Роман(отрывок)

(История, написанная на ленте Мёбиуса, посвящённая глазастому детству нашей маленькой волшебницы Софии)

Книга 1 – Ночь тоже  сирота .

На синих лапах тишина свернула в чащу черных трав,

Тайносокрытая луна затмила тропы переправ…

В сей час стремленья заострив, лети душа на пир- в отрыв,

В отрыв от сумрачного дня, в призыв вселенского огня!

А лапы тишины лесной сокроют след твой непростой…

(фольклор магов)

ПРЕДИСЛОВИЕ.

…А  было это во времена давние, но и не совсем потерявшиеся в исторических потемках. Некоторые даже считают, что век тот был очень просвещенным, паче того «просветленным», просветленным нашествием на умы французских просветителей, легкокрылость коего бесподобным образом отразилась в русских придворных анналах кознетворения и казнокрадства. Да, да великий и несравненный восемнадцатый век, вернее совсем уж и конец его, когда в бурлении неосознанных добрых намерений благородных душ начало показывать свой лик великое блудодейство вольномыслия…революция филантропической жадности и  кровожадности всевластия. Но, впрочем, это лирическое отступление, а точнее год 1782.

Что же до самого  процесса просветления умов, то оный процесс схож во многом с естественно-научным процессом закипания супа, при чем суп никогда не кипит сразу весь, а только центр приложения сил- центр, где лижет днище огонь…

Глава  1.

Нищ мой край и ночь его глубока и сиротлива. Ночь разума.

Как- то по весне бывшая вольноотпущенная крепостная графа Орлова, экономка и мастерица тайных проделок, Анфимия Прянишникова, возвращаясь накануне  Пасхи в свой собственный домишко из гостей, обнаружила на крыльце подкидыша. В большой корзине спал чудным, должно быть опийным сном младенец женского полу, едва ли двух лет от роду. Сообразив окончательно, что это совсем не кума прислала ей обещанных сушеных грибов, Анфимия растерялась. Затем другая, прохладная и разумная мысль посетила бедовую головушку:…а ну, как , ежели чего? Ежели  дитя это-плод утех ее бывшего господина, или сродственника, или не дай  Бог самой графини? Всякое бывает, у самой Анфимии воспитывались две дочери, побочные ветви благородного рода, из-за чего и была она отпущена на волю и одарена графской милостью вполне выгодно. Но тщательнейший обыск не дал потребных улик, ни письма, ни памятного украшения, ни даже намека на след к неизвестным злоумышленникам- одни цыганские тряпки да жеваный хлеб в тряпице. Зато личико дитяти украшало громадное, на всю щеку родимое пятно…

«Бесовское отродье!»-ахнула Анфимия,  дитя  проснулось и заплакало.

Есть женщины в русских селеньях, повторим мы бессмертные слова поэта, будь они хоть трижды злы, четырежды зловредны, они никогда не выбросят со двора богом дарованного, так случилось и на этот раз, некий фатализм Анфимии развернул ее к добру.Тороватая в кознях и лицедействе бабка слыла опытной повитухой, ворожеей и лекаркой, хотя все или почти все ее знания черпались из старого издания Домостроя и кипы календарей, похищенных в свое время из графской библиотеки.

Таким образом, дитя приютили в доме, и хоть не пестовали, но взрастили, не белоручкой, но и не паинькой.

Последнее обстоятельство не было заслугой воспитателей, просто дитя было «хитрованское» и смышленое до крайности. Крестили ее в день Варвары –великомученицы и нарекли  соответственно Варварою, по благодетелям – Прянишниковых.Зашедший к куме священник как-то  спросил угощавшуюся  Анфимию, почему приемная девочка не ходит в школу при церкви и тем пристыдил ее лицемерное добротолюбие, бабка смешалась, полезла за словом по карманам и вынуждена была сдаться.

Пришлось ей расстаться со старым габардиновым платьем, совсем мало штопанным и парой сбитых башмаков, чтобы собрать сквернавку на учебу!

Да , девчонке горя мало, у нее никак четверо ушей и восемь глаз: все углядит, все услышит, все запомнит,  «бисова  дитина»!  Отдали в школу, чтоб грамоте знала, так она еще лучшей ученицей стала, ни тычки, ни прозвища не сломили, что по- гречески, а что по- латински бубнит лучше дьячка, бисова дочь, никак не менее! Арифметикою всех уела, молитвы все назубок…а все-одно, бес целовал!

И  в тайных своих делах Анфимия скоро стала доверяться  Варваре. А случилось это так.

Однажды Варя увидела, как врачует бабка Анфимия скорбную животом соседку и изумилась. В баньке, напаренной по такому случаю, совершалось  изгнание скорбей примерное, бабка  травяным веником окуривает испуганную пациентку, ходит вокруг, поет-бормочет: «Иду на виду, вола веду, около кола, вокруг вола. Кол волочу, вола колочу. Вол- вой, хворь-долой!» И  хлобысть болезную по чем попало. Девушка уворачивается , закрывает лицо руками, но неумолимая врачевательница резко поворачивается и в обратный путь: кол волочу, вола колочу- бамс,  по голове! В том и заключалось все лечение. Пациенты были очень довольны лицезрением и доступностью понимания акта целительства, многие скорби проходили довольно скоро. Что свидетельствует,   косвенно конечно, о психической природе телесных страданий.

Но в случае с соседкой речь шла о затяжном циррозе печени и лечение Анфимии было не по существу  вопроса. Варя  раздобыла  в церковной ризнице старинную латинскую книжицу Парацельса и  вычитала Анфимии ряд хороших рецептов лечения печени, с тех пор бабка часто советовалась  с ней, в конце концов не так уж и зла была бывшая экономка, а  прикладное домоедство и  домомучительство было скорее развлечением праздного ума

и невежеством  души.

Варя поняла, конечно, что бабка  — самая настоящая забубенная шарлатанка, когда сама врачевательница слегла в одночасье:   у нее  отнялись ноги и приключился жестокий колотун. Никакие травы и заговоры от той хвори не помогали. Бабка уже черными пятнами покрылась и  попросила Варю сходить за попом, а в другой день за колдуном в Михайлов посад. Уже и соборовали болезную Анфимию Никитишну. Да вдруг, вынося  сор из избы, Варя обернулась, как бы на

голос сзади и прямо перед своим носом увидела в притолоке воткнутую иглу, уже почерневшую и ржавую, с которой капала черная вода.

-Тетушка Анфимия, я иглу вижу в притолоке! -звонко крикнула Варя в избу.

C печи Анфимию как ветром сдуло, на трясущихся отнявшихся ногах приковыляла она к двери и завыла дурным голосом, а потом бросилась на колени с намерением  каяться во весь свой голос подержанной иерихонской трубы. Закончилось все довольно успешным вытаскиванием  «дела» из схоронки с помощью щипцов для колки сахара, и нейтрализацией в золе, воде и земле…Варя запомнила характерное першение в горле, когда закапывала добычу ночью на перекрестке дорог. Ничего страшного она в событии не усмотрела, подивилась только народному суеверию со всем пылом  «учености», но и  судьба уже готовила ей настоящее испытание духа. А бабка исцелилась, хоть и не совершенно, нога у нее с тех пор приволакивалась и глазной тик мучил.

А легенда об игле потрясла души других страдальцев и пациентов Анфимии совершенно загробной моралью, клиентура ликовала и несла знахарке горы яиц, хлебов и свечей…Но в глазах Вари репутация целительницы непоправимо повредилась, уж больно бестолково вела себя бабка, как будто разума лишилась, забыла где у нее самой расположены внутри органы и как они должны работать, а на вопрос Вари ответила, дескать, негоже девице интересоваться такими вещами — нарушается невинность ума и чистота души!

Но пытливый ум всегда найдет ответ на свой вопрос, только надо уметь его  услышать и увидеть внутри деревенской жизни, на кухне, на бойне, покосе, скотном дворе…А клинику душеведения девочка изучала прямо на дому  с примерными истерическими припадками хозяев, их скандалами и маразмом.

Потому-то девочка была изначально невосприимчива к обидам, тычкам и прозвищам соседских мальчуганов, им она научилась давать отпор маленькими, но крепкими кулачками и отважным стальным блеском серых глаз.

-Варвара-варварища варит суп из топорища!- весело кричали мальцы, когда Варя шла в школу с торбой из мешковины и несла  драгоценные башмаки на палочке за плечом, чтоб не испортить, а надевала только на пороге школы, впрочем , так делали многие дети в те времена и еще долго-долго времени спустя .Варвара только зыркала на озорников и пугала их страшной рожей и козой из пальцев. А ребятне только того и надо было, с визгом разбегались они по всей улице в полном восторге ужаса.

Так и шли неприметные годы, пока одной говорливой ранней весной не наступило долгожданное Нечто. Что это было доподлинно Варя сказать бы не сумела и объяснить себе была не в силах .Вряд ли  и мы сейчас смогли бы членораздельно выразить эту почти математическую абстракцию разума. Грубо говоря, одно из стеклышек в калейдоскопе жизни неприметно сдвинулось …и картина мира вмиг стала иной.

Началось все, как водится,  с вещего сна , в котором Варя летала, как птица…Затем удушливое бессилие охватило тело, не привыкшее к изнеженности и не позволило ему встать с уютного сундука в сенях, летней  да и зимней порой резиденции подкидыша. Что-то будет…Воздух погустел, время стало тягучим и медленным. Преодолевая неимоверную усталость, Варя  накинула свой салопчик и вышла на улицу. По улицам уже прогнали стадо коров на выпас и в воздухе пахло остро и пряно, но от дальнего леса ветерок то и дело приносил  запахи зацветающего багульника и дыма . Варя почувствовала, что ей вдруг расхотелось куда- то торопиться, помогать кухарке растапливать печь, собирать  тетрадки в школу, заплетать волосы, и она даже обрадовалась, когда дочь Анфимии Анна, выскочив на крыльцо, грубо завопила на нее и замахнулась полотенцем:

-Бездельница! Матушка больна, а эту сквернавку нипочем не дозваться, подумать только, поим-кормим, одеваем и никакой благодарности в ответ, одни козни и непослушание! Немедленно собирайся и сходи к господам Нефедовым, они обещали расплатиться в четверг, да за молоком зайди к бабе Дуне.  Анна с негодованием фыркнула и удалилась в горницу с видом оскорбленной добродетели, а Варя, нагруженная корзинкой, крынкой и баклажкой отправилась по поручению. Ходу то тут с полчаса…Но недаром мы толковали так долго про коварное Нечто, притаившееся за калиткой, за поворотом, за  невидимой чертой. Завернув за угол, Варя почувствовала, вот она беда-бедешенька…Акация зацвела, раскинула свои ароматные объятия, как пьяненькая сваха, облекая вошедшего в них  радостным дурманом ,солнышко лезет с поцелуями в лицо и глаза…Голодный котенок мяукает на завалинке. Хроменький…Тоскующие глаза зверька уставились на Варю требовательно и грустно. Ну как тут удержаться и не пожалеть несчастное существо, такое похожее на нее саму, сиротинку горькую, и Варя сама не заметила, как протянула руки  бедному товарищу и котенок мигом взобрался на нее и заурчал под шалью.

И вовремя. С заливистым лаем прошмыгнула у самых ног собачья свора, предводительствуемая роскошной рыжей колли, собаки шли нос к хвосту, как нитка за иголкой, и Вариному котенку не поздоровалось бы, не будь он в недосягаемости от шалых псов.

Варя переждала собачью свадьбу, укутала поплотнее спасенного зверька и пошла дальше, забыв совершенно, куда идет и оставив корзинку у ворот чужого дома и не оглянулась до самой реки, куда ноги принесли ее сами собой. На мостках  какая-то баба чистила жирных карасей, свежепойманных бредущими поодаль мужиками с плетеными ивовыми ловушками. Варя выпустила котенка поразмяться и полакомиться валявшимися в изобилии рыбными потрохами. Котенок не заставил себя упрашивать и принялся за трапезу с видимым энтузиазмом. Тогда и Варя почувствовала прилив аппетита и вспомнила, куда шла до того, как пригрело солнышко, как вода заиграла бликами

и как кот вгрызся в рыбную печенку…Варя испугалась -ни корзинки, ни баклажки, ни крынки, в чем молоко нести, и денег тоже нет и вспомнить девочка не может, получила ли она деньги или нет.

В растерянности Варя поднялась и пошла по берегу, всклокоченная, с задравшейся юбкой , промокшими ногами и сытым угревшимся за пазухой котенком.  Что делать? Вернуться домой немыслимо, идти куда-то боязно, кто приютит сироту? Вина велика, а оправдаться нечем —  башмаки намочила, корзинку потеряла, денег нет — кругом одни неприятности, грозящие каждая стать причиной жестокого наказания. Голова закружилась….А навстречу ей, как будто в довершение всех бед неслась ватага мальчишек. Ее враги! А  Варька совсем не чувствует в себе силы сопротивляться еще и этой напасти, сейчас бы рухнуть на сено в овине и поплакать всласть…

-Варвара-варварища, вари суп из топорища, не пучь глазища, кругом грязища! — больше всех старался

Панас, сын сапожника с их улицы, самый скверный озорник в округе. Варя подозревала, что это он и сочиняет дразнилки и стишки и сам их озвучивает.

Обычно ватага трусливо держалась поодаль, вопя во всю мочь, но сегодня расстановка сил изменилась, у девчонки были заняты руки, а любителей поиздеваться было вдвое больше прежнего, с нижней заречной улицы еще присоединились.

— Кушай, дурища, сварилось топорище!- тонким фальцетом пропел дьяков сын, гримасничая по обезьяньи. Варе вдруг показалось, что это  совсем не детские лица, а оскаленные морды бесов привиделись ей в полуденном мороке, в  какой-то роковой миг захлебнувшейся дрожи сердца. И она застыла столбом, затравленно оглядываясь вокруг, тиская и прижимая к себе живое существо, единственное из  всех, кто в ней нуждался и против нее ничего не имел.

— Прочь! Пустите, я сегодня не играю! – слабо шевельнулись губы Вари.

Но любые слова были бессильны перед  почуявшей поживу и развлечение толпой. Кто-то подкрался и насыпал ей за шиворот песку, кто-то бросил в нее колючий шарик чертополоха ,Варя предчувствовала, что этим дело не кончится, потому что  глаза нападавших  ничего хорошего не обещали. Давешняя тетка, что чистила рыбу  направилась было к Варе на помощь с коромыслом наперевес, да поскользнулась и упала, опрокинув на себя деревянное ведро и угостив себя же по голове  своим  орудием , на потеху публике.

-Га, га, га…-расхохотались  озорники во всю свою молодую и злобную утробу. «Истинно бесы!»-подумала Варя с отчаяньем оглядываясь вокруг, надо бежать, хотя бежать не самое лучшее в этом случае, ведь враги видят, что жертва дрогнула, значит будут бить, гнать, пока…Ведь, кто бежит, тот виноват, кто отступает, тот побежден. Но она рванулась из последних сил, пробивая толпу плечом, останавливая холодным насупленным взглядом и сурово сжатыми губами, еще толчок и она почти свободна и быстро уходит, так и не разжав рук, вслед несутся угрозы, летят комки грязи и камни…

Жертва ускользнула. Догнать! Растерзать! Га-га-га! Вся ватага кинулась за Варей по дороге, осыпая грязью и камнями, не раздумывая, что же они творят такое, такие милые, воспитанные и послушные детишки, гордость родителей, надежда отчизны.

Больше Варю никто никогда не видел, корзинку нашли, посуду принесли Прянишниковым, но никто ничего не мог сказать о судьбе девочки. Пропала бесследно.

Глава вторая.

Возвращение. Бел- горюч камень Алатырь.

Бежать было все легче, как будто с каждым шагом уменьшалась тяжесть воздуха и тела, одежды, башмаков и  обидных криков, что, казалось, висли на вороту черными плевками ненависти.

Серпик луны уже проклюнулся белесой загогулиной, когда Варя осознала, что за ней давно не слышно не только голосов и топота, но и шума ветра. Последний из камней, угодивших ей в спину выбил из нее дыхание прошлого и все воспоминания о минувшем дне: вот тут она еще намеревалась пробраться огородами на свой сундук в сенцах и придумать какие-нибудь  отговорки и оправдания, а вот здесь уже зияла бездна беспамятства – гул огромного колокола, что рождается под самым языком медным и  окатывает робкую душу, выглянувшую на миг из укрытия головы, иномирным потоком реки забвения.

Варя напрочь запамятовала знакомые места, домишки, редколесные островки весенней зелени и обнаружила себя вдруг сидящей на краю обрыва лесной речки. В этом незнакомом месте застыло ощущение неопределенности сумерек. Котенок вдруг завозился, размяукался и вылез из- под шали ,распространяя удушливый запах рыбы.  Глазки его недобро фосфоресцировали… «Чуть не задушила в объятиях!»- пришла в голову Вари чья-то посторонняя мысль.

-Бедненький, чуть я тебя не задушила !- робко призналась Варя, пытаясь пригладить взъерошенного зверька.

Но котенок  ласки не принял, он мрачно сузил глаза и отвернулся.

-Ох-хо-хонюшки, куда же это мы с тобой прибежали? — раздумчиво протянула Варя, — я этих мест

совсем и не знаю, а кажется уже темнеет. Голос ее невольно дрогнул.

-Да уж! -эхом отозвалось в голове, — пожалуйте на пир к волкам и волколакам

-Я ж тебе криком кричал – не туда, сворачивай левее, а ты как застрекочешь по буеракам, только ветер в ушах, да извилины из мозгов расплетаются и реют…

-Как это – реют? — озадаченно спросила Варя, силясь услышать ответ из темноты и подозревая, что разговаривает сама с собою.

-Реют  извилины мозга, как флаги на ветру,  у некоторых, гонимых гневной общественностью.

Варя задрожала и начала испуганно оглядываться, таких слов она сама себе не могла бы сказать… Никогда.

-Но ты не бойся, у нас еще есть время до утренней зорьки, но уж и не минутой долее! — раздался вновь голос в голове,  -куда ты смотришь, дурочка, я тут вот весь перед тобой ! – и кот сердито замерцал глазами. Девочка открыла рот да так и забыла его закрыть на целых пять минут, пока кот приучал ее к мыслеслышанью  и мыслеговорению и вообще к мысли, что животные умеют говорить, во всяком случае умеет говорить именно этот кот.  Через пять минут рот Вари захлопнулся, сознание прояснилось, чтобы одарить ее на редкость сварливым мохнатым собеседником . С этого момента девочка почувствовала себя  если и не лучше, то во всяком случае значительно увереннее, ведь особенно скверно впасть в небытие в одиночку, как будто ночью провалиться под лед накануне праздника, и страшно и холодно и отчаянно, а тут теплая лапа друга.

Продолжение следует…