КОЛЯ-КОЛЯ
Не все знают, но природа, а может, и сам Всевышний, внимательно следят, чтобы у всех детей был папа. Вывела, к примеру, трясогузки птенцов, а папу схватил коршун. На второй день возле малышей уже новый родитель. Такой же заботливый, старательный и неугомонный. У лисиц так вообще два гона. Первый за право обладать лисицей. Гоняются друг за дружкой, рычат, кусаются. Побеждает сильнейший, который и, как положено победителю, пользуется благосклонностью лисицы . Через полтора — два месяца второй гон. Этот за право быть отцом будущих лисят. Там из первой свадьбы ни одного лисовина, но снова сражаются, не щадя живота, и снова побеждает сильнейший. Роет для новорожденных лисят нору, таскает им мышей и кур, с риском для жизни защищает от врагов.
Но самый чемпион среди пап кулик плавунчик. Этому куличиха снесла четыре яичка и улетела резвиться с такими же куличихами. А родитель сам и яйца насиживает, сам и деток нянчит, сам и в теплые края сопровождает.
Одни глухари, после того, как соблазнил глухарку, прячутся в кусты. Менять перья. До середины лета и линяет, а глухарка возится с его детьми одна одинешенька. Отсюда и выражение: «Слинял!»
Не знаю, как у глухарят, но у человечьих детей, чей папа слинял в кусты, здоровье совсем неважное. Не зря же в детском санатории, где работаю воспитателем, безотцовщины более чем достаточно. Врачи подбирают им всевозможные капли с таблетками, некоторым даже назначают массажи, а мы с музыкальным работником Переверзевым подбираем пап. Пусть не навсегда, а лишь на два – три часа, но ведь и массаж тоже делают не круглосуточно. Приглашаем оказавшихся под рукой мужиков на «Дни именинников», спортивные соревнования и всевозможные утренники. Те, которые с важным видом сидят в президиуме, нам неинтересны, но вот те, у которых загораются глаза принять участие в детских развлечениях, уже наши. Теперь без них не проходит ни одно мероприятие. Но главное даже не это. Главное, дети сами чувствуют таких мужиков и облепляют со всех сторон. Добро бы только облепляли, но еще и вытирают об их парадно-выходные штаны свои сопли.
Мы поддерживаем авторитет этих мужиков, как можем. Сочиняем самые героические биографии, оформляем на почте, будто бы от них, поздравительные телеграммы, заставляем вручать детям купленные за счет санатория подарки. Мужики загораются, ждут, не дождутся, снова искупаться в детской любви, некоторые даже отпрашиваются с работы. Как же иначе? Дети-то ждут!
Не секрет, школьники дают своим учителям клички. Тех, кого не любят, зовут Колодка, Пеструшка, некоторых вообще мужской дразнилкой — Поп Гапон или Пиночет. А вот, кого любят – уменьшительным именем: Галя, Евгешка, Леночка. Меня за глаза называли Стасиком, Переверзева — Шуриком. Мы этим гордимся, но до участкового милиционера Николая Николаевича нам далеко. Этого кликали Коля-Коля. Если приходил в гости, встречали у самых гаражей и так засоплививали его галифе, что оно блестело, как хромовые сапоги.
Был Коля-Коля таким маленьким и худеньким, что издали его можно принять за школьника. Да что там издали? И голос-то тоже имел тихий и немного грустный. Остановит нетрезвого шофера и разговаривает с ним таким извиняющимся тоном, словно это сам нарушает все правила.
Раньше я его объезжал стороной. Из-за мотоцикла. У нас Колыма: сто рублей — не деньги, сто лет – не старуха, сто километров – не расстояние. Ни за грибами, ни за ягодами пешком не потопаешь. Лучше всего на мотоцикле. А у меня никаких прав. Вот контрабандой и гонял. Потом мотоцикл украли. Жаль, конечно, но не я первый. То и дело слышим о подобных неприятностях. Пожаловался нашим слесарям о такой беде, на том и стало. Вдруг является участковый и спрашивает, почему не подаю заявление о пропаже мотоцикла?
— Все равно не найдется, — объясняю ему.
— Почему не найдется? Даром, что ли четыре года учили разыскивать ворованное?
А в голосе такая обида, словно самого подозреваю в этом хищении.
И что же? Нашел! Через неделю приглашает в гараж: стоит мой бродяга! Можно садиться и ехать домой. Только нужно забрать и мое заявление. Украли мотоцикл-то совсем молодые парни. Не хочется портить биографии.
Я, конечно, забрал. Но главное не это. Главное, рядом с мотоциклом пылится целая гора медвежьих, волчьих и оленьих шкур. Некоторые даже с головами! Дальше всякие чемоданы, коробки, какие-то приборы. А от одного вида резиновых лодок и рыболовных сеток можно сойти с ума! Милиционер видит мой восторг и сообщает, что это оставшееся от прежнего участкового вещественные доказательства. У нас-то через Аляску налаживается торговля, да и так ездят делегации. Вот контрабанду задержали, а найти хозяев не получилось. По инструкции все это нужно уничтожить или передать заинтересованной организации. Но здесь курортный поселок, а не какой-то колхоз. Придется уничтожать.
— Не надо! – запротестовал я. – Мы и есть самые заинтересованные. У нас и сирот, и аборигенских детей хватает, а здесь сколько добра! Вы к нам в воскресенье приходите. Когда ни лечения, ни процедур. С самого утра будем ждать.
Пришел. Вернее, приехал. Да не с пустыми руками, а с коробкой конфет, фломастерами и тренажером для юных автолюбителей. В парадной форме, при оружии и трех медалях. Детям интересно. Спрашивают, за какие подвиги получил, просят подержать пистолет. Узнали, что тоже детдомовец, воевал в Афгане, опробовали пистолет и утащили в игровую комнату.
В столовой все накрыто, малышовская группа давно звенит ложками, а наши крутят руля. Тренажер электрический, чуть не туда крутанул или слишком разогнался, сразу на весь санаторий: «Вау! Вау! И освобождай место следующему. Даже у меня с Переверзевым без аварии проехать через перекресток не получается. А у Коли-Коли к нам никакой жалости. Включает самый сложный режим и выговаривает так, словно мы и на самом деле устроили аварию. Когда, наконец, дали команду идти в столовую, дети скопом к дежурному врачу: «Можно дяденька милиционер с нами кушать будет?». Та разрешила, только наказала надеть белый халат.
Хотя Коле-Коле скоро тридцать, но холостяк. Почему? Я даже не интересовался. Знаю, был ранен, долго лежал в госпитале. Вот и все. Да, это и не главное. Главное, он полюбил нас, а мы его. Скоро почти все шкуры с головами, проигрывателями и телевизорами переселились к нам в игровую комнату. Детей оттуда не выгнать. Особенно, если приходил Коля-Коля. Нянечке, которой не нравился такой шабаш, я по секрету сказал, что из-за побегов заключенных из расположенного по соседству лагеря, этот милиционер присматривает и за нами. Та понимающе кивнула и присмирела навеки.
Я пригласил нашего милиционера порыбачить на дальних озерах. Он отправился, с полчаса помахал удочкой, затем принялся обыскивать ближнюю тайгу. По каким-то непонятным мне приметам находил рыбацкие утайки и демонстрировал мне то спрятанные кем-то удочку, то чайник, а то и целую печку. С трубой и задвижкой. Все оставлял на прежних местах, а вот огромный медвежий капкан, откованный лет сто тому назад притащил в детский санаторий. Пружина у капкана до того слабая, что не смогла бы удержать даже зайца. Это и нравилось. Если насторожить, хватает совсем не больно, и не было мальчишки, который не попробовал сунуть в этот капкан ногу. Настораживали и на меня с Переверзевым, а уж восторга было, когда попались в капкан оба сразу.
Радовалась Коле-Коле и наша бухгалтерия. Раньше в санатории были вечные проблемы с доставкой зарплаты. Банк-то в сотне километров, и за деньгами пошлешь не всякого. Теперь у кассира Наташи и шофер, и охранник – лучше не придумаешь. Кое-что участковому за работу, конечно, приплачивали, но, наверное, не много. Дело-то неправое. Никакой подработки милиционерам иметь не разрешалось, а на их зарплату особо не разгуляешься. Из-за этого беда и случилась.
Не все знают, что в прежние времена заработки на Колыме были такими, что за получкой отправлялись с чемоданом или наволочкой. Иначе не унести. Более всего доходами славились старатели, и всяких историй, как их грабили по пути к родному дому, не сосчитать. Ведь легенда о том, что нельзя убежать из колымских лагерей, была всего лишь легендой. На самом деле беглых уголовников болталось везде так много, что охотникам за их отстрел платили премию. Лично мне председатель одного из чукотских исполкомов жаловался, что приходилось выплачивать охотникам за каждого подстреленного зека больше, чем американскому ковбою за скальп индейца.
Конечно, сегодня беглых зеков не так много, зато увеличилось число людей занятых контрабандой золота. И на Колыме, и в Якутии, и на Амуре созданы воровские кланы «Ингушзолота». Перекупают драгоценный металл у старателей и вывозят на «материк» в специальных поясах, контейнерах, просто ручной клади. Везут на самолетах, пароходах и даже оленьих упряжках.
Понятно, сами старатели со своими заработками в одиночку не ездят, некоторые для сопровождения нанимают милиционеров. Наш поселок не так далеко от золотых приисков, пару раз обращались и к Коле-Коле. Работы не много. Утром выехал, сопроводил удачливого добытчика до аэропорта или банка, и к ночи уже дома.
Нынешние золотодобытчики сильно отличаются от старателей Клондайка и прочих искателей фарта. Там-то немытые, бородатые, малограмотные мужики, а у нас, в работающей неподалеку старательской артели из двадцати двух человек четырнадцать с высшим образованием! Правда, половина артели сидела по два-три срока в лагерях, но ведь это тоже дополнительное почти юридическое образование.
Вот такой старатель в кабину Коли-Коли с набитым доверху портфелем и забрался. Представился Валерой, сел на переднее сидение и сразу же вручил оплату за проезд. Ни больше, ни меньше, как и положено в таких случаях. О чем они разговаривали в дороге – никому не известно. Люди видели, как вместе обедали в придорожной столовой, затем дружненько заливали бензин на заправке. Вот, пожалуй, и все.
Где и на чем прокололся Валера, тоже угадать трудно. То ли Коля-Коля заметил, что портфель его пассажира заполнен не деньгами, а золотым песком, то ли просто поймал Валеру на враках. Старатель-то никогда не скажет: заработал, а отмазался, в его разговоре то и дело звучат слова: значки, копыши, шурфы, сундуки, хвосты. Даже золото у него – всего лишь золото, а не рыжье, как принято в уголовном мире. Но то, что наш участковый проколол курьера, сомнения у людей не вызывает. Вот вместо того, чтобы ехать прямо к аэропорту, повернул к милиции. Наверное, этот маневр не устраивал Валеру, он выхватил пистолет и выстрелил. Пуля пробила шею Коли-Коли и застряла в спинке сидения, а участковый захрипел и забился в конвульсиях. Проходящая неподалеку женщина видела, как на повороте, машина вдруг ткнулась в бордюр и заглохла. Из машины выскочил высокий мужчина, пересадил «пьяного» милиционера на заднее сидение, сел за руль и погнал в сторону соседнего поселка…
Коля-Коля не умирал уже часов пять. Сидел привязанный к спинке стула, глядел в угол комнаты и молчал. Говорить то ли не мог, то ли не хотел. Валера расположился против него и, молитвенно сложив ладони, упрашивал:
— Ну, умирай, мент, скорее! Умирай, прошу тебя…
В соседней комнате Валерины подельники держали совет, как выбраться из создавшегося положения? Этот кретин прикатил с подстреленным милиционером прямо под окно. Предлагает добить. А куда потом труп?
Решили: Нужно сработать под самострел. Пока ночь, гнать машину прямо домой к милиционеру. Он живет один. Занести в квартиру, положить в кровать и придушить подушкой. Ряжом положить его же пистолет. Никаких особых экспертиз, которые так часто показывают в кино, не будет. В прошлом году освободившийся из колонии строгого режима ухарь прижился в соседнем бараке, устроил среди ночи пьянку, и в таком виде сунулся с ножом на Генку-Молоковоза. В зоне ему все сошло бы, а здесь получилась промашка. Генка-то на совхозной ферме пьет сливки вместо воды, а этот, может и отчаянный, но на лагерной пайке поистощал. Генка порушил ухарю половину ребер, проломил голову и в таком виде сунул в туалет. Участковый даже не стал вызывать следователя. Составил протокол, что этот злодей в пьяном виде свалился с унитаза и, получив многочисленные переломы, скончался. Закопали без всяких экспертиз. Теперь такую же участь готовилась и нашему участковому.
Погрузили Колю-Колю и на двух машинах погнали по трассе. Ночь, встречных машин почти нет. И вдруг, прямо у развилки к нашему поселку целая колонна. Легковые, грузовики. Милицейская тоже мигает фонарем. То ли авария, то ли камнепад. Здесь сильный прижим, завал могут устроить даже снежные бараны.
Развернулись, отъехали километров десять и решили больше не рисковать. Вывели Колю-Колю из машины, хотели добивать в спину, а тот вдруг повернулся и требовательно так:
— В лицо, суки, стреляйте!
Те выстрелили, оттащили подальше от трассы и забросали ветками кедрового стланика. Машину спустили в ущелье.
Убивец нашли быстро. Наверное, те, которые искали, тоже не зря по четыре года учились ловить преступников.
Хоронили Колю-Колю без особого почета. В газете даже появилась статья, что был связан с этими бандитами. А убили, мол, Колю-Колю лишь потому, что один из бандюков игрался с пистолетом и нечаянно нажал курок. Но мы-то знали, как было на самом деле. Наша хозгруппа, в которой работали одни бывшие уголовники, да и сама зона, где убившие Колю бандиты отбывали наказание, не верили ни одному слову из этой публикации. Особенно возмущалась кассирша Наташа, у которой Коля-Коля несколько раз занимал деньги, чтобы купить детдомовцам игрушки. А уж, она-то считать умеет!
Еще помню, на поминках, одна из воспитательниц рассказала, как самый маленький в ее группе детдомовец Женя Шатков, которого участковый часто катал на машине и даже подарил милицейскую фуражку, не хотел отпускать Колю-Колю в ту поездку. Висел на брюках, пускал сопли и орал, как резаный. Чувствовал его смерть, что ли? Дети-то до семи лет ангелы. А ангелам ведомо куда больше, чем нам с вами.
Вот написал историю Коли-Коли, и вспомнил петушка белой куропатки. Она-то линяет, лишь только начнет откладывать яички. Когда вывела цыплят уже серая серехонькая. Снег давно растаял, ни ее, ни цыплят в траве не разглядеть. Но их папа так и остается белым. Сидит на самом виду, орет на весь мир и приманивает хищников. Бежит, к примеру, лисица мимо куропачьего выводка, схватила куропача и наелась. Птичку, конечно, жалко, зато цыплята живы и здоровы. Растут, радуются солнышку. А мы после этого говорим…
