Борис Сарибеков
Палестина, Палестина
Здесь…
И ворот монастыря
коснулась трепетно десница…
Ираклий Абашидзе
Я слышу площадь. Говор бесконечный
И скрип колес
Арбы, изнемогающей, но вечно
Везущей воз.
Повсюду ропот, гул, то злые лица,
То смех вокруг.
Такое сонмище и не приснится
Просящих рук.
Веселье ярмарки и сутолоки праздность,
Как напоказ.
Но прячется губительная жадность
За блеском глаз.
Вокруг просторы дикие и узость
Кривых дорог,
Там, где свои сокровища и мудрость
Таит Восток.
За вехой лет случайное мгновенье
Не передать,
Коварной рыси плавное движенье,
Немую стать.
Здесь у потертых временем ступеней
Склонялись ниц.
Остался только ропот откровений
В тиши страниц,
Где прячутся шумеры и хурриты
И до сих пор
Ведут филистимляне и семиты
Свой давний спор.
В тумане битв очерчен полузримо
Немой каскад
Величественных стен Иерусалима,
Как зиккурат.
Сюда с холмов окрестных иудеи,
Со всех концов
Александрии, Вавилона, Галилеи
Шли, как на зов,
Шли бесконечной вереницей по пустыне,
Толпой племён.
Псалмам, что раздаются и поныне,
Внимал Сион.
Сквозь бой картечи с трелью автомата
И вой сирен
Доносится протяжный зов набата
Из древних стен.
Взведённые на круче каменистой –
И лучше нет –
Прообразами кажутся баллисты
Иных ракет.
Летит в огне, встречая легионы,
Каменьев град.
Онагры, катапульты, скорпионы
И водопад
Смолы кипящей или масла льется
Наперерез,
И шквал молитв и стонов раздается
В тиши небес.
И только сизый дым, и лишь руины
Былых времен,
Седые обелиски Палестины,
Где нет имён.
Здесь след Творца…дыханье затаилось
И кровь стучит…
Рубцы живых отметин проявились
На тверди плит.
Здесь,…попирая дух святой идеи,
Иерусалим
Терзают селевкиды, птолемеи
И грозный Рим,
Где правит Ирод, властвуя и строя
Священный град, –
Амфитеатр и башню Антиноя
У новых врат.
Легионер с копьём стоит на страже,
Как манекен,
И колесниц богатых экипажи
Стоят у стен.
Здесь бродят тени по тропинкам мглистым
Среди гробниц
И прячутся в ущелье каменистом
Гнездовья птиц.
И сумасшедшие кричат из мрака
Глухих пещер –
Отшельник в душной келье, забияка
И маловер,
Кричат с извечным голодом во взорах
И на устах.
Следы от войн, триумфа и позора
Скрывает прах.
Здесь бился пульс ушедших поколений
И кровь текла…
О ней звучат в разливах песнопений
Колокола.
Земля распята. Не постигнуть сразу
Тот страшный сон.
Иерусалим, Израиль, сектор Газа,
Иерихон.
Как я мечтал увидеть чтимый свято
У древних стран
Полузабытый образ твой когда-то,
О, Ханаан!
И, повинуясь трепетному бегу
В мираж тех дней
Услышать гул и окунуться в негу
Твоих ночей.
Сквозь звонкость утра ощутить отраду
Иных чудес –
Веселье птиц, лимонных рощ прохладу
И синь небес.
Года, века, даст Бог, тысячелетья
Еще пройдут…
О чем поведают они на этом свете?
Что помянут?
Серебряный век
(вторая редакция)
Грустят валы ямбических морей
Н.Гумилёв
И в тумане дождей есть надрывное что-то,
Что буравит висок перехлёстной игрой.
Век серебряный грезил безумством полёта,
Восходя в апогей над тягучей рекой,
Где архангел с крестом дозирает и ныне,
Убежав от извечной тоски пирамид,
Служат сфинксы, забывшие скуку пустыни,
Сторожа город-призрак, одетый в гранит.Век творил и, не раз создавая аншлаги
То в «Бродячей собаке», то в стенах дворцов,
Жил в калмыцкой степи и у скал Карадага,
Среди древних, как Рим, киммерийских холмов.
И блистали, забыв декаданса фиаско,
Пережив футуристов малиновый грай,
Незнакомка в шелках, ананасы в шампанском,
Заблудившийся в сказочном мире трамвай.
Грянул гром, и пожарища век захлестнули.
Шли валы, пели волны, звенело в ушах,
И, февральский мороз прорезавшие пули,
Возвещали свободу и сеяли страх.
Век творил, мыслеобразы переплавляя.
Вольный дух укрощался судьбой роковой.
Шли Двенадцать, по улицам гулким стреляя.
Книга дней прошивалась железной строкой.
Спор, как зуд, донимал. Сон не ведал покоя,
Сохранив только образ развеянных грёз,
Что дразнил колыханьем весеннего роя
Алых бабочек и сизокрылых стрекоз.
Век ушёл, рассыпаясь осколками храма.
Билось море о камни, как песня без слов.
И звучала в тоскующих снах Мандельштама
Грусть в ямбическом хоре поющих валов.
За стопкой книг
Смеркалось. Я за стопкой книг,
В лавине строк и междустрочий.
Я во вселенную проник,
Войдя в пучину многоточий.
С товаром сказочным лавчонка
В Кастальском переулке есть.
Слова поблескивают звонко –.
Их ни потрогать, и ни съесть.
Когда проклюнулся апрель
Сквозь тихий шелест душ в страницах–
Как разбивает лёд форель–
Двенадцать глав раскрыли в лицах.
Двенадцать строк исповеданья
О бабочке, что так мила,
О бархате с живым миганьем,
Что уместился в два крыла.
Свою высокую печаль
Шлёт муза царственного слова,
И Незнакомка сквозь вуаль
Струить бездонный взор готова,
Дыша духами и туманом.
Спит Оссианова струна,
И над шотландскою поляной
Висит кровавая луна.
Есть в тайне некий привкус зла
И чародействия начало.
Картина в памяти жила
И годы долгие терзала.
В мираж входил я с замираньем
И видел сквозь туман в окне,
Как отрок гулким утром ранним
Скакал на розовом коне.
Былое грезилось во мгле,
Въезжая в новый век в карете.
«Свеча горела на столе,
Свеча горела» – строки эти
Зазывно пели, как сирены.
Принц датский возникал не раз.
И мерили подмостки сцены
Бинокли тысячами глаз.
Нам зов души не побороть
В порыве творческом безумства.
Кричит наш дух, терзая плоть,
Рождая ток шестого чувства.
Мираж очей – живые сны
В кольце непознанных столетий.
И мои мысли-скакуны
Летят, как птицы, по планете
