Сказка двенадцатая, в которой возвращается папа Слава…
Не взошло ещё солнышко ясное над деревней Ненарадовка, а уж Фёкла Гавриловна была на ногах. Сварив зелье она разбудила Светлану и отправила её на смену маме Ире. Ещё сонная женщина сменила свою подругу и начала свою деятельность в доме где спало беспробудно пять зареченских мужчин. Напоив несколькими глотками каждого из них, она всё так же смазывала губы и лбы им, как это делала подруга, будто не здоровые мужики были пред ней но беззащитные дети. Мама Ира же, неспешно выйдя со двора своего бывшего дома, отправилась выгонять кормилицу на пастбище. Здороваясь с остальными женщинами, она отвечала шутками на вопросы, что она делала в доме, где ночевали зареченские. Возвратившись и подняв детей, она накормила их и только собиралась убрать со стола как, в оконное стекло, стала стучать прилетевшая с речки ласточка. Собрав крошки со стола, мама Ира высыпала их на подоконник, утрешняя гостья с удовольствием склевала их и отправилась по своим делам. Гавриловна, улыбаясь, смотрела на маму Иру. Ладушка не с того ни с сего, подойдя к матери, глядя ей в глаза, произнесла:
— А мне папа куклу большую везёт. Ты поможешь мне ей косички плести?
Опешившая мама Ира, взглянула на дочь по особенному, и переведя взгляд на Гавриловну, заметив её кивок, сказала:
— Конечно доченька.
Поняв, что наконец-то возвращается тот кто ей дорог и мил, она озарилась счастливой улыбкой, и та казалось наполнила весь дом, в лучах которой грелась не только Фёкла Гавриловна, но и чёрный котяра, что выгнув спину, казалось тоже радуется приезду хозяина. Фёкла Гавриловна засуетившись по делам, стала готовиться к приезду папы Славы. Бросившись во двор, она стала растапливать баньку, оставив домашнее приготовление на маму Иру. Прошло немного не мало, и уже подходил полдник, как со стороны леса, показалось большое жёлтое пятно. Оно увеличивалось с каждой минутой и дети, что бегали по улице заметив его, радостно закричали, когда новая машина въехала в деревню Ненарадовка. Остановившись возле дома Фёклы Гавриловны, из за руля. Хлопнув дверкой вылез папа Слава, на котором тут же повисли его любимые девочки, а сам он был окружён со всех сторон детворой Ненарадовки. На звук подъезжающей машины, вышли к воротам и Гавриловна и мама Ира, как в прочем и остальные жители деревни что появились возле своих ворот, окон и завалинок. Чувство уважения, не давало сразу же приблизится к машине и закидать вопросами единственного семейного мужчину деревни, потому блюдя степенность, и давая семье первой встретится с мужем и отцом, остальные ждали время достаточное для того чтобы соблюдя приличия, появится во дворе Гавриловны. Местные собаки, уже успевшие познакомится с металлическим чудовищем, подозрительно обходили его стороной. Оно для них было подозрительным и полным новых запахов и ожиданий.
Обнимая вытянувшихся и загоревших дочерей, папа Слава задыхался от счастья. Самые дорогие и любимые его сердцу люди были живы и здоровы. Мама Ира бросившаяся на шею супругу, своим телом чуть не смела его с земли, пошатнувшись от «бури в юбке», он расцеловывая её заплаканные щёки только и шептал: — Ну что ты, что ты, люди смотрят, давай в дом.
Остановившись возле Фёклы Гавриловны и поклонившись ей по сыновьи в пояс, он глядя на улыбающуюся старушку промолвил:
— Здравы будьте Фёкла Гавриловна, все наказы выполнил, гостинцы в машине, усталости нет, хоть сейчас за сенокос возьмусь.
Гавриловна отмахнувшись от смущения, проворчала:
— Ты с дороги баньку прими, грязь городскую соскобли, откушай, да нас послушай, сам скажи, да что положено вынь и положи. Почитай через часа два, тута вся Ненарадовка будет, одно благо хоть зареченские спят, а то и тебы препёрлись ответ с тебя спрашивать.
Не став спорить со своей домашней хозяйкой, папа Слава по намеченному ведающей плану, через час бани и приятного послебанного отдыха с чаем и свежеиспеченными калачами, немного разморённый выслушивал от женщин все новости, что произошли пока его не было в деревне. Потом и сам держал ответ, что да как было в городе. Почему так долго не было, и кого встретил, и чем это закончилось. И выходило по словам папы Славы, что городки и города вымирали, жизнь начиналась концентрироваться в мегаполисах, или же в поселениях подобно Ненарадовской деревне. Народ возвращался к земле, пытаясь хоть так выжить. Рассказал он и про купленную машину и про секрет её обмолвился. мол и топлива для неё не надо и особого ухода кроме солнышка. Мама Ира подняв брови домиком и пытавшись вопросом способствовать более полному вопросу, как папа Слава, обмолвился, что не сейчашный это разговор, а всё будет им раскрыто потом, предложил сверившись со списком, раскладывать в доме гостинцы, вместо же почтальонов использовать собственных детей, дав строгий наказ идти только за тем кого будет называть баба Фёкла. Пока получив первую весточку к кому бежать и оставив взрослых с их серьёзными разговорами , счастливые и гордые полученным поручением длинноногие девчонки умчались к первым счастливцам по списку. Папа Слава, загнав машину во двор в Гавриловне. открыв боковую дверь стал перегружать богатства и гостинцы в дом, где их раскладывая на столе разглядывала Гавриловна и сверяла со списком мама Ира, удивляющаяся от куда это всё изобилие. Когда же папа Слава достал с самого дальнего угла пассажирского салона, четыре здоровенные зеркальные пластины, что переливаясь и отражаясь, тянули за собой целый клубок каких-то разноцветных проводов, зажимов и прочих непонятностей, обе женщины растерялись совсем. Папа Слава не объясняя ни чего с хитрой улыбкой заволок эти самые пластины в сарайку и пристроив их на ворохи целебных трав, подмигнул уже было начавшейся возмущаться Фёкле Гавриловне, но вот когда из кабины водителя, из под его сиденья было вытащен странный ящик, чем-то напоминающий аккумулятор, но больше и с большим количеством проводов, папа Слава пробормотал волшебное слово: «Небольшой электрокроссовер и модернизированные катушки для солнечных батарей и ни какой гадости типа бензина», Гавриловна решила что у папы Славы помутнение разума. Поставив чудной ящик на верстак в ограде, папа Слава подойдя к бабе Фёкле, вручил и ей свёрток. Та разулыбавшись и забыв, что хотела отругать постояльца, кинулась в дом, на ходу разрывая обёрточную бумагу. Чёрный с алыми цветами и отличной выделкой по краям платок, вскружил старухе голову. она как заправская модница стала крутится перед старым в пятнах зеркалом, не заметив как выпал из того же свёртка маленький прямоугольный конверт . Папа Слава опять вернувшись к машине достал из кабины ещё одну коробку и уже когда вошёл с ней в дом, то его встретили два гневных взгляда и жены и старушки. На столе поверх всех гостинцев, обувки, постельных комплектов, чайных сервизов и прочей мелочи. лежал разорванный конверт в котором были деньги, практически все что он увозил с собой в город:
— Сынок, ты не пугай меня старуху и жену свою, может сможешь найти минутку чтобы всё объяснить?
От дальнейшего разговора папу Славу спасли прибывшие первые посетители. Быстрым движением, прибрав деньги со стола, Гавриловна завернула их в подюбник и вышла из комнаты. Вернувшись и поздоровавшись с гостями дома, Фёкла Гавриловна сверлила папу Славу глазами, от чего он решил спастись, выйдя на крыльцо, где уже дымя свернутой самокруткой его дожидался дед Михей. Поздоровавшись по мужски и усевшись возле старика, папа Слава, здоровался с входящими гостями и прощался с уходившими со свёртками Ненарадовцами. Женщины с детьми спешили домой рассмотреть, примерить, приладить гостинцы, потому все разговоры были перенесены на следующее утро и день. Дед Михей казалось не замечал приходящих и рассказывал папе Славе, будто держал отчёт перед хозяином, о том, что было им сработано и мужиками зареченскими выполнено. Потом они подошли к машине, и вдвоём вытащив мотор, что сиял новой краской и пах маслом, водрузили его на верстак, на котором уже стоял чудовищный и не похожий ни на что ящик.
— Что это Игорич?
— Да как сказать дед Михей. Понимаешь, в городе у меня был друг институтский ещё. Учились на факультетах разных. Он всё больше механикой да техникой, я же по гуманитарному профилю. А тут понимаешь, встречаю его. Богатым стал, что твой олигарх. Но не зазнался, обрадовался, посидели с ним. Я ему всё честно рассказал и про себя и про деревню нашу. Совсем он один, ни семьи ни детей. Добивался признания, не дали, совершил открытие, так наши его не приняли. А японцам предложил, те сразу и без затей столько выложили ему, что до конца жизни не только ему, но и всем детям его бы хватило. Он мне много предлагал, да я отказался. Тогда он оборудовал мне машину вот эту своим открытием, снабдил солнечными батареями, и теперь, я не только природу загрязнять не буду, так ещё любого кому надо в город просто и без всякой платы возить буду. Но соображаешь, какое дело. Он сюда, стал проситься, когда я ему всё обсказал как у вас тут, а я ему и ответить не смог. Только пригласил через недельку приехать в гости, мол, тогда с деревенскими переговорю, вот тогда и ответ будет. Трудно ему там, ведь на него чуть ли не охоту открыли. И ладно бы просто девки какие его денежки пригреть решили, так нет мужики из непростых стали ему кровянку портить. То до одного, то до другого. То в органы вызовут, то в прокуратуру дёрнут. Он ведь ещё и строительством начал заниматься. Трассы интернетные прокладывать, оптиковолокно и ещё много каких там премудростей в названиях. Это такая дед сеть всемирная. Что бы можно было не вставая из-за стола с другой стороной планеты общаться. И не просто общаться, а обмениваться и знаниями и умениями. Сейчас без этого ни куда. Я ведь понимаю, что можно здесь осесть и в город не ногой. Но ведь так и недолго вымереть. Знаешь сколько брошенных деревень по Руси матушке. И везде одно и то же, или спились или вымерли, на крайний случай, в город подались, а там и растворились. Нам то, что в этом за прок? Я полюбил эту землю, но чтобы она рожала, нас с тобой не хватит. Даже если зареченские помогать будут, всё равно не поднимем мы этот пласт. Тут нужно людей принимать, на землю их возвращать. А как это сделать? То-то и оно, что всем сейчас прогресс подавай. Но у нас то с тобой козырь такой в рукаве, что выиграть может и Ненарадовка и просто хорошие люди. Не смотри на меня дед так. Да, я о Фёкле Гавриловне и о жене своей. Принимая как данность, что они ведьмы, или как принято говорить ведающие, они и будут отфильтровывать народ, что будет сюда ехать. Сейчас самое актуальное это — экопоселения. Но нам то это не надо. Пускай они консервируются, и вырождаются, потому как нет в том здравой мысли, чтобы от всех обособится. На западе я слышал конечно, что они связаны друг с другом, но там интернет везде. А здесь есть конечно люди способные наладить такое поселение, но до конца такой вопрос не под силу ещё кому-то решить было. Разъединится то легко, а вот сообща, это нужно у любей любовь к друг другу возрождать. И любовь и уважение. А эти… Эх… Так можно несколько лет прожить, но не всю жизнь. Зато мы вот здесь и традиции сохраним и от людей не отвернёмся. и природу не сгубим, и животину, да то что она даёт нам сохранять сможем и не на неделю, а побольше. Потом связь наладим , опять же интернет.
— Нтернет, говоришь? Что за зверь, с чем едят?
— Дед, ты мне помоги батареи наладить, электричеством обеспечу дом Гавриловны, тогда и спутниковую тарелку поставлю, а уж там и интернет подключу. Если же поселится здесь Володька. Так зовут моего дружка, так всем будет и тарелка и интернет, кто не захочет, так хоть просто свет в доме. Это ж дикость, при лучинах и шить и вязать. Я как показал вышитый рушник, что мне Гавриловна в дорогу положила, так его аж подбросило. Он же тоже историей увлекался в своё время. Сразу же такие планы стал выдавать, что можно и фабрику построить, и заводик маленький, всё экологически чистое, по германским технологиям.
— Эт, чё немчура лучше, чем мы делает? Мы ж их победили? Али чего путаю?
Папа Слава вздохнул, и всё таки рискнул немного просветить деда Михея, о ситуации в мире.
Дед Михей, слушал внимательно, и только борода его грозно топорщилась, когда он слышал о том, что его Родина далеко не впереди планеты всей.
Гости всё входили и выходили, раскланиваясь с мужчинами, но не решались вступить в их «сурьёзный мужской разговор», а папа Слава, закончив с обстановкой в мире, перешёл вновь к вопросу о Владимире. Расписывая их разговоры, он приводил отрывки и воспоминания, что были у него при встречах с другом:
— Он сразу вас зауважал, когда понял что одним миром живёте да одним решением суд вершите. Подарками всю машину заложил, но не подумай не купить он захотел весь народ, просто реально девать ему денег не куда. А тут такой проект можно сделать. Ему ведь цель нужна, чтобы пустоты в душе не было. Устал он от такой бессмысленной гонки, человеческой жизни хочет, хочет чтобы кто-нибудь и благодарное слово о нём сказал. Ты — то как думаешь, нужен он нам, или отворот поворот.
Дед Михей задумавшись, сделал затяжку и затушив самокрутку об каблук сапога, крякнув сказал, как отрезал:
— Не то плохо что он богат, да деньгам своим ума не может дать коли все за ними охотятся, а то плохо, что как бы не скупил он тут всё, да нас как крепостных когда-то, не стал использовать. Клавкина дочка такие вещи о богатых из города, в письмах описывала, что может обчество и не согласится. Ты то с семьёй пришёл к нам, да не кичившись городским происхождением, работать стал на земле, а как знать, за твово друга. Ежели дурить начнёт, где на него окорот, да управу взять? Это тебе не с зареченскими силушкой мерится.
— Понимаешь дед Михей, нам бы сюда, электричество, школу, магазин, дома бы поправить, землю по науке возделать, производство своё открыть, так смогли бы жить да радоваться.
Снова об заветном и потаенном папа Слава начал по второму кругу, уговаривать старика, понимая. что без его одобрения не примет Ненарадовка изменения, что могли бы их жизнь улучшить. Отбили у народа веру в стоящее крепко. Понимая и сам, что предложи ему кто-то всего год тому назад такое, он бы тоже сомневался, а тут вообще другой менталитет и другие ценности у людей, что уже приговорили себя, и тут вдруг такое…
— Э, Слава, всё было, да прошло, умирает деревня, сам говоришь, вот нас не станет, и остальные кто куда. Правильно всё, но тут думать крепко надоть.
— Нет, дед. Сейчас в городах дюже неспокойно, потому кто поумней в деревни едет. Землю скупает, да дома для себя и детей строит, урожай выращивает, да кормит и себя и городских, что уже совсем от импортных продуктов больными стали, на одни таблетки работают. А будет здесь электричество, да связь та же спутниковая, так совсем будем независимы, в любой точке мира, с любым человеком не выходя из дома, связь сможем поддерживать. А надо будет, так они к нам ездить будут, а не мы к ним, хоть за теми же рушниками.
Дед смотрел на размечтавшегося папу Славу, и понимал, что как бы не цеплялся человек за естественную жизнь в гармонии с природой, а время всё равно заставляет его идти со всеми вместе, в одной упряжке. Не тайга, в лесу не спрячешься.
— Ладно Слав, давай поживём увидим, что за человек, чем дышит, что на уме, пущай приедет, а там бог видит, кого обидит. Тем более сам говоришь, у нас ведающие есть, они и окорот дадут если в што.
Папа Слава, немного замешкавшись, и передёрнув плечами, заговорил теперь уже в другом тоне:
— Дед, мне твоя помощь нужна. Тут понимаешь, мои женщины деньги обнаружили, не потраченные, так мне впереди ещё разговор предстоит серьёзный, может, когда уж гроза пройдёт, поддержишь меня, опасаюсь я с ними сейчас тягаться, а уж когда они двое осердятся, может статься, что и ночевать к тебе пойду. А так повинюсь, всё расскажу как есть. Повинну голову говорят и меч не секёт
— Ну, ладно, давай как народ со двора весь уйдёт, тогда и с хозяйками твоими поговорим, чего уж там. Смотри Светка с детями своими в дом идёт, она сейчас при деле. так что понимать надо, что последняя. Опять её с твоми сказки ночью слушать будут. Давай уж, подождём, зайдёт, апосля и мы минут через несколько…
Ободрённый поддержкой старика, папа Слава улыбаясь вошёл в дом после десяти минут и новой самокрутки деда Михея, последней кто был из деревенских была Света, как и предсказал старик, она, оставив свой пост у зареченских, не смогла удержаться и пришла к подруге, разделить и радость и получить обещанный гостинец. Её дети не стесняясь, сразу же определились на печь, где их ждали друзья в платьях.
Выйдя на свет от лучин, и заметив мирно беседующих женщин, играющих детей на печи, папа Слава, расслабившись, решил, что гроза миновала, да не тут-то было. За то время что его не было в деревне, женщины сдружились и теперь, вместо двух судей, его ожидали претензии от трёх арбитров. Покаянно повесив голову, он рассказал женщинам всю правду. И про сокурсника, и про то, что именно он переоборудовал новую Славину машину, и что все гостинцы и прочие подарки, и даже ремонт двигателя для зареченских, всё это дело рук Владимира Ивановича Соболева. Его друга и теперь получается благодетеля. Рассказал он и о том, что несчастлив Володя в городе, и что мечется его душа, и большие деньги не в радость, а только вытягивают из него душу, и что творить и изобретать он не перестал, и даже здесь он смог бы сделать не просто «апгрейд деревни», а создать все условия для вольной и независимой ни от кого жизни, но с благами цивилизации для всех, включая не только людей, но и животных, да и саму землю.
— Ну, энто ещё коммунисты обещались, строить город райский сад. Почитай скока годов, как сгинула власть та, а ни тогда, ни сейчас тем более, чего-то раем и не пахнет. — перебила его рассказ Гавриловна.- Не дело это, сынок. Деньги такую власть над человеческим духом имеют, ни одним заговором не отчитаешь. Ты вот говоришь бесплатно всё. А это еслив разобраться, значит, что бес платит. Значит вновь Зло может прийти через энтого человека в деревню. Мало нам горя, что мужики как с ума сошли, да кинули баб с детями разъехались, кто куды, так теперечя пришлых мульонеров сватаешь? Не дело это сынок.
Поджав старушечьи губы, Фёкла Гавриловна, стала снимать с головы платок, подарок папы Славы. На что он только и сказал, что этот подарок он покупал на свои кровные. Баба Фёкла тут же его водрузила на плечи и пригладив седые волосы, стала смотреть на женщин, что они скажут. Мама Ира, задумавшись, решила что в словах мужа есть правда. Если изолироваться совсем от всего мира, можно очень быстро выродится, что и происходило на протяжении, всей известной истории человечества, но вот если произвести синтез старого и нового. Техники и настоящих знаний о собственной сути человеческой. Если дать знания, но под контролем, как когда-то поступали волхвы на Руси, если обеспечить уникальность и сохранность всего того, что русских заставляет чувствовать себя внуками богов, и не отказываться от благ цивилизации при этом ещё и сохраняя природу в нетронутом виде, где нет места загрязнению и бездумному использованию всего что есть вокруг, то тогда может и получится. Но слово «утопия», чуть не сорвавшееся с её языка, могло всё перечеркнуть, потому, она как истинная жена, приняла сторону мужа высказав, что будет день, будет и возможность взглянуть на пришлого, и пока тот не закрепился корнями здесь, так всегда можно будет сказать: — нет, и отправить его обратно в город, из которого тот пытался выбраться как из ловушки. Молчавшая всё это время Света, только и сказала, смахивая слезу с глаз: — А мне его уже сейчас жалко, бедненький, ни угла, ни тепла, как собака безродная. Что толку от фантиков его, если за них не купишь, ни любовь, ни привязанность, ни дружбу, ни гнездо, ни даже спокойную старость?
Дед Михей, подхватив её слова, тоже начал говорить:
— Гавриловна, вот ты посуди сама. Когда мой сынок покойный председательствовал, у нас и землица не стояла, как сейчас, и мужики по домам сидели, потому как работы всем хватало. Дело Слава говорит. Еслив тот мульонщик, хочет для всего народа расстараться, да так чтобы жизнь у людёв сказкой была, так чего супротив энтого выступать? Нам с тобой недолго коптить воздух осталось, а об остальных ты подумала, а об их детях? Чтобы в город все уехали, много ума не надо, надо опять к земле матушке вернуть. Речка, луга, лес, энто для кого мне скажи? Для людёв русских, али для вражины какой, наши предки завоёвывали? Пущай оне у себя там живут, как им совесть на душу положит, мы то, другие. Нам не горькую пить, нам народ возродить надобно, пущай и в отдельной деревне. А скока примером могут, вот так же? Тут мене Слава про Ентернет какой-то рассказал, не знамо что за штука, но видно весчь полезна, еслив мы своё могём людям показать, у других ума разума поучится, и всё энто при условии, что и ехать то не надось ни куда. Энтож яблочко по тарелочке, как в сказках наших. На то ли нам боги всё завещали, чтоб мы за рухлядь держались? Еслив люди да земля в обиде не будет, ужель ты старая ведьма в оговор пойдёшь?
С пылом говорил дед Михей, все его слушали, баба Фёкла понимая, что осталась одна со своим суждением, только и проворчала:
— Будь, что будет, а день завтрашний всех рассудит. Поглядим на него, еслив человек, пущай останется, да попробует людям послабление да сказку сделать, ну а коли почую, что зло от него идёт, не обессудьте родные, выгоню, да так, что и себя забудет и землю тутошнюю. Пока Макошь богиня землю русскую берегёт, не бывать здесь пришлому темному человеку, на то мы и нужны ведающие. На то и сила нам дадена.
Провожая и Светлану, на пост её и деда Михея, молодые улыбались и обнимая друг друга за плечи, были счастливы. Постояв немного на крыльце и вдыхая сгущающийся воздух вечера, папа Слава, решил озвучить свою идею, что жгла его вот уже не один день.
-Знаешь Ириш, баба Фёкла права. Нет во мне дара как у тебя, или у неё, чтобы человека насквозь видеть. Приедет, посмотрим. Но если он всё таки с благом к нам. Если Зла не таит для людей и земли. Может тогда, попробуем школу тут открыть. Как минимум трое преподавателей будут, да вон ещё Светлана, да старики. Это же мечта. Помнишь как у Льва Толстого. У того была Яснополянская, а у нас будет Ненарадовская. Детей наберём, всему их обучим. Останутся здесь, других привлекут, жизнь наладится. Расцветёт Ненарадовка, и мы к этому руку приложим. Не штампами или чем похуже учить будем, а исконной культуре. Исконным знаниям. Да всё течёт, всё меняется, но совместив прошлое и настоящее, мы получим будущее. А там кто знает?
— Да уж на то и Боги, чтобы ведать, а мы предполагать можем, просить можем, служить людям и богам можем, людьми быть можем. Пошли уж мечтатель мой. Школу ему подавай, понимаешь. Будет тебе школа Славушка, будет, да на одного ещё ученика рассчитывай.
Папа Слава замер как пронзённый молнией, а потом с опаской глядя на супругу и ещё не веря своим ушам и глазам, с немым восторгом и тысячами вопросов. всматривался в лучистые глаза супруги. На невысказанные вопросы супруга, мама Ира, смущённо поведя плечом, только и сказала:
— А чего удивляться-то, мужнина жена, не стара, не хрома, так чего не рожать то от любимого.
Папа Слава обнял супругу свою и стал целовать кончики её ресниц, а потом уже и всё лицо, захлёбываясь от радости что его переполняла. А потом, внезапно отстранив супругу от себя, начал быстро, быстро говорить:
— Подожди, а как же рожать? А больница, а врачи, а как пол определить, подготовится, а как ты, а как дети, а как…
— Успокойся, чего ты раз акакался? Пол я тебе и так могу сказать, даже имя, уже твоя старшая дочь назвала наследнику, вот так-то папаша.
— То есть у меня будет сын?
— Нет. Это у нас будет сын, дорогой. Так что думай, какую жизнь ты для него хочешь. Оказалось, что наша дочь старшая, тоже талантом ведуньи владеет. Вот таки дела, у меня то точно две помощницы будут, а вот у тебя каков наследник уродится, так с тебя и спрос будет.
Счастливый папа Слава, заведя в дом маму Иру, прошёл до койки, и уже опускаясь на неё, почувствовал, как же ему не хватало Ненарадовской земли. Только здесь он мог чувствовать себя как дома. Крепкий и здоровый сон, сморил его практически сразу. Мама Ира помогая по дому Фёкле Гавриловне, смотрела на ту, ожидая каких-то слов от ведуньи. Та всё ещё сердясь, орудовала веником, но стоило девочкам с печки, куда они залезли во время скучного разговора взрослых, попросить её спеть, чтобы вызвать бога Бая, как старуха, сразу же смягчилась, и отложив веник в угол, взяв клубочек заветный с нитками, позвав кота, стала тихо напевать колыбельную призыв:
— Бай-бай, бай-бай,
Поди, бука, на сарай,
Поди, бука, на сарай,
Коням сена надавай.
Кони сена не едят,
Все на буку глядят,
Баю-баюшки, бай-бай!
Поди, бука, на сарай,
Моих внучек не пугай!
Я за веником схожу,
Тебе, бука, пригрожу,
Поди, бука, куда хошь,
Моих внучек не тревожь. Бай-бай, бай-бай,
Поди, бука, в дом поспать,
Моих внучек развлекать, Сказками славными, песнями явными
Бай-бай, бай-бай.
Зрелище появления древнего бога Бая, было как всегда интересно, но сегодня лицо бога было расстроенным. Не приняв молока из крынки, он сидел нахохлившись и смотрел на всех неласковым взглядом. Фёкла Гавриловна, поклонившись богу. спросила его о причине такого поведения:
— Чем тебя мы прогневили, чем тебе не угодили? Али присказка плоха, али нету молока, аль в печи огонь погас, али нету слов для нас?
Оглянувшись к печке, и заметив потухшие угли, Гавриловна, подскочив. к самому основанию и выхватив несколько мелких полешек, бросила в уже потухшие угли. Пламя, казавшееся уже умершим, тут же вспыхнуло с новой силой. Подкинув ещё несколько поленец потолще, баба Фёкла вновь поклонилась Баю, и произнесла:
— Ты уж прости старуху, не доглядела. Моя вина.
— То-то же. Знала бы ты, как для нас богов огонь важен. И в доме и в душе у людей. Нам без него ни как, мы испаримся без него, без огня того.
Ладошки, обогревшиеся от взметнувшегося пламени, огладили роскошную бороду, и уже озорные глаза бога Бая, смотрели на девчонок, что радостно улыбались, такому родному и уже совсем не страшному божеству сказок. Выпив поднесённое молоко из крынки, он поймал последнюю каплю ртом и облизнувшись, отставил крынку возле себя, при этом глядя на всех присутствующих, проговорил, как бы в сомнении:
— Что же мне сегодня вам поведать рассказать… А знаю. И так. В тридесятом царстве, в тридевятом государстве, произошло такое событие. В разных концах этой страны жили два человека. Были они разными и по-разному сложились их судьбы. Но оба они пред тем как вступить во взрослую жизнь пришли к одному мудрецу. И один из них сказал. Я люблю золото, как мне разбогатеть?. И мудрец ему ответил: Оглянись вокруг, разве другие люди достойны того чтобы утолилась твоя жажда? Не понял его тот кто вопрошал. И решил для себя, что он имеет право не утруждая себя забрать у того, кто слабее его золото. так и потекла его жизнь. Второй же придя к мудрецу задал такой вопрос: Почему люди любят золото? Тогда мудрец ответил ему : Посмотри вокруг тебя люди? А теперь посмотри в это золотое зеркало. Что ты там видишь? Только себя и золото. Вот тебе и ответ на твой вопрос. Пока ты будешь жить для людей. ты будешь видеть их, если будешь жить ради золота любя его, то и себя забудешь и людей из виду потеряешь. И его жизнь потекла по своему руслу. Но всё проходит. Прошла и жизнь этих двух людей. Ушли из жизни в один день оба они. Один из них грабил, убивал, забирал у людей последнее добро. А вот второй был вроде недурным в жизни человеком. Но уж очень он любил золото, и потому только и мог что хвалить его, имея дар сочинять, он писал на пергаментах ласковые и обольстительные слова прославляющие власть денег и богатой жизни. При жизни этого любителя золотого металла не очень признавали, так как сам-то он от своей искренней любви впал в бережливость, и оберегая каждую монету из чистого золота, боялся потратить даже себе на еду, зарабатывая себе на хлеб тем, что ещё больше прославлял в гимнах людей имеющих много золота. И вот и он умер. Попали эти двое в нижний мир, а их уже там ждут не дождутся. Обоих приговаривают варится в золотых котлах, где вместо воды лава земная. Перед тем как в котлы их поместить, разрешают им по вопросу задать. Первый что разбойник и спрашивает: — Сколько мне в нём сидеть? Ему и отвечают, пока в памяти людской твои злодеяния не сотрутся. Второй, же начал оправдываться да спорить: _ Почему меня сюда, я ведь не убивал, не грабил, жизни ни кого не лишал? И ответили ему так:
— Ты золото пущё жизни любил, ради него ты людей не ценил, и ещё кто знает, как слова твои на потомков повлияют. Небеса правых не обижают. Так и потекла их жизнь в нижнем мире…
Под убийцей да разбойником лава вскипает и мучает его каждой каплей, а под вторым просто клокочет тихонько, даже и особых мучений ему не причиняет. Так прошла тысяча лет, а в котлах то лава уже себя по-другому ведёт. Бурлит, клокочет, мучает их обоих подземный мир. Проходит ещё одна тысяча лет, и в том золотом котле, где сидел разбойник, лава остывает потихоньку и уже не мучит она его так. А там где сидел тот, кто писал о любви к золоту, лава наоборот ему увеличивает муки. Но вот прошла и ещё одна тысяча лет, и разбойник в одно прекрасное утро исчезает из котла, а тот кто любил золото начинает испытывать сверхчеловеческие муки. Не выдержав такого испытания, взывает он к властителям нижнего мира и просит их объяснить, за что же так с ним. На что ему и отвечают: — Тот кто рядом с тобой был тот свое получил, нет больше на земле людей кто его злом поминает, за его свершения, а вот твои пергаменты попали в руки не одного царя, и многие народы склонились пред властью золота, потому и мучится тебе нескончаемо, пока хоть один человек будет прельщён золотым металлом, его количеством и властью над другим человеком. Так говорят, он и мучается до сих пор в нижнем царстве в своём золотом котле.
Вот такая сегодня у меня для вас сказка ведающие. Ну да не прощаюсь с вами, скоро ведь опять позовёте. Хорошо тут у вас, бывайте хозяюшки.
Ответив на поклон старушки и ведуньи кивком, бог Бай исчез во вспышке искр, и вместо него вновь возле лавки сидел, одуревши, качая головой кот. Подкинув в печь ещё несколько поленьев, баба Фёкла сказала уже другим тоном:
— Может и прав Слава сынок, надоть человеку при жизни дать шанс добра наделать для других, чтобы потом о нём легенды в потомках жили. Ладно утро вечера мудренее, пошли дочка спать почивать. Иди уж в комнату, там твоя кровать.
