комедия в 3-х картинах
место действия _ Москва
время действия _ наши дни
действующие лица:
РОЗА (Ефимовна Брошкина), 36 лет. Бухгалтер на рынке.
РУСАКОВ (Иван Владимирович), 41 год. Участковый полицейский.
ВИТАЛЯ (Виталий Игоревич Холопов), 21 год. Охранник на рынке.
Картина 1
Поздний вечер. Москва. Спальный район. Двор многоэтажки. Во двор входит Русаков, присаживается на скамейку, достаёт мобильный телефон.
РУСАКОВ (по мобильному). Роза, а это – я, твой крест. Поносишь сегодня?
Из подъезда выбегает Виталя.
РУСАКОВ (по мобильному). Одну секунду. (Доставая пачку сигарет, Витале). Прикурить найдётся?
ВИТАЛЯ (остановившись). Не курю.
РУСАКОВ. Я тоже бросаю…
ВИТАЛЯ (на ходу). Извини, брат.
РУСАКОВ. Бля, брат нашёлся… сынок.
ВИТАЛЯ (на ходу). Ну, ты, папаша…
РУСАКОВ. Вали, вали.
ВИТАЛЯ (обернувшись, не останавливаясь). Правда, спешу, а то навалил бы.
Виталя убегает. Русаков
РУСАКОВ (по мобильному). Он надолго? Отлично. Покурю и зайду. Жди. (Убирает мобильный.) Ой, да хрен с ним, с куревом! (Уходит в подъезд.)
Картина 2
Трёхкомнатная квартира в типовой новостройке спального района. Много мебели, разнообразных статуэток из ассортимента магазина «Красный куб». В гостиной работает большой телевизор, показывающий боевик. Роза – в домашней одежде — гладит «гору» стираного белья и одежду. Она вся в фильме, непроизвольно реагирует на кино-драку.
Распахивается входная дверь. Вбегает Виталя, возбуждённый, побитый, вывалянный в грязи. В зеркалах он видит, чем занята Роза. Быстро вынимает из кармана боевой пистолет, рыщет взглядом, где спрятать, и засовывает его в мужской сапог, что стоит в тумбочке для обуви. Виталя снимает уличную одежду, оставляя на полу.
РОЗА (мельком глянув через зеркало на Виталю, смотрит кино). Что ты так долго, я ж переживаю. Так твои предки и не раскошелились на такси…
Виталя уходит в ванную, включает воду.
РОЗА (вся — в кино). Фанаберистые они у тебя, от нас, с тобой, никаких денег брать не захотели. А я не заметила, как ты вошёл. Твой папаша — хозяин семьи. А на самом деле, ты был прав, рулит мамаша. Ох, и сучка же она у тебя! То – не, то – не эдак, и всё с улыбочкой, с невинным взглядом. Досталась мне свекровь. Они на фирменном поезде или на простом? Твои старики, конечно, специфические ребята. Хорошо, что они проездом, да? Дальше видно будет.
Виталя, с намыленными руками и лицом, подбегает к Розе и в упор глядит на неё.
РОЗА (вся — в кино). Я им явно не по душе. Точнее, наша, с тобой, разница в возрасте. Так-то я, само собой, подхожу: бизнес есть, с жильём – ажур… кругом – столица нашей Родины… (Обращает внимание на Виталю.) Ёооо…
Роза ощупывает Виталю, осматривая.
РОЗА. Здесь больно? Ничего не сломал? У, как тебя трепещет. А здесь? Болит? Рёбра?
Виталя только кивает в ответ, мол, всё в порядке.
РОЗА. Я сейчас аптечку принесу. Ну, ты – коршун!
Роза убегает в кухню, включает свет. Из навесного ящика вынимает «автоаптечку», копается в ней.
РОЗА. Смой мыло, пол заляпаешь!
Виталя выходит в прихожую, достаёт из кармана сброшенной куртки портмоне, смотрит, куда спрятать.
РОЗА. Где тебя — так? А ты их – как? Иду-иду…
Виталя кладёт портмоне в карман плаща, что на вешалке. Роза возвращается, в руках – вата, йод, лейкопластырь.
РОЗА. Коршун… Сколько их было? Смой мыло, говорю! Вот они, новостройки…
ВИТАЛЯ. Я убил.
РОЗА. …нормальному человеку вечером не пройти.
ВИТАЛЯ. Человека. Убил я. Убил.
РОЗА. Ой, да ладно свистеть. Наговариваешь. Коршун мой… При таком освещении улиц все люди кажутся трупами. Сколько их было на одного? Да смой ты уже мыло, засохнет!
Виталя покорно идёт в ванную комнату, моется. Роза наблюдает за Виталей, стоя на пороге.
ВИТАЛЯ. В первый раз такое. Ничего не ёкнуло внутри. Один он был. Иду от остановки на Дубнинской. Как положено, на зелёный светофор. Вокруг никого. Один этот… Он тоже на «зелёный» пошёл. Ну, мужик голимый, сороковник, как с куста.
РОЗА. Район спальный, после одиннадцати почти никого…
ВИТАЛЯ. Идём навстречу… где-то на середине пересекаемся. А я, блин, терпеть не могу, когда прут напролом! Ещё плечо держит. Мы что, в хоккей, разве, играем на улицах, чтоб плечи незнакомым людям ставить! Ты ещё подножку подставь.
РОЗА. Вытирайся, сейчас мы тебя обрабатывать будем.
ВИТАЛЯ (обтирается). Он-то, конечно, не ожидал, что я тоже плечо не уберу. Блин, хамы все какие-то тупорылые, думают, только они могут. Ну, он и отлетел! Я себе дальше иду.
РОЗА. Полотенце брось на пол, я приберу.
ВИТАЛЯ (бросает полотенце). А сам не оборачиваюсь, но прислушиваюсь. Армия – ещё та школа, всему научит. Меня ж в армию не загребли, не замели, я сам пошёл, с пацанами, добровольно.
РОЗА. Ты рассказывал…
ВИТАЛЯ. А знаешь, почему мы пошли?
РОЗА. Ты говорил, чтоб мужиками стать, ты и стал, вон какой.
ВИТАЛЯ. Не только. С моими родачами я вообще мог закосить. Но мы, с пацанами не такие. Мы ещё потому пошли служить, что по ходу всегда за Россию. А патриот, голимо, должен быть грамотным воином. Короче, мужик полным жлобом оказался.
Роза обрабатывает ушибы и ссадины Витали.
ВИТАЛЯ. Нет бы, молчком, навалиться со спины, как всякий порядочный чел сделал бы. Так он, как зарычит, да ещё матом, гад. А ты знаешь, я матерщинников на дух не перевариваю! Блин, пережиток прошлого. (Дёрнувшись на действие Розы.) Оба-на!
РОЗА. Потерпи, милый.
ВИТАЛЯ. В общем, сцепились посреди дороги. Больно, Роза… Ну, я вывернулся. А он такой здоровый оказался… рыхлый, правда. Думаю, на хрен мне проблемы? Постоянной московской регистрации нет, заметут – пожалеешь, что родился. Что мы телевизор не смотрим, разве? Сколько невинных душ психованные полицейские замесили.
РОЗА. Причём, и с постоянной московской регистрацией, и с настоящим бобосом, а не с нашими грошами.
ВИТАЛЯ. Я и побежал. Ещё сообразил, что надо от дома, в сторону бежать, чтоб в случае чего след не взяли.
РОЗА. Коршун мой… потерпи.
ВИТАЛЯ. И надо же было, — спотыкнулся. Там асфальт как раз вскрыли, на мостовой, я и – со всей дури – ба-бах. А хамло-то это бежал за мной! И быстро так, сайгак противный… Я – ба-бах, а он на меня сверху – херак… Чую мне — хрендык ку-ку, всё: ни вздохнуть, ни пукнуть. Как-то выворачиваюсь, стараюсь из-под урода выползти. И на какое-то время… чёрт знает, сколько ничего не помню. Память, как сморчком вынесло. Потом, понятно, очухиваюсь, и понимаю, что я мужика камнем по голове молочу. Сам ещё под ним лежу, а он уже – кранты. Я его с себя свалил. Ещё на камень смотрю, думаю, что за спаситель такой, а это, оказывается, кусок асфальта. Там их куча навалено. Я – ноги оттуда!
РОЗА. Асфальт – не камень, он мягкий, может, не убил.
ВИТАЛЯ. Так я ж вернулся, проверил. Как в кино, пощупал пульс на шее, — уже не было. Чёрт… чёрт-чёрт-черт! Вот этими самыми руками, да нет, одной рукой… постой-ка… ну, да, точно – левой! Прикинь, одной левой… я… лишил жизни. Я!? И ничего в жизни не перевернулось. Не лопнуло. Не разбилось даже. Не рухнуло.
РОЗА. Так то — в кино. Там пульс пощупают и уже решили, что убили – сценарий-то читали. Хотя…
ВИТАЛЯ. Я ещё и в армии служил! Нас, думаешь, не учили пульсы щупать? Только, думаешь, лопатами землю кидали? Думаешь, в артиллерию дуболомов берут?
РОЗА. Всё-всё-всё, Виталя… милый. Угомонись. Дуболомчик ты мой…
ВИТАЛЯ. Я всего год, как на гражданке, а на – вот: живу в Москве, работа есть, жильё – пожалуйста. Дурак, да? Мёртвый он. Сто процентов. Обалдеть… ну, надо же такое: убить человека.
РОЗА. Ну-ну-ну… с кем не бывает. Выходит, это ты благодаря уму устроился? Или благодаря мне?
ВИТАЛЯ. Из-за любви, Роза. – благодаря чувствам. Ты знаешь. У меня всегда есть возможность свалить к молодухе, а я же с тобой.
РОЗА. Что будет потом, когда я действительно состарюсь.
ВИТАЛЯ. Да перестань ты крутить эту бабину, подружка, я же от тебя тащусь, как сопляк… ты же мой восторг!
РОЗА. Я тебя выбрала, ты мой…
ВИТАЛЯ. А то!
РОЗА. Коршун мой…
ВИТАЛЯ. Кто этих предков звал? Ехали бы самолётом, как всегда. На батю, с возрастом, такая жаба навалилась, — каждую копейку подсчитывает.
РОЗА. Есть будешь?
ВИТАЛЯ. Я понимаю: рубль. И то не валюта же! Руководить департаментом в мэрии, такие деньги зашибать, а в отпуск – поездом. Мать – начальник отдела кадров в автотранспортном предприятии. У обоих работа строится только на том, чтобы человека ободрать, объегорить, ущучить. Взяточники хуже торговцев, а туда же – в экономию. Удивительно ещё, что не в плацкарте. У меня, говорит, предприятие дорогу в прошлом году оплачивало.
РОЗА. Ещё неизвестно, какую персону ты там асфальтом приголубил. С такой рожей за два выходных не отойдёшь, а на работу охраннику с таким портретом показываться не надо. Я тебя к нам рекомендовала, я тебя и отмажу. Больничный сделаем.
ВИТАЛЯ. А так летел бы из своего бархатного сезона прямиком, и мне не надо было их, с маман, сегодня провожать на вокзал. Да ведь ещё ночным поехал, чтоб дешевле! А я из-за этого – человека… одной левой. Ещё сижу такой… когда его с себя сбросил. Сижу так, и думаю: не может быть. Пацаном махался, в армии отмахивался, двадцать один год проносило! А в Москве – попал! Насмерть. И как раз накануне свадьбы. Может, это знак на что-то с намёком… Блин, даже настроение не испортилось. Как будто так надо. Может, завтра догонит…
РОЗА. Нет, больничный – лажа. Тебе, как минимум, месяц нужен, чтоб привестись в порядок. Из дому тоже лучше не высовываться. Пусть даже не станут по-настоящему шерстить, искать убийцу, для проформы всё равно могут походить по квартирам. А перекрёсток-то вот, из нашего окна видать. Или, не дай бог, кто-то что-то видел, да ещё и разглядел.
ВИТАЛЯ. Я ж портмоне его зацепил. Когда вернулся пульс пощупать. Может, там документы есть. Я – сейчас. (Идёт в прихожую, достаёт из плаща на вешалке портмоне.) Роза, я – не убийца! А если бы не я — его, а он — меня?
РОЗА. Ну-ну-ну…
ВИТАЛЯ. Он сам меня зацепил, первый!
РОЗА. Портмоне из-за денег хапнул?
ВИТАЛЯ (бросив портмоне об пол). Сердце аж в черепе бьётся! Должно же уже успокоиться, а? Розонька, может, выпить?
РОЗА (поднимает портмоне). Думаю, тебе лучше уехать из Москвы. (Вынимает из портмоне деньги, водительские права, служебное удостоверение.) Переждать… Виталя! Ты замочил полицейского! Глянь, удостоверение…
ВИТАЛЯ. Брось! Брось, я сказал, на пол! Всё брось! Бросай!
РОЗА (испуганно отбрасывает портмоне и его содержимое на пол). Что! Что такое?
ВИТАЛЯ. Отпечатки же пальцев! Не трогай, я сам сотру.
РОЗА. А я повелась, глупышка, мы же никому уже не покажем это. Всё, решено. Первым же поездом уезжай в свой Кирпичёвск. За мента могут весь район горизонтально поставить.
ВИТАЛЯ (пересчитывает купюры). А как же свадьба! Розка, ты меня, случаем, не специально выпихиваешь ли…
РОЗА. Не за «мента», а за «понта». «Ментами» они назывались, когда были милиционерами, а когда стали полицейскими, стали «понтами»… Свадьба подождёт. В ЗАГСе договорюсь, они все у нас на рынке отовариваются. Выпихиваешь… Мне, старухе, такой мачо обломился, а я его собственными руками отталкивать буду, ага, не дождёшься.
ВИТАЛЯ. Заткнись, золотце! Просил же сколько раз: ты – не старуха! (Откладывает стопку купюр в сторону, берётся за права, удостоверение, — открывает.)
РОЗА. Сколько там?
ВИТАЛЯ. Спасибо старшему лейтенанту Русакову Ивану Владимировичу за оплаченные бега. Тут одних бобов три штуки и косарь евриков . Не считая наши дрова. Хватит за кордоном месячишко пожариться.
РОЗА. Как ты сказал?
ВИТАЛЯ. А рожа на фотографии знакомая какая-то… Что?
РОЗА. Дай-ка…
ВИТАЛЯ. Так отпечатки же…
РОЗА. Дай, я сказала!
ВИТАЛЯ (подаёт удостоверение). Придётся сжечь. Никогда не знаешь, на каком клочке улика прилипнет. Хотел сохранить, мало ли…
РОЗА (просматривает удостоверение). Он… он.
ВИТАЛЯ. Ты его знаешь?
РОЗА. Наш участковый.
ВИТАЛЯ. Эк, тебя заколотило…
РОЗА. Испугалась… как-то вдруг, так страшно стало за тебя. Ты прав, надо выпить. Да бог с ним, с этим участковым.
ВИТАЛЯ. На кухню пойдём?
РОЗА. Ты руки хозяйственным мылом помой, костяшки пальцев надо обработать. Я накрою стол. (Уходит в кухню.)
ВИТАЛЯ (кричит Розе). Документы куда?
РОЗА (из кухни, доставая из бара водку). Возьми полотенце свежее из глаженного. На сервант положи. Иди уже, не тяни.
Виталя, бросив документы и купюры на сервант, уходит в ванную. Роза, удостоверившись, что Виталя в ванной, звонит по мобильному телефону. Ответный звонок мобильного телефона звучит откуда-то из брошенной одежды Витали.
РОЗА (в ожидании звонка). Ну, возьми же трубку, возьми…
Из ванной выбегает Виталя, пробегает к стопке глаженного белья, берёт полотенце. По ходу, он понимает, откуда звонок. Виталя достаёт из брошенной одежды мобильный телефон. Глядит на дисплей. Идёт в кухню с мобильником Русакова в поднятой руке. Роза оценивает ситуацию, выключает звонок. Кладёт телефон на стол.
РОЗА. Так ты и мобильник Русакова прихватил.
ВИТАЛЯ. Зачем звонить покойнику…
РОЗА (наливает полный стакан водки, выпивает.) И как теперь узнать, жив он или нет?
ВИТАЛЯ. Значит, говоришь «бог с ним, с этим участковым»…
РОЗА. Русаков — мой земляк.
ВИТАЛЯ. А не любовник?
РОЗА. Помогал мне устроиться, когда я убежала из Инты. Двадцать лет назад. И вот, выходит, отблагодарила Роза благодетеля, пригрела соловья-разбойника…
ВИТАЛЯ. Я его вспомнил. Когда выходил, предков провожать на вокзал, он на скамейке сидел. Ещё прикурить спрашивал. И что он у нашего подъезда торчал? Контролировал, когда я уйду? Вот он до меня и докопался на перекрёстке, из ревности. А ну-кось? (Просматривает журнал в телефоне.)
РОЗА. Какой ты ещё, всё-таки, маленький… Виталя.
ВИТАЛЯ. Точно! Так и знал: он звонил тебе, как раз, когда я провожал предков. Вы встретились… здесь! Здесь, где я живу с тобой… Вы с ним…
РОЗА. Нет! Он звонил – да. Но мы с ним не трахались. Пойми, зачем мне старик, если под боком – юноша. Ну, предположим. Допустим! Зачем мне назначать встречу, если твои были здесь, у нас?
ВИТАЛЯ. Ты точно знала, в котором часу они уезжают.
РОЗА. Русаков звонил, просил сделать копчёного муксуна или сига ко дню рождения свой жены. Да будь он мой любовник, что я другого дня не подождала бы, если ты дежуришь сутками!
ВИТАЛЯ. Зачем ты звонила Русакову сейчас?
РОЗА. Хотела проверить, а вдруг выжил. На кой чёрт тебе его сотовый? Продавать пойдёшь? Его надо вышвырнуть вместе с твоей одеждой. И, по любому, выключить. Ты убил не простого человека, полицейские за своего могут сдуру и космос подключить. Мы же все в этом мире под колпаком. Выключи мобильник немедленно!
ВИТАЛЯ. Я не убивал. (Выключает мобильник Русакова.) Он сам убился.
РОЗА. Иван когда-то… давно привык ходить через наш двор. К себе домой. Он живёт рядом, на Дубнинской, где сквер.
ВИТАЛЯ. Привык ходить через наш двор! Круто. Я даже сказал бы: браво.
РОЗА. Так, случайно встретиться, потрепаться. Мы – земляки. Помогаем друг дружке по пустякам.
ВИТАЛЯ. По нужде, — ага.
РОЗА. Было, да. Но в позапрошлой жизни! Специально мы давно уже не видимся… много лет. Да пошёл ты со своими подозрениями. Ты меня оскорбляешь!
ВИТАЛЯ. Ты звонила, чтобы навести на мой след. Кто звонит мужику после полуночи, какая баба? Только близкая.
РОЗА. Вдруг он в больнице… Я просто хотела знать, жив ли.
ВИТАЛЯ. Он мёртвый. Забудь его. Всё забудь. Меня — тоже. Не бить же мне тебя, в самом деле. Ты – взрослый человек, вправе жить, как заблагорассудится..
Виталя снимает со шкафа чемодан, одевается, беря одежду из шкафа, параллельно сбрасывая в сумку глаженное бельё. Рассовывает по карманам купюры из портмоне Русакова. Всё это время говорит Роза.
РОЗА. Виталя, нам надо разобраться. Понимаю, ты в таком состоянии, я – тоже. Да, я запереживала и позвонила на мобильник Русакова, что такого? Он мой старый знакомый. Старый! Я люблю только тебя и мне нужен только ты. Я — не дура, понимаю, на что ты намекнул, когда сказал про постоянную московскую регистрацию. Обещаю, пропишу тебя постоянно здесь хоть завтра. Нет, не завтра, потом, когда вернёшься. Завтра тебе надо уже быть подальше отсюда. Мама моя рОдная, хоть так, хоть сяк, надо бежать. Но сейчас-то, куда? Ближайший поезд в четырнадцать, а в самолёт с таким лицом могут не пустить. Ни к чему лишнее внимание на досмотре. Не делай ошибочных решений, не принимай поспешных поступков, Виталя! Ты меня слышишь? Ты должен уехать, но клянись, что вернёшься… ко мне! Ты себя не уважаешь? Разве можно себе представить, чтобы эта скотина – Русаков, понтяра позорный – мог обладать тем, что из меня выросло! Глянь, глянь… неужели можно даже допустить мысль, что он лапал всё это… твоё… Виталя, всё твоё! Только твоё. Ну, потрогай меня, пощупай, помацай… прочувствуй…
ВИТАЛЯ. С ума сойти… Роза… умереть без тебя … с ума…
Требовательные звонки в дверь.
РОЗА. А времени?
ВИТАЛЯ. Пятнадцать первого.
РОЗА. Ночи!
ВИТАЛЯ. Кто-то ошибся. Не к нам, нет. Я — в глазок, потихоньку. (Осторожно ступая, идёт в прихожую, к входной двери, смотрит в глазок.)
РОЗА. Неужели уже вычислили. Как-то слишком быстро.
ВИТАЛЯ. Это не в квартиру, это в общую дверь.
РОЗА. В тридцать пятой студентам сдают. К соседям…
ВИТАЛЯ. Переждём.
РОЗА (после паузы). А звонки-то не перестают. Родненький, хватай чемодан и – на чёрную лестницу.
ВИТАЛЯ. От понтов уже не уйти, если это они. Уже всё перекрыли и низ, и верх, и окна. (На непрекращающиеся звонки.) Надоело, открывай!
РОЗА. Пожалуйста, спрячься.
ВИТАЛЯ. Хоть понты, хоть зомби, я тебя одну не брошу. (Достаёт из тайника пистолет.) Я вам не пацан, чтоб сопли на коленки наматывать…
РОЗА. Пистолет-то откуда!? Боже мой, — Русаковский, небось.
ВИТАЛЯ. Всё его – мой приз.
РОЗА. Ты, не Виталя, ты… мародёр какой-то.
ВИТАЛЯ. Открывай калитку, женщина.
РОЗА. За что мне всё… такое – за что.
ВИТАЛЯ. Не надо песен, салабонских, дедушка идёт на «вы». Сама найди, где спрятаться. Я пошёл.
РОЗА. Дверь не закрывай. И спрячь пистолет! Хотя бы временно, вдруг не пригодится… ради бога!
Виталя засовывает пистолет за пояс брюк со спины и уходит в коридор, оставив дверь нараспашку. Смотрит в глазок общей двери в коридор. Роза выходит на порог.
ВИТАЛЯ (шёпотом). Не знаю, кто… мужик какой-то.
Роза подходит к Витале, приникает к «глазку». Роза и Виталя разговаривают шёпотом.
РОЗА. Русаков.
ВИТАЛЯ. Нет, нет. Ты что! Он – убитый, я – его. Я же переживал, мучился. Нет!
РОЗА. Да. Не надо было мародёрствовать. Он пришёл за своим. Так и знала. Уйди в спальню, закройся. Позову.
Стук кулаком в общую дверь.
ВИТАЛЯ. Он должен быть убит. (Выхватывает пистолет.)
РОЗА (встав на колени). Пожалей меня… сволочь…
ВИТАЛЯ (после паузы). Оружие не отдам.
Виталя отправляется в спальню.
РОЗА. Холопов! Виталя, ты – моя любовь. Один-единственный.
ВИТАЛЯ. Да ты-то… у меня – тоже.
Виталя уходит в спальню, закрыв за собой дверь. Роза встаёт, отпирает замок, открывает дверь. В дверном проёме появляется Русаков, в грязной одежде и с разбитой головой.
РУСАКОВ (схватив Розу за грудь). Где?
РОЗА. Хорошо… сильнее жми, жми!
РУСАКОВ. Служебное удостоверение… оружие!
РОЗА. А не больно громко?
Русаков входит в квартиру. Осматривает кухню, ванную, комнаты. В это время Роза запирает общую входную дверь и возвращается в квартиру, закрыв за собой входную дверь. Русаков упирается в закрытую дверь в спальню.
РУСАКОВ. Виталя, тварь, открой, родимый… Сучий потрох! Верни мне моё! Деньги оставь, удостоверение – главное! И пистолет… дурашка, оружие же не баловство… Виталенька… Витяша, гнида!
РОЗА. Здесь твои документы, в большой комнате, на серванте. Вместе с портмоне, забирай.
Русаков бежит в гостиную, хватает документы.
РУСАКОВ (об удостоверении). Оно! Оно, золотое. Меня за потерю этой корочки тонким слоем по пенсии размазали бы.
РОЗА. Ты сам к Витале пристал. Скажешь, нет? Первый.
РУСАКОВ. Оружие? Где пистолет?
РОЗА. Тебе голову надо обработать.
РУСАКОВ. Волына где, спрашиваю?!
РОЗА. Идём в ванную…
РУСАКОВ. За пистик такая статья УК светит… (В дверь спальни.) Зашибу, паскуда! Всем кагалом на зону пойдём. Холопов! Отдай пушку!
РОЗА. Никакого пистолета я не видела.
РУСАКОВ. Спирт есть, чистый?
РОЗА. Я сама обработаю голову…
РУСАКОВ. Обработай лучше головку. А? Я такой весь из себя на взводе…
ГОЛОС ВИТАЛИ. Давай-давай, попробуй только.
РУСАКОВ. Холопов, я пошутил, ты пошутил, давай, по-взрослому, всерьёз.
ГОЛОС ВИТАЛИ. Не брал я оружия. Что я, — кретин…
РОЗА. В кухне, на столе – водка.
РУСАКОВ. Спирту дай! Мне меньше мало. Не может быть, чтобы у работника рынка не было спирта.
РОЗА. Зачем ты к нему пристал на перекрёстке?
РУСАКОВ. Вы же всё в дом тащите.
РОЗА. Я – не торгаш, я – бухгалтер!
РУСАКОВ. Случайно задел плечом, а он – с кулаками.
РОЗА. Сейчас я тебе налью спирту, пятьдесят грамм ровно, ты успокоишься, и мы все красиво разойдёмся. Перекрёсток тесный оказался, широкоплечий ты наш участковый. Зацепился бы пузом, поверила бы, а плечи-то у тебя где? Погоны по рукам стекают…
РУСАКОВ. Где мои сто пятьдесят!
РОЗА. Семьдесят пять, ни грамма больше.
РУСАКОВ. Мне организм обработать надо, весь. Облегчить тяжесть произошедшего. Роза, — пистолет, понимаешь?
РОЗА (достаёт из книжного шкафа, из-за книг, стеклянную полулитровую банку спирта). Облегчаются на горшке. (Берёт из посудного шкафа хрустальный стакан, наливает спирт.)
РУСАКОВ. У меня внутри не говно, а жизнь.
РОЗА. Только не говори, что твоя жизнь – не говно. У всех на земле – говно, а у него, видите ли, жизнь. Обещаешь руками не махать и на гавкаться?
РУСАКОВ (берёт со стола вазу с цветами, вынимает цветы). Дай уже выпить.
РОЗА. И зубами не скрипеть и не клацать?
РУСАКОВ. Клянусь.
РОЗА. Интой клянись и Полярным Кругом.
РУСАКОВ. Клянусь родной Интой и Полярным Кругом, вести себя выдержанно и сдержанно.
Роза подаёт стакан со спиртом – Русаков выпивает, запив водой из цветочной вазы. Роза хватает Русакова за мотню.
РОЗА (шёпотом). А про головку заткнись, только пикни!
РУСАКОВ (шёпотом). Всё-всё-всё… пусти.
РОЗА (шёпотом). Откручу и выщипаю, сперматозоид за сперматозоидом. А ещё и супругу твою позову на помощь. А та позовёт с собой свою маму.
РУСАКОВ (шёпотом). Да больно же, сука!
РОЗА (шёпотом). И не матерись при Витальке, он этого не любит. (Отпускает Русакова.) Через пять минут я его приглашу, и вы поговорите. Конструктивно, Ваня! Только без «вы-е – вы-е».
РУСАКОВ. Ты слышишь, что говоришь? Я должен подстраиваться под сынка?
РОЗА. Дай голову гляну. (Осматривает раны.)
РУСАКОВ. Мало, что не тронь щегла, так ещё и не ругнись, — балаган, блин…
РОЗА. Тебе в травмпункт надо, как минимум. Идём в ванную, хоть что-нибудь сделаю.
РУСАКОВ. Без пугача лучше сразу в морг.
РОЗА. Идёшь?
Русаков идёт в ванную, Роза – за ним.
РОЗА (приостановившись у двери в спальню). Виталя, полегоньку выходи.
ГОЛОС ВИТАЛИ. А я могу и не полегоньку, не боюсь я никого.
РОЗА. Иван Владимирович у нас человек объективный, подзаконный. Соберись, и выходи. Мы – в ванной, обрабатываем раны.
ГОЛОС ВИТАЛИ. Третьего лишнего вызывали?
РОЗА. Милый, не гони. Ты в Москве на птичьих правах! (В сторону.) Бля, коршун… (В дверь.) Так что, не дразни участкового. А ещё лучше извинись. И не возражай! Я знаю, что говорю. Роднуля, будь мужчиной, благородным витязем, а не плебеем. Мы с тобой говорили не раз. По любому, он в два раза старше тебя, имей уважение. Все, выйдешь, извинишься. Не развалишься. (Идёт в ванную, обрабатывает рану Русакова.)
РУСАКОВ. Холопов, давай, по мирному! Деньги оставь себе, а всё моё остальное верни.
РОЗА. Твой мобильник на столе, в кухне.
РУСАКОВ. Шпана мелкотравчатая твой кобелёк…
РОЗА. Да, забыла сказать. Ваня, ты, вообще, зачем на мой адрес себе почту организовал.
РУСАКОВ. Значит, всё из меня выгреб Виталик. Где, говоришь, мобильник, в кухне? Кто-то звонил? Хотя ночью, кто позвонит. Жена к тёще уехала… да ты знаешь. Остался пистолет.
РОЗА. Кровь засохла, надо отмачивать. Ещё потерпишь?
РУСАКОВ. Пришло письмо? Из Инты?
РОЗА. Да.
РУСАКОВ. Что ж ты вечером промолчала?
РОЗА. Цыц, — я сказала. Задумалась.
РУСАКОВ. От кого?
РОЗА. Иванова, что ли. Написано: Инта, проездом.
РУСАКОВ. Иванычева! Роза, письмо очень важное…
РОЗА. А мне, чтобы супруга не прочитала? Сегодня пришло, — в сумке.
РУСАКОВ. Принеси быстренько, а? Прямо сейчас неси, Брошкина.
РОЗА (идёт в прихожую). Бабёшку в отпуске завёл?
РУСАКОВ. Брошкина! Я у отца не был лет восемь.
РОЗА (вынимает пухлый конверт и подаёт Русакову). Читай, я не подсматриваю. (Возвращается к обработке головы.)
РУСАКОВ (изуив надписи на конверте). Почитаю отдельно. (Кладёт письмо на стиральную машину.) Что-то я поплыл…
Из спальни выходит Виталя, стоит в прихожей.
ВИТАЛЯ. Ну, чё?
РУСАКОВ. Всё, Брошкина, я пошёл.
РОЗА. Спирт вдарил?
ВИТАЛЯ (после паузы). Завод кончился, адреналин иссяк. Не верю, дядя, что ты живой.
РУСАКОВ (выходит из ванной в прихожую). Роза Ефимовна, дайте мне, пожалуйста, мой мобильник.
РОЗА (бежит в кухню). «Скорую»?
ВИТАЛЯ (ппротягивает купюры). Вот твои деньги.
РУСАКОВ (проверяя наличие). Так, документы в кармане… (Принимает от Розы мобильный телефон, кладёт в карман.) Сотовый.
ВИТАЛЯ (опять ппротягивает купюры). Деньги.
РУСАКОВ. Не смей мне «ты-кать», щенок. Сколько тебе, двадцать один? А мне – сорок один. Всё будет в ажуре, только пистолет отдай. Деньги оставь себе, — пистолет! (Оседает без сил.) Сейчас, посижу, и пойду.
РОЗА. «Скорую»!
РУСАКОВ. Нет. Письмо! Дай мне письмо, Роза.
Роза приносит письмо из ванной.
ВИТАЛЯ. Вообще, я – не злой, убивать не готов. Извините, я не хотел.
РУСАКОВ. Я посижу здесь, приду в себя. Да я сам виноват. Виталий, верни пистолет.
ВИТАЛЯ (кладёт купюры в карман Русакова). Я его не брал.
РОЗА. Иван, тебе надо к врачу.
РУСАКОВ. Приду в себя, договорим. Пистолет – не табельный, иначе я тебя загрыз, но вырвал бы. По крайней мере, не пускай его в дело, даже просто не свети. Роза, умоляю, проследи за оружием. Я сейчас встану и — в больницу.
ВИТАЛЯ. Ну, как раз, в «скорую»!
РУСАКОВ. Никаких «скорых».
РОЗА. Я поняла. Иван не хочет нас подставлять, чтоб обошлось без лишних расспросов? У него, наверняка, есть знакомый доктор?
РУСАКОВ. Повезло тебе, щегол, с бабой. За ней не пропадёшь. Не то, что я. Где письмо!
ВИТАЛЯ. Да вы его в карман положили.
РОЗА. Что там за письмо такое значительное…
РУСАКОВ. Извинения принимаю, парень. Очень, очень значительное письмо. Повезло тебе, не стал убийцей. И с бабой повезло. И со мной тоже: как ты вывернулся, — ума не приложу. Ты вообще… какой-то везучий… сукин сын. Вы не обращайте внимания на меня. Я – скоро. Вот, пока письмо прочту, как раз, очухаюсь. Живите – ходите, делайте что-то. (Вскрывает конверт, выкладывает документы и конвертик с дискетой.)
ВИТАЛЯ. Не будете обзывать типа «щеглом», перейду «на вы». (Розе). Идём в кухню, чай попьём, что ли.
Виталя уходит в кухню и сходу выпивает водки.
РОЗА. Не глупи, Иван, давай – врача…
РУСАКОВ. Брошкина! Пей чай.
Роза уходит в кухню. Русаков, отложив пачку ксерокопий документов и конвертик с дискетой, читает сопроводительное письмо. Очевидно, что из него он узнаёт нечто потрясающее своей невероятностью…
В кухне Роза ставит на плиту чайник.
ВИТАЛЯ. Нормальный мужик – твой Русаков.
РОЗА. Не пей больше.
ВИТАЛЯ. То есть, гаситься мне не надо. Или как?
РОЗА. Я зверски устала. Русаков – не мой.
ВИТАЛЯ. Говорливый, согласен.
РОЗА. Приму душ. Надеюсь, за это время он уже придёт в себя и уйдёт.
ВИТАЛЯ. Ты никогда ещё не тормозила меня с выпивкой? И вообще не поучала. Или поучала.
РОЗА. Коршун мой…
Роза уходит в ванную – слышен стук щеколды. А чуть погодя, — шум воды. Виталя намеревается выпить, но отставляет бутылку и наливает чай. Включает радиоприёмник, ловит музыкальный канал. Увлёкшись, не замечает, как в кухню приходит Русаков, с конвертом и его содержимым в руках.
ВИТАЛЯ (увидев Русакова). Испугал! Уже легче? Такси?
РУСАКОВ. Ты же из Кирпичёвска?
ВИТАЛЯ. Родился, вырос – да.
РУСАКОВ. Тебе что-то говорит адрес: Кирпичёвск, ул. Парковая, дом 15.
ВИТАЛЯ. Ещё бы! Мой домашний адрес. Стоп-стоп-стоп, куда! В чём вопрос?
РУСАКОВ. Твоего отца зовут Игорь Валентинович, а мать…
ВИТАЛЯ. Нина Константиновна. В чём дело?
РУСАКОВ. Мне подумать надо. Решить…
ВИТАЛЯ. Вы наводили обо мне справки?
РУСАКОВ. И да, и нет.
ВИТАЛЯ. Роза заказала пробить по базе? Но меня там быть не может, я по уголовке нигде не прохожу.
РУСАКОВ. Не тебя. И не Роза. У меня сейчас череп треснет!
ВИТАЛЯ. Да сядьте вы уже, что ли. Выпьете?
РУСАКОВ (усевшись на табурет). Водички. Простой воды. И хватит после спирта.
ВИТАЛЯ (наливает из бутыли воду в кружку, подаёт Русакову). Каким боком письмо имеет отношение к моим родителям?
РУСАКОВ. Я родился и вырос в Инте. Это в нескольких километрах от Полярного Круга.
ВИТАЛЯ. Он что там, нарисован? Шучу. Я в курсе, Роза рассказывала.
РУСАКОВ. Роза… Роза. Отслужил в армии. Вернулся. Через месяц уже работал на шахте. Участок СРГВ.
ВИТАЛЯ. Мне это ни о чём не намекает.
РУСАКОВ. СРГВ – аббревиатура: срочный ремонт горных выработок. Лафовое место. У нас там целый духовой оркестр работал с консерваторским образованием. Рыбаки, охотники. Кто-то вообще в шахту не спускался, за него каждый день жетон бросали. А подземный стаж шёл всем. Хотя кому-то приходилось вкалывать по-настоящему. Меня примкнули к ним. Но это было в порядке вещей и ко мне не имело отношения. Я пахал. Но всё-таки участок был такой, специфический. Короче, летом даже нас, работяг, отправили на сенокос, в район. Посёлок Лазурный. Работай я на проходке или на выработке, ничего того, что в этом письме, не произошло бы. Две недели мы там зажигали. Косили, конечно. И отдыхали. А через полгода я уехал на ПМЖ в Москву. Уже было понятно, что северным шахтёрским городам приходит каюк, вот и валили, кто поумней. Особенно бессемейные. Чтобы одним махом решить вопрос с жильём и пропиской, я пошёл в милицию. Тогда это было ещё западло… для правильного пацана, тем более, с Севера, где кругом зоны, и свои понятия. Прошло сколько-то лет, я уже и забыл ездить в Инту, с родителями всё больше по телефону. Даже письма писал на открытках. Они даже ко мне приезжали, пока были в силах. И вдруг нарисовывается у меня дома пожилая женщина, старушка.
ВИТАЛЯ. Вы уверены, что мне интересны ваши мемуары?
РУСАКОВ. Я её узнал, хоть и прошло двадцать лет. Это была мамаша девки, с которой я гулял на сенокосе, в Лазурном. Она потребовала от меня помочь найти внука. Точнее говоря, моего сына. Мне тогда говорили, что девка забеременела. Это, признаться, явилось одной из причин, что я рванул подальше из родимых мест. Девчонке-то было пятнадцать лет. А мне такой статьи не надо. Оказывается, девка-таки родила. Причём, в Инте, а не в Лазурном. Она в городе в колледже училась, на повара. Не, она – молодец, корректная такая была, меня не доставала. Разок, было дело, сунула нос, но я ей прищемил, мол, не надейся, любовь прошла – завяли помидоры. И – всё, больше не появлялась. Так вот, родила она в Инте. Потом приехала в Лазурный, сказала матери, что ребёнок мёртв. А сама рванула с Северов подальше. Вернее, поближе к центру. Старушка, конечно, осталась в Лазурном, осознавая, что именно там её зарезервированное богом кладбище. Спустя пару лет, судьба занесла её в город, в Инту, к подружке молодости. У той дочь, как раз, лежала в роддоме, а её соседка по дому работала там медсестрой. Или кем-то там. Слово за слово, выясняется, что дочка старушкина родила не мёртвого ребятёнка, а здорового голосистого засранца. В смысле, сына. И отказалась от него.
ВИТАЛЯ. А я выпью. Чуток. (Выпивает.)
РУСАКОВ. Севера, знаешь, на мозги влияют капитально. Короче, старушка просто спятила: вынь да положь ей внука. Одиночество – дикая хрень, совершенно садомазохистская. Мне ли, участковому полицейскому, не знать.
Из ванной выходит Роза и, остановившись на пороге, слушает. Русаков её не замечает.
РУСАКОВ. А новорожденного усыновили. Быстро и аккуратно. Естественно, анонимно. И никто не собирался старушке сообщать координаты её внука. Тем паче, бесплатно. А у старушки – ни денег, ни связей. Всё, что смогла, это пройтись по старым знакомым и выяснить мой адрес. Про меня-то она всегда знала. Сначала узнала мой интинский адрес. Там – мой отец. Мама уже умерла к тому времени. А батя мой тоже повёрнут на продолжении рода.
РОЗА. Пещерные люди. В такие времена не продолжаться надо, а кончаться, как можно скорее. Предварительно, пожив во все тяжкие. Есть возражения? Возражений нет. Ну-ну, гражданин Русаков?
РУСАКОВ. Вот мой отец-то и дал ей денег на дорогу в Москву. Куда деваться, я, чтобы старушка убралась поскорее восвояси, пообещал разобраться. Она свалила. Но стала заваливать письмами. Правда, аккуратно, чтобы мне не навредить, через моего отца, вернее, от его имени. А батя иногда приписывал. Матом. Я, в конце концов, не выдержал, завязался по своей линии с земляками. Но полгода назад старушка умерла. А батя пообещал мне отцовское проклятие, если не найду ему внука.
РОЗА. Ну, и родил бы нового. Или какие-то проблемы?
РУСАКОВ. Моя жена бесплодна. А после того, как искупался в проруби на зимней рыбалке, я – тоже. В общем, как-то всё накопилось, в один клубок скаталось. Пришлось, конечно, раскошелиться, но вот сегодня… сейчас я получил ответ. Тут и ксерокопии документов, и сопроводиловка, и дискета с фотографиями…
ВИТАЛЯ. Долго ещё ждать, в чём дело и зачем мне это слушать?
РУСАКОВ. Ты, парень, тот самый… мой сын.
РОЗА. Что? Я что-то пропустила. Что!?
РУСАКОВ. А я – твой отец. Биологический, конечно.
ВИТАЛЯ. А мать? Биологическая, конечно.
РУСАКОВ. Не знаю. Я её не искал. Мать говорила, что она пропала ещё в начале нулевых. Ни слуху, ни духу.
ВИТАЛЯ. Настоящий мужчина. Кавалер! Или вы думаете, я не в курсе, что Роза родом из посёлка Лазурный Интинского района?
РОЗА. Да что здесь творится!
ВИТАЛЯ. Иван Владимирович, мне что, устраивать дознание? Или вы уже произнесёте то, что мне ещё полчаса назад стало ясно! Я и сам сказал бы, но не хочу никого уличать пустыми умозаключениями. Здесь, господин Русаков, только один человек документально может подтвердить всё. Ну!?
РУСАКОВ. Роза. Роза… Это твой сын.
ВИТАЛЯ (после паузы). Как ты сказал: «везучий… сукин сын». Здравствуй, мама. Ну, и ты, папа, тоже, здравствуй. Оба вы… здравствуйте. А теперь дай-ка мне документы, пойду, поизучаю.
Русаков подаёт Витале ксерокопии, конвертик с дискетой и письмо – тот уходит в третью комнату – в кабинет.
В кабинете Виталя включает освещение, компьютер, музыку. Читает. Вставляет дискету в компьютер. На дисплее – фотографии, включая его.
А в кухне – Роза и Русаков.
РОЗА. Ты уверен?
РУСАКОВ. Всё сходится.
РОЗА. Вот мамаша… достала меня, таки, и с того света. Сучка! Вот всю жизнь я наблюдала вокруг одно и то же: мамаши лезут в судьбы своих детей, кромсают, коверкают, ломают. «Мы лучше знаем, что нашим детям нужнее». Ненавижу матерей, они – абсолютное зло.
РУСАКОВ. Слава богу, что так сложилось, а-то вышла бы мать замуж за собственного сына. Это даже не грех, это просто не выразить даже. А я мою маму любил. И люблю. Она обалденная была, моя мамаша.
РОЗА. Да кто, что знал бы, кто кому – как, если бы не мамкины тараканы! Пусть всё оставалось бы, как есть. Кому нужны эти перемены. Животным плевать, кого трахать, лишь бы трахать, и – ничего, живут на белом свете, а вроде бы божьи твари, как мы. Чего ты лыбишься? Надо мной смеёшься?
РУСАКОВ. Честно, я тебя даже не слышал.
РОЗА. Чего щеришься, спрашиваю?
РУСАКОВ. Я мать вспомнил. В детстве. Да хорошо всё, на самом деле. Сын нашёлся. Молодой, здоровый, красивый. Не дурак. Дед обрадуется. И мне светит настоящее полнокровное будущее.
РОЗА. Ты – дурак? Псих, и не лечится. А я? Меня по боку?
РУСАКОВ. Ну, так сложилось, другого найдёшь.
РОЗА. Откуда я тебе возьму другого, рожу, что ли!
РУСАКОВ. Слышишь себя? Что говоришь, слышишь?
РОЗА. Теперь слова не скажи, подумать прежде надо. А моего Виталю другая баба будет лелеять… Он её ещё сюда притащит, мол, вот, мамочка, знакомься, я её всю жизнь иметь буду. Катастрофа! Может, и правда, Иван, а? Своего мужчину женщина должна родить себе сама.
РУСАКОВ. С ума-то не сходи! Я, конечно, лицемер и гад, но не настолько, чтоб так Бога гневить.
РОЗА. А что он – Бог? Раз попустил матери с сыном сойтись, так, может, это и есть то, что надо? А уже чёрт сбил с панталыку, не пускает под венец? А? А ты – посланник чёрта. Сам сатана! Меня — девочку — совратил и обрюхатил, а меня — женщину… Да пошёл ты. Мне никто не указ. Правда, Виталя… Он не наплюёт. На такое наплевать противно даже мне. Мерзко. Я тоже не хочу. От факта, куда деться? Куда!
РУСАКОВ. Хватит с меня на сегодня. После встретимся, обсудим.
РОЗА. Домой, да? А я! Мне куда деваться!?
РУСАКОВ. Ты мне не жена, чтоб я с тобой тут нянькался. Врубись, дура! Виталя – твой сын. И ты не можешь выйти за него замуж. Всё, концерт окончен.
РОЗА. Будущее тебе засветило? А мне – прошлое. Надо было мне его тогда… Правильно девки советовали, выбрось на помойку, а раньше придуши. Чтоб душа была спокойна на всю оставшуюся жизнь. Представляешь? Соплячки, а уже тогда предвидели: на всю оставшуюся жизнь.
РУСАКОВ. Ладно, посижу ещё немного у вас. А то наворочаете тут, без меня. Голова, всё равно, кружится. Но уже легче, намного легче.
РОЗА. Сиди. Пойду, и я гляну доказательства. (Уходит.)
РУСАКОВ. А я – чаю… знобит как-то…
Роза уходит в кабинет. Виталя смотрит на дисплей компьютера – веселится над семейными фотографиями. Музыка звучит достаточно громко, чтобы не услышать входящего. Роза подходит почти вплотную к Витале, но тот её не замечает.
ВИТАЛЯ. А сколько мне тут? Лет девять? Точно, десять. Первая водка, первая любовь… Давно, как в другой жизни. Она – мать. Ха, какая из неё мать, она — самка. Но как теперь с ней… в глаза смотреть друг другу… Спать с ней – куда ни шло, обыкновенная порнография, но жить!? Да просто отношения выяснять… Ну, уж нет, решено: Роза – мать.
РОЗА (вытаскивает пояс из халата, набрасывает на шею Витали). Сукин сын… везучий… сукин сын! (Душит поясом Виталю.)
Виталя сопротивляется, но хватка Розы крепка – они падают на пол, борются. Но Роза одолевает – Виталя умирает. Вбегает Русаков. Отбрасывает Розу в сторону. Проверяет Виталю на жизнь…
РУСАКОВ. Всё. Мёртв.
РОЗА. А ты подожди часок. Может, он весь в папашу. Так же оклемается и пойдёт по московским бабам шарить!
РУСАКОВ. И что теперь?
РОЗА. Утилизируй труп.
РУСАКОВ. Почему я-то?
РОЗА. Потому что это ты с ним дрался на перекрёстке. А потом ты пришёл к нам домой, мстить. Я тебя покрывать не стану.
РУСАКОВ. Я вас баб самих всех утилизировал бы… сколько ж бед от вас, твари! Ты сына убила, Брошкина…
РОЗА. Нормально себя чувствую, не беспокойся. А Виталька летал тут по квартире, переживал, усваивал, когда думал, что тебя грохнул. Ничего такого со мной не изменилось. Может, позже? Потом?
РУСАКОВ. Твоя машина во дворе?
РОЗА. В моей машине движок заклинило. Я её завтра в сервис повезу.
РУСАКОВ. Надо вывезти его…
РОЗА. Труп?
РУСАКОВ. Парня. Куда-нибудь в область.
РОЗА. С твоим удостоверением можно и в область, а вот с твоей разбитой тыквой далеко можно и не проехать. Тут, за Дубнинской – гаражи. И лесок. Сходи за своей лайбой. Двадцать минут ходу. Скажу, если спросят, что он бросил меня. Собрался и уехал на родину, в Кирпичёвск. Другое дело, что до вокзала не добрался. А я им, как обиженная брошенка, не интересовалась. Он, кстати, и сумку в дорогу собрал, ведь и вправду в Кирпичёвск собирался. Всё – в жилу.
РУСАКОВ. Я похороню сына, как человека, а не кормом для бродячих псов. Никаких лесков с гаражами, — в область.
РОЗА. Чёрт с тобой, Русаков. Я поведу машину, поедешь на заднем сиденье, с понтовым удостоверением наготове. Авось пронесёт. Составлю тебе компанию до конца.
РУСАКОВ. Пистолет?
РОЗА. Правда, не знаю! Не видела. А он всё время, с прихода после вашей драчки, был на моих глазах… не в курсе я, Ваня, может, выбросил, или спрятал на улице…
РУСАКОВ. Сука ты, Роза. И я тебя покрывать не стану. Жди.
Русаков уходит из квартиры. Роза закрывает за ним дверь, потом уходит в спальню. Чуть погодя, выходит из спальни, с пистолетом в руке.
РОЗА (на пороге кабинета). Я ж тебя, Виталя, как облупленного знаю. Ты от меня ничего не скроешь. И сам не скроешься. Ну, сам подумай: как мы выкручивались бы? Что нам было делать в сложившейся ситуации. Души трепали бы, рвали бы сердца. А ведь до нас ещё сказано: нет человека – нет проблемы. Не было у меня ребёнка, и мне не надо. Я вам всем не какая-то там сучка обрюзглая. У меня грудь, а не вымя. У меня лоно, а не матка. Я – тело, а не туловище. Я – богиня, а не баба. Я люблю мою жизнь. Я люблю меня! Ты не виноват, парень. Виноватых нет никого. Просто ты выжил, хотя даже родиться был не должен. Уж если кто и сука, так это природа! Со всеми её выкрутасами. И человечьи законы, которые человека не любят. Я залетела в пятнадцать лет. Что ж теперь меня за это по гроб гнобить? Травить! Вместо того, чтобы поддержать. Помочь. Вдохновить. А ведь залетала-то не я, залетела природа. Природа родила тебя, не я! Когда законы против природы, тогда и природа против законов. Тупая логика. Безвыходная. Всё равно все люди, с их законами, летят в тартарары. И со мной. Жаль, что со мной. Уж оставили бы меня в покое. Здесь. На века! Прости, парень, я даже думать не хочу, как оно было бы, если бы ты остался. Как бы мы с тобой… общались… соотносились как? Я потом тебя отплачу, попозже. Не сейчас, сейчас — дела… Виталя, делишки. Сукин сын, — говоришь? Да. Сукин сын. Но не мой сын, нет. Сын природы. Вот в неё и возвращайся. А мне тут мою судьбу мутить не надо, у меня всё – путём, даже больше: у меня всё — о,кей. Вот так, коршун.
Картина 3
Область. Лес. Берег. От реки, из обрыва, вверх, поднимается Русаков, в перчатках, с кипой Виталиной одежды и лопатой в руках. Посередине подъёма останавливается и закапывает одежду в податливую землю. Отдышавшись, поднимается выше, выходит на край обрыва. Оглядывается. Из лесу выходит Роза, в лёгком пальто, руки в перчатках. Русаков выбрасывает лопату в овраг.
РОЗА. Как?
РУСАКОВ. На могилу сил не было. Просто раздел догола и пустил по реке.
РОЗА. А он взял и поплыл. Саженками или баттерфляем?
РУСАКОВ. Покурить бы, да голова и так не в порядке. Тело унесёт течение. Как раз следы смоет, и найдут по любому. Выловят и похоронят, как человека.
РОЗА (достав из кармана пистолет, целится обеими руками в Русакова). Покури.
РУСАКОВ. Так и знал! Хотел же обыскать. Роза, не дури. За парня, если поймают, дадут немного, а при хорошем адвокате можно и в дурке годик-другой отсидеться. А вот за полицейского…
РОЗА. За полицейского, который затеял драку с женихом любовницы, проиграл схватку и отомстил смертью? А потом на собственном авто выехал в область, чтобы избавился от трупа, и в состоянии аффекта покончил жизнь самоубийством?
РУСАКОВ. Зачем, Роза?
РОЗА. За формулировки не ручаюсь. Покуришь или уже? Светает.
РУСАКОВ. Не понимаю…
РОЗА. На том свете дебилам наверняка всё объясняют.
Роза стреляет в грудь Русакова – тот падает. Роза щупает пульс на шее Русакова. Вкладывает в его руку пистолет.
РОЗА. Просто надоели вы мне, гости из прошлого. А ты, Ваня, больше всех. Мне жить надо, а ты тут путаешься под ногами. Я тебе не супруга, чтобы нести этот крест – тебя, кобелина. Всё, кончились твои сюрпризы.
Роза пинает Русакова, разворачивается и направляется в обратную сторону – в лес. Она не видит, что смертельно раненный Русаков приходит в себя, обнаруживает в руке пистолет и стреляет в спину Розы – та падает замертво.
РУСАКОВ. Нет, Роза… я – твой крест до конца. (Подползает к Розе, обнимает её, целует, делает контрольный выстрел.) В общем, все умерли. Балаган. (Стреляет себе в голову и умирает.)
КОНЕЦ
4 февраля 2012 г.
