Ах, вздёрнут я, как рыба на крючке!
В тяжёлом воздухе ловлю свою причастность
К обидам, затаившимся в жучке
И в Жучке, в белой ручке, что в ответ на наглость
.
Порхает мотыльком и – прямо в кровь,
Эритроцитам резво придаёт круженье.
Тогда-то препротивно слово «вновь»,
Но для души в тот миг терпенье, как знаменье.
.
Как мир – распахнутая грудь моя,
С крючка легко срываюсь – и лечу в известность.
И чувствую, что где-то здесь Боян
Подставит незаметно мне под крылья песни.
.
И я – крылат. Хотя и не Пегас.
Лечу лишь только, словно славный конь проломный.
И душно мне, хоть жар в груди погас,
Как встарь, остался с тем, что нужно вечно помнить.
.
Не мнить, сомкнувши, словно истукан,
Свои для тяжестей назначенные плечи.
Бинокль забросить и смотреть в стакан,
Так видно всё почти, пускай и недалече.
.
Заглянет кто в сознание моё,
Когда и на крючке я страстен и летаю?
Хочу – чтоб женщина, что мне поёт,
С которой жизнь легко начну с любого края.
.
Подобное – не будет, словно блажь.
Я на крючке висел, поэтому я круче.
И потому предчувствую кураж …
Да, дерзкий опыт мой никем ведь не изучен.
. .
В который раз мой ход всё тот – конём,
Но не хвалил ещё никто меня за смелость.
И это, право, как игра с огнём,
Смотреть другим её, конечно, не приелось.
.
Да, мы – немы. На леске видим блеск.
А я ведь точно знаю: чья-то жизнь пропета.
Был человек. Остался только треск.
И этот звук весомый, словно жизнь поэта.
