Федор Михайлович Попов был мужик почти во всех отношениях положительный. Так часто и отмечали в его служебных характеристиках или в так называемых резюме: « Работник исполнительный, дисциплинированный, трудолюбивый, хороший квалифицированный специалист». Если уж он чего-то решал, то доводил до самого можно сказать края или точнее сказать конца. Он и из своих близких выжимал как сок подобное неупотребляемое другими поведение. Добросовестный держатель семьи часто внушал своей супруге: « Честность орудие главного калибра порядочного человека». Не можно сейчас сказать о каком калибре и, какого орудия думала жена, слушая Федора, но, то ли мимо ушей пропускала, то ли всерьез не воспринимала, его высказывания куда больше может быть, думая о хлебе насущном, чем о принципах мироздания, и в спор с ним никогда не вступала.
Было, как-то, что она получила в магазине сдачу, где ее не раз до этого как водится, обсчитывали, больше той суммы, которая ей полагалась и, с радостью новорожденной девчушки примчалась в дом, Федор немедленно завернул ее от родной гавани назад в магазинный порт выгружать полученный излишек.
А однажды найденный кошелек, она преподнесла ему как дар свыше, трудновато было в те времена в семье с деньгами, но и тут супруг встал на сторону родного правительства ведущего в основном только нижние слои населения к праведной жизни.
Твердой рукой он отнес туговатый бумажник в хлебный киоск, на радость часто обругивавшей покупателей продавщице и протянул с улыбкой возможно блуждавшей на лице самого Герострата или какого другого поджигателя: «Возьмите, возле вас кто-то обронил, вернутся, поди…». Та с пониманием кивнула и неожиданно даже для автора этого рассказа, припрятав кошелек, прикрепила на стекле витрины клочок бумаги с написанным на нем большими корявыми буквами воззванием: «Кто патерял кошалек, обращатся к прадавцу».
И вот на этот раз, не беря в рот ни капли спиртного, он опять перебрал со своей принципиальностью, переплатив 120 рублей подоходного налога. Пусть и не ахти, какие деньги даже для людей того слоя населения, к которому причислялся по статистике Федор.
Но все же. Уж так случилось, что в свободное от основной работы время, то есть по выходным он, тайком прячась от знакомых, приторговывал на рынке. Периодически по графику, конечно не по кривой метеосводок за квартал, а по положению Налогового Кодекса, той самой книжки, которую никто, включая тех, кому она прописывала далеко не успокоительные средства, да видимо и самих ее создателей никогда не читал до конца, Федор отчислял приемлемую для содержания многочисленных служащих сумму. Занятие свое он не уважал, отчислять не любил, но исполнял предписанное государством беспрекословно, точно и в срок.
В конце года, во время отчета в пугающем народ учреждении, грозящем постоянно всевозможными карами и требовавшего часто и настойчиво: «Заплати налоги и живи спокойно», и видно, поэтому вынуждающим большинство все делать, как раз наоборот, до него доходит внезапным порывом мысли, что кажется, он переплатил 120 рублей своих, кровных, честно заработанных денег. Пусть в известном учреждении так никому некогда ничего не кажется, не казалось и казаться не будет.
Он перепроверил на дешевеньком калькуляторе, будто домашнее задание сына восьмиклассника, произведенную им и очевидно не пугающую никого кроме него самого переплату, и для решения вопроса войны и мира в своей душе, решил с заранее подготовленным заявлением нанести очередной визит не дефекту справедливости, а налоговой инспекции.
При входе в здание его встретил охранник среднего возраста с отягощенным выражением ответственности на лице за порученное дело. На нем топорщился модный пятнистый маскировочный халат цвета хаки одетый, может быть отчасти для ведения войны с посетителями, а под шеей на синей рубашке проглядывал темно-синий галстука видно для мира с ними же. Фигура смотрелась случайно оброненной кляксой на фоне ярко-голубых стен позади нее.
Все это зашевелилось и вытянуло руку в сторону Федора: «Паспорт предъявите!». Фёдор радостный уже тому, что не оставил документы дома, а на всякий случай захвативший с собой, выдал ему многолистовую книжицу. Охранник с видом ученика наконец-то получившего первую пятерку пусть даже и по трудам стал внимательно изучать потрепанные временем и суровыми проверками страницы:
— Попов Федор Михайлович,- пробормотал человек в одежде — кляксе. Он долго думал, смотря в потолок и, с разочарованием троллейбусного контролера оставшегося без штрафа вернул паспорт.
— Ну что же, проходите,- огласил он словно на высшем суде приговор, который неминуемо будет приведен в исполнение.
Федор прокрался по достаточно широкой и слегка протертой ступнями бетонной лестнице на четвертый этаж. Лица людей в очереди, куда его занесла судьба, выражали тревогу, испуг, томительное ожидание неприятностей и легкую озлобленность одновременно. Они один за другим пропадали за дверью и появлялись из-за нее. Но вот и он, толкнул дверь с металлической цифрой восемь посередине.
В небольшом помещении при свете из единственного окна сам не ожидавший от себя такой смелости он сразу же опустился на краешек стула подле миловидной девушки с распущенными волосами и залепетал:
-Я бы хотел вернуть обратно переплаченные государству деньги, я, вот, мои квитанции, должен был заплатить, а заплатил….
Она терпеливым доктором большей частью ведущих прием в сельских районных больницах и знавшей всех своих пациентов, включая их близких и дальних родственников, выслушала суть бушевавшего в нем неуемного желания.
-Вы пройдите в комнату номер десять, там вам все объяснят, — наконец произнесла девушка, как бы отпуская на все четыре стороны.
В комнате номер десять, как и в комнате, номер восемь никто Федора не ждал. Девять, а то и все двенадцать женщин склонившиеся перед ним над столами заваленными кипами
бумаг из-за чего их женщин и не возможно было пересчитать, конечно же, не искали его 120 рублей, а больше шуршали бумагами о чем-то своем.
Минут десять он вежливый от природы и воспитания стоял, ожидая, что на него обратят внимание. К несчастью этого так и не произошло.
Откашлявшись, он произнес:
-Мне бы это… того… деньги вернуть свои… мне… это….
Одна из женщин переставая шуршать, отвлеклась на появление внеземного по ее понятиям разума:
-Пройдите в комнату восемь, там вам все объяснят.
-Так я как бы, … стало быть,… только оттуда.
-Вам что надо два раза повторять, вы не знаете, где вы находитесь?! Идите в комнату восемь к своему налоговому инспектору. А нам некогда,- она без разбега нырнула в кипу на столе.
Потолкавшись в коридоре, чтобы собраться с духом, Федор заспешил к коричневой двери комнаты номер восемь к девушке, из-за распущенных волос имевшей вид русалки заночевавшей у сказочного болота.
На этот раз девушка перестала казаться русалкой, а стала говорить словами возмущенной жены лешего, может быть хозяина того самого болота:
— Да, что они там не могут разобраться на месте? – она выхватила у него из рук заранее подготовленное заявление.
Федор, застигнутый на месте преступления, судорожно передернул плечами.
Русалка и одновременно жена лешего сорвалась с места и выскочила в коридор.
Потекли минуты томительного ожидания неизвестности. Фёдор вспоминал о своем детстве, о молодости, когда он подошел к мыслям о будущей старости, его отвлекла русалка, трогая в повелительном наклонении за плечо:
-Все будет сделано в течение десяти дней.
-Когда мне прийти?- задал наводящий вопрос Федор.
-Так…- девушка понюхала потолок,- сегодня первое. Приходите одиннадцатого и сразу идите в комнату номер десять. Ко мне не приходите,- сказала она тоном жены за двадцать лет окончательно допиливавшей своего супруга за то, что тот на ее взгляд слишком уж часто стал прикладываться к рюмке.
Федору ничего не оставалось, как в знак согласия отдать честь кивком головы и выйти вон, потешаясь своей незначительности среди множества дверей, компьютеров, а также бурного почти весеннего бумагоколоворота — всей этой мощи организации направленной, может быть даже против существования жизни на земле.
Десять дней пролетели как первый солдатский отпуск с выездом на родину. Казалось только вчера, он выходил из летевшего возле рыночной экономики здания налоговой инспекции, про которую в ней, как ему иногда думалось, не имели понятия. Некоторые налоговики до сей поры прятали под подушками свои партийные билеты и любили всей душой продовольственные пайки, выдаваемые им в добрые советские времена. Но вот перед ним вновь предстали девять, а может уже и все четырнадцать трудолюбивых женщин. Они склонились над столами, все, так же как и в прошлый раз, заваленными кипами бумаг и, все так же видимо безуспешно, пытавшимися что-то среди них отыскать.
За одним из столов бумаг было куда больше, чем на остальных и они чем-то напомнили Федору Кавказских хребет, который он, будучи новобранцем, проезжал на длинном зеленом змеевидном аппарате. Его вез тогда заполненный сверху донизу солдатами вагон, прицепленный к гражданскому длинному железнодорожному составу.
За этим столом было тихо и, на это сразу обратила внимание Федора одна из многочисленных женщин:
-Вы что не видите тот, кто должен был оформить бумаги на получение ваших денег распределенных по частям между казначейством, горфинотделом и областным финансовым управлением отсутствует. Так что мы ничего не знаем.
-Что же мне делать?- спросил он, как наивный соискатель своего утерянного благосостояния.
— Не знаем,- послышалось опять со всех уголков комнаты.
Печальный, будто проделавший трудный путь сквозь потусторонние миры, но так и не дождавшийся человеческой души демон, Федор инстинктивно побрел к комнате с русалкой, чтобы оттуда пойти к комнате номер десять, а потом опять вернуться в комнату номер восемь, а затем вновь в комнату номер десять….
Очнулся он на следующий день в комнате номер тринадцать.
Круглолицая девушка с короткой стрижкой сидела в ней одна и, похоже, ожидая большой и чистой любви, в перерывах между раздумьями наблюдала в окно за воробьями на крыше соседнего дома.
Она порылась в бумагах у себя на столе и сказала:
-Надо было приходить вчера, уже десять дней прошло, теперь надо писать новое заявление.
-Да, я …- безнадежно начал Федор и, махнул рукой, как не русский человек, впервые готовый сдаться и отступить от неприступной крепости занятой врагами.
Ожидавшая большой и светлой любви девушка взглянула на его измождённое лицо и, подавая признаки жизни, тихо сказала:
-Что-нибудь придумаем. Позвоните через недельку, вот по этому номеру. — Она протянула ему листочек с номером телефона.
Через неделю каждое утро после девяти часов Федор с неприсущим ему ранее суеверием набирал телефонный номер.
И вот свершилось невозможное. Приятный голос ожидавшей любви девушки пропел в трубку:
-Приходите, завтра к девяти утра по адресу: улица Тупиковая дом восемнадцать, дробь пятьдесят четыре, дробь восемнадцать, дробь одиннадцать мы поможем вам вернуть тридцать рублей.
В доме 18/54/18/11 его встретил молодой охранник в светло-сером не маскировочном костюме с оторванным погоном на плече. Он с выражением на лице охранника в модном маскировочном одеянии из налоговой инспекции начал просматривать страницы паспорта вглядываясь в каждую букву:
-Попов Федор Михайлович. Да – а-а,- он все с тем же сожалением того же самого охранника вернул паспорт,- проходите в комнату номер двенадцать.
Из комнаты номер двенадцать человек с лицом олигарха ждущего новой помощи от государства направил Федора в здание напротив здания 18/54/18/11, а оттуда его послали, но не на…, а в огромное сооружение шагах в ста от здания, что находилось напротив здания 18/54/18/11.
Это сооружение, обнесенное высоким черным железным забором, возвышалось над окрестными домиками, пугая безнадежностью их будущего. Стеклянные окна сверкали нездешними блестками в лучах солнца они походили на ледяные озера поставленные зачем-то вертикально. « Управление Центрального банка по Разоряемой области» —
прочитал показавшееся ему именно таким название области Федор, закидывая голову к пролетавшим высоко над ним птицам.
В заборе, окружавшем сооружение, не было не одной щелочки, в которую можно было бы протиснуться извне. Человек мог испытывать только трепет перед величием пустоты мысли людей сотворивших данное чудо архитектуры.
Неподалеку он увидел маленькую калитку и стеклянную будочку явно больше любого скворечника. В ней застрял мужчина во всем черном, черные внимательные глаза черного человека нашли Федора. А он, заикаясь от уважения к конструкции, находившейся перед ним, протянул ему то, что оставалось от паспорта, и промямлил:
— Мне, э, б… деньги получить.
Человек в черной одежде с черным оружием на ремне и черными, видно не знавшими жалости к врагам глазами начал искать его фамилию в длинном списке на большом белом листе бумаге с трудом удерживаемом в обеих руках. Наконец он обнаружил фамилию на уровне своих, в общем, на уровне места повыше колен.
-….Пупков. Проходите в левое крыло.
— Попов,- поправил Федор черного человека.
Тот заглянул в список и, удивляясь неожиданному для себя открытию, согласился.
— Действительно, Попков, ну тогда и Попков проходите в левое крыло,- он махнул рукой в сторону Управления банка.
Федор не стал снова поправлять черного человека, боясь того рассердить и, пошел, не веря самому себе, обломившемуся ему счастью, что вот он такой маленький и ничтожный был допущен для получения 30 рублей из причитавшихся ему 120 в такое величественнее храмоподобное творение рук, как показалось ну никак не могущих быть человеческими.
Мысли разлетелись вслед за пернатыми в небе, словно испуганные прицельным выстрелом из пушки со стороны величественного сооружения.
Он поднялся по лестнице облепленной гранитными плитами и замер у бетонной стены с маленьким окошечком. Оттуда, извиваясь добрым ужом, вытянулась рука за паспортом.
-Попов Федор Михайлович, — на него из иллюминатора смотрело строгое женское лицо.
-А у меня вы Макарович,- сообщило лицо.
Федор уже устал вздрагивать от всякого рода неожиданностей и только лягнул левой ногой свою правую конечность.
— Ждите. Примем меры по уточнению, — пообещало после паузы то самое строгое лицо.
Несколько часов томительного ожидания не прошли даром. Ему все так же со всей строгостью осознания важности момента предписали пройти дальше в автоматические двери из пуленепробиваемого стекла.
За ними сидел охранник с крепко пришитыми толстыми нитками к голубой рубашке черными погонами. Он взял остатки паспорта и с неподдельным интересом принялся изучать подаренными родителями имя, отчество и фамилию:
-Попов…. Михайлович…,- он вернул остававшиеся у него в руках после очередной проверки остатки Федору:
-Проходите на второй этаж комната один.
Федор побрел по бесконечному лабиринту то разбегавшемуся в разные стороны, то сходившемуся в одном месте коридорами, возможно построенным таким образом, чтобы
сбивать столку кладоискателей. Перед ним открылся большой и светлый зал. Многочисленные окошки справа и слева терялись в глубине пространства и времени. За всем этим с одной из стен с портрета наблюдали открытые добрые глаза президента страны.
Федор попросился в одно окошко, его послали во второе, оттуда в третье. К концу дня он был уже в еще более респектабельном зале. Кожаные диваны, вокруг привалившись к стенам, манили отдыхом. Он с гордостью подумал, что во всем этом великолепии наверняка должна быть доля его денежных средств, а значит, ему стоило родиться и, жизнь пролетела не зря.
Он присел на диван и стал смотреть на один из экранов наподобие своего домашнего телевизора, только под самым потолком, но куда более плоского и, куда более большого.
На экране должны были высветиться цифры, названные в первом светлом зале. После того как они высветятся, он получил задание быстро бежать к одному из многочисленных окошек, насверленных и в этом зале в свободной от диванов стене. Там ему должны были выдать тридцать рублей, точно к какому окошку надо было бежать, он не помнил, но надеялся на свое шестое чувство, редко подводившее его при большом скоплении народа в очередях на железнодорожных вокзалах возле касс, в ЖЭУ, в Собесе, на почте ….
К сожалению, на этом вольный пересказ эпизода из жизни снабженца приборного завода Федора, позаимствованный мною из его письма своей жене я вынужден прервать. Самое письмо мне передала супруга Михалыча, правда письмо было подписано Макарычем, но она утверждает, что почерк все-таки мужа, а не Макарыча с автоколонны 1311. Их соседа по лестничной площадке. Дошло оно через людей, которые подобрали его в банке, в зале с красивыми диванами, после окончания давки у окошек, спустя полгода после того, как муж ушел из дома, чтобы получить деньги проплаченные им авансом в счет подоходного налога.
Обратный адрес на конверте гласил: « Управление Центрального банка по … области». Название области было написано не разборчивым почерком. Она после получения письма не один раз ходила к величественному сооружению из стекла и бетона, в лабиринтах которого бесследно сгинул ее супруг.
Подходила к большому скворечнику, чтобы передать ответ и продуктовую посылку с сухим пайком. Но черный человек пугал черными глазами и черным автоматом и дальше
скворечника не пускал. Посылку тоже не приняли, так как то, что в ней находилось, черного человека и его коллег не устроило.
Женщина попросила меня попытаться опубликовать обращение к своему мужу через средства массовой информации, чтобы тот скорее возвращался домой, по нему соскучились дети, и что давно ей уже не надо никаких денег.
От себя хочу, добавить, у меня не было возможности приводить текст письма дословно, так как перечисление одних ответов из учреждений на письменные запросы Федора (были еще и такие) истощило бы весь запас имеющейся в моем распоряжении писчей бумаги. Так же мне неизвестно побывал ли Федор в других уважаемых народом учреждениях, где ему причитались остальные деньги. Точно только то, что домой он не
вернулся до сих пор и это мне известно доподлинно. Да и опубликовать обращение все никак не удается, потому что это куда тяжелее, чем написать.
Но все, же если кто-то из многочисленных работников бесчисленных учреждений найдет уже мое письмо или услышит от коллег что-нибудь о судьбе Попова Федора Михайловича, или хотя бы о человеке с фамилией Попкова. Можно и Пупкова и с отчеством Михайловичем, Макаровичем или Макарычем сообщите, материальное вознаграждение от его жены, да светит вам путеводной звездой при движении вашем по служебной лестнице
