Сказка пятая, в которой папа Слава сводит знакомство
с зареченскими мужиками …
Новое утро встретила Фёкла Гавриловна в постели, мама Ира, совсем освоившись с хозяйством, подменяла хозяйку буквально во всём. Баба Фёкла глядя из под опущенных ресниц, на ловкие движения женщины, думала про себя, что слава богам, она успела найти ту кто будет заботится и о людях здесь живущих, и о земле матушке, да и о том пространстве и природе что называется мир. Пусть он маленький и всего с деревню. Но в нём как в роднике отражаются все традиции передаваемые от матери к дочери, от отцов к потомкам. Поймав себя на таких мыслях, Фёкла Гавриловна. Улыбалась. Глядя на помощниц, что совсем оправившись от кашля, стремились помочь маме и суетливо метались из закутка, понимая казалось без слов свою маму. Лада и Люба, смотрели с восторгом на новый день и на ответственность, что свалилась на них, так просто и без просьб с их стороны, а потому старались не за страх, а на совесть, дабы мама была покойна насчёт своего дома и семьи. А тем временем мама Ира, подоив корову и внеся молоко в дом, отправилась провожать кормилицу на пастбище. Взяв хворостину и открыв загон, она уже заученным движением поторопила коровушку покинуть ночной приют и отправится на волю в чисто поле, где её уже ждали такие же кормилицы других семей деревни Ненарадовки.
Прогоняя коровушку к месту общего сбора мама Ира чинно здоровалась со своими землячками, и уже сдав Марусеньку на руки пастуху Ивану, она при возвращении в дом к бабе Фёкле, была окликнута Еленой. Одной из женщин, что тоже живя в деревне была и не старой, и хозяйственной, но тоже со сложной судьбой.
— Здравствуй Ирина, я смотрю баба Фёкла совсем тебе доверяет. Уже за нёё какой день коровушку выгоняешь? Пообвыклась? Ну, ну…
Заметив кивок женщины, Лена ещё энергичней продолжила разговор:
— Да, хоть и крепкая она, да года берут своё. Кто же после неё будет пастухам и кнуты заговаривать, да и детишек от хворобы лечить?
Заметив интерес в глазах молчащей собеседницы, и как бы отвечая на не высказанный вопрос, Лена вновь заинтриговывая чисто по-женски зашептала:
— А ты чаво-о не знала что ль? Вообще между нами, этот Иван, чудной. Были вродясь и до него пастухи, но вот такого не было. Жил будто говорят в большом городе, был богатым сыном у родителей, но вот как они не захотел жить, и отправился он в армию, а там война лиха, ну вот значится и контузило его там малость, а может и не малость. Но как вернулся он, так и не пошёл к отцу с матерью, а отправился сюды. Дружок что значится служил с ним, был родом отсюдова. Потом его семья съехала, а вот Иван прижился. Тогда ещё живой сын деда Михея, пожалел его. Ужо больно пьющим он оказался, да к землице не способный робить, так значится и определил он его как блажного сторожить коровушек. А потом и родители егось сюды переехали, как разорились, да пошли по миру, так и про сына вспомнили. Да туточки и померев, связали его горемычного с землицей нашей.
— Кто он сын деда Михея, чего то я не слышала о нём?
Проявляя интерес к разговору мама Ира, пыталась вникнуть во все хитросплетения деревенской жизни, что касалось прошлого и настоящего того места где они теперь с семьёй стали жить.
— Как кто? Илья Михееч, кто ж ещё? Он тады был исчо председателем колхоза. Да вот не задача, и ни колхоза, ни председателя не стало. Остались мы брошенки и начальством и мужьями, так вот и живём, тянем лямку. Да , о чём это я? А, об Иване. Так вот это из-за угла мешком напуганный, опервась пил, потом завязал, да и стал пастухом, а в том знамо дело Фёкла постаралась. Кнут ему заговорённый дала, вот он всех коровушек этим кнутом и охроняет и от хышников, да и от людёв. Кнут то заговорённый до тех пор его от пьянки хранить будет пока он у него в руках, так люди говорят. Знамо дело, у Фёклы и не такие исправлялись. Вот с тех пор он у нас и бессменный пастух, денег нет, так мы ему кто постирает, кто еды сготовит, ну а кто и в доме приберёт. Жены ему не надь, он и так счастливый пока кнут в руках. Родителей тож почитай какой годок нету, уж и могилка заросла давно. А тут понимашь… Понятно дело, что с Фёклы как бы ни кто и не стребовал, ни чего, но сама понимаешь. Коли ты за неё, так надось определится, как и чем могла бы обчеству подсобить.
Поняв конечную цель навязанного разговора, мама Ира нахмурившись и пронзив взглядом Елену, вызвала у той оторопь:
— Ну, чегось ты , чегось? Мы тут с бабами поболакали, ну вот как бы я и осмелилась. Ты подумай касатушка, мы ж тута все как на ладони, миром живём, миром другу дружке и помощь оказывам. Знамо дело, так то оно легче.
Мама Ира глядя на землячку только и сказала:
— Лена ты иди, я подумаю, и обязательно отвечу тебе, но сама знаешь с кондачка решения не гоже принимать, надо и с мужем совет держать, да и у Фёклы Гавриловны узнать, как да что.
— Ну то понятно, понятно, думай касатушка, думай, нешто не понимаем, усё понимаем, думай ягодка. Ирина свет Георгиевна, ты наша…
Молчаливая улыбка озарила лицо мамы Иры, когда она вошла в знакомую ограду и поднялась по скрипучим ступенькам. Дверь радушно распахнувшаяся перед ней явила взору, всю семью за одним чисто выскобленным столом, на котором красовалась не хитрая еда, молоко, и за которым сидела в её ожидании вся семья. Муж, дети и даже баба Фёкла. Кот, что выспавшись, метнулся к её ногам, требовал внимания и молока, признавая животными инстинктами за ней главу и кормилицу. Муж неспешно разговаривавший с Фёклой Гавриловной, внимательно выслушивал её речь:
— Плохой сон видела сегодня, пойми сынок, кабы не Люськин язык, может и не было бы беды. А так, точно что-то будет. Она же и к зареченским мотается, так что, сегодня косить тебе придётся быстрей. Михей то скоро подойдёт. О вот и хозяюшка пожаловала.
Ира войдя в дом и пройдя к столу, налила свежего молока и взяв ломоть хлеба начала молчком трапезу не вмешиваясь в разговор старшей женщины и своего хозяина и мужа.
— О как накликала. Слышишь сынок? То не комариный звон, то зареченские едют. Ну началось веселие. Ладно, надоть силу поднимать, пойду я скоренько.
Подтянув вдовий платок и отдёрнув юбку после вставания с лавки, баба Фёкла, устремилась к одной ей ведомой цели. Папа Слава стал вслушиваться в звук, что увеличиваясь, стал не только раздражающе вызывающим. Но и
несущем угрозу.
— Я так понимаю, сегодня тебе будет не до косьбы сена, дорогой? Я с тобой, куда бы ты ни пошёл.
Мама Ира, встав из-за стола, устремилась за мужем, но глянув на детей, строго сказала:
— Дочи, чтобы не произошло, сидеть в доме, сейчас схожу за тётей Светой, будете с ней, под приглядом.
Девчонки уже обрадовавшиеся тому что увидят неведомых страшилищ, что зовутся зареченские мужики, скисли, и уныло уселись у открытого окна, надеясь хоть там немного урвать событий, что разворачивались, уже подобно снежному кому. К воротам дома бабы Фёклы, скоро приближался дед Михей, войдя в ограду и приподняв картуз, он бодро заговорил:
— Ну, вот и дождались Вячеслав. То зареченские приехали. Оно и понятно, хлеб ты у них отнял. Вернеее сказать не хлеб, а самогон, но для них тож само. Я уж бабанькам сказал, сейчас соберутся, отбиваться будем. Да тока какие оне воины. Ладно литовочка моя со мной, так что я за твоей спиной, прикрою ежли шо. Папа Слава смотрел на старика и улыбался, понимая, что вот на таких вот мужиках и стоит земля русская. Не беря ни какого оружия в руки он спокойно вышел за ограду дома и встав по среди улицы стал ожидать тех, кто уже причалив к берегу и заглушив мотор, теперь отправлялись на поиски того, кто посмел лишить их калыма. Пять мужиков с аршинными плечами и угрюмыми лицами появились на околице деревни. Воинство из женщин собралось за спиной папы Славы признавая в нём и хозяина и мужчину, что должен дать отпор захватчикам. Глаза женщин с надеждой смотрели на него. И хотя роста и силы он был не богатырского, но что-то бежало по его жилам, наполняя их спокойной осознанностью, того что он в ответе за тех, кто сейчас у него за спиной. На его плечо легла ласковая рука жены и тихий голос её произнёс:
— Слава, мы с тобой все.
Мужики приближались и угрожающе накручивая себя матерились. Остановившись перед ополчением деревни Ненарадовки, они рассмеялись. Один из них, кривя щербатый рот, обратился к тому кто был рядом, но имел бороду лопатой и явно отличался интеллектом, от остальных собратьев «разбойников»:
— Слышь братка Лёх, да этого Кузьму я и один возьму. Вот Люська трепло. Богатырь, рукастый, толпой брать надоть. Хе, хе. На одну ладонь положу, другой прихлопну, и не будя мужчинки.
Леха глядя на бравирующего мужика, только и проворчал себе под нос, но так, что услышали все, так как на улице деревеньки стояла напряжённая тишина и было слышно даже позвякивание цепей у собак, что были умнее хозяев и все спрятались в своих конурах, даже не подавая голоса:
— Не хвались, идучи на драчку Пахом, хвались с неё возвращаясь.
И уже обращаясь к папе Славе, завёл разговор:
— Здоров мил человек. Говорят ты приезжий? Али я чего напутал? Так може ты наших законов не знаешь?. Так мы объясним, да расталкуем. Выставляй магарычь, мы и потолкуем мирком, сядем рядком. Так мужуки?
Все четверо одобрительно загудели. Предчувствие долгой пьянки и возможности избежать кровопролития, всегда радовало и ободряло русского мужика.
— Здрав и ты будь. Да вот только сразу и навсегда уясни. Я может и приезжий, да только это теперь моя Родина и моя земля. А законы на ней таковы. Не пью и другим не советую. Чего пришли и так понятно, так что ребятки собирайтесь и кругаля. Тут вам больше делать нечего. Обломаете рога, так и не на мочив их. Больше здесь не наливают. Свободны у меня всё.
— Ты гляди Лёх, борзый, дай как я яму в пятак и зубы посчитаю,
Волосатый детина, выступив вперёд, стал закатывать рукава несвежей и дурно пахнущей рубашки, сплевывая в бороду.
— Погодь Васько, поперёк батьки в пекло не лезь.
Тормознул его откликнувшийся на имя Леха. И развернувшись к мужикам стал излагать, что придумалось в его вёртком уме:
— Дело тут не простое. За него бабы. Даже если мы забьём его до смерти, работы нам здесь нессыскать, да и в кутузку загремим все вместе. Его унизить нужно так, чтобы все от него отвернулись. Вот что я надумал, сгоняй-ка, Фёдор до лодки, да принеси весло люминевое, счас мы устроим состязание, век не отмоется. Хозяин понимашь…
Фёдор рысью умчавшийся к берегу, не видел как бабы. Кто с вилами. Кто с граблями и даже с лопатами стали окружать пришлых зареченских. Леха почуявший неладное подняв руку, заговорил:
— Э бабаньки полегче. У нас разговор к пришлому мужчинке. Вас мы не забижали, всё делали, а вы платили. Чего менять то что уже отлажено?
Рассерженный гул голосов, окружающих мужчин женщин, заставил его говорить быстрее:
— Слышь мужик уйми своих. Предлагаю простенько и со вкусом, померяться силушкой. Кто одержит верх, тому и сливки? Согласен?
Папа Слава глянув на деда Михея, мотнул головой соглашаясь. Поливания крови не хотелось, а потому, окликнув деда Михея, он приказал сыскать ему подкову и принести её. Дед умчался выполнять приказ, к себе на двор. Вскорости и весло и подкова были доставлены. Бабы собравшиеся в круг выжидательно смотрели на мужчин. Сейчас решалось, чей верх отныне будет, а это решение быть должно на их глазах, дабы и оспорить нельзя было.
Леха, глядя на Васько, протянул ему принесённое весло и приказал:
— Распотешься Васько, покажи ухарю его место.
Васько не сомневаясь взял весло и положив его на плечи, ухватившись за края, начал тужась его гнуть. Металл, скрепя стал поддаваться. Вскоре к ногам папы Славы упал овал, напоминающий алюминиевое ярмо.
Папа Слава улыбнулся такому наивному проявлению силы, и взяв в руки подкову, представив так как его учили ещё в армии, стал гнуть её. Вскоре подкова превращённая в рунический знак Сила, была брошена под ноги зареченским мужикам. Те опешив стояли и смотрели на то что было под силу немногим, и уже как-то совсем не хотелось им выяснять какого цвета вьюшка у этого пришлого. Работы хватало и у себя, так что надо было отступать. Такие мысли проносились у всех пятерых, но только Леха, хитро улыбаясь, вновь начал говорить:
— Силён, с таким можно и на равных. Как насчёт выпить да погуторить?
— Я уже всё сказал. А непрошенных гостей, как мне кажется и слышится ждёт сюрприз не из добрых.
Щёлканье пастушьего кнута и мычание коров, подтвердили его слова. Бабы расступившись впервые в своей жизни видели, как коровы, что были их кормилицами выстроившись в боевой клин, бежали со всех ног на улицу, подгоняемые криками и щелчками кнута Ивана пастуха.
Зареченские мужики понимая, что они проиграли и нужно смываться, поспешно стали удаляться под хохот женщин, что устав бояться и сбросив нервное напряжение, смеялись до слёз. Остановившийся клин возле последнего дома в деревне, вскоре успокоившись вернулся в своё сонное состояние, и пастух Иван, посвистывая вновь погнал своих подопечных на зелёную травку, не минуя, проходя мимо папы Славы, подмигнуть ему. Внезапно кнут, что висел теперь без дела упал с его плеча и пастух замерев, стеклянными глазами стал оглядываться. По наитию папа Слава. Поднял кнут с земли и поклонившись подал его пастуху, тот вцепившись в резную рукоятку, как в якорь, вновь обрёл ясный взгляд и уже с улыбкой последовал за своим рогатым воинством. Мама Ира обняв своего героя, отвела его в дом, где уже их ждала и баба Фёкла и Светлана. Попрощавшись с соседкой и отблагодарив её за присмотр детей, семья осталась одна. Мама Ира, разглядывала своего мужа так как будто увидела его в первый раз. А Фёкла Гавриловна сидела и улыбалась, впервые за всё время, в улыбке сбросив лет двадцать. Папа Слава, не выдержав взгляда жены, спросил:
— Родная, что не так?
— Да не знала что в тебе силушка такая.
— Так на что я в армии служил? Там многому нас учили. Вот и вспомнил, как сознание освободить и поверив сделал то что могло нас всех спасти от пролития крови. А как освободил сознание да как почувствовал силушку что шла от всех кто хотел чтобы я победил, так я не только подкову мог согнуть, я бы и лом в морской узел завязал, так люди в меня верили. А вера она ведь чудеса творит родная.
— Правильно говоришь сынок. Только на одну силу надёжы мало, тут надоть думать, как и что делать. Это Люськина работа, надо обмозговать чем ей ответить.
Баба Фёкла перестала улыбаться и глядя на маму Иру, ждала что выдаст та.
— Та, уже обдумывая создавшуюся ситуацию, решилась озвучить то, что придумано было в женском уме. Когда и овцы целы и волки сыты…
— Я думаю пора покупать нам машину, да не просто машину, а на множество мест.
Выпалила она свою заветную мысль и стала ждать реакции мужа. Та не преминула появится:
— Родная ты в своём уме? А дом, а всё в дом? А хозяйство? Да где набраться денег?
Ира беспомощно перевела взгляд на бабу Фёклу, ища у неё поддержки и защиты. Та незамедлительно пришла на выручку:
— Сынок, а ведь это просто находка. Вот смотри сам. Дом у тебя есть, документов точно ни кто спрашивать не будет, их тут отрадясь ни у кого не было. А бабы за то шо возить их будешь в город, где они сами мочь и молоко, да сметану, да мясо продать, да всего чего треба купить, смогут по своему вкусу, так оне тебя всем снобдят и тратится не надобно будет. И тебе престиж и всем выгода нарисовываться. Ты милок спать ложись день седьня трудный был, завтрева всё и обсудим.
Мама Ирина поймав себя на том, что язык Фёклы Гавриловны ей не просто нравится, а открывает в её душе какие-то потаённые шлюзы и заставляет её говорить точно так же, только и сказала:
— Пора родной почивать. Пойдём. Утро вечера мудренее. Завтрева и обговорим всё.
— Ира, ты же филолог по образованию, мы ещё и недели не прожили, а ты уже говоришь как все женщины здесь. Это пикантно, но что будет с девочками, когда придёт их время?
Папа Слава не отошедший ещё от предложения женщин, поймал себя на том, что его жена склонна врасти в эту землю и оборвав их единственный шанс, истратив все деньги, они не смогут элементарно вернутся и где-то купив жильё, потеряют запасной вариант, даже намерена пойти на то что бы говорить как и все кто живёт рядом с ними.
Мама Ира улыбнулась ему на слова, и уйдя в другую комнату стала готовить супружеское ложе. Баба Фёкла вновь растопив печь и уложив девочек вновь взялась перевязывать нитки в клубках, сопровождая свои действия, песней, призывающей древнейшее божество славян:
— Баю-баюшки-баю!
Во лазоревом краю
Солнце село,
Скрылось прочь,
День угас, настала ночь.
Тишина в лугах, в лесах,
Звезды ходят в небесах,
И дудит им во рожок
Тихий месяц-пастушок.
Он дудит, дудит, играет,
Складно песню напевает,
Да негромкая она,
Только звездам и слышна.
Только звездам, только ночке
В синей сини над селом…
А для наших внучек
Сами песню мы споем.
А мы внучек покачаем
Под припевочку свою:
В ней начало: «Баю-баю!»
А конец: «Баю-баю!»
Лавка на которой сидела баба Фёкла вновь озарилась и вместо кота всё в том же картузе появился древний бог Бай, со словами:
— Здравы будьте внучки ведающей. Вот вновь и свиделись. Какую же вам сказку сегодня поведать? А, наверное, вот эту, ну так слушайте детки:
Далеко-далеко, в те времена, коих и не помнит ни кто, случилось на земле нашей такое происшествие… Разделились как-то все звери на домашних и на диких. Те, что с человеком остались, были приняты своими дикими сородичами как враги, хотя корня и одного были. Но вот так случилось и уже исправить что-то, было не возможно. В одном поселении людей стала жить собака. Справная, добрая, большая и справедливая. Жила та собака, как и потом все собаки после неё честно и преданно. Днями и ночами она караулила то человеческие жилища, а то и стада домашней скотины. Совсем неподалёку в тёмном, темном лесу, по соседству жил волк. Частенько подкрадывался он к поселению людскому, но собака громким лаем будила людей, и те прогоняли волка. Злился ближайший родственник собаки и проклиная её, обещался отомстить за службу людям.
Однажды волк встретил лису и говорит ей:
— Ты помнишь, что родня не должна забывать свои корни? Так вот собака продавшаяся людям, предала нас. Помоги мне, лиса, избавиться от собаки. Придумай какую-нибудь хитрость. Если мы уберём её, то и тебе и мне достанется всё что есть у людей, они глухие и слепые без её лая.
Лиса охотно согласилась и пошла к собаке.
— Здравствуй, собака! Зачем ты все время лаешь? Бедняжка, совсем ты отощала на службе у людей, одни кости да кожа остались. Не мешало бы тебе отдохнуть. Смотри вон лес, из которого мы вышли все, так может, ты вспомнишь, что мы одной крови?
— Помню я о том, но и забыть клятвы о мести со стороны дикого мира нельзя. Не могу, сестрица, ведь поблизости бродит и злобный волк и большой медведь, да и ты случается, пробираешься в жилище людей.. Если я не залаю, то какой от меня прок людям?. А на лай бегут те кто зовёт меня своим другом. Только их вы и боитесь лесные братья мои.
— Почему же боимся? Ведь и ты зверь и мы — кто живёт в лесу. Мы, все, хотим жить одной семьёй. И быть добродушными к твоим друзьям людям. Стоит тебе с нами подружиться, как никто и близко не подойдет к скоту их, да и к жилищам, а ты сможешь спокойно отдыхать.
— Но кто помирит меня с лесными братьями? — спросила собака.
— Это я беру на себя, — ответила лиса.
Вскоре лиса привела волка, и все трое начали мирно беседовать.
— Волк сам будет охранять стадо и оповестит всех о вашей дружбе, а ты только перестань лаять. Другие лесные братья нападать не будут на твоих людей. Но ты должен отказаться от лая. Дело в том, что все мы совершенно не выносим его, — сказала лиса.
Так лесные жители и собака вновь стали друзьями. Все шло хорошо, все были довольны. Лиса же уставши ждать, подстроила так, что мимо морды собаки пробежал заяц. Не справившись со своей природой, собака громко залаяла.
— Ты нарушаешь договор,— сказали лесные братья.
— Простите меня, я нечаянно, ведь это вышло случайно,— виновато ответила собака.
Но лесные жители, собравшись в круг, постановили, что собака нарушавшая договор обязана быть наказана. Волк сказал, выступив обвинителем:
— Ты нарушила договор. Имею же право это сделать и я. Не правда ли?
— Ты говоришь правду! — ответила благородная собака.
— Свяжите ей лапы и закройте пасть. После приказа лесные жители ожидали, что волк накажет собаку символически, но у того были другие планы, и он их осуществил.
-Я убью тебя и твоих жалких людишек! — и волк разорвал собаку, а затем напав на поселение людей вырезал из них многих, пока люди не опомнившись смогли дать отпор лесным жителям. Давно это было, но с тех самых пор, ни кто из людей не забыл что нельзя доверять волкам и другим лесным обитателям. И ни кто из собак не забыл, что служить можно только людям и быть верным только им.
Бай долго смотрел на огонь пылающий в печи и замолчав вроде всей своей фигурой, он всё ещё продолжал говорить с детьми, но уже как-то иначе, только им понятным способом. Глаза двух девчушек сомкнувшись, отрезали их от реального мира, перенеся в мир волшебный, где все люди время от времени бывают, но забывают туда дорогу стоит им стать взрослыми.
— Благодарю тебя древний Бог, вновь ты принёс им мудрость.
Баба Фёкла с тревогой смотрела на древнего Бога Бая, как бы не решаясь задать вопрос, и мучаясь понимая, что и спросить то ей не у кого.
— Ну давай ведающая, спрашивай, чего хотела?
— Ты ведь уже знаешь?
— Да.
— И что?
— Утро вечера мудренее. Положись на тех кого ты зовёшь детьми своими, они всё сделают правильно. Прощай, мне пора, ведающая.
Дом Фёклы Гавриловны, озарившись вспышкой, погрузился во тьму. Старушка тоже отправилась спать, утро должно было принести хоть немного ясности.
