ВОЙ ВОЛЧИЦЫ
Однажды зимой на охоте Женька стоял на номере со своей двустволкой. Предварительно вытоптав место под деревом, он вскинул ружье к плечу и поводил стволами по сторонам. Так он часто делал в ожидании зверя. Это помогало ему подробно изучить свой сектор обстрела и убедится в том, что во время движения стволов ничего не помешает: ни дерево, ни куртка, которая может закрепостить движение рук.
Утро выдалось ясное, безветренное, с легким морозцем. Раскосые, слабые лучи солнца продирались через лес, путаясь в его разлапистых ветвях. Выхваченные солнечным светом снежные островки искрились и переливались разноцветными звездочками. Пробуждающийся лес свеж и приветен в вечной первозданности утра.
Загонщиков еще не было слышно, Женя уловил посторонний шорох. Медленно повернул голову в сторону звука, и увидел, как из кустов к нему бежал темный зверь. До бегущего за кустами было еще большое расстояние, но Женька стал поднимать ружье, совмещая прицел с животным, которое бежало чуть-чуть стороной. Стволы ружья плавно плыли за ним. Осталось только его ближе подпустить и выстрелить крупной картечью раз или два.
Зверь приблизился метров на двадцать пять и остановился, глядя в сторону загонщиков и еще не замечая охотника.
Парень представил перед собой секундомер с движущейся стрелкой. Ему показалось, если сейчас он не выстрелит – зверь убежит. Секундная стрелка, нервно подрагивая, неумолимо спешила. Стоп! Не может быть! Звездолобая! (Так Женька окрестил волчицу из-за её светлого пятна над бровью.)
За небольшое время до выстрела волчица почувствовала присутствие охотника и резко повернула в его сторону свою лохматую голову…
Сегодня для Светы был тяжелый день. Майские запахи не радовали, как раньше, потому что сосед ее Женька уходил в армию. Около него увивалась опьяневшая одноклассница Маринка.
Призывников провожали всей деревней. Кто пел, кто тоскливо пучил глазки на опустошенные стаканы, кто напустил на себя дежурную улыбку, а Света одиноко стояла в стороне с веточкой сирени.
— Дядь Мить, у тебя глаза, как желуди…спелые! — заметил Женя.
— Такие же коричневые? — не понял тот.
— Нет, такие же навыкат! — улыбнулся парень и, обращаясь к Свете, добавил: — Скромность, конечно, украшает девушку…
— ..если нет других украшений,- съязвила Маринка.
— А тебя не спрашивают!
Только после того, как Женя сел в кузова грузовика, Света подбежала к парню и заткнула ветку сирени в карман его рубашки.
— Счастливо тебе, Жень…- Она еще что-то хотела сказать, но заветные слова застряли в горле.
Женька поцеловал Свету в шею, замечая родинку-звездочку, и машина тронулась. В дороге кто-то включил магнитофон с песней: «Позови меня с собой. Я приду сквозь злые ночи…»
…Света ушла за деревню, чтобы побыть наедине с лесом, который успокаивал ее шелестом молодой листвы. На шее еще горел Женькин поцелуй, а на глаза накатывались слезы.
Где-то совсем близко послышался щенячий визг. Определив направление, Света подошла к старому деревянному щиту, поросшему мхом. Через завесу слез, она увидела двух темных, почти бурых, щенков. Им было по неделе три. С ними Света почувствовала не такой одинокой. Они лизали ее руки, а потом друг друга. Еще ничего не успев обдумать, девушка повернулась на еле уловимый шорох. Нет, это были не щенки. Это были…Она вдруг ощутила приближение дикого и звериного. Из ближайших кустов на нее широколобой головой с укороченной мордой смотрела волчица. Расстояние до нее было метров пятнадцать, поэтому хорошо просматривалось вспышка-пятнышко на лбу и широкорасставленные уши, одно из которых короче другого.
Волчица медленно вышла из кустов, не сводя взгляда с девушки, и в лучах солнца отливалась развитой, глубокой, низкоопушенной грудью. Света находилась, как под гипнозом. Слезы высохли, страха не было. Между ними словно установилась нить своеобразного общения, которую сложно разорвать. Будто кто-то невидимый держал ее на крючке, когда уйти невозможно и даже шевельнуться больно. Свете показалось, что в их поединке взглядов (совсем рядышком) скрывается какая-то тайна, к разгадке которой она так близка. В холодноватом взгляде волчицы прослеживалось что-то таинственное, она что-то ждала, а чтобы девушка не позволяла себе лишнего, негромко зарычала, оскалив симметричные белые клыки…
…Света вернулась в деревню. Одиноко посидев в темноте, пошла спать, быстро уснула, но даже во сне не смогла успокоиться. Ей снились два светлячка. По мере приближения они превращались в светящиеся зрачки волчицы, а потом в огромные глаза-фары. На что, на что они хотят пролить ей свет? Света застонала и проснулась. Так хотелось хоть одним глазком увидеть Женьку, найти его в бесконечных просторах снов прижаться к его щеке…Снова уснула, но Женя не снился. Только одинокая луна продолжала рисовать полумесячный узор на ее губах. Из темноты кто-то к ней приближался.
— Папа? Ты не видел…
— Нет, ЕГО я не видел!
— Откуда ты знаешь кого я имела ввиду?
Отец молча стал удаляться, а потом оглянулся и произнес:
— Я очень честно тебя воспитал для этой жизни! Ты часто мучиться от этого будешь!
— К чему ты все это мне говоришь, папа?
Но отец молчал. Света знала, что просто так отец ничего не говорил. Правда, раньше пояснял свои слова, а теперь…молча ушел.
После ухода Светы волчица перенесла логово в другое место, но с этого участка леса не ушла. Она чутко вслушивалась в ночь. Перед рассветом, подняв голову с передних лап, насторожилась. Из безмолвной темноты вышел ее Серый, который всегда находил её по следам. Он принес ей зайца.
Прошло два года. Женька появился внезапно, как и подобает десантнику. У ее калитки остановился и посмотрел в глубину дворика. Она стояла к нему спиной.
— Эй, -тихо позвал он,- мне еще долго так стоять?
Света резко развернулась. Это был он, кто постоянно жил в зарослях ее фантазий и по ком она выла ночами в подушку, но так, чтобы никто не слышал. Опять тайна во взглядах. Где-то она уже видела такой же взгляд.
— Я думал ты меня встретишь с распростертыми объятиями, — с притворной обидой продолжал Женя,- а ты даже выходить не торопишься.
— Женя, перестань! Ты же знаешь, как я к тебе отношусь!
— Знаю, но не чувствую!- Он приблизился к ней, сгреб в охапку, приговаривая:- Ну вот, весь подворотничок помадой испачкала. Придется маме признаться, что ты меня домогалась!
— Что-о-о?
Неожиданно появилась Маринка.
— Шкура ты, Светка! Ты же ему даже ни разу не писала!
— И аборты тоже не делала,- вступился Женя. Разве в деревне что-то утаишь?
— Жень, ну зачем ты так? Мы с Мариной участвовали в конкурсе красоты…
— Я знаю.
— Ты что-то не понимаешь! – Света освободилась из его объятий.
— Что мне надо, я понимаю.
Маринка пургой пролетела мимо, словно заметая все лучшее, что до этого между ними было.
— Зачем ты ее обидел?
— Ее обидишь!
— У нее горе- конкурс проиграла! Я тебе потом объясню!
— А что я должен понять? Что ты участвовала в конкурсе, выиграла его, осуществила свою мечту, а она, чтобы осуществить мечту…своей мамы, переспала почти со всеми друзьями своего папы и с треском провалилась!
— Женя, ты не был таким жестоким.
— Ты ее плохо знаешь! Светик, выйди сегодня вечером, а?- без плавного перехода спросил он.
— Жень, я не могу так резко. Я должна к тебе привыкнуть.
— Светик, выйди! Золотых гор я тебе не обещаю, но сопки покажу, — взмолился он.
…Волчица все два года жила в окрестностях деревни, пока Женька находился в армии. Этой поздней ночью она незаметной тенью тихо прошла по улице, несколько раз останавливаясь, и влажными ноздрями ловила воздух. Вдруг шерсть на ее загривке поднялась. Кроме духов Светы, она уловила новый запах, шлейф которого тянулся в том же направлении, что и следы девушки…
Одно место с разлапистым дубом на окраине деревни было любимым местом Светы и Жени. Там они часто сидели на поваленном дереве, бродили под сенью деревьев, и почти каждый раз слышали вой. Два раза видели саму волчицу, которая смотрела на них так, будто хотела что-то сказать…
Навязчивая близость волчицы тревожила Свету. Чтобы отвлечь девушку, Женя предложил завтра пойти на речку. По дороге домой нарвал букет лесных цветов и подарил Свете с разноцветными дрожащими капельками росы.
В этот вечер волчица наблюдала за ними с расщелины соседней скалы. Рубиновый закат отражался в ее маслянистых глазах. Лежа на остывающих камнях, она вспоминала свою молодость. Тогда стая насчитывала девять хищников — пара взрослых, пять молодых, родившихся весной прошлого года (переярки, в числе которых была и она) и два волчонка текущего года. Вожаком была матерая самка. Однажды во время гона, в январе, на матерую претендовало два самца. Она выбрала сильнейшего и вместе с ним стала добивать проигравшего. Она всегда так делала- загрызала насмерть побежденного. Но в этот раз Звездолобая не дала ей это сделать. Она бросилась на матерую, которая нанесла ей несколько молниеносных ударов мощными челюстями. Часть уха тут же отлетела на снег. Стая, жившая своими волчьими законами, не поняла молодую самку и оставила ее на снегу вместе с окровавленным неудачником. Почувствовав себя брошенной, волчица первый раз тогда завыла. Раненый волк окреп и в последние годы ему не было равных. Это ее Серый, которому она спасла жизнь и подарила свою любовь.
На следующий день Света с Женей облюбовали на речке песчаный островок и не замечали вокруг себя никого: ни бредущих по берегу лошадей, ни одиноко стоящих иномарок. Мир вокруг них переставал существовать. Для них переставал, но не для одной из машин. Из глубины затемненных окон за ними пристально наблюдали несколько пар глаз.
— Это она Кот!- произнес один из пассажиров.
— Яркая девочка!- отозвался Кот.- А почему она расторгла контракт с японцами?
— Не знаю,- ответила Маринка.- Она считалась даже самой красивой по зрительскому голосованию.
— Ладно, разберемся!- Кот зажег сигарету и, оглянувшись в глубину салона, добавил:- О нашем разговоре никто не должен знать! Если что- ты не при делах!
Света обладала уникальной способностью обращать обычные взгляды в наглухо прилипчивые. Даже рядовому зрителю понадобится всего парочка-троечка секунд, чтобы уловить красоту, ухватиться за ее край (краешек), если, конечно, получится. Она словно сошла с обложки цветного глянцевого журнала, слегка тряхнув влажными волосами. На фоне голубого неба она, вспенив воду у берега, будто выплывала из речки, мягко проваливаясь в рыхлый песок и оставляя после величественной, неземной поступи, расплывчатый след в виде тут же скатывающейся, но пытающейся за ней какое то время угнаться воды. Чувствовалось, что Света ощущала удовольствие от самых простых движений: взмаха кистью руки, поворота головы… Разве этому научишь?
Солнце спелым абрикосом клонилось к закату. Абрикосовый закат. Очень даже ничего. Совсем по-другому выражается дед Митяй- сосед без роду и племени (так почему-то его все называют). « Полусогнутый день в полустоптанных тапках уходил на закат, все отдав без остатка…»- часто повторял он. Но так то ДЕД МИТЯЙ, а не Света!
— Ты бы видела, как на тебя художник смотрел,- проговорил Женька, обращаясь к ней.
-Наверно, хотел поговорить?
— Знаю я таких говорливых любителей полуоголенных натур.
— Ты ревнуешь?
— Немножко. Нельзя?
— Можно, но надо знать меру. Совсем если человек не ревнует, то, я думаю, равнодушно относится.- И немного подумав, добавила:- Женя, разве я красивая?-
— А то ты не знаешь?- Женька уставился на нее в упор.
— Но ведь много в жизни симпатичных девчонок.
— Симпатичных много- красивых не очень. Я даже из-за этого подходить после армии к тебе не хотел.
— Почему?
— Мне кажется — красивые привыкли к определенному достатку, на который многие не тянут.
— ?!- бровь ее заметно шевельнулась.
— Я думал — тебе нравятся парни ковбойского типа, — пояснил он,- а у меня нет ни шляпы, ни лошади!
Смеркалось. Машины разъехались. Света с Женькой угнездились на небольшом пятачке на другом берегу речки. Даже в ночи при тусклом свете костра улыбка Светы не утратила своей свежести и привлекательности, а невзрачный посредственный антураж не мог умалить даже в темноте ее потрясающей внешности. На какой-то миг могло показаться, что время и мелкие барашки волн остановились. Света пошла по блесткам воды лунной дорожки и, казалось, отражалась на поверхности не желтоглазая спутница-соседка, а светилась аурой она сама.
— Женя, давай поженимся!? — внезапно произнесла Света. Почувствовав его замешательство, пояснила:- Говорят делать предложения — привилегия парней?
— Я так не думаю,- ответил Женька, поразившись, что всего лишь какой-нибудь минутой раньше у него назрел тот же вопрос, и он ждал удачного момента его высказать. Они приняли серьезное решение, а утром подали заявление в загс.
Для волчицы «патрулирование» по деревне было необходимостью, на которую не решался ни один матерый волк местных стай. Только ее Серый мог повторить подобное, потому что часто ходил по ее следам. После ухода из родной стаи волчица с Серым перемещались с одной территории на другую, которая была «сферой влияния» других хищников. Серому приходилось защищать свою подругу не только во время гона, но и просто от нападок других зверей. В деревне и ее окрестностях они чувствовали себя в относительной безопасности.
Сегодня, когда стемнело, и луна спряталась за большую тучу, волчица, растворяясь в ночи расплывчатым пятном, прошла мимо Светы и Жени в нескольких шагах. Они приняли ее за одну из деревенских собак. Звёздолобую привлекал только их след, она постоянно придерживалась его и связывала со своим спокойствием. Если он слабел, она находила его снова и снова. Как дрессированная кошка, она мягко и бесшумно следовала за запахом. Для нее он был путеводной звездой, за которой она шла, как по компасу.
Этой ночью волчица ждала Серого. Обычно он не уходил от нее больше чем на два дня. Прошла неделя, а его не было. В измену она не верила. Во время последнего гона Серый в очередной раз, порвав соперников, оказался наедине с двумя самками. Такой ситуации еще не случалось. Хотя соперница отличалась более статной осанкой, Серый выбрал ту, которая не бросила его в тяжкий момент. Он знал, что если они останутся втроем, то свирепых схваток между самками не избежать. Он подошел к старой своей подруге, обнюхал когда-то оторванное ухо, которое, случалось, отмораживалось морозными зимними ночами, уткнулся мордой в её шею — и этим было всё сказано. Соперница, тряхнув пышной гривой, холодно посмотрела на них и понуро побрела в сторону, оставляя им их мир, который они сами себе выбрали. Через метров двадцать остановилась, бросила, озираясь, в их сторону прощальный взгляд и затрусила дальше.
Перед рассветом, после безуспешных поисков, Звездолобая завыла. Она звала его, но её зов-стон будто смеялся над ней, отражаясь от остывающих камней.
Через пару дней, с наступлением темноты, она интуитивно зашла в деревню и в настороженном ожидании простояла минут тридцать, всматриваясь и вслушиваясь в царство мрака. Тонко почувствовав влажными ноздрями что-то до боли знакомое, она еще не могла понять, то ли пахнуло, то ли припомнился этот запах. Внезапный взрыв лая сбросил с нее оцепенение. Но собаки обнаружили не её. Они пронеслись мимо и с рычанием остановились вблизи невидимых кустов. Там же раздался усталый прерывистый рык, отчего у волчицы дрогнуло сердце. Ночь разорвалась на миллионы осколков, которые тут же приземлились-прикипели и проросли сотнями нервных окончаний, а тишина на короткий миг зависла на тонкой нитке вскрика. Это был её Серый.
Она быстро подбежала к собакам. Раздался хруст сломанных костей и запоздалый визг. Не прошло и минуты, как два деревенских волкодава, истекая кровью, стали отползать к забору. Они больше её не интересовали.
Серый весь окровавленный лежал и почти не двигался. Но порвали его не псы. Он не избежал встречи с волчьей стаей – расплата за чужую территорию. Кровь на его шерсти была высохшей и только в местах глубоких ран еще сочилась. Он быстро узнал свою подругу и, не вставая, лизнул её. Волчица воспринимала его всякого: и злого, и с веселым нравом, и голодного. И он знал, что она не будет его добивать. Звездолобая за холку утащила его в безопасное место, где до утра зализывала раны. Сломанные лапы Серого почти потеряли чувствительность, а все тело пересекали кровавые потеки, перемешанные с грязью.
Несколько дней волчица носила ему мышей, сусликов и даже лягушек. По воронам и следам она определила место побоища. Вот разодранная, но не съеденная косуля, которую Серый нес ей, вот здесь он отбивался сразу от двух-трех кровожадных хищников, отступая к вековым дубам, вот здесь он прижался окровавленной спиной к скале, закрывая свои тылы, вот здесь они чуть не настигли его, окровавленного и упертого, в высокой траве. Три волка остались сдыхать в глубине таежного ущелья, а Серый еще пытался тащить косулю на себе, но, видать, силы покинули его: он только клацал окровавленной пастью, не подпуская к ней вконец озверевших хищников. И те, измотанные схваткой, отступили…
По пути к месту своего пристанища волчица встретила одинокого волчонка из местной стаи, он грыз свежатину изюбра. Увидев волчицу, он жалобно заскулил, но она не забрала добычу у слабого, хотя сама не могла догнать в одиночку крупного зверя. Проходя по пшеничному полю, ей удалось поймать фазана. О косуле (с душком) не могло идти и речи. К полуночи она принесла добычу своему спутнику и положила у изголовья. Только теперь он не лизнул её и даже не посмотрел в её сторону. Он, наверно, хотел встать, но только беспомощно описал лапами круги вокруг себя. Он, возможно, хотел завыть — последний раз позвать свою подругу, проститься — но не успел, захлебнувшись собственной кровью. Она подняла его, уже мертвого, за шею, но чудеса в жизни встречаются крайне редко. Разорвав в клочья принесенного фазана и подняв голову к небу, она заголосила, словно впитывая в себя этот безутешный, безучастный, ледяной мир, обрушивающийся на нее невыносимой болью. Когда напряжение в сети превышает норму, плавятся предохранители. А что предусмотрела природа на боль для живого организма? Сойти сума? Потерять сознание?.. Воя, она забывалась, с воем эхом летела от одной звезды к другой, будто пытаясь найти отклик и утешение на свои муки. Но холодная бездна звёзд молчала.
Наступил август. В зеленых кронах деревьев появились разноцветные светофоры листьев. Опущенные лица фонарей, будто заранее грустили, чувствуя унылую пору. Если еще недавно полногрудая розовощекая луна Свете казалась новогодней игрушкой, свисающей с мохнатой ветки ближайшей ели, то сегодня она увидела в ней жалкий огрызок- пошла на убыль.
Света с Маринкой возвращались из библиотеки. Ночью прошел дождь, но к утру небо очистилось, если не считать несколько разрозненных стаек облаков. Света посмотрела в бездонную высь и улыбнулась.
— Чё ты улыбаешься?- поинтересовалась Маринка.
— Вспомнила твоего племянника. Потешный такой малюпон. Сколько ему?
— Скоро шесть лет. А что?
— Я его сегодня спрашиваю: «Если бы у тебя была возможность обратиться к богу, о чем бы ты его спросил?»
И он так важно мне отвечает: «Бог, как Ты там поживаешь? Как твоё здоровье? Может, тебе чего надо? Ты обращайся, не стесняйся!» А потом знаешь, что сказал? «Когда небо синее, у Тебя хорошее настроение. А когда идет дождь, что Ты там делаешь? Плачешь?»
Я ему: « Это же Бог! Попроси его что-нибудь человеческое!» Он: « Бог, мой папка потерял работу. Сократили. Пить много стал. Но он добрый. Дома хорошие строил. Ты бы не мог его хотя бы временно взять на работу? Он бы Тебе хороший вытрезвитель построил!» Интересный мальчишка.
Внезапно из-за сопки показалась грозовая туча, отражаясь в мутной луже. Рядом визгнули тормоза. Зеркальная поверхность воды, забрызганная грязью, дрогнула и стала походить на столетнюю сморщенную старуху. Из дверей иномарки выскочили двое, схватили Свету и потащили в машину. Она изо всех сил рванулась, закричала, чувствуя, как треснула и пошла стрелка на колготках. На ее пронзительный крик оглянулось человек пять, но ни один даже не дёрнулся в ее сторону. Перед тем, как за ней захлопнулась дверца, Света увидела язвительную улыбочку Маринки, которая до сих пор не казалась ей такой ядовитой.
Машина понеслась за деревню. Свету двое держали на заднем сиденье, до предела ограничив её движения. Их было трое. Ей стало до слез обидно, когда её привезли к дереву, где Женя подарил ей столько нежных поцелуев. Раньше ей казалось, что ЭТО случится с кем угодно – только не с ней. Она понимала, что сопротивляться бесполезно, но не могла смириться. Грубые руки выволокли её из машины и разложили между двумя березками-близняшками. Она кричала, билась, как раненая лебедь, но видела, что этим только забавляет фиксатые рожи. Встрепенулась – один туфель на высоком каблуке отлетел в сторону. Из-под платья замелькали загорелые коленки первой красавицы конкурса красоты.
— Чё ты ломаешься, кошка драная! – процедил сквозь зубы Кот.- Не ты первая, не ты последняя! – Он засветил ей такую пощечину, что у неё в глазах блеснула молния, и брызнули слёзы. – Васёк, тащи сюда причиндалы – мы ей нашу фирменную татуировку сделаем.
— Успеем, Кот! Ты поглянь девка какая!
На мгновение ей удалось освободить одну руку, она случайно ударила ей по березке, которая пролилась дождевыми струями. Но эти подонки не стали чище и продолжали своё гнусное дело. Безжалостная природа не предусмотрела секретного кода на вскрытие. У одного из отморозков звякнула на ремне пряжка, напоминающая лязг гусеницы танка. Внезапно наступление «танка» остановилось, а рука в татуировке, что душила и отворачивала её лицо в сторону, ослабла. Через плечо склонившегося над ней насильника (о, что это такое?) Света увидела…Женьку. Он прижимал к подбородку Кота два ствола.
— Если ты меня напугаешь, тварь, я тебе отстрелю голову! — пояснил Женька.- Потом кончу твоих козлов! Второе ружьё вложу одному из них в руки и через пару деньков в газете появится статейка с забойным названием.. вроде.. « Деньги не пахнут?»
— А не много ли ты на себя взял? Пупок не развяжется?
— Не развяжется! — Женька резко выстрелил в переднее колесо машины.
— Что ты хочешь?- спросил Кот, чувствуя себя униженным.
— Забирай своих полудурков и дергайте отсюда..
— Ты не знаешь, во что вляпался! — заворчал Кот.
— Это вам не девочку кодлой насиловать….
Кротчайшей тропой Света с Женей молча шли к деревне. Света чувствовала себя так, будто вырвалась из пасти крокодила. Болезненно вздрогнув от прикосновения Жени, она, наконец, вымолвила:
— Почему ты оказался именно здесь?
— Я же говорил, что Маринка тварь!
— Женя, я не слышу ответа! И при чем здесь Маринка?
— Неужели ты не поняла? Она тебя подставила!
— Это еще надо доказать.
— Да, конечно, место ей с тобой в машине не нашлось!
— Женя, почему ты здесь? Ты никогда мне не врал… кажется. Почему ты…
— Я хотел убить волчицу.
— Как? Ты был здесь не раз?
Он молчал.
— Но зачем, Женя? Ты же мне обещал её не трогать! Что она тебе сделала?
— Она действует мне на нервы!
— Не трогай её, Женя! Я прошу тебя! Я умоляю тебя, слышишь?
— Почему? Это всего лишь зверина.
— …со своими правилами. Человек живет с волками бок о бок тысячи лет, но мало, я думаю, о них знает. Для многих они дикие зверюги, хищники. А вот эти животные,- она кивнула в сторону машины, — намного кровожаднее!
Она надолго замолчала. Что-то в ней надломилось, потускнело, стало приземленным.
— Светик, поговори со мной. Ты лучше ударь меня, но только не молчи. А то стариков обижают – мы молчим! Детей насилуют – молчим! Скоро домолчимся. Так нельзя
— А как можно? Неужели я такая непонятная? Мама и то считает, что я переспала со всей деревней. У нее на все свое мнение. Из-за пьянки ей некогда даже меня выслушать.
— А ты мне объясни. Может, я пойму?
— Меня трудно понять.
— Это кто тебе сказал?
— Женя, меня многие не поняли, почему я отказалась от контракта с японцами. Сказали, что я дура. Меня даже просто выслушать не хотели.
— А почему ты это сделала?
— Потому что чиновники от культуры, эти акулы шоу-бизнеса, предлагали мне переспать с ними
— Японские?
.- Нет, наши. Им наплевать на твою любовь. Чтобы кто-то для меня что-то сделал, должен был со мной переспать. Такой мир не для меня.
— Разве все были такими?
— В том кругу многие. Даже вот эти,- она посмотрела в сторону иномарки,- и то предлагали спать с их боссом, с их окружением взамен на богатые подарки, вечеринки с бассейнами, сауны, ванны-джакузи, солярии, просто деньги и своё покровительство! Любовь и секс для меня святое и не всегда одно и то же. ЭТО не должно быть платой за что-то. Можно расплачиваться деньгами, банкетными столами, хорошими отношениями, еще чем-нибудь…но не ЭТИМ! Я, как и все, имею право на ЛЮБОВЬ! У меня есть свои убеждения! У меня есть ТЫ!
На короткий миг она замолчала, вытирая капельку крови со рта, и потом продолжала:
— Сейчас модно говорить, что любви нет. Я считаю, кто так говорит, на самом деле так не думает. Другое дело, что её могли искать всю жизнь и не найти. Я ненавижу, когда некоторые воротилы пытаются сделать тебя похожей на себя. Если ты этого не хочешь, тебя насилуют, унижают, не прощают независимости, вытирают о тебя ноги! Я же не суюсь в чужие жизни, некому не советую с кем спать, а с кем нет. Почему если человек не курит и не пьёт, то часто становится мишень для насмешек? Эти, с машины, обозвали меня «драной кошкой»…- Она тихо шмыгнула носом и замолчала. Женька почувствовал надлом-трещину в её душе и притянул к себе.
— Жень, может, я что-то не так делаю? Может, я «не от мира сего»? Может, мне надо измениться?
— Я не хочу, чтобы ты менялась и на кого-то стала похожа. Ты – это ты! Другой такой не было и не будет на свете! Конечно, проще всего позаимствовать что-то стадное, поменять привычки, изменить причёску, подстроиться под реалии жизни, но душа – последняя инстанция и с ней просто так не договоришься! Она всё время будет требовать своё, потому что в ней всегда живёт невостребованная надежда на что-то светлое. И ничего в жизни не надо бояться, кроме ОДНОГО…
— Чего?- насторожилась Света.
— Смерти! Да и то только преждевременной!
— Ну, надо же мы какие смелые! А ты её не боишься?
— Я, скорее, боюсь не смерти, а долгой физической боли.
Где-то рядом они услышали протяжный звук. Переглянувшись, поняли, кому он принадлежал.
— Собаки воют к несчастью, а это же волчица, — негромко проговорила Света, чувствуя, как жидкий паук пота пополз по её пояснице
— Что-то мы совсем о грустном,- отозвался Женя.- Ты примерь сегодня свадебное платье, ладно?
За весь вечер он впервые заметил, как в её нависшей белой пряди спряталась улыбка. Женя как никогда осознал, почему Света выиграла конкурс. Кроме ослепительной внешности, настоящая красота скрывалась глубже. Только в определенные моменты она постепенно выходила из своего укрытия, озиралась по сторонам, словно оценивая, стоит ли показываться во всей красе. А уже потом разливалась по всему телу тихим светом, который наливался соком, матерел, разрывался, не признавая никаких границ, и выливался на окружающих так же неподдельно и естественно, как течет чистый, звонкий ручей, вселяющий надежду утомившемуся путнику в жаркий полдень.
— Женя, ровно через неделю мне будет восемнадцать! Давай устроим ужин при свечах, а? Приходи! Я буду ждать тебя! Твой любимый торт испеку.
— Только давай у меня соберемся! Главное, ты торт принеси, а сама можешь дома оставаться,- просиял он.
— Противный! Тебе нравится делать мне больно?
— Никогда! Я только хочу у тебя выпросить…беззззвозмездно.
— Что?
— Как, что? Улыбку! Я даже курить брошу, хочешь?
— Хочу!
— Понял! Вот только последний раз закурю и брошу. – Он зажег сигарету.
— А что, я разве редко тебе улыбаюсь?
— Другим, любителям халявы, — постоянно, а мне, несчастному и обделенному напрочь женским теплом, зажулила.
— Ты мне тут зубки не заговаривай, несчастный и обделенный женским теплом!
Она была права насчет «зубок»: он пытался отвлечь её от пасмурных мыслей. Порыв ветра нанес клуб дыма от сигареты Свете на лицо. Когда Женя посмотрел через туманную завесу ей в глаза, они (о, Боже!) показались ему неживыми. Пелена вскоре рассеялась, и цвет её глаз оживился.
— Жень, ты чё? – Она уловила его настороженный взгляд, но не поняла, чем это вызвано.
— А,- отмахнулся он рукой, — что-то нездоровится, — схитрил он.
Когда подходили к дому, луна спряталась за ёлку, словно не желая подсматривать.
— Где ты шляешься, тварь? – услышали они пьяный голос её матери.
— Я сейчас, мама! – последовал ответ. Обращаясь к парню, она прошептала: — А мы сегодня только говорили, как важно, когда тебя понимают! Пока! До завтра!
Распрощавшись, Женя прошёл около десятка метров и оглянулся. Света смотрела на него. Никогда прощание не было для него таким тягучим, как дёготь. Обычно к концу дня он чувствовал себя умиротворенно, а на этот раз в душу противным холодком закралась тревога. Он как никогда ощутил по всему телу её острые коготочки. Через минут тридцать она усилилась, и ноги его сами понесли к её дому. Из палисадника доносились стоны. Света стояла в свадебном платье, опустив голову, и держалась за молоденькую березку, которая под её тяжестью прощально махала веткой.
— Светик, что случилось!?- крикнул Женя, обнимая девушку и чувствуя под рукой что-то мокрое. При свете уличного фонаря он рассмотрел набегающую лужу. Он никогда не думал, что кровь у человека может быть такой густой.
— Женечка, мне больно! – простонала она. – Я платье хотела примерить, а мама…пьяная…меня ножом…О-о-о-о-й, за что? Сделай что-нибудь!
Он опустил её тут же на траву. Пока клал, голова у неё запрокинулась назад. Она пыталась её удержать, но не хватало сил.
— Я думала, что тебя уже не увижу,- прошептала она. – Так тихо! Никого нету! Ты не уходи от меня!
— Ну, о чем ты говоришь?
Он надорвал её платье, чтобы рассмотреть рану и остановить кровь.
— Женя, не рви наше платье! Ты же сам просил его примерить!- Она на глазах слабела и вяла. Женька кому-то крикнул в темноту вызвать «скорую», совсем не чувствуя её холодные пальцы у себя на руке.
— Женя, я умираю,- тихо прошептала она.
— Ну что ты! Все будет хорошо!
— Уже не будет!- еле слышно вымолвила она и замолчала.
— Светочка, скажи мне что-нибудь!
Глаза у неё становились такими же остекленевшими, как за дымом сигареты и смотрели куда-то мимо. В них он увидел свою разбитую умирающую мечту. Из последних сил она обняла его за шею и перестала дышать, так ничего ему не ответив.
… Когда смолкла сирена «скорой», Женя услышал отдаленный вой, который длился с таким подвыванием, что ему самому захотелось по-волчьи завыть, но словно какое-то невидимое чудовище цепко схватило его за горло клещами, и наступила тишина.
…Памятники, венки, похороны пронеслись перед Женькой, как в кошмарном сне. Прощаться и провожать Свету пришла вся деревня. Хоронили её в белом, свадебном платье…
…В ночь похорон волчица прошла обычным для нее маршрутом, но потеряла знакомый запах. Она отличила бы его от сотен других. Наконец ей удалось отыскать его в неожиданном месте. Мягко ступая по брошенным на дороге цветам, она пришла к свежему холмику и послала к звёздам свою печальную песню.
Через неделю, в день рождения Светы, Женя пришел на кладбище. Обтекаемая порывами ветра поскуливала на оградке плакса-калитка.
— Я пришел к тебе, Светик, на день рождения!- проговорил Женька, рассматривая фотографию на памятнике. – Сама говорила, что будешь ждать меня. Я не забыл! Ты же хотела встречу при свечах… Сказала, что мой любимый торт испечёшь…Ну вот я и пришел.
На могильной плите он зажёг восемнадцать свечек. Его сердце ещё не хотело верить, что его девушки-мечты больше нет среди живых. У него в ушах ещё звучал её молодой сочный голос. Парень только ощутил, что лишился её магического влияния, которое не ослепляло его до такой степени, чтобы заглушить или хотя бы потеснить его свободу, а, наоборот, дополняло, как личность, наполняя поступки смыслом. Он вспомнил, как посмеивался над дедом Митяем (стариком «без роду и племени»), когда тот в обычном дне видел смурного, полусогнутого мужика в полустоптанных тапках, который уходил на за кат. Посмеивался ещё год назад от лёгкого сердца, а теперь вот с тяжёлым сердцем понял его до мозга костей. Понял, когда ощутил себя одинокой валежиной-колодиной, этаким полузабытым пнём (и не сухим и крепким, когда шелест дождя по нему звонкий, а трухлявым, наполовину отжившим). Ему, бывшему десантнику-спецназовцу, было унизительно чувствовать себя таким: тускнеющий взгляд, трехдневная щетина, замаянный вид. Он на глазах утрачивал свою былую привлекательность.
Ронял листья календарь. Отшумело резвыми голосами на речке лето, успела чиркнуть разноцветными спичками-листьями и отстучать холодным дождём по оконному стеклу осень. И как ни старалась она цепляться разноцветными, лапчатыми листьями за провода, всё же наступила зима…
…Женька держал Звездолобую на мушке. В голове у него прокрутился и азарт охотника, и живая Света. «Ты же мне обещал её не трогать! – вспомнил он её слова.- Что она тебе сделала? Не трогай её, Женя! Я прошу тебя! Я умоляю тебя, слышишь?». И для него опять какой-то невидимый злодей (тот самый, который клешнями сдавливал горло) решил нашкодить-пошалить – выключил звук. Тишина такая, что с ума сойти можно и даже…оглохнуть. Только глаза волчицы, как в кино – крупным планом во весь экран. Глаза в глаза и больше ничего. Ни единого звука. Притихший мир вокруг, словно не существует, лежит у ног…под дулом. И эти глаза, огромные, как фары. Нет, они не просто смотрят – они прожигают насквозь. О, эти глаза напротив…
В облике волчицы не было ничего трусливого. После смерти Светы и Серого её жизненное пространство с каждым днем всё больше сокращалось. Везде – чужая территория. Чтобы она стала своей, нужно прибиться к другой стае и подчиниться волчьим законам, но Звездолобая не сделала этого, оставаясь до конца в гордом одиночестве.
Волчица по неосторожности попала в загон, но не случайно выскочила на Женю. Он был последним человеком, которому она доверяла. Нерастаявший снег на морде убеждал в том, что она бежала, вслушиваясь, всматриваясь, низко опуская голову к земле и придерживаясь его запаха, который хорошо помнила.
Избирательно выхваченные памятью фразы Светы, как освещённые солнцем снежные островки, снова вскружили голову Жени. «Женя, смотри какой красный закат! Из тучи идет дождь и такой закат. Рубиновый, зареванный закат!» Да, так и сказала – «зареванный». Ну и нашла же словечко. Только теперь до мозга костей он проникся глубоким смыслом её слов.
Женя еще смотрел на волчицу двумя широко открытыми глазами, слегка опустив стволы, как справа от него, где стоял соседний стрелок Жорка, грохнул выстрел. Ах, да справа. Никудышный стрелок Жорка, который за многие годы охоты никогда не попадал. Зверь часто на него выбегал (как чувствовал к кому выбегать), а он не попадал. Жорка стеснялся сказать – промахнулся. Он говорил: «обвысил» или «обнизил». Ой, что это? Не обвысил и не обнизил – попал! Звездолобая вздрогнула. Ослепительно белый снег покрылся мелкими густыми брызгами крови, но волчица стояла, хотя зад резко осел. Она упёрлась в снег передними лапами и продолжала смотреть на Женьку, который почувствовал себя предателем. Только второй выстрел Жорки уложил её, но она еще была жива. Превозмогая боль, она из последних сил поползла к ближайшему поваленному дереву, корень которого напоминал когтистую лапу. Эта «лапа» послужила ей местом последнего приюта.
Услышав приближение Женьки, она подняла в его сторону голову с белым пятнышком, залитым кровью. «Это не я тебя так»,- подумал Женя, и ему показалось, что волчица прочитала его мысли. Она, продолжая лежать на спине, несколько раз медленно, под каждый вздох, кивнула ему головой, и умерла, откинув лохматую башку на снег.
Прошел год. Очередное лето для Жени проходило уже не так буйно и красочно, а переливы вечерних сумерек казались невзрачными, потому что не было Светы.
Он положил розы ей на могилу и, посидев у памятника какое-то время, побрёл домой.
В начале кладбища его окликнули из иномарки:
— Дай сигаретку, земеля!
Женя пошарил по карманам.
— Я их на кладбище забыл,- равнодушно пояснил он.
— Ты сейчас и сам там останешься!
Где-то Женя раньше слышал этот голос. Он внимательно посмотрел через опущенные стёкла машины в глубину салона и увидел ствол с глушителем. Так и есть…
— Значить, говоришь, ментов хотел озадачить — стволы нам подбросить и… Пускай, мол, поразмыслят. И машину ты мне уделал, змей!
— Будь моя воля, я бы вас всех уделал…
Два выстрела прозвучали, как хлопки дверцы холодильника. Женя запнулся, присел на одну коленку и еле слышно прошептал:
— Мне больно, дешевки…
Его отяжелевшие веки закрывались вместе с затемнёнными окнами иномарки. Они, как шторы фотоаппарата фиксировали последние мгновения жизни.
…Похоронили Женю рядом со Светой. Глядя на улыбающиеся лица с фотографий на памятниках, остановилась одна из деревенских старушек.
— Деточки вы мои миленькие, да что же это такое?! Царство вам небесное! Сохрани, Господи, души их чистые, — сказала она и перекрестилась.
