Отрывок из романа Нонны Орешиной
“Небо земных надежд”
(Из главы 12 “Сегодня и завтра”)
…Ветер, вопреки прогнозу синоптиков, стих. Небо впервые за последний месяц очистилось от хмари, звёзды блекло замерцали в вышине, из степи выплывала необычная серебристо-розовая луна. Она нежно высвечивала дома городка и аэродромные постройки. Но в стороне лётного поля было призрачно темно, лишь кое-где, подчёркивая глубину ночи, горели дежурные огни.
Подполковник Дёмин прошёл по короткому отрезку шоссе, миновал проходную, где ночью должен находиться дежурный, но его не было. По инерции хотел было заглянуть в караульное помещение, навести порядок, но тут же вспомнил: даже пропуска у него уже нет, так что и дёргаться нечего…
Он шёл по аэродрому, знакомому до мелочей. Сейчас всё казалось чужим и почему-то заброшенным. Истребители-бомбардировщики, стоя в обвалованных укрытиях, тонули в темноте. Лишь один МиГ-27К чернел на технической стоянке. Его притащили для демонтажа, что и начнут делать с утра.
Боевая машина печально поблёскивала большим овальным глазом “Кайры”. Фонарь не был зачехлен, и стремянка стояла близко, но желания забраться и посидеть не появилось. Что он забыл в холодной, нежилой кабине? Разве что самого себя… На пятнисто-тёмном фюзеляже выделялись светлые цифры. Дёмин пригляделся к номеру: самолёт был тот, на котором год назад он так неудачно слетал на полигон. Сколько всего за это время произошло! Командирский взлёт и – вынужденная посадка…
“Вот и тебя тоже – в утиль…” – руки потянулись к фюзеляжу, ладони ощутили холод металла. После полёта самолёт обычно ещё дышит теплом от двигателя и кажется засыпающим, но живым. Сейчас он мёртвый.
“Само-лёт”, – Дёмин сказал негромко, прислушиваясь к звучанию слова.
Про себя подумал: “Аэро-план – было точнее. Аппарат тяжелее воздуха не летает сам. Летает человек… И любит, любит! крылатое изделие, благодаря которому может подняться ввысь, поразиться красоте нерукотворной, ощутить власть над временем и пространством, испытать то, что мало кому дано. Заглянуть за черту ещё непознанного, где, как кажется, бессилен мозг, немощен интеллект, где почти всё приходится принимать на веру… Познав счастье мастерства, стремиться к совершенству духовному и почувствовать себя Небожителем – вот где истинное счастье и личный рай…
“Но с чего бы, откуда это лирические мысли? Можно подумать, что я распил-таки с Лапиным бутылку вина…” – Дёмин грустно улыбнулся, с удивлением вслушиваясь в себя. В уме вопреки рассудку проявлялись мысли, те, что, формируясь исподволь, лежат потаённо, безгласно до времени. Сейчас, очевидно, это время пришло.
“…Как можно считать самолёт неодушевлённым, если сотни людей – конструктора, инженеры, рабочие, лётчики-испытатели и строевые вложили в него не только мудрые мысли и тяжкий труд, но и пылкие чувства, противоречивые энергетические посылы? Если вдохнули частицу своей души… – пробив плотину сдержанности, мысли текли теперь непринуждённо, и напряжённость, замороженность, какую испытывал Дёмин последнее время, таяла. – Как же не быть душе в крылатой машине, если в полёте пропитана она чувствами затаённой радости и напряжением тревоги, благодарностью и страхом, восторженностью или унынием лётчика, его ласковыми словами, обращёнными к самолёту, или крепким выражением, чего уж тут скрывать?..”
Сейчас кажется, что души у МиГа нет. Но она возникала, когда заводили песню гироскопы, с первым вздохом турбины, с появлением тяги. Когда начиналось движение, и рождался полёт, а значит – жизнь.
Тогда две души – человека и машины сливались…
Вздохнув, Дёмин провёл рукой, погладил длинный нос МиГа.
“Спасибо тебе, дружище, и… прощай”.
И, словно в ответ, в глубине воздухозаборников послышался ответный вздох. Конечно же, это был ветер…
Дёмин отошел от “мигаря” и побрёл напрямик к взлётно-посадочной полосе. Кругом была всё та же степь с разбросанными по ней сопками, похожими на курганы кочевников или древние захоронения тщеславных правителей, священнослужителей или великих воинов. Звёздный шатёр незнакомо ограничивал по горизонту пространство, в котором господствовала луна. От её холодного света воздух казался студенисто-тяжёлым. А странные мысли всё плыли, словно ночное светило нашёптывало их. Или это ворожила Степь, или откровенничало Небо?
“…Душа есть в каждом изделии, в произведениях искусств. Они могут быть прекрасны или бездарны, возвышены талантом мастера или унижены небрежностью ремесленника. Души создателей смотрят с картин, льются вместе с музыкой, живут в поэзии и прозе, будоража мысли, возбуждая чувства, заставляя по-новому любить, иначе страдать, острее ненавидеть или забывать зло. В душе творения – душа автора. Но что есть вообще Душа человека?..”
Дёмин уже не пытался понять, откуда и почему к нему приходят мысли, никогда не осенявшие раньше и возникшие лишь сейчас, когда всё земное в нём отстранилось, и небесное не пришло. А потому сознанием своим он завис над пограничной чертой, в невесомости, без дум о прошлом, без надежд на будущее, в житейской неопределённости и душевном безразличии. И эту пустоту Кто-то пытается заполнить… Казалось, рождаются мысли не в разуме, а текут по каким-то каналам, передаются на непонятных частотах, ещё наукой не расшифрованных, и потому нереальных для нашего не проснувшегося, инертного, лишь иногда просветлённого и редко ясно видящего ума.
Возможно, так слышится откровение Всевышнего на потаённых волнах святым, и тем, кто одарён талантом – мыслителям, изобретателям, творцам – всем, кто в момент вдохновения Душой своей общается с Духом вселенским. Одни свободно воспринимают благодать Познания, щедро разлитую в пространстве. Другие – узкими, нацеленными на них потоками, улавливая частоту колебания, доступную степени таланта и силе желания, находя свой спектр в гамме цветов божественной радуги чувств. И, принимая послание Вселенной, душа смертного наполняется светом бессмертия, силой истинного Добра, нерушимой Веры, негасимой Надежды и всё объемлющей Любви…
“Но мне-то почему снизошло такое?.. При чём тут я? Мысли о душе никогда не посещали раньше… Не было времени думать о том, что не входило в круг повседневных забот и не казалось таким уж важным. Или от расстройства во мне сейчас что-то свихнулось?..” – Дёмин споткнулся о бугорок лампы посадочных огней, смонтированной на боковой полосе безопасности и, очнувшись, шагнул на бетон. Плиты под ногами были основательны и надёжны. Запах перегара керосина выветрился, дыхание степи ощущалось свежо и приятно. Но чувства в нём были обострены почти до боли и насторожены.
Он чего-то ждал…
Вот место, откуда взлетая, начинает разбег самолёт.
“Сколько же их за время существования аэродрома стартовало отсюда?” – подумал Дёмин, пытаясь переключить себя на что-то определённое и понятное.
Прикинул в среднем годовой налёт полка, умножил на полсотни лет и поразился, не поверил нехитрой арифметике. За полмиллиона!..
…Вагон поезда сильно тряхнуло на стрелке, и потревоженный сын Димка недовольно завозился на своей полке, отодвигаясь от края.
Захныкала Лара, Алена сонным голосом стала уговаривать дочку поспать ещё.
Потом в купе стало снова тихо. Глухой темноты уже не было. За окном пробуждался рассвет. Поезд нёсся по серой равнине, под серым небом, и свет, проходя через пыльное оконное стекло, был тоже серым, без того серебристо-лунного оттенка, который заливал тогда лётное поле и сопки-курганы.
Дёмин изменил положение тела, заглушая уже привычную боль в спине, и закрыл глаза. Ночная степь и небо ещё были в нём… Он стоял всё так же неподвижно, как будто звезды пригвоздили к месту на взлётно-посадочной полосе, с которого столько раз сам начинал разбег. Здесь концентрировались мысли, замедлялось дыхание, напрягались нервы, учащался пульс и адреналин впрыскивался в кровь. А душа… Колёса шасси ещё не отрывались от бетона, а душа его уже взлетала, опережая машину, на форсаже желания, на топливе надежды, в пламени мечты…
…Небо окутало, втягивая в себя, сдвинуло с места… Он отчётливо понял момент и состояние взлёта. Прочно стоя ногами на бетоне, но, уже не ощущая его подошвами ног, он возносился бестелесно, бездумно, осознавая только своё перемещение в Пространстве.
Он летел всё выше, и ночная Земля знакомо расширялась под ним. Всё было таким, каким виделось не раз с расстояния стратосферных высот. Огни городов, похожие на созвездия, светлые реки, ветвящиеся в густом полумраке. Западный розоватый краешек земли и золотистая полоса на востоке приподнимают полог затканного звёздами неба.
Внешний вид Земли менялся. Появилась округлость объёма и в редеющей, ещё земной полутьме сначала призрачно, потом сочнее, ярче засветилась, купаясь в лучах солнца, серповидно освещённая часть планеты. Крупно, рельефно обозначились морщинистые горы, махрово-зелёные лесные массивы, шелковистая поросль низин во всей палитре зелёных оттенков. Белые шапки полюсов, тёмная лазурь океана, наплывающего на выпуклость шара. И над всем, закрученные спиралью, облачные шлейфы.
Всё удаляется, теряя реальность и предметную тяжесть, превращаясь в пятна, свечение контуров. И вот уже в сиянии солнца и черноте Вселенной замерцала планета Земля – голубоватый шарик хрупкий как ёлочная игрушка.
“Господи, как она нежна и прекрасна! – невольно ахнул Дёмин. – И беззащитна… Как легко лишить её атмосферы, покрова – жизни. Убить оружием, которого столько, что можно испепелить планету”, – с этой Высоты, в отдалённости по расстоянию и времени доступно увидеть всё в целом и заглянуть в будущее.
Он отчётливо осознал угрозу. И ощущение своей ненужности, прочно внедрившееся за последнее время в сознание, исчезло. Казалось, он и только он способен отвести опасность и спасти планету. Но не знает, как это сделать…
Невостребованное чувство защитника и обученного бойца, невозможность предпринять что-то срочное и конкретное, бессилие безоружного было так мучительно, что тревога разрослась до отчаяния. Он знал и внезапно ощутил на себе мощь удара ракет, бомб, пушечных очередей… И это мелочь по сравнению с тем, что есть в арсенале, созданном неразумным Человечеством…
Небо угрожает Земле!? …Но изначально было лишь стремление подняться ввысь, к Солнцу, вырваться из пут не только притяжения планеты. Страсть познания, жажда преодоления, понимание долга своего – возвышенные лётным Духом чувства эти избавляли от кандалов низменных страстей и меркантильных желаний… Всё начиналось с Романтики, с Мечты, с изучения Законов заоблачной страны, с желания понять себя в их проявлении и – утвердиться.
Но мирный аэроплан превратили в боевой самолёт.
“Войны порождают оружие – оружие провоцирует войны… Миллионы лет Природа трудилась над тем, чтобы создать Человека – того, кто способен теперь убить её и себя – парадокс. Самоубийство, самоликвидация… Где сбой в Разуме человечества?”– вопрос, адресованный непонятно кому возник и растаял.
Бездумная благодать, снизошедшая на него в то мгновение, когда Небо окутало и стало поднимать над взлётной полосой, была сметена злостью бессилия, но и это чувство покинуло душу. Теперь её наполняло только горестное сожаление о том, что не так полезно как пытался жил, не реализовал себя полностью, никого не защитил и по-настоящему не осчастливил.
“Мальчишкой знал, чего хотел, и добился этого. Взвалив полк, трудился, как мог. Готов был достойно постоять за Отечество, появись в том нужда… А сейчас…” – что-то разрывалось в нём, переполнялось страданием и любовью. Это было не в уме, не в сердце…
“ Господи, как болит Душа… Где она, если терзается вся моя сущность?” – Боль множилась, цепной реакцией передавалась объёмно и скоротечно как взрыв. Странное состояние себя в себе, в неограниченном, одновременно мизерном, искривленном Пространстве, в безмерности Времени и осознании неведомо огромного, всёзнающего, непостижимого Чего-то возрастало. И поток горестных мыслей, взбудораженных чувств вновь сменялся согласием и покоем.
Но не покоем Небытия, хотя всё отчётливее ощущалось бестелесное Нечто множеством энергетических субстанций существовавшее рядом. Это Нечто можно было рассмотреть не глазами – Душой. И прозревая, он начинал видеть прозрачные клубочки, в которых змейкой свернулись просвечивающие объемные нити, окрашенные нежно в светящиеся цвета.
Прозрачных клубочков было множество. Они плыли со стороны Земли, как пузырьки воздуха поднимаются со дна водоёма, и перемещались с разной скоростью. Одни зависали на ближайших к Земле орбитах, другие стремительно уходили в сторону звёзд. Многие застревали у самой Земли, словно не в силах преодолеть земное притяжение. Они были разных размеров, оттенков и интенсивности свечения. Те, что сияли легко и солнечно, поднимались выше всех. Клубочки золотисто-голубоватые плавали рядом с ним. Цвета тех, что находился ближе к земле, густели, ещё ниже – были тяжёлых мрачных тонов.
Существовал и обратный поток, как дождь метеоритов. Выше, ниже, рядом прозрачные клубочки внезапно срывались с места, нацеленно устремляясь к Земле. И поверхность её искрилась, мерцала вспышками новых жизней.
Он ощущал многообразие внутренних превращений этих прозрачных клубочков, роящихся вокруг его несуществующего здесь тела, пронизанного золотисто-голубовато-оранжевым свечением. В поверхностном слое его отчётливо были видны крохотные цветные лучики. Они струились, казалось, беспорядочно, но в хаосе движения была система. Вращаясь на своей оси, через себя и вокруг друг друга, они переплетались в косы, которые тоже кружились в бесконечном кольцевом движении. Всё создавало невероятно сложную, необыкновенно красивую структуру, в которой угадывалась энергия вечной жизни. И этот невидимый на Земле слой-аура – оболочка его Души?
“Неужто наше тело действительно биомеханизм, запрограммированный на жизнь и запускаемый Душой, когда она проникает в его зародыш? – это была даже не мысль, которой, по сути, не с чего было бы взяться. Он просто настороженно вслушивался в себя. – Биомеханизм, где работают мозг, сердце, лёгкие, печень… может быть исправен, совершенен или с изъяном – это зависит от наследственности, от генов. Душа в слиянии с ним. В ней возникают страдания и радость любви, угрызения совести, ненависть, противоборство низменных страстей и возвышенные желания – многообразие чувств, на которые способна Личность – моё бессмертное, неделимое, неповторимое Я?..”
Быть может через Душу это “Я” каждого человека и всего живого общается с Духом Вселенной?.. Возможно, именно эту притягательную силу контакта ощущал он в полётах, как радость свободы, как счастье своей причастности к Мирозданию, как осознание Себя. И тревожные предупреждения Свыше.
“Так вот почему стремимся мы в Небо! Сюда зовёт Душа. Здесь отдаёт она энергию земной жизни Всевышнему. Или копит её в себе? И намечает новое временное жилище на планете…” – это было как озарение, и оно потрясло.
Всё казалось естественно, целесообразно. У золотистых Душ-клубочков, способных уйти дальше в силу лёгкости, возвышенности своих энергий, обзор больше и свободнее выбор. У приземлённых – как с малых высот. Насыщенные мрачными цветами грязных энергий, они не способны в Кем-то определённое, нужное время вырваться из зоны тяготения планеты и мечутся возле земли, среди душ животных и того живого, что телом своим уже обратилось в тлен.
Он видел и понимал, казалось, всё, однако за этим “всё” чудилось более важное, относящееся уже не к Земле… Но бесценный дар прозрения исчез, не дав осмыслить систему взаимодействия и принципов, подчинённых Законам Бытия. Была лишь аура Земли – ореол из многоцветной радуги, суть её Души, гармонично сочетающей в себе души всего живого, что есть на планете.
Каждой Душе в каждом теле дано своё предназначение. Она наращивает положительный, по критериям Бога, потенциал. У животных – один, у растений нечто другое, пока неясное… То, что касается людей можно обозначить, наверное, всеобъемлющими словами Любовь и Добро, которые приближают к прообразу Всевышнего. К слиянию с ним, к нирване – истинной благодати.
Необычные мысли поражали воображение, но что-то прояснялось, словно в “слепом” полёте убрали шторку с фонаря кабины, и в замкнутое пространство ворвался окружающий мир. Но не предметный, а иллюзорный, который и оказался реальностью… Он понимал: ему лишь приоткрыли тайну Жизни, в той форме и степени сложности, какая доступна его уму и приемлет Душа.
…Его Душа тихо сияла ясными цветами неба, солнца, зари, пронизывая и обнимая постепенно тающее тело. Ещё немного и радужный покров соскользнёт и, занимая минимальный объём, туго свернётся прозрачным клубочком, засветится всеми красками его Я. И он, уже отдавший энергии добра, любви, страданий, останется здесь до возвращения на Землю, в другое, ещё не рождённое, но зачатое тело, в живую плоть и кровь.
“За какие заслуги в Прошлом, ради каких будущих дел мне снизошло Божье откровение?” – потрясённый, озадаченный, он был занят только собой.
Но неопознанная тревога, пробиваясь издалека, заставила взглянуть вниз.
Шарик с названием планета Земля всё так же двигался по орбите звезды, именуемой Солнцем, и в бескрайности Мироздания казался ещё меньше и беззащитнее. Он был всё так же трогательно-красив, но той хрустальной чистоты, которая делала его похожим на рождественскую игрушку и поразила вначале, уже не было. Душа Земли помутнела, краски ауры потускнели.
Лёгкий туман, окутавший Землю, густел, уплотнялся в тёмное облако, похожее на дым от горящего самолёта. Чуть заметно блеснуло пламя. Чернота разрасталась как гриб. Шарик падал…
“Оружием против оружия – бессмыслица… Надо искать другие пути…” – он протянул руку, подставил ладонь. Пальцы обожгло, но он не отдёрнул их. Вторая ладонь легла сверху, в надежде погасить пламя, и живое тепло потекло от рук к плечам, проникло в грудь и сердце…
Что-то дрогнуло, оживая между неплотно сжатыми ладонями – от тепла рук из скорлупы-Земли вылупился птенец… Ещё немного, и Душа его расправит Крылья. Надо только не терять надежду, надо только…
…Внезапно дёрнуло, швырнуло. Локомотив резко притормозил, и состав забился в конвульсии, передавая толчки от вагона к вагону.
Дёмин вздрогнул и открыл глаза. В лицо бил солнечный свет. Утро было голубым, полным силы для рождения дня, и потрясённый разум стал приходить в себя, испуганное сердце выравнивало ритм ударов. Биомеханизм входил в привычный режим работы – Душа успокаивала тело.
“Это был только сон”, – пожалуй, излишне торопливо напомнило сознание.
Дёмин взглянул на свои руки, но никакого свечения не заметил, только редкие тёмные волоски. Перевёл взгляд на Димку, разбуженного толчком. Он зевал, сладко потягиваясь. Внизу Алёна уговаривала Лару переодеть колготки. Никакой ауры вокруг их голов и тел видно не было. Только светлые волосы жены блестели в лучах солнца.
Дверь содрогнулась от удара. Резкий, удаляющийся голос проводницы:
– Подъём! Через полчаса закрою туалеты! Скоро станция…
Реальная жизнь вторгалась прозаично и грубо, пытаясь уничтожить то яркое, приподнятое чувство, какое ощутил, когда держал в ладонях птенца…
“Ну, нет, так просто вырваться из сна-видения не удастся”, – Дёмин снова закрыл глаза, претворяясь спящим. Он никогда не придавал снам особого значения, однако этот был чем-то иным, и рациональный Ум спешил проанализировать, объяснить и хоть как-то увязать необычное с реальной действительностью. С доброй улыбкой наблюдала за его потугами Душа.
О Мире и Человечестве уже не думалось. Дёмин пытался уяснить хотя бы то, что всегда находилось рядом, не переставая оставаться загадкой. В голове торопливо рождались словно чужие, но логичные мысли. Казалось, что Кто-то спешит утвердить в нём вновь возникшие чувства, понимая, что трезвый ум землянина может их не принять. Но он был лётчиком, а значит, Небожителем…
“Если допустить, что в моём видении есть доля истины… Мы так привыкли к слову “душа”, что заболтали всуе, забыли, стёрли саму её суть. Считаем вечную Душу лишь приложением к бренному Телу, для которого Земля – дом и родина. В то время как обитель Души – Вселенная. Но Душа связана с Землей, потому что лишь здесь в вариациях жизни, в многогранности несчётных испытаний она может преображаться и совершенствовать себя. И только в Человеке, управляя его помыслами и действиями, Душа способна преобразовывать земной Мир”, – недоверчиво, но, уже сдаваясь, думал Дёмин.
Он понимал, что полог над Тайной Мироздания приоткрыт не для него одного. Знание доступно всем, но не все хотят в него верить, потому что в неведении проще, беспечнее, безгрешнее потакать прихотям Тела.
“Я ничего не открываю нового, если не считать самого Себя… Всё есть в религиях, писаниях, в трудах философов и мыслителей. В словах нашего языка: душевный, великодушный, душеспасительный, благодушный, единодушный… – Дёмин прислушался к мысленному звучанию слов. – И как рубеж: бездушный, душевнобольной, душегуб“, – он хотел продолжить ряд антонимов, но память находила лишь сочетание слов: грязная душа, сломать душу, убить душу… Как будто исстари люди, составляя разговорный словарь, избегали объединять Душу с чем-то порочным, нечистым…
Этот незначительный, но неопровержимый довод, сломал окончательно барьер предубеждения, и уже без сопротивления, не возражая себе самому:
“Значит, Душа не эфемерна. Она реальна и живёт в нас такая, какой пришла вместе с Жизнью. Какой мы, пробудив своё Сознание, попытаемся сотворить, научившись чувствовать, слышать, ощущать её в соприкосновении с другими Душами. И понимать пользу или вред следа, который оставляем…
Мир спасёт Душа, устремлённая Ввысь, во всех значениях этого понятия”.
…Поезд мчался по высокой насыпи. Внизу расстилалась ширь заливных лугов, убегали перелески, приближались дома. А над всем этим господствовало, не подавляя, а лишь маня, вечное Небо. Казалось, что поезд летит в нём, торопясь к конечному пункту своего назначения.
Туда, где путь Дёмина в его новой жизни только начинается.
“Когда-нибудь, дай Бог ещё не скоро, Я буду в неземном Пространстве, – подумал Дёмин, с улыбкой глядя в небо. – А пока здесь незаменим… В определённом деле, конкретном месте и нужном времени”.
*******
Небо земных надежд (роман) – М.: ВегаПринт. 2009.– 496с.
