Сказка четвёртая, в которой знакомство с почтальоншей Люськой заканчивается расставанием с Клавдией …
На этот раз утро в деревне началось не с того что встающее солнышко разбудило петухов, а с криков и мучительно приглушённого мычания несшегося с подворья Клавдии. Птицы солнца всё таки приветствовали светило, но не было в криках их обычной радости, что-то подсказывало им что случилась беда. Стук в окошко Фёклы Гавриловны, подтвердили их предположения. Старуха выйдя на крыльцо перекинувшись с кем-то парой слов, метнулась в дом и собрав котомку с травами, вылетела из избы с такой прытью, что и молодым было бы завидно. Мама Ира, вставшая с петухами вслушиваясь в мучительные звуки, отметила про себя, что и собаки вдруг начали, поскуливая подвывать им в такт. Деревенские стряхивая с себя остатки сна, начинали обыденную жизнь с гармонизации своего пространства. Обычная утренняя дойка и выпроваживание своих кормилиц в стадо сегодня были нарушены событиями что разворачивались в Ненарадовке.
Мама Ира понимая, что хозяйку можно и не дождаться, подняла почивающего мужа Славу и растерянно проговорила:
-Слава, пошли поможешь мне подоить Марусеньку. Я боюсь, одна не справлюсь. Конечно, я видела как это делает наша хозяйка, но что-то говорит мне, что без твоей помощи не обойтись мне.
Папа Слава, потянувшись и хрустнув суставами, ловко подскочил с кровати и одевшись проследовал к умывальнику на улице. Смыв прохладной водой остатки сна, он глядя на жену улыбнулся и сказал:
— Я готов, а вот ты нет. Одень что-нибудь бабы Фёклы, кусок хлеба с солью, ну и с богом.
Жена, признавшая правоту мужа, так и поступила. Хоть и боязно ей было, да привыкать да начинать когда-то, надо было. Пройдя в хлев, в повязанном платке, она, уместив подойник, где и положено, стала выжидательно смотреть на мужа. Тот, подойдя к корове с головы, и протянув ей краюху хлеба начал добрыми словами, отвлекать её от того, что после взмаха его руки, начал творить его супруга. Сперва неловко, а потом всё более уверенно, она стала справляться с поставленной задачей. И вот уже полное ведро молока, готово. И радостная улыбка озарила счастливое лицо мамы Иры. Папа Слава, с гордостью показав ей поднятый палец и поцеловав кормилицу в лоб, с чувством выполненного долга вышел из хлева. За ним вышла и мама, что устремилась с подойником в дом. Разлив по заготовленным крынкам молоко, мама Ира, решилась на другой отчаянный шаг. Взяв хворостину и смело отправилась опять в хлев. Открыв его и уговорами и похлёстыванием по бокам хворостиной, выгнала Марусеньку на улицу, где уже шли другие коровушки…
Как обычно перед входом в деревню, стояла фигура пастуха Ивана, ждущего своих подшефных. Бабы что уже подстегнули коров в стадо, остановившись стали обсуждать утренние звуки разбудившие деревню, и не досчитавшись Клавки и бабы Фёклы, поняли что, что-то произошло, а увидав Иру в бабкином вдовьем платке и совсем переполошились. Успокоив землячек Ира, пересказала все приключения, что сегодня с ней произошли, и убедила, что ни чего страшного нет. Улыбаясь и шутя, она в движениях показывала, что и как происходило. Деревенские теплели сердцами и уже с улыбками возвращались по домам. И только потом она осознала, как была не права, когда увидела глаза бабы Фёклы, после возвращения домой…
Мрачная обстановка была в доме. Притихшие дети и мрачной тучей сидевший муж. Фёкла Гавриловна, что увидав маму Иру в своём платке, только сочувственно улыбнулась ей краешком старческих губ, и сказала:
— Здравствуй дочка. Горе у нас приключилось в деревне. Клавка забыла закрыть хлев, а её Зорюшка, кормилица её, нализалась гвоздей да железяк всяких. И не углядела Клавка как, ума не приложу, но, да видать так уж судьбой положено. Пыталась тебя жизни лишить, а вишь как самой-то аукнулось. Ты не серчай дочка, мне пришлось твоим всё рассказать про вчерашнее её явление в дом, недолжно быть тайнам промеж своей семьи.
— Баба Фёкла, а ей больно? – Ладушка решившись задать вопрос, разрядила паузу, что возникла после слов Гавриловны.
— Нет внучка. Я её дурман пойлом опоила. Спит она мученица.
— А она умрёт? – Любавушка в ужасе от того что это может произойти, с надеждой смотрела на бабу Фёклу, готовая услышать, что всё будет хорошо.
— Да внучка, скрывать не буду. До вечера кормилица отмучится и всё. Был бы фельшер какой, иль оборудование, может и спасли бы, а так, только забить чтоб не мучилась скотинка.
А уже потом обращаясь к папе Славе, продолжила его уговаривать, продолжая начатый разговор, что был прерван приходом мамы Иры.
— Ну пойми ты сынок, так надо. Не дай мучится животинке, зазря. Чик и нету. Дед Михей подмогнёт еслив чего. Не отварачивай лица, в жизни бывает всяко. Мужик должон быть готов ко всему, доля у него такая. Бери нож с костяной ручкой и ступай. Вот тебе мои слова сынок. Токмо помни, не бери у Клавки ни чего из рук, как бы не умоляла упрашивала, не слова не говори и уходи. Суд ей божий, не твой. Смотри уже и дед Михей, вон по улице мотыляется. Ты думашь ему легко, я ведь ему тоже всё объяснила, и он-то согласился. Ну пойми сынок не могу я её спасти. Моя прабабка могла бы, она из нутра у человека без ножа и крови наконечник стрелы вытаскивала. Ая не могу, нет во мне такой силушки. Так что пожалей ты меня, коровушку, да и Клавку эту непутёвую. Пожалей и сделай что должон.
Мама Ира, теперь уже всё понявшая, подошла к мужу и положа ему на плечи руки тихо попросила:
— Слава, раз нет другого выхода, ты обязан помочь.
Папа Слава, молчком взяв нож с костяной ручкой, что уже лежал приготовленным на столе, вышел на крыльцо. Вслед за ним вышли и остальные члены его семьи. Шествие замыкала бабка Фёкла. Дед Михей пыхтя козьей ножкой, мотнул головой вышедшему мужчине и без слов, направился в сторону Клавкиного двора. Горестная фигура Клавдии, плыла вслед за ними. Платок, сорванный с головы, обнажил её волосы, что разметавшись на ветру, жили своей жизнью. Прижав платок ко рту, Клава не давала ни звуку вылететь из своего рта. И только слёзы бегущие ручьями , да вздрагивающие плечи могли показать всю глубину горя, что пронзило её…
Баба Фёкла проводив взглядом это шествие, повернулась к Ирине и проговорила:
— Дойди дочка до Светланы, пусть посидит с детями, а нам пора к дому. Горе горем, но надоть и о твоём гнезде подумать.
Выполнив всё в срок, мама Ира вышла с Фёклой Гавриловной и обнаружила, что посреди улицы происходит импровизированный митинг. Возле мотороллера «Муравей» происходило хаотичное бурление масс женского пола.
— Вот и Люська пожаловала.
Позади вышедших женщин раздался голос Светланы, что тоже вышла за ними привлечённая громкими звуками раздающимися посреди деревни. Мама Ира глядела то на Гавриловну, то на Светку и не могла понять от чего такой ажиотаж, при появлении обычного почтальона. Гавриловна внесла лепту в объяснение ситуации:
— Она ведь не только сейчас пенсию да переводы денежные привезла, но и весточки, да подарки, да на продажу, кому чего надобно. Аккурат к двадцатому часлу всегда так. Только вот последнее время энто двадцатое часло уже месяца два задерживаться. Ну да там на верху видней, когда нам энти бумажонки подкидывать. Еслив тебе по хозяйству чего надобно, не стесняйся, заказывай, усё доставит, да вот только денежку возьмёт сверху. Ну на то и барышница.
Мама Ира со старухой вклинилась в толпу оживлённо гудящих женщин.
— Эх, распална, полна моя коробочка, есть и ленты и парча…- фальшивя и перевирая слова, голосила сидящая на дерматиновом сиденье мотороллера Людмила Викторовна Грузденко, в миру просто Люська почтальонша. Увидев новеньких, она замолчала и с интересом уставилась на тех кто приближался. Признав Фёклу Гавриловну, она ощерившись в улыбке, раскинула руки, приглашая осмотреть импровизированную лавку позади себя организованную в кузове мотороллера.
— Сколько лет, сколько зим, Гавриловна? Подходи. Выбирай. Кстати пенсия тебе причитаться ажно за два месяца, за дочку твову Маруську непутёвую. Тратить бушь, али на похороны отложишь? Да подходи. Распишись тока. Документ всё таки.
И сунув в руки Гавриловне мятый листок ведомости, показала где ставить роспись. Отмусолив положенное, она отдала наличность в руки старухе, и жадно глядя на то как деньги готовы сгинуть в бабкиных юбках, только проговорила, жадно облизывая губы:
— Побаловала бы ты себя хоть на старость. Чего их хранить, или думаешь что проживёшь вечно Гавриловна? Кстати хоть представь, кто с тобой? Что за товарка? По виду не вашенская, городская краля, кажись?
— Люська, это новая наша землячка Ирина. Мне она как дочка, так что ты язык то свой блудливый придержи за зубами. Если давно не мучалась ими, могуть и организовать.
Схватившись за зубы, после этих слов старухи, Люська спровоцировала взрыв смеха стоявших вокруг неё женщин.
— Ну, Иринка так Иринка. Подходи… Выбирай, других не держи, денежки токмо плати!
— Кому Иринка, а кому Ирина Георгиевна.- голос задрожал струной у мамы Иры. Взяв себя в руки и поняв, что до этой женщины не дошло её предупреждение, Ирина решила действовать по другому.
Почтальонша подобно полководцу восседала на сиденье и отчаянно размахивала руками. Ирина подойдя и рассмотрев товар, передёрнула плечами. Практически весь товар был китайского ширпотребного производства, не отличающегося не качеством, ни дизайном. Заметив такое отношение к тому что она привезла, Люська стала высматривать кого-то в толпе, а потом обратившись к женщинам, спросила, уже специально игнорируя новенькую, что брезгливо отошла от её мотороллера:
— А где Светка? Чей-то не видно её. Я понимашь кроссовки ейному пацану привезла, весточку от супружника в кои то веки, а её не видать, не слыхать?
Гавриловна кинулась к ней и потребовала:
— Отдай писульку. И где тапочки?
Отдавая письмо в руки Гавриловны, Люська так же продемонстрировала и китайские кроссовки, что вызывающе новым видом смутили всех кто видел их.
— Баба Фёкла, да в городе можно намного лучше купить и не такую дешёвую подделку.
Ира отдернув, остановила старуху, что уже готова была вытащив деньги рассчитаться с перекупщицей.
— А вы гражданочка чего лезете в базар? На базаре два дурака. Один покупает, другой продаёт. Вам не ндравится? Так и езжайте в город, там отоваривайтесь, а мы тут сами как-никак разберёмся? Правильно я говорю бабыньки?
Одобрительный гул, был ей ответом. Ирина с гордо поднятой головой и в сопровождении бабы Фёклы, отправилась к своему дому. Женщины увлечённые разговорами и пересудами, всё так же оставались возле Люськи почтальонши. Дойдя до дома женщины приступили к обработке и приборке гнезда Ириной семьи. Женщины же раскупив, либо выменяв на натуральные продукты, ширпотребовские обновки, разошлись по домам, каждый к своему дому, забыв на сегодня о помощи Гавриловне. Люська уже собирающаяся стартовать на своём мотороллере, внезапно была остановлено хриплым голосом Клавдии:
— Слышь подруга, тормози. Ну кудысь ты поехала? А с подругой поболакать?
Нетрезвая походка выдавал женщину с головой. Люська глядя на выпившую женщину, почувствовала возможность отыграться за утрешнее поражение. Ведь ни кто почему-то не сделал ни одного заказа, на следующий раз. А это было не просто обидно, но и лишало её дохода.
— Ой, да ни как Клава? А чего мы Клава такие весёлые? Праздник у тебя Клавачка, а чегось раньше-то не подошла, я б тебе каку обновку подогнала?
Шатко подойдя к мотороллеру Клава оперлась о технику и выдохнув запахом перегара на Люську, зло оскалившись, хрипло просипела:
— Да праздник у меня Люся, праздник да такой, что вишь гуляю! Ты представь, городская тока приехала, а Гавриловна над ней шефство взяла, обучает её своим штучкам. Так все и ни чего ей и не говорят. А тут прикинь, Зорька мая нализалась гвоздей. Нет ну ты понимашь? Нализалась гвоздей. И всё. Чего может неделя какая не удачная? А вот сегодня понимашь… Тю,тю.
Нет больше моей Зореньки. А эта городская ещё и мужика такова привезла рукастого, что любо дорого смотреть. Ну как тут не радоваться подруга? Хошь с тобой поделюсь своей радостью, ну и выпивкой само собой?
Люська смекнувшая, что можно не просто поиздеваться. Но и крепко поживится, сочувственно вздохнув начала готовить почву:
— Да подруга, смотрю я на тебя и понимаю, что не фарт тебе здесь. Вот что ты будешь делать с такой уймой мяса. Ну килограмм десять съешь, а остальное, раздашь. За спасибо? В город, что ли свозить тебя, глядишь чего приторгуешь им?
— А чего свози Люськ, что я хуже этой штучки городской. Продам мяса, оденусь, накрашусь, глядишь и глянет на меня мужчинка то её. Посмотрим кто кого. У меня-то всяко разно есть на что глянуть.
Пьяное бахвальство расслабляет, потому и попалась Клавка в ловушку легко и просто.
— Ну отвести то я тебя отвезу, но ведь это стоить будет. А потом, мясо надоть клеймить. На лапу врачу дай, менту на базаре дай, за место заплати, и ещё и при продаже рубить за бесплатно ни кто не будет. Вот и получается может мне продашь подешевле, а я уж остальным займусь, чтобы значится всем хорошо было? А подруга. А в город не сумлевайся увезу обязательно.
— А иди оно гори синим пламенем. Счас Люся всё порешаем. Подгоняй минут через двадцать своего коня к моей избушке, грузится будем. О цене подруга потом с говоримся.
Шатающейся походкой, с темными кругами под глазами, распущенными волосами Клавдия, не была похожа сама на себя. Это была тень, причём худшая тень той женщины, что когда-то жила в Ненарадовке. Что сделало её такой, может и жизнь, а может и сама, когда перестала радоваться жизни, а стала завидовать, да ёрничать, пропитываясь злобой глухой к более удачливым или более добрым людям.
Подойдя к дому она открыв калитку увидела, что мужчины уже закончили со своим не лёгким делом, им собирались уже уходить. Встав и подперев руки в бока, она в пьяном кураже, стала командовать:
— Чтож это делается? Куды собрались. Стоять! Сейчас обмоем, жаровочкой побалую, подикось такой и не пробовали. А потом, завернём мою Зореньку в белы простыни и повезём в горуд. На продаженьку. Пускай хоть последок порадует хозяйку.
Ни чего не ответили ей мужчины на её слова, а только переглянувшись, и вывешив вдвоём шкуру на козлы, они собрав инструмент, отправились к деду Михею. И ни крикливый голос Клавдии с истеричными угрозами и проклятиями, ни лица в окнах деревенских, ни даже подъехавшая почтальонша Люська не смогли их остановить.
Дед Михей, молчком дойдя до дома, и распахнув калитку жестом показал где у него умывальник, где рушник, чтобы вытереться. И пока папа Слава, умывался отфыркиваясь, дед готовил нехитрую закуску на стол, где уже красовалась бутылка с мутной начинкой. Присев на лавку, папа Слава дождался деда Михея, и потом всё так же молча выпив по рюмке и закусив чем бог послал, они выдохнув, отдали последний долг кормилице Зорьке, вспомнив её добрым словом. К вечеру папа Слава впервые пришёл домой шатающейся походкой, чем напугал и дочерей и маму Иру, которая раз и навсегда зареклась отпускать мужа для таких дел в деревню.
Вечер в семье был не долгим. Уставшая мама и бабка Фекла, быстро определили детей на печку, и потушив лучину, долго о чём-то говорили. Девчонки из их разговора только и поняли, что какая-то Клавка, что то там сотворила. Заколотив окна дома, и покидав какие-то вещички, да поверх какого-то мяса, укатила в город к дочке. И невдомёк им было, что больше эта женщина никогда не захочет появится на земле деревенской, так как прокляла её страшными словами, и теперь мама с бабушкой думали как снять с земли эту грязь. Порешив, что утра вечера мудренее, баба Фёкла отправила маму Иру спать, а сама опять сев напротив печки с огнём, на лавке принялась, напевая перематывать клубок с шерстяной ниткой заговорённого клубочка:
— Баюшки-баюшки
Скакали горностаюшки.
Прискакали к колыбели
И на девочек поглядели.
И сказал один горностай:
«Поскорее подрастай!
Я к себе тебя снесу,
Покажу тебе в лесу
И волчонка, и зайчонка,
И в болоте лягушонка,
И на елке кукушонка,
И под елкою лису
Люли — люли — люленьки!
Люли — люли — люленьки!
Где вы, где вы, гуленьки?
Прилетайте на кровать,
Начинайте ворковать.
Люли — люли — люленьки,
Прилетели гуленьки!
Сели в изголовье…
Спите на здоровье!
Бог Бай появился как всегда после слов вызова, но заметив в каком состоянии ведающая, сперва, обратился к ней:
— Ну и что закручинилась? Сколько слов злых на Русь, кто только не говорил, а она стоит и стоять в веках будет. Собака лает, ветер носит. Кажись не только девчушкам, сегодня буду рассказывать я сказку, но и одной старушке, что забыла, кто на самом деле может оставлять после себя след. Добро али Зло. И так, молока от вас я чувствую не дождусь, так что вот вам моя сказочка:
Жил-был в стародавние времена один князь. Гордый и воинственный он был. Много земель покорил, и много крови людской пролил. Но самая главная его забава была собирать сокровища, коих ни у кого не было. Были у князя и бояре думные, что в походы с ним хаживали и тоже прониклись увлечением княжьим. Вот бывало соберутся они на собрание при князе да давай хвастать один пред другим. Однажды князь услыхал похвальбу своих бояр, вошёл в светёлку и постановил, что завтрева будет смотр сокровищ. И тот кто сможет затмить сокровища князя, тот будет и обласкан и награждён княжеской милостью. Разошлись бояре по дворам своим, подобрались к сундукам, и всю ночь выбирали из своих сокровищ самые самые. Вот уж и утро наступило и собрались вновь они на дворе у князя. Тот сидя на резном стуле принимал суд. Выстроились бояре и давай показывать сокровища да диковины, чего там только не было. И цветы из драгоценных камней, и животные разные из золота и сребра, и сады чудные из драгоценных минералов, и малёхонькие игрушки, что меньше макова зерна, да такие потешные, что уму только дивишься, как же они двигаются, по златому подносу. А уж прочих вещёй из благородных металлов и не перечесть было. Смотрел на это всё князь, да и прикидывал кому отдать победу, и вдруг заметил, что одного боярина нет. Кликнул он его, не отозвался слуга княжий. Прошло время, послали за ним, вошёл он на княжий двор, а руки пусты у него. Князь ажно опешил. Да и спрашивает слугу свово.
— Где был, что принёс, чем удивишь боярин?
А боярин поклонился князю в ноги и говорит ему. Долго я вчера думал над словами твоими. И вот плод моих мыслей… Нет у меня для тебя на показ сокровищ необычных. Есть простое сокровище, но оно есть у всех людей в твоём княжестве великом.
Задумался князь, а потом махнув рукой разрешил показать боярину молодому своё просто сокровище. Тот же зайдя за ворота княжеские, на секундочку, вновь вернулся да не один. За ним шли его дети погодочки, юноши и девицы, малы детушки, да так хороши они были, чисты да прибраны, что любо дорого смотреть на них было. Глаз радовался, да душа пела. Поняли тогда и бояре да и сам князь, что ни что их сокровища не стоят, против такого чуда, как дети и признав это присудили победу молодому боярину и его детям. Вот такая сказочка горлицы мои ясные.
Девочки вновь спали и видели во сне хороводы и прыжки через костры, общее веселье и блины горками, всё то о чём им рассказывали деревенские дети, делясь впечатлениями о своих самых счастливых мгновеньях.
— Надеюсь и для тебя сказочка полезна оказалась ведающая?
Понятно ли в чём сила, в чём истинное добро для этой земли?
Понятно ли что Русь до тех пор стоять будет, пока хоть один потомок славных по ней ходить будет? А ты слов бранных испугалась?
Фёкла Гавриловна, молча, поклонилась и за урок и за мудрость богу Баю, тот улыбнувшись, перекувыркнулся через себя с лавочки, и вот уже вместо славянского бога под лавкой вновь сидел её кот. Налив в миску молока Гавриловна потрепала по голове кота и отправилась спать. В деревне Ненарадовке вновь наступила глубокая ночь.
