РУСЬ
Как коротко, как ёмко слово Русь,
Как радостно-легкопроизносимо!
Как будто, заплутавшее в бору,
Девичье-неспокойное «Ау!»
Призывно пролетающее мимо.
Как движимые ветром ковыли,
Как небо над родимыми местами,
В котором горько плачут журавли,
Как хлебный дух идущий от земли
И церкви с золочеными крестами.
Мило мне православие твоё,
И долгое твоё многотерпенье,
Погосты, над крестами вороньё,
В мышиных норах жёлтое жнивьё
И жаворонка радостное пенье.
Живу тобой, дышу тобой, горжусь,
Другой уже себе не выбирая.
Твоей землёй когда-то уберусь.
Как коротко, как ёмко слово Русь
И как, в восторге, сердце замирает!
ГАРМОШЕЧКА
Эх! Душа моя российская!
Не умеешь понемножечку.
Коль дорога, так неблизкая,
А в дорогу, так гармошечку.
И начнут звенеть распевочки,
И пойдут по кнопкам пальчики.
Выкаблучивают девочки,
Выкамаривают мальчики.
Погляди-ка, как неплохо, а!
Аж нога в обутках чешется.
Эх, душа моя горохова!
Всё плясать бы ей, всё тешиться.
Ей бы силушку мужичию
В круг пихнуть – пусть там избудется.
Ведь, по русскому обычаю,
Петухи гармошкой будятся.
Ночь не спишь, а хоть бы крошечка
Сна в глазах, хоть доля малая.
Эх ты, русская гармошечка!
Ах ты ж, баба разудалая!
ЧАША ЛЮБВИ
Сидели двое на балконе
И молча щурились на свет,
Друг с другом рядышком, на склоне
Судьбой отпущенных им лет.
На лицах их морщинок сети
Улыбкой тронуло чуть-чуть.
А во дворе смеялись дети,
Лупя ногами по мячу.
Их звонкий смех, мячом кручённым,
Летал и прыгал по траве.
Они играли увлечённо,
И даже не смотрели вверх.
Как эта юность безмятежна,
Ей отвлекаться не с руки.
Она не видела, как нежно,
Держась за руки, старики
На дворик маленький взирали,
Друг к другу плечи прислонив.
И, будто, что-то понимали,
Всем непонятное, они.
Потом она ему сказала,
Совсем глазами подобрев:
– Любимый! Помнишь, как играла
И я, вот так же, во дворе?
Как время быстро пролетело,
Уже и внуки поднялись.
– А что ж ты, милая, хотела? –
Он ей ответил – Это жизнь.
У нас она то, слава богу,
Что у меня, что у тебя!
Теперь стареем понемногу,
Как жили – рядом и любя
Тут только радоваться надо,
Тут огорчаться ни к чему.
– Да, да, родной! Я очень рада! –
Она в ответ шепнёт ему.
И он ей шепотом: – Я тоже.
Тут и закончить бы мне стих.
Но видел я, как крылья сложив,
Глядели с облака на них
Два белых ангела, два стража,
Два их хранителя от бед.
И в их руках сияла чаша,
И в ней вином искрился свет.
Свет той любви, что стариками
Испит из чаши был сполна.
То нежно, мелкими глотками,
То страстно и почти до дна.
И всё же чаша не скудела
Поскольку ангелы, нет-нет,
В неё вливали, то и дело,
Небесный свет, Господень свет.
И он разглаживал морщины
И на балконе, в этот миг,
Сидели женщина с мужчиной
А не старуха и старик.
ГРАФИНЯ
Мороз застыл на балюстраде,
Метель по улицам мела.
В седом блокадном Ленинграде
Дворянка старая жила.
Осьмушку хлеба половиня,
В буржуйку бросив горсть трухи,
Полузамерзшая графиня
Листала Байрона стихи.
В окно стучались взрывов звуки,
Метались блики по стене.
Но ей не страшно. Что там, внуки
Уже погибли на войне,
Их смерть не пережили дети,
А ей вот бог отмерил дней.
Она одна на этом свете,
Лишь Байрон что-то шепчет ей.
Слова его — бальзам для слуха.
Без них — господь не приведи!
И томик маленький, старуха,
Рукою жмет к своей груди.
На шали, словно, на корсаже,
Биеньем сердце ожило.
Сейчас она ему расскажет
Как ей ужасно тяжело,
Как часто обращалась к небу:
«Возьми старуху, не томи»
Как слезы катятся по хлебу
Хлеб вкусен с солью , mon ami
Как будто ешь тоску и муку,
А здесь ее никто не ждет.
И Байрон, взяв худую руку,
С собой графиню уведет.
А утром, у буржуйки, сидя,
Надев из инея тулуп,
Держа стихи, и строк не видя,
Блокаду встретит новый труп.
СТОЯЛ У РЕЧКИ ЧЕЛОВЕК
С утра, в лесу, холодный век
Туманом стлался.
Стоял у речки человек
И улыбался.
Речной туман ему, как шёлк,
Окутал ноги.
— Привет! Ну, вот я и пришёл,
Лесные боги
Промолвил он и заломил
За шеей руки.
— Как этот мир хорош и мил!
Как эти звуки,
Что светлым утром рождены,
Душе приятны.
Как эти запахи пьяны
И ароматны.
Костры языческих начал
В него вселились.
И он уже не замечал,
Как слёзы лились.
Во сне он был, иль наяву,
Иль вовсе не был.
И он упал спиной в траву,
Глазами в небо.
Так и лежал среди красы,
С богами равный,
Вдыхая капельки росы
И запах травный.
