Майка и Нюхач
*****
Мама на кухне энергично трясла мытые полиэтиленовые мешки: сушила их и заодно устраивала душ священному «денежному» дереву, которое росло-росло, но денег почему-то в мамином кошельке не прибавляло.
Орошались не только листья – всё вокруг: крупные, мелкие и микроскопические капли разлетались, заляпывая обои, окно, пол, саму маму; оседали на алабае Хромыче.
Тот светло-охристым шерстяным ковриком лежал по середине кухоньки и периодически встряхивался, взметая обратно в воздух попавшую на нёго влагу плюс шерсть. Мама, делая два-три шага в сторону раковины за очередным мешочком, то и дело спотыкалась о лапу, будто-то бы нечаянно выставленную, и тут же извинялась: «Ой, Хромушка, прости, прости, хороший мой». Хромыч довольно прикрывал глаза и на его треугольной морде обозначалась счастливая улыбка.
Пёс был хитрецом, специально «подставлялся», проверяя реакцию хозяйки и доказывая в очередной раз, что он любимчик мамы.
Кто бы спорил! Майка с Бармалеем знали – Хромыч – маменькин «сынок».
Майка алабая тоже любила, но Бармалея больше.
Одноухого, одноглазого кота им подкинули. В тот день кто-то позвонил в дверь и убежал, оставив у порога замотанную скотчем коробку. Мама сначала не хотела смотреть, что за «сюрприз» внутри, но послышалось жалобное мяуканье и…
– Это что за Бармалей? – удивилась, открыв коробку.
– Над ним издевались?! – ужаснулась Майка.
– Получил увечья в котячьих разборках, – уверила мама и, вздохнув, спросила: – Берём?
– Берём!
Алабай первое время возмущался, рычал на одноглазого кота. Оскаливал клыки, и гонял по квартире, отстаивая территорию, но мама пристыдила: «Эгоист ты, Хромушка. Бармалей – подкидыш, а ты – найдёныш… забыл?»
Хромыч сразу опечалился, видимо, вспомнил, как его, тощего щенка с переломленной лапой, подобрала семья Мишуковых.
Отстал от кота.
Вообще, перестал замечать.
Бармалей удивлял Майку умением взбираться по одежде на плечо, ловко прыгать и на лету хватать мух, мурлыкать животом, не открывая рта и спать, показывая кончик языка. Он, как и девочка ненавидел дни маминых священнодействий с мешками. Им не нравился устраиваемый на кухне душ – туда нельзя было сунуться, чтобы не поскользнуться на мокром полу или не получить в лицо водяной кляксой.
Мешки мама мыла из-за принципа, чтобы не тратить деньги на уже затраченное.
– В магазине все ловкачи, на мешках себе карманные деньги делают. А я не миллионерша за триста грамм печенья каждый раз два рубля сверху платить. Во, смотри, сколько денег, – трясла перед носом пса стопкой высушенных, аккуратно сложенных мешочков. Начинала считать: – Один, два… сорок три… умножь-ка на два рубля… – алабай сосредоточенно моргал, будто считал в уме. – Экономика должна быть экономной, – произносила торжественно мама и лезла в шкаф за собачьим кормом. – Вот, тебе, пожалуйста, считай на сэкономленные купила.
Хромыч торопливым тявканьем поддерживал рачительность хозяйки, тыкался мордой в миску с хрустящим сбалансированным кормом из рекламы и энергично вентилировал хвостом-обрубком.
Мама продолжала трясти мешки.
Бармалей грел кости на батареи.
Майка тихо грустила у окна.
А во дворе ветреный октябрь раскачивал скрипучие качели.
*****
Утро расползлось по городу густым туманом. Сизая хмарь прилипла к домам, заборам, ларькам, деревьям… клубилась у подъездов, поджидая ранних «пташек». Люди не успевали выйти – хмарь их проглатывала.
– Вышел ёжик из тумана, – бормотала Майка, еле поспевая за Хромычем. – Ой! – едва успела увернуться от внезапно возникшего человека, который тоже шарахнулся в сторону. – Хромыч! – испуганно позвала Майка и потянула на себя размотавшийся до предела поводок. Пёс, семенивший впереди, не проглядывался, растворился в дымке. – Хромыч! – повторила Майка, укорачивая поводок. Немного успокоилась, увидев куцый хвост алабая.
Хромыч хоть и припадал на левую переднюю лапу, двигался споро. Хромота не мешала ему – приноровился за столько лет. Он бежал, поводя влажным кожаным носом влево, вправо, словно мог видеть сквозь туман и боялся упустить что-то интересное, значимое.
Привёл к парку.
Пробежали трусцой через ворота, смутно прорисовывавшиеся сквозь пелену.
В парке обычно Майка спускала пса с поводка, но сегодня побоялась остаться одна внутри гигантского серого облака. «Зачем сюда попёрлась? – запоздало раскаялась – Можно было во дворе выгуляться».
Хромыч, шумно дыша, вертелся у ног.
Выжидающе поглядывал.
Его туман не беспокоил.
Хотел скорее помчаться вприпрыжку.
Майка видела нетерпение Хромыча.
– До скамейки хоть проводи, – обречённо произнесла. – М-да, туманец тот ещё. Как ориентироваться? – пробормотала и побрела наугад, подтягивая за собой недовольно поскуливающего пса.
Скамейка нашлась быстро, но была занята.
Уйдя головой в куртку и подтянув к животу разбитые грязные кроссовки, на ней спал человек.
Заскучавший было Хромыч зашёлся в рваном лае, будто сухо закашлялся.
Обрадовался, что хоть какое развлечение нашлось.
«Бомж, – поняла Майка. – Блин, невезуха сегодня».
– Молчать! – дёрнула за поводок Хромыча, призывая к послушанию.
Тот плевал на Майкины «молчать» и продолжил кашлять на спящего.
Человек молниеносно развернулся.
Резво подскочил и обратно плюхнулся, увидев собаку немалых размеров.
Хромыч от неожиданности поперхнулся лаем.
Но больше всех удивилась Майка – бомж оказался мальчиком лет семи-восьми!
– Ты… дура убогая, собаку убери, – прохрипел он, нащупывая ногой в дырявом носке свалившийся на землю кроссовок не детского размера.
– А? – окончательно оторопев, глупо вытаращилась Майка на него.
– Немая что ли? Собаку убери, тупорылая.
– Не груби, шпингалет, – пришла в себя Майка и подтянула Хромыча близко к ноге.
Мальчик сполз со скамьи. Дрожа, зевнул: растянул криво беззубый рот. Припав поочерёдно на левое, правое колено, обмотал поверх брюк вокруг щиколоток шнурки громоздкой обуви. «Чтобы холод снизу не попадал», – подумала Майка, наблюдая за ним молча.
Не верилось в происходящее: неправдоподобно густой туман, мальчик-бродяжка, похожий на маленького Мука в скороходах…
Пацанёнок, поглядывая враждебно на притихшего пса, тщательно укутался в длинную куртку-балахон. Пошёл медленно в туман, показав на прощанье неприличный жест.
«Неужели он здесь всю ночь провёл? – не могла поверить Майка. – На холоде… не представляю… – озадаченно думала, отстёгивая Хромыча».
Пёс с места рванул в непроглядность, а Майка, поёжившись, взобралась на спинку скамьи. Достала смятую пачку сигарет и… чуть не хлопнулась на землю, услышав сзади:
– Дай закурить.
Обернулась.
Опять мальчик.
– Дай, – повторил он и вскарабкался на спинку. Пристроился рядом.
– Кукиш тебе, шкет малолетний. Домой иди.
– Курить охота, – проигнорировал Майкину реплику мальчик. – Я мужчина, – прохрипел и жирно плюнул на дощатое сиденье скамьи. – Мне можно курить, а тебе нет.
– Почему?
– Тёткам вредно, потом уродов рождают.
– Ты откуда такой шнырь продвинутый?
– Не жмотничай, дай закурить, – заискивающе попросил малец и с завистью посмотрел на выпущенный Майкой дым.
Майка отдала всю пачку.
– Забери. Травись.
– А ты?
– Вот, докурю эту и всё… завязываю, – приняла вдруг решение даже неожиданно для себя.
– Боишься урода родить?
Майка захохотала.
– Просто дурь это всё. Эх ты, шпиндель. А рожать мне рано. Всего пятнадцать. А тебе?
– Отстегнись, – выдохнул малец вместе с дымом.
– Всю ночь здесь спал?
– Отстегнись.
– Жрать хочешь?
– Отсте… хочу!
– Айда, – хлопнула по спине мальчика Майка и свистнула, заложив два пальца в рот. – Хромыч, ко мне! – крикнула в туман и ещё раз свистнула.
– Офигенно, – уважительно глянул пацаненок. – Научишь?
– Зубы отрасти сначала, – засмеялась Майка, хватая прибежавшего пса за ошейник. – Погнали?
Мальчик вдруг оробел.
– Не.
– Дома никого, – разгадала причину отказа Майка. – Идём. Пельмешек гору наварю.
Мальчик был голоден. При последней фразе глазки заблестели, но продолжал мяться: и хотел пойти, и сомневался.
– Западло, если обманешь.
– Ну и речь, – неодобрительно качнула головой Майка, – стой-ка, – внезапно вырвала у него из рук пачку сигарет. Смяла. Бросила на землю и ещё для верности придавила подошвой.
– Крутая, да? – ощетинился малец. – Совсем ку-ку? То даёшь, то отнимаешь…
– Вместе бросаем курить, – сообщила Майка тоном, не терпящим возражений. – Будешь давиться дымом, так шпингалетом и останешься. – Домой! – потянула пса за поводок. – Его зовут Хромыч. А тебя?
– Нюхач, – всё ещё обижаясь, нехотя буркнул мальчик.
– Нюхач? Это же кличка.
– По имени никто не зовёт, – хмуро пояснил мальчик.
– А оно у тебя есть?
– Пашка.
– А я Майка.
Пашка, согнувшись, захрипел. Майка перепугалась, думая, что он начал задыхаться. Оказалось – смеётся.
– Сама-то, сама-то, – тыкая в Майку пальцем, продолжал хрипеть, – майка… трусы ещё скажи…
– Прокололась, – согласилась Майка и тоже прыснула. – Правильно произносится Майя.
– Дебильное имя, – вынес вердикт Пашка и вытер рукавом нос.
Майка ухмыльнулась и спросила:
– Почему Нюхач?
– Отстегнись.
*****
Пухленькие пельмешки, разбухая, толкались, ворочались и источали аппетитнейший запах, который растёкся по квартире – привлёк Хромыча с Бармалеем.
Пёс по привычке свернулся ковриком по середине кухни.
Кот, не долго думая, по штанам вскарабкался на спину, дальше на плечо мальчику, нетерпеливо топтавшемуся у газовой плиты. Выходка одноглазого привела его в восторг.
– Он дрессированный?
– Просто наглый, – ответила Майка и помешала пельмени.
– Готовые уже, доставай, – сняв Бармалея с плеча и разглядывая его уродство, потребовал Пашка.
– Ещё минуты две.
– Дурацкие пельмени, в натуре, сто часов варятся.
– Домашние дурацкими не бывают. С мамкой полдня лепили. Штук пятьсот… смотри, – Майка распахнув холодильник, показала Пашке битком набитый морозильник.
– Ого! Огромная куча, подавиться можно.
– Удобно варить, когда торопишься.
– А почему собака и кот уродцы? Бьёте? А-а-а, – Пашка не стал ждать объяснений, – они между собой дерутся! Хромыч откусил ухо коту, а кот с силой вонзил ему в лапу коготь и оставил его там, а потом…
– Больная фантазия, – перебила его Майка. – Не угадал. Мы их подобрали раненными. Готово. С чем будешь, с майонезом или соусом?
– Всё давай! – Потребовал Пашка. – И хлеб тоже… ух ты, – восторженно подпрыгнул на месте и тут же подскочил к Майке, увидев, как она, нажав на кнопку, выпустила из складного перочинного ножика длинное лезвие. – Супер! Ништяк! – Дай попробовать стрельнуть лезвием.
– Только осторожно.
– Ручка красивая… суперский нож, в натуре.
– Отцовский.
– Он зек? – наивно поинтересовался Пашка.
Майка опешила.
– Почему зек? Геолог… был. Погиб. Давно. Альпинизмом увлекался. Знаешь, кто такие альпинисты?
– Ежу понятно… – сосредоточенно изучая перочинный ножик, протянул Пашка, – это такие чуваки, которые лазают по камням.
Майку ответ насмешил.
– Чуваки лазают по камням… – передразнила. – Чуваки лазают по подвалам, а альпинисты покоряют вершины, – разозлилась вдруг и отняла у гостя ножик. – Жри пельмени, остынут…
*****
Майка загорелась идеей прыгнуть с парашютом, но требовались деньги и разрешение одного из родителей.
– Сейчас! – взъерепенилась мать, услышав «парашют». – Побегу и оплачу, чтобы моя дочь с самолёта навернулась. Зачем девочке сигать в небо? Понимаю мальчики, им в армию идти, полезно себя испытать. К тому же зима, до земли не ты, а ледяная глыба долетит или парашют не раскроется, или… – завелась она не на шутку.
– Спасибо за ледяную глыбу, – обиженно крикнула Майка и спряталась в ванной.
Включила душ.
«Ледяная глыба я, точно. Особенно по сравнению с худышкой Настькой. Прощай Серёжка, – сев на пол, промокнула кулаками глаза. Сжала зубы, сдерживая слёзы. – Была надежда завязать шуры-муры на прыжках с парашютом, теперь Настька обскачет. Уж она-то шанс не упустит, захомутает Серёгу. Ей и родоки разрешили прыгать, и дед денег отвалил, и красивая, и везучая, и, вообще, пошли они все. Гудбай! Так и знала, что ничего с Серёгой не получится, слишком крутой для меня».
Выключила душ.
Юркнула в спальню.
Мать всё бурчала
Припомнила тройку по физике.
Не забыла о замечании в дневнике «Неприлично смеялась на уроке».
Начала перечислять другие грехи:
– Редко убираешься. В магазин почти не ходишь. Готовить не хочешь. Куришь и кого попало приводишь домой, потом вещи пропадают. Память об отце умыкнули… – на десерт приберегла матушка пропажу перочинного ножа.
«Тут ты права, мамочка, – согласилась мысленно Майка. – Нюхач оказался воришкой. Вот и делай добро, – в который раз пожалела о необдуманном поступке пригласить бродяжку в дом. – Вот и жалей таких, хотя… кроме ножа больше ничего не взял. Чисто пацанья выходка». Перед глазами всплыла картина: порозовевший от сытой еды и тепла мальчик, разлёгшийся грудью на столе. Его разморило.
– Поспи, – предложила Майка и проводила в зал к дивану.
– А ты только безглазых котов и хромых собачек подбираешь? – невнятно пробормотал он, укладываясь.
– Не поняла.
– А мальчиков принимаешь, которым дома плохо жить?
– Тоже только раненных, – пошутила Майка, не зная, что ещё сказать.
В груди стало тесно от сочувствия к мальцу. Поняла – Нюхач спрашивал о себе.
Отключился Пашка мгновенно.
Майка с завистью посмотрела на ставшее безмятежным детское личико и тоже вдруг захотела спать. Взяла будильник. Завела, решив: «В школу рано. Можно дрыхнуть до одиннадцати».
Легла, разложив кресло.
Очнулась от резкого трезвона.
Нюхача на диване не было.
Вскочила. Прошлась по комнатам.
Мальчик ушёл.
Майка бросилась проверять семейные тайники. Деньги не пропали. Сотовый лежал на месте. Застыдившись нехороших мыслей, поплелась на кухню и, только вытянув выдвижной шкаф с ложками, вилками и ножами, поняла – папин складной пропал.
– Ты куда глядел? – налетела на Хромыча. – Тоже мне сторож.
Тот прятал глаза, виновато сопел, понимая, что оплошал. Впервые в жизни.
Пашка оказался смышленым: задобрил алабая оставшимися в кастрюле пельменями.
Майка долго не могла успокоиться. Думала о Нюхаче со смешанным чувством неприязни и жалости. «Надо найти воришку, отнять нож», – решила и стала через одноклассников, знакомых расспрашивать о нём.
Выяснилось – Пашку знали многие. Его гоняли из подъездов и подвалов, где он нюхал клей.
Родители мальчика пили. Отец отсидел за убийство, и славился буйным характером. Наслушавшись страшных рассказов о выходках Пашкиного родителя, Майка передумала тревожить мальчика.
*****
В зале висел настенный календарь с красочными, увлекательными картинками, доказывающими, что жизнь полна ярких моментов и невообразимо прекрасна.
В противовес календарным иллюстрациям дни Мишуковых не отличались многообразием: скучно волочились, походили один на другой.
Мама на кухне трясла полиэтиленовые мешки.
Хромыч притворялся ковриком.
Бармалей «грел» батарею.
Всё как обычно.
Майка стояла у окна, уставившись на падающий снег, который действовал гипнотически. Месяца три назад она наблюдала за листопадом, потом – за ливнями. Дни, недели, месяцы накладывались, спрессовывались – получались годы.
«Почти пятнадцать лет я рассматриваю наш двор, – удивилась Майка. – Смотрю, смотрю, и не надоедает. Нравится. Почему? Может я шизофреник, и торчать мне тут до смерти? – представила себя глубокой старушкой у этого же окна. – Фу! Нет! Окончу школу и уеду. Это свершится. Потом. Сейчас надо решить, пойти или нет на днюху к Серёге. Ещё есть надежда завязать отношения. У Настьки ничего не вышло: Серёжка не оценил её «тяги» к прыжкам».
– Деньги на ветер, – посетовала Настька в школе. – Пенёк он.
– Неужели? – наигранно удивилась Майка, еле сдержав радость.
– Не притворяйся, – раскусила её Настька. – Радуйся. Пробуй. Твоя очередь, – снисходительно разрешила. – Лично мне он разонравился.
– Я не побирушка, подбирать за кем-то, – вырвалось у Майки. Её задел тон одноклассницы и взыграла гордость.
Сейчас Майка сожалела: «Кто за язык тянул? Можно было промолчать…»
Задребезжал в прихожей домашний телефон.
– Что напялишь? Я хочу в новых джинсах пойти и яркий макияж. Он пригласил друзей не из нашей школы, – затараторила Настька. – Ты ещё не решила?! – завопила в трубку. – Какие сомнения! Вечеринка без родоков. Идём! Подрыгаемся. Пивко потянем и, вообще, оторвёмся. Короче, жду!
Звонок одноклассницы разрешил Майкины сомнения.
– Мам, я к Серёже на день рождения, – крикнула с порога, быстро собравшись.
– Не засиживайся. Одна обратно не иди, договорись с кем-нибудь. Хулиганский район…
Майка последних слов не слышала – выскочила за дверь.
Махом преодолела три этажа, по привычке перепрыгивая по две-три ступени.
Снежная круговерть подхватила, повела в частный сектор, где жил Серёжа.
Подходя к двухэтажному дому, Майка испытала нерешительность: «Ничего себе особнячок. Богачи. А! Раз пришла – значит вошла!» – поборола страх.
– Привет! – обрадовалась Димке, подошедшему следом.
– Э! – издали помахали ещё два одноклассника.
Ввалились толпой.
А Настька не пришла. Обманула. Устроила Майке сюрприз: Серёжа каждого прибывшего знакомил с порога со своей девушкой.
Как ни странно Майка испытала не разочарование, – облегчение.
«Конец переживаниям. Нет, так нет!» – разом успокоилась и, всучив Серёжке подарок, задёргалась под музыку в сторону гостей.
Выпитый залпом стакан пива ударил в голову.
Захотелось курить.
Вышла во двор.
«Сегодня можно, – разрешила себе стрельнуть сигарету у ребят. – Сегодня я – разочарованная матрёшка. – Прикурила и после первой же затяжки бросила сигарету в снег – к голу подступила тошнота. – Гадость!»
Больше закурить не пробовала и пиво не пила – оно уже не казалось вкусным, горчило, просилось обратно.
Вечеринка надоела.
Раздражали напыщенность Серёги и высокомерие его девушки.
Сально шутили ребята из другой школы, играя роль крутых парней.
Нервировала музыка.
«Пора домой», – решила Майка и позвала Димку.
– Рано, – отказался изрядно захмелевший одноклассник.
– Двенадцатый час!
– Отрываемся до утра, уа-уа! – завопил Димка и пошёл танцующей походкой к столу.
Майка обошла всех одноклассников – никто покидать гулянку не собирался.
Ушла одна.
*****
Снежный вихрь, спеленал Майку, окутал и потащил по сугробам вдоль слабо освещённой улицы, мимо тёмных переулков. Шла, увязая в снегу, спотыкаясь и желая как можно быстрее дойти до дома.
Группа разновозрастных ребят появилась неожиданно. Вышла из снежной завесы.
Сердце Майки ухнуло в бездну.
– О! – удивлённо хлопнул себя по ляжкам взрослый парень со свёрнутым набок носом. – Снегодурочку надуло!
Компания с готовностью загоготала.
– Девочка на закуску, – цепко хватая Майку за руку, подмигнул кривоносый невысокому квадратному приятелю с недобрыми глазами.
– Пусти, – дёрнулась Майка, обводя взглядом лица ребят.
«Это стая, – подумала со страхом. – Пойдут на всё, чтобы утвердиться друг перед другом. – Влип… стоп! Нюхач! – узнала в таращившемся из-под капюшона пацанёнке Пашку».
– Нюхач?
– Цирик, это моя сестра… многоюродная… пусти её, – стараясь придать голосу солидности, попросил Пашка. Для убедительности подошёл к Майке и протянул ладонь. – Привет, сестра.
– Привет, брательник, – подыграла Майка, ухватившись за знакомство с Нюхачом, как за спасительную соломинку.
– Многоюродная, – повторил с хохотом Цирик.
– Не лепи горбатого, – оттолкнул Пашку низкорослый крепыш и железно обхватил Майку за шею правой рукой, левой больно заломил её руку назад. – С нами пойдёт, хоть сестра, хоть не сестра. Дед Мороз нам сделал подарок на вечер.
– Не пойдёт! – упёрся Пашка, подскочив сбоку.
– Пусти, – завозилась Майка, пробуя освободиться, на что крепыш ещё сильнее сдавил ей шею, а Пашку оттолкнул ногой.
– Плевок судьбы. Клея обнюхался? Ну-ка, наваляйте ему, – кивком велел приятелям проучить отступника.
– Всех попыряю! – вдруг дико заорал Нюхач, выхватывая перочинный нож и выстреливая длинным лезвием.
– Одурел?! – пошёл на него кривоносый, растопырив руки. На лице – изумление.
– В натуре попыряю и ничего мне не будет. Малолетка я! – страшно вращая глазами и размахивая ножом, хрипел Пашка.
Ребята затихли.
– У него отец зек, – вспомнил кто-то.
Кривоносый Цирик отступил к стае. Слился с остальными
Крепыш продолжал удерживать Майку.
– Оборзел? На кого прыгаешь?
– Скажу отцу, всех порвёт как котят! – уже сипел Пашка, потеряв голос.
Крепыш дрогнул.
Майка, улучив момент, вывернулась, отбежала в сторону.
– Ты… – матерно выругался вожак стаи, – больше не лезь к нам, нюхач паршивый.
Пашка хотел что-то ответить, но закашлялся.
Майка не стала ждать развязки. Схватила Пашку за руку и помчалась прочь.
Сзади слышалось улюлюканье и гогот.
Впереди кашлял Хромыч.
– Мама! – закричала Майка и побежала ещё быстрее, волоча обессилевшего Пашку.
– Ты… ты… дол… жна… взять… ме… ня, – задыхаясь прохрипел он и на ходу откинул капюшон.
Майка сбавила темп.
Посмотрела на неприкрытую голову мальчика.
Споткнулась.
Упала на колени.
– Зачем?! – заорала, отмахиваясь от налетевшего Хромыча.
– Я урод. Видишь, видишь, – шлёпал ладонью по искромсанной мочке уха Пашка. – Хочу жить у тебя. Хотел прийти. Сдрейфил, что ментам сдашь. Перочинку стыбзил.
Майка заревела.
*****
Бармалей пробовал уснуть, прикрыв лапой единственное ухо. Кота нервировало беспрерывное щебетанье волнистого попугайчика.
Говорливая пташка появилась недавно. Пашка притащил вместе с клеткой.
– Он слепой, в натуре! – заявил с порога. – Мишка соседский сказал, что когда покупал в зоомагазине, попугайчик видел, а потом хрясь, и перестал видеть. Мишка говорит, что испорченный попался и хотел сдать обратно, а я обменялся с ним на плеер, который ты мне отдала…. мы же слепых принимаем? – с мольбой уставился на Майку.
– Принимаем? – как эхо повторила Майка, переадресовав вопрос маме.
Та сидела за столом, изучая какие-то бумаги, и не сразу поняла суть вопроса.
– А? – изогнув брови, глянула из-под очков на детей. – Да делайте, что хотите! – в сердцах махнула рукой. – Не до вашего зверинца, с документами по опекунству бы разобраться.
– Я в соседнем дворе видел брошенных котят, – зашептал Пашка Майке на ухо, – такие лысые и противные. В натуре больные.
– Слушай, Палыч, – строго сказала Майка. – Лимит по приёмке бездомных исчерпан.
– Не въехал. Не говори так умно.
– Короче. Всех надо кормить, а матушка одна работает. Тебя к осени в школу готовить. Соображаешь?
– Теперь дошло, – тряхнул головой Пашка.
*****
Календарь в зале развернулся изображением ярких подсолнухов, символами солнечного лета.
То была лишь картинка.
Настоящее буйство живых красок встретило Пашку и Майку на природе, в деревне, где жили дед и бабушка.
Хромыч, припадая на переднюю лапу, убегал вперёд, возвращался, обегал кругом Майку с Пашкой, прыгал на них, задевая удочки, снова нёсся вперед, туда, где блестела серебром лента реки…
