рассказ Мкртича Саргсяна (на арм.)
Водяная мельница была в тени. Балки, по которым вода поступала на маховик, были покрыты мхом. И тыльная сторона мельница была замшелой. Звук воды напоминал песню, слова которой просты и понятны всем, будто из пупа мельницы выталкивалась вода, чтобы затем соединиться с землёй. Река была стремительной и певучей, а водяная пыль у жерла мельницы переливалась всеми цветами радуги.
Мельник был стар, так же как сама мельница, и болтлив, как неугомонный мельничный коник ( деталь мельничной оснастки).
— Здравствуй, дядя Шакар.
— Здравствуй, здравствуй…
На лицо его, казалось, была надета паутина, которая растягивалась и раскрывалась, когда он улыбался, и стягивалась и уплотнялась, когда он хмурился. А в глубоких морщинах был заметен мучной налёт. Он внимательно посмотрел из-под сдвинутых бровей.
— Сын председателя?
— Да. – Ответил Рыжий Арменак. — Хороший парень, но любить проказничать, просто огонь небесный.
— К тому же, башковитый проказник, — заметил дядя Шакар.
— А умные – все башковитые бывают, — встрял в разговор старших я.
— Вот видите, говорил же я, — на лице дяди Шакара появилось подобие улыбки, и тут же с лица вниз посыпалась мучная пыль.
Жернова пели, не переставая, струйки муки, перешёптываясь спускались в амбар. А в воздухе стоял такой густой аромат свежей муки, что казалось, его можно пощупать, оторвать кусок от него и съесть.
Вдруг к двери подъехала на лошади женщина. Она легко спрыгнула с лошади, с такой же лёгкостью спустила на землю большой мешок, который затем внесла внутрь помещения. Перед печкой разговаривали Рыжий Арменак и бухгалтер колхоза Овсеп.
— Салам, дядя Шакар, — сказала женщина.
Овсеп посмотрел на неё, и, почему-то, вздрогнул.
— Салам, — ответил дядя Шакар, — как ты, Джейран?
— Эх, — ударила по коленям Джейран, — для меня теперь мир – проколотое кинжалом сердце, я пропала, дядя…
Арменак не смотрел в сторону женщины, но слово «кинжал» привлекло его внимание. Когда его взгляд попал на Джейран, его голубые глаза вспыхнули будто голубые огни зажжёного спирта, разгораясь всё больше и больше.
— Случилось что? – спросил дядя Шакар.
— Хайдо-бека увезли.
— Поймали?
— Поймали, дядя…
Я не понял, почему смешались мужчины. Но детские глаза часто замечают и чувствуют что-то необычное, уникальное и … красивое. Я никогда не видел таких мягких женских глаз, казалось, они, глядя на тебя, улыбаются тебе, целуют. Мои глаза часто натыкаются на её взгляд, шекочащий и будоражащий. Не знаю почему, хочется сказать Джейран «спасибо».
— Значит, поймали…
— Да, дядя…
Потом все замолчали и посмотрели на Джейран, а та вышитым фартуком вытерла глаза. Лоб украшали мониста из серебряных и золотых монет, а плечи – чёрные волны роскошных волос. Тяжёлые золотые серьги выглядывали из-под волос, словно черешни из листьев, талия была опоясана серебряным поясом, на шее висели несколько ниток жемчужного ожерелья. Овсеп стал тихо напевать себе под нос, поглядывая на Джейран, а Арменак подкручивал рыжие усы, придавая им воинственный вид. Дядя Шакар, после бесполезных попыток отряхнуть от муки одежду, подсел рядом с Джейран.
— Как это произошло, Джейран?
— Пошли на разбой, втроём… Сколько раз предупреждали: сдайся, Хайдо-бек, простим тебя, — не верил. Наткнулись на милицейскую засаду, одного убили, а Хайдо ранили в плечо. Он, истекая кровью, дополз до пещеры Чёрного камня. Мне дали знать, и я пошла. Он стонал… Из-за высокой температуры даже не узнал меня. Выиграла два дня, ухаживала за ним. Он был сильным как лев, выздоровел бы, но выход пещеры перекрыли и приказали сдаться, что он мог сделать. Связали и увезли…
— Сколько у тебя детей, Джеран? – спросил дядя Шакар.
— Две дочки.
— Ты молода, Джейран, — вздохнул дядя Шакар, — впереди у тебя целая жизнь.
— Нет, дядя, — ответила она, — моя жизнь – это Хайдо-бек, я ни за что не отдала бы его миру, но мир забрал его у меня.
— А сколько жён было у Хайдо?
— Я – третья. Меня отец обещал другому, Хайдо-бек убил моего жениха, и похитил меня.
— Крожаден был, — проронил Овсеп.
— Как можно было любить такого человека, — добавил Рыжий Арменак.
— Я любила, — Джейран покраснела, но не растерялась.
— Врага? – не отступал Овсеп.
— Он был моим мужем.
— Он был кулаком, вроде, — сказал Овсеп.
— Он был моим мужем.
— И бил тебя, — не угоманивался Овсеп.
— Он был моим мужем, — голос Джейран задрожал.
— Прекрати, Овсеп, — веско произнёс дядя Шакар, — не устраивай здесь суд. Перед тобой просто женщина, не надо ей душу травить.
Овсеп замолчал, но в глазах его бушевало негодование: им было что сказать Джейран, — я это понял. Понял также, что Джейран нечего ответить. Она не замечает его взгляда, и не слышит песенку, которую он бубнил под нос. У Джейран, третьей жены Хайдо-бека, слипаются глаза от усталости. И когда она засыпает, дядя Шакар продолжает рассказ о её муже.
— Джейран – туркоязычная курдиянка. Хайдо-бек не принял коллективизации, начал бороться с оружием в руках, крови пролил немало. И ещё разбоем занимался, зверь был, а не человек. Джейран – его раба, целиком зависела от него. Плохо, что лишилась опоры, но хорошо, навсегда избавилась от его кулака.
— Такая женщина дома не засидится, — сказал Арменак, — дьявольски красива.
Безмолвно мы все смотрели на спящую женщину, каждый по-разному, я не понимал языка этих взглядов, но чувствовал, что что-то кроется в этих взглядах, пока непонятное для меня.
Джейран спала, ресницы налегли одна на другую и отбрасывали длинную тень на щеках. Овсеп буквально прилип взглядом к её чувственным губам и будто окаменел.
Джейран открыла глаза, и увидев обращённые на неё взгляды мужчин, улыбнулась.
— Заснула, стыд какой…
— Нет никакого стыда в том, что человек спит, — сказал дядя Шакар, — продолжай спать, если хочешь.
— Можно только позавидовать тому счастливчику, которому выпадет удача привести её в свой дом, — казалось сам с собой беседует Овсеп.
— Брат, — с едва скрываемым возмущением сразу отреагировала Джейран, — ты ведь знаешь, что я понимаю по-армянски. Не заставляй меня краснеть от стыда, ты молод ещё.
— Я просто похвалил тебя, сестра.
— Хвалить замужнюю женщину – грех,- ответила Джейран.
— Грех – не похвалить красивую женщину, — не отступил Овсеп.
Джейран улыбнулась, и всех нас будто бы обволокло светом упавшего с солнца куска. На лицах присутствующих непроизвольно появились улыбки. Я старался улыбаться именно, как Джейран. Ах, она улыбалась по-особому, очень красиво, в глазах при этом зажигались бесовские искорки, игриво изгибались губы. А на щеке расцветала шаловливая ямочка. Джейран стала похожа на одних лет с Сусанной девочку.
И вдруг среди мельничного шума раздалось:
— Я – странник, приду к твоей тоскующей груди…, — это запел Овсеп.
— Пожалуй, Арменак, надо бы, быстро намолоть муку парню, жаль его…
— А тебя не жаль? — набросился на мельника Арменак, — меня не жаль? Пусть остаётся. Запомним, что встретили женщину-огонь, и – устояли.
— Боюсь, что Овсеп совершит что-нибудь сумасшедшее, — в голосе дядя Шакара прозвучало беспокойство.
— Ничего не сделает, постесняется оскорбить красоту.
— Джейран, — подошёл к ней дядя Шакар, — ты спокойно спи, ничего не бойся…
Джейран расположилась в углу мельницы, и дядя Шакар накрыл её своей буркой. Потом набил папиросу.
— Десять лет не рассказывал я сказок, — начал он, — сегодня все забытые сказки вдруг пришли мне на ум. Значит, когда-то, давным давно…
