороны. Отыскали подходящее место у воды. Обустроили скрадки. Стали дожидаться уток. Нам удалось несколько раз пальнуть, но неудачно. Птицы пролетали далеко, или высоко, а то и вовсе со свистом проносились рядом с такой скоростью, что мы не успевали сделать прицельный выстрел. Одним словом, плохому охотнику что-то  всегда мешает.

Время катилось к обеду. Юрик притомился стоять и прилег на берегу. Я продолжал оставаться на месте, озираясь по сторонам. И тут из-за метелок тростника сзади вылетела утка. Она очертила вокруг меня круг, и я успел выстрелить по ней шесть раз подряд. Птичка благополучно миновала зону обстрела и скрылась почти в том же месте, откуда вылетела.

Данное обстоятельство меня не огорчило, напротив, даже развеселило. Я подошел к Юрику. Тот ехидно хихикал.

— Ты видел, как я повеселился? – спросил я.

— Да-а-а, — протянул Юрий Иванович.

— А что ж не поддержал?

— Мне бы не удалось встрять.

— Какая милая птичка. Я её, беднягу, так напугал, что она, очевидно, не скоро придет в себя. Поди, где-нибудь забилась и не может отдышаться…  Представляешь, она так низко летела, что я успел ее подробно разглядеть. У нее такие розовые щечки были, как у поросеночка. Глазки голубенькие, восторженные, с белыми ресничками. Такое пухленькое, детское создание. После первого выстрела несчастная вся сжалась в комочек от страха, зажмурилась и отчаянно замахала крылышками. После каждого последующего выстрела она подпрыгивала, будто её шлепали по попке, и повизгивала… Как хорошо, что она осталось целой и невредимой. Я просто рад за неё. Очаровательное создание.

— И как только у тебя поднялась рука на беззащитное дитятко!

— Не говори, самого в дрожь бросает. А все проклятущая страсть, которая катит впереди паровоза.

На этой веселой ноте мы покинули озеро и направились к лагерю.

За столом уже сидели Николай с Маратом и пили чай. Я еще раз с чувством пересказал историю о птичке-поросеночке, и мы все вместе дружно поржали.

Юрик взялся ощипывать свою курочку с ярко выраженным желанием приготовить бульончик.

— Сдался вам этот бульончик, — недовольно пробурчал я. – От вашего брандахлыста сыт не будешь. А у вареного фазана, даже если он жирный, все равно мясо сухое. Другое дело пожарить его на свином сале, да подать к нему гарнирчик – все не так пресно, к тому же калорийно.

Еще в раннем детстве, сколько себя помню, первое умозаключение сделал за обеденным столом. Оно буквально звучало так: «Еда, употребляемая с помощью вилки, гораздо вкуснее той, которую приходиться есть, используя ложку». И с тех пор я признавал всякое первое блюдо только в том случае, если в нём стояла ложка.

Но я оказался со своим умозаключением в гордом одиночестве. Юрий Иванович булькнул курочку в казан с водой, после чего туда добавил головку лука. Николай Константинович любил вареный лук. Кроме того, от лука, по его мнению, бульон  получался прозрачным.

— А почему в казан картошки не положить? – с тайной надеждой утяжелить блюдо спросил я.

— От картошки бульон мутнеет, — со знанием дело пояснил Николай.

— Ну, вы, блин, гурманы.

Когда фазан сварился, Николай любовно разлил драгоценную похлебку по чашкам и отдельно выложил фазана. Я отломил от тушки крылышко и без особого энтузиазма принялся за еду. Но, как только откусил кусочек мяса, не мог понять, что за диковинная дичь у меня во рту. Мясо просто таяло! Я осмотрел косточку и увидел вдоль составной части крыла тонкую полоску белого жира. Кинулся разрезать грудку. К великому изумлению, она состояла из прослоек такого же белого жира. На вкус  и эта часть фазана оказалась удивительно нежной и невероятно вкусной. От такой курочки можно было проглотить язык в буквальном смысле этого слова. Никто из нас ни до, ни после не ел такой вкуснятины.

— Место я запомнил, — сказал я Юрику. – Сейчас же отправлюсь туда. Может, и мне повезет.

Наскоро хлебнув чая, я засобирался на охоту. Марат со мной идти отказался, решил немного вздремнуть. Юрий Иванович определился в намерении наведать свое озеро. Николай поддержал меня, и мы отправились на то место, где Юрий Иванович добыл чудо-птицу.

Только отошли от лагеря, я спохватился – где Дуся. Оглянулся — и увидел её в проеме палатки. Всем своим видом она давала понять: «Ну, сколько можно таскаться по этим колючкам? Никакого отдыха».

— Ладно, Дуся, — сжалился я над собакой, — подремли чуточку с Маратом. Я скоро вернусь. Место, собачка.

Дуська продолжала стоять, наполовину высунувшись из палатки, и провожала меня тоскливым взглядом.

Наша вылазка удалась. Именно под тем деревом, на котором Юрик уложил упомянутую обольстительную курочку, мне удалось заполучить аналогичный экземпляр.

Забегая вперед, скажу, что когда её на следующий день ощипывал, она лоснилась от жира до такой степени, что выскальзывала из рук. По приезде домой я из нее сварил лапшу — так в пятилитровой кастрюле поверху плавал жир толщиной в палец!

От этого памятного деревца мы протопали еще с полкилометра и на примятой прогалине среди тростника наткнулись на барана. Остановились от него в пяти метрах. Взрослый, увесистый баран стоял как вкопанный и смотрел на нас немигающими желтыми глазищами. Мы тоже оторопело уставились на него.

— Что будем делать? – спросил я, оценивающе глядя на животное.

— А как он сюда попал? – задал встречный вопрос Николай Константинович и продолжил. –  Вокруг на несколько километров нет ни одного селения.

— И ни одной отары не видели.

— Марат два дня назад говорил, что встретил белого барана. Наверное, он и есть.

— Судя по всему, он давно бродит.

— Но нас никто о пропаже не спрашивал.

Баран по-прежнему стоял не шелохнувшись и сосредоточенно смотрел на нас.

— Давай сядем и обсудим, что делать, — предложил Николай.

Уселись на кочки спиной к барану. Достали сигареты. Не торопясь, закурили. Я оглянулся. Несчастный баран стоял в прежней позе, терпеливо ожидая приговора.

— Во-первых, — начал Николай, — нам завтра уезжать. Если порешим его, встает вопрос: что делать с мясом. Мы же его целиком не съедим. Во-вторых, если взять мясо с собой – нам двое суток ехать. Оно может испортиться.

— Но, с другой стороны, — включился я в ход рассуждений, — весит он килограммов тридцать. Если отнять от этого веса кости, шкуру и внутренности, останется не больше десяти кило. По два с половиной на нос. На вечер приготовим жаркое, шашлык – еще пять килограммов долой. Оставшиеся пять просто с лучком пожарим утром и возьмем в дорогу. И барана – тю-тю.

— Убедил.

Мы встали, затушили окурки. Оглянулись. А от барана действительно осталось одно «тю-тю». Не стал он дожидаться нашего окончательного вердикта. Послушал, послушал, да и смылся от греха подальше. Мы были возмущены до предела бараньей  выходкой.

— Он далеко не уйдет. Сейчас за ребятами сбегаем, прочешем  местность, тростник здесь редкий. Никуда не денется, – высказался Николай.

Мы рванули в лагерь. Разбудили Марата. Стали звать Юрика.

— Зачем кричать? — пресек наше нетерпение Марат. – Вон он.

— Где?

— По-моему, на дереве.

Мы с Николаем пригляделись. Метрах в двухстах от лагеря, левее озера, где тростники обрывались на подступах к песчаному хребту, высилось небольшое деревце лоха без видимых скелетных ветвей. На этом голом стволе, обхватив его руками и ногами, висел Юрий Иванович. Под весом нашего друга дерево склонилось до верхушек тростника.

— И что он там делает? – спросил я.

— Ты пойди и спроси его, — невозмутимо ответил Марат.

— И что, долго висит? – спросил я Марата.

— Откуда ж я знаю. Вы же меня только что разбудили.

— Он сам бы на этот шесток не полез. Его кто-то туда загнал, – высказался я.

— Тогда почему молчит? Не зовет на помощь? – выразил свое недоумение Николай.

— Может, ему стыдно, – предположил я.

Все смолкли, продолжая наблюдать за висевшим Юриком.

— И все же мне непонятно – кого можно  напугаться? – не выдержал я.

— Главное, на такую высоту взобрался, – продолжал удивляться Николай.

— Да-а. В обыденной обстановке его бы туда палкой не загнать, —  ответил я.

— Чего рассуждать?  Нужно идти спасать его, — возмутился Марат.

Все втроем мы отбыли в сторону потерпевшего. Даже Дуся увязалась за нами, сгорая от любопытства.

Через несколько минут мы стояли у дерева.

— Давно висишь? – спросил я Юрика.

— Отвали. Я не знаю, как слезть.

— А что ты там делаешь? – поинтересовался Николай.

— Ворон считаю, — огрызнулся Юрий Иванович.

— Долго еще будешь считать? – полюбопытствовал я.

Юрий Иванович завертелся. Судя по его виду, висеть он устал, но не знал, как вернуть тело в привычное  вертикальное положение и избавиться от назойливых вопросов. Дерево натужно заскрипело, давая понять, что держится из последних сил.

— Ты не дергайся, а то грохнешься – костей потом не соберем, — предостерег я висевшего на последнем издыхании товарища.

-Чего ты мучаешься? – встрял в разговор Марат. – Опусти ноги. До земли два метра.

Юрий Иванович попытался расплести отекшие ноги, но тут дерево не выдержало и обломилось. Мы придержали Юрика, предотвратив его падение на земную твердь.

— Что ты туда забрался? – задал я очередной вопрос.

— От кого-то спасался? – пытался разговорить пострадавшего Николай.

— Что пристали, — отмахнулся Юрик.

— Ну, ты хоть расскажи, что произошло? – вставил свой вопрос Марат.

— Ну, шел спокойно в лагерь… Вдруг сзади раздался грохот. Кто-то ломился сзади. Явно не человек, — нехотя начал свой рассказ Юрий Иванович. – Я прибавил шагу, а шум громче. Что я должен был думать?

— Тебе сразу же привиделось стадо свиней, а впереди скакал секач с метровыми клыками, — продолжил я издеваться над бедным Юрием Ивановичем

— Хотел бы я на тебя посмотреть. Там точно стадо пёрло. Я заорал, а шум в камышах только усилился. А как и где спасаться?

— У тебя же ружье. Пальнул бы, — не унимался я.

Юрик промолчал. Он был не в настроении продолжать разговор. Повернулся и уныло поплелся к лагерю.

Мы рассредоточились и прочесали прилегающую к озеру местность. Вскоре обнаружили «страшного зверя» – это был пропавший теленок,  которого утром разыскивал Симбай.

XI

Наступил последний день нашего пребывания на Бакланьих озерах. Но мы так и не узнали, почему они так назывались. За все время нам не удалось увидеть ни одного баклана. Эти птицы питаются преимущественно рыбешкой, в этой связи поселяются всегда около водоемов, богатых рыбой. На мелководье я не заметил мальков. Да и деревьев, на которых обычно восседают и гнездятся бакланы, вокруг известных нам озер не было. Но Бакланьи озера тянулись на несколько десятков километров, вплоть до Балхаша. Возможно, где-то и обитали колонии бакланов. Может быть, в устье реки…

Впрочем, эти птицы нас мало интересовали. Мясо у них, хоть и говорят, что съедобное, но очень жесткое и отдает рыбой.

Николай настроился размочить счет уткам и затемно убыл на охоту. Мы дождались восхода солнца, позавтракали и отправились в ближайший тугай пострелять фазанов. Часам к одиннадцати планировали возвратиться и заняться сборами в дорогу. Поезд уходил  ночью, поэтому раньше обеда человека по имени Мусса, которому было предписано доставить нас на железнодорожную станцию, мы не ждали.

В обусловленное время все вернулись в лагерь. К нашему  величайшему удивлению, Николай принес отстреленные им шесть огарей и с достоинством приступил к их обработке, существенно пополняя нежными перьями свою наволочку.

— Как это тебе удалось? – спросил я удачливого охотника.

— Пришел к озеру, когда было темно, — с расстановкой, продолжая теребить птиц, начал Николай. – Разглядеть на поверхности уток было нельзя. Неподалеку от меня чернели какие-то пятна – я посчитал их за кочки. А когда посветлело, то эти кочки оказались утками. Штук двадцать птиц держались плотной кучкой. Я прицелился в центр этой кучи и пальнул. Они только встали взлетать — выстрелил второй раз. Шесть штук остались на воде. Я собрал их и принес.

— Оказывается,  все просто, — сказал я, обращаясь к Юрику.

— Конечно. Сидячих — что не убить, — развел руками Юрий Иванович.

— Стрелять надо уметь, — заносчиво заявил Николай.

— Главное, мы с двенадцатого калибра в утку не можем попасть, а он с двадцать восьмого уложил сразу шесть, – высказался Юрик.

— Дело не в калибре оружия, а в умении стрелка, — отозвался Николай Константинович, которому до сегодняшнего утра не удавалось попасть ни в одну утку.

Из-за хребта донесся треск трактора. Вскоре к нам подъехал «Беларусь» с тележкой. Из кабины спрыгнул мужчина средних лет в замасленной телогрейке и кирзовых сапогах. По виду кавказской национальности.

— Здравствуйте, — обратился к нам тракторист и поздоровался с каждым за руку. – Я Мусса, — представился он. – Талгат просил вас на станцию отвезти.

Мы не стали расспрашивать Муссу, как он нас нашел. Было и так понятно. Нас видело, по крайней мере, три местных жителя. И столько же человек  могли наблюдать за нами скрытно или мимоходом.

Я заглянул в тележку. На дне валялись несколько кирпичей. Сорванным пучком полыни я подмел пыль и осколки, а целые кирпичики сложил в сторонку. После этого принял вещи. Когда оглядел уложенные у переднего борта рюкзаки и спальники, мне показалось, что стройматериал в кузове лишний. Пока ребята толковали о чем-то с Муссой, четыре кирпича я уложил в рюкзак Николая, а остальные шесть – в Юрикин мешок. Теперь в тележке стало просторней, а главное, кирпичи были надежно пристроены, а не валялись грудой хлама и не создавали угрозу нашему здоровью, начни мы двигаться по буеракам.

— Поехали, — кинул я клич товарищам.

Все расселись, и трактор тронулся.

К обеду мы докатили до поселка. Перегрузили вещи в бортовой грузовик во дворе Муссы, после чего он пригласил нас в дом.

Просидели у гостеприимного хозяина до позднего вечера. За это время успели отобедать,  поужинать, а в промежутке между приемом полноценной пищи попить чаю. С наступлением ночи Мусса привез нас на станцию.

Когда разгружали багаж, я заметил, что Николай, заполучив свой рюкзак, оценивающе потряс его и ненадолго задумался, потом решил проверить. Уже развязал тесемки, оглядел содержимое и запустил руку внутрь. Я тихонько подошел к нему и смиренно принял из его рук кирпичи.

— Только не вопи, — предупредил я «принца на горошине».- Я Юрику тоже подложил аналогичный подарок. Пусть попотеет.

Юрий Иванович обнаружил стройматериал только дома, когда высвобождал свой вещмешок.

Но меня рядом не было.