Профессор (беря зачетку): «Так, вы кто у нас? Ага, Евгений Пустозвонцев. Что у вас там, в билете — «Евгений Онегин»? Ну, что же, расскажите мне, голубчик, что вы знаете про своего тезку?»
Студент: — Про Жеку то?
— Про какого Жеку?
— Ну, у меня у самого кликуха такая – Жека!
— Вот как! Вообще то, насколько я помню, у Онегина никаких таких кликух, как вы изволили выразиться, не было. Ну, что ж, продолжайте.
— Ну, там вначале дядя честно правил…
— Простите, чем же это он правил?
— Ну, это…там, как бы не написано.
— Ага. Ну, как бы продолжайте.
— Ну, а потом он себя уважать заставил. А чего, блин, заставлять! Я бы и так зауважал! Прикинь – отстегнул ему коттедж, прикид всякий, бабла там…
— Хм. Прикинул – старик не слабо отстегнул!
— Ну!
— А что, у Пушкина прямо так и написано – «Бабла»?
— Не, зачем! Пушкин – он реальный мужик был. Все в натуре писал, реально как бы.
— Может, вы хотите сказать, что он был реалистом?
— Ну!
— Ну- ну. А Жека что же?
— Жека-то? Ну, он вначале отстойный совсем был, ну – типа ханурин. У него непруха была сплошная, облом полный,…а как наследство накатило – сразу понтовый стал. А чего не стать, если на шару?
— Простите, как вы сказали? На какую шару?
— Ну, типа на халяву.
— Ага! Так. Ну?
— Ну, поканал в коттедж — оттянуться. Ну, там — речка, цветочки, пчелки шастают, то да се. Ну, типа — природа.
— Ага, понимаю. Как это у вас живописно выходит. Скажите, а люди там водились на этой типа природе?
— Ну! В Натуре! Там сосед был баклан такой торкнутый – Ленский. Ну, по лесу бегал с длинным хаером, писал там чего-то — ну, в общем – ошпаренный совсем.
— О, Господи! Бедный Ленский! Ну, хорошо, а еще кто?
— Ну, там еще две герлы были, как бы сестры…
— Ага! А вы случайно не помните, как этих герлов звали?
— Ну! Одна Олька – она с Володькой Ленским тусовалась. А вторая, Танька – вааще была шиза удолбанная!
— Какая, простите, шиза?
— Удолбанная, ну, в смысле ушлепнутая, типа – странная.
— Ага! Очень вы своеобразно и любопытно излагаете. Ну – дальше.
— Ну, чего, блин? Короче, она как Жеку увидала и сразу тащиться стала от него. Тащилась-тащилась, а потом у нее крышу снесло и она колбасить стала…
— Это, в каком же смысле колбасить?
— Ну, как бы переживала.
— Ага, понятно! И до чего же доколбасилась?
— Кто?
— Ну, эта – Танька, шиза удолбанная.
— Аа…ну, она заколбасила и стала писать ему это…забыл, как называется… ну, когда не эсэмэс и не емейл, а на этой в натуре – на бумаге…
— Типа – письмо?
— Во! Точно!
— И что же она ему написала?
— Ну, что ей стремно все, ну, типа – я вам пишу, чего еще в натуре?
— Так, так – ну как же интересно! А Жека, что же?
— А чего – Жека? Он – ничего. Он же знал, что она удолбанная. Но он над ней стебаться не стал. Ну, нарисовался там, крышу ей вправил, чтоб не глючила и уканал опять.
— Очень любопытно! Прямо типа драмы. И что потом!
— Ну, потом там тусовка была у Таньки на бёзнике.
— На чем, простите?
— Ну, на дне рожденья. Потом там разборка была у Жеки с Ленским из-за герлы. А потом они стрелку забили, ну, типа – дуэль. И Жека Володьку замочил.
— Переживал, наверное?
— Ну! Ведь корефаны были. Но там такой расклад был, что сканать никак нельзя. Ну, и пришлось замочить!
— Да, я понимаю. И что же потом приключилось с вашим тезкой?
— Ну – чего? Опять тормозить стал, все не в кайф, замырзаный стал совсем, отстойный, ну, это…
— Можете не переводить, я уже как-бы научился…понимать. И что же – на том все кончилось?
— Не, зачем! Он однажды на одной тусовке нарисовался, ну типа – на балу. А там – Танька.
— Которая шиза?
— Не, она там уже не шиза! Она уже с понтом такая, герла не хилая, генеральша в натуре!
— Да, не слабо! А Жека что ж?
— Ну, он, конечно, к ней подвалил. То да се, фуё-маё – ну, типа я от тебя тащусь, а все остальное мне не в кайф!
— Ага! Интересно! А Танька что же?
— Ну, чего? Ну, она ему – ты конечно чипидрос клевый. Но мне уже все до фени – ну типа я уже другому отдалась!
— Вот даже как?
— Ну! И он совсем отпал, тормозной такой стал — как долбоящер!…ну, вот…вроде и все!
— Мдаа. Очень впечатляющий рассказ, очень! Ну, и как же мне оценить ваш ответ? Вы сами-то как думаете?
— Ну, я думаю это…может на троечку?
— А может на пятерочку?
— Да, нет профессор, что вы – на тройку!
— А я думаю, может, все же — на пятерку?
— Да ничего, тройки хватит.
— Ну, не скромничайте, голубчик. Если бы Пушкин мог слышать все эти ваши сленги и идиомы – у него бы крышу сразу снесло! От вашего великого и в натуре, блин, могучего. Ну, типа – языка. Нет, я все же думаю – на пять!
— Да, ну что вы профессор – лучше три!
— Ну, вот что, дорогой мой. Вы мне такого тут наговорили, что мне ваш ответ совсем не в кайф! Я не знаю, на каком языке вы тут изъяснялись, но не на русском, это точно! Так что экзамен по русской литературе обойдется вам в пять штук.
— А трех тысяч не хватит?
— Нет, дорогой мой, не хватит. А то мне очень стремно будет.
— Жаль!
— Ну-ну! Не тормозите, голубчик. А то еще заглючите и крышу совсем снесет! Кстати, у вас есть…это самое?
— Ну, я взял на всякий случай.
— В конверте, как я учил?
— Ну, да. Реально.
— Вот и отлично! Кладите ее сюда в ящик стола мою пятерку. Вот так! А вот вам ваша троечка (ставит оценку, расписывается, отдает зачетку студенту). Вот теперь можешь канать отсюда спокойно, Жека. Евгений, блин, Онегин!
